Bleeding red, blooming blue

С айнами было непросто. За последние годы многие подверглись принудительной ассимиляции — им выделили сельскохозяйственные участки, заставив отказаться от привычного уклада охотников и рыболовов, а чтобы перемены не казались слишком уж резкими, освободили на ближайшие три десятка лет от налогов. Впрочем, на всех угодий не хватило, да и некоторые группы всё ещё противились навязанным благам цивилизации, вместо этого лишь глубже уходя в горы, куда лапам этой самой цивилизации было дотянуться труднее. Добраться до таких поселений демону труда не составило, даже с учётом того, что айны-фермеры с большой неохотой делились сведениями о том, где искать своих собратьев. А вот наладить с ними контакт оказалось куда более сложной задачей. Что фермеры, что те, кто сохранил традиционный образ жизни, крайне настороженно относились к чужакам, видя в них потенциальную угрозу извне. Легенда о том, что он изучает коренное население островов, которую Аказа нагло позаимствовал из рассказов Кёджуро об исследователе Ивасаки, ситуацию не спасла. — С вас, учёных, всё и почалося, — как проворчал ему на не очень хорошем японском один из стариков в первом поселении. — Сперва истории слухать приходили, опосля вернулися землю разрывать да кости мерших воровать, а нынче вон творится что! И за нами, айну, пришли. Как ни странно, о вожде, бросившем вызов богу гор, что повлекло за собой гнев камуй и предупреждения в виде цветов, окрасившихся в голубой, рассказывали они куда спокойнее. Проблема заключалась лишь в том, что ответы их, пусть и в разных формулировках, сводились всегда к одному: «Это не наши предки натворили. Это ихние». Чьи ихние и где их искать, Аказе, конечно же, не сообщали и сообщать не собирались. Своё получить Третья Высшая мог бы и иным способом. По старинке, без лишних расшаркиваний и раскланиваний. Как сделал он это в переводческой конторе в Токио, в Индии и в принципе как делал не раз за всю свою долгую жизнь. Однако сейчас так поступить он не мог, потому что без предупреждения вторгся туда, где должен был работать Ренгоку в сопровождении кого-то из истребителей. И тем другим истребителям, кем бы они ни были, не нужно было блистать умом, чтобы сложить два и два и догадаться, что демон опередил их совсем не из-за того, что мир тесен. И что Столп Пламени об индийских поверьях узнал не по удачному стечению обстоятельств, как он, наверное, всем своим товарищам объяснил. Интересно, а как он обрисовал ситуацию? Что наткнулся на удивительно сведущего индуса, которого нелёгкая закинула в чужую страну? Или что в стремительно развивающемся Токио появилась религиозная прослойка из выходцев индийского буддизма? Лично Аказе было ни холодно, ни жарко, прознай другие истребители о том, что Ренгоку сотрудничает с врагом. Однако это могло бы создать проблемы для Ренгоку, что, в свою очередь, сказалось бы на их дальнейшем сотрудничестве и на их сделке. Этого бы Аказе не хотелось, поэтому приходилось действовать осторожно. Так он и прочёсывал леса, следуя изгибам рек и разветвлениям притоков: на юг по реке Шидзунай, затем на запад по морскому побережью, по пути миновав ещё несколько островных вен, пока не добрался до берегов реки Сару. Самое крупное поселение, на которое ему удалось набрести, насчитывало порядка двадцати хижин, но и там никто не признался в том, что имеет отношение к «нечестивому» вождю из прошлого. Всякий раз, когда хотелось опустить руки и пойти разнести десяток-другой ни в чём не повинных деревьев, Аказа вспоминал свои приключения в Индии (если бесконечное дневание в обшарпанных, дурно пахнущих хибарах в ожидании, пока решится языковой вопрос, можно было вообще таковыми назвать). Все недовольства и жалобы словно ветром сдувало. А вот прочие волнения этот ветер не сносил. Прошло почти две недели с тех пор, как их с Ренгоку дороги разошлись, и по идее Столп Пламени уже должен был добраться до округа Хидака и объявиться хотя бы в одном из айнских котанов. Однако никто и слыхом не слыхивал о чужаке по имени Ренгоку Кёджуро. Не узнавали его ни по имени, ни по описанию внешности, которую, если увидишь раз, забыть точно не сможешь. В какой-то момент попытки выведать информацию о лилии отошли на второй план, всё равно айны молчали как партизаны, перекладывая вину предков друг на друга. Теперь Аказу куда больше занимало, как отыскать на этом огромном отрезке пути между поместьем Ренгоку и округом Хидака одного человека. Песчинка на пляже. Приходилось то и дело напоминать себе, что Кёджуро — неглупый, а ещё опытный и сильный истребитель, который, чёрт возьми, встречу с ним, Третьей Высшей, пережил и сумел вернуться в строй. Но непрошенные мысли так и лезли в голову, настойчиво и неумолимо. Смертельно бледное лицо в пыльной тьме хижины. Жуткий кашель посреди лесной тишины, такой глубокий, что выбивал из лёгких воздух вместе с кровавыми ошмётками. Перебинтованное, окутанное лекарственной дымкой тело на футоне. Горячая влага чужой плоти и обломки раздробленных костей, царапающие застрявшую в корпусе руку. Эти образы и воспоминания совершенно не усмиряли растущую тревогу, а наоборот — заставляли собственное воображение работать против Аказы, рисуя перед глазами всевозможные варианты скоропостижной кончины этого утратившего былую силу идиота. Идиота, который мог запросто положить свою жизнь на убогий, неказистый алтарь какого-нибудь невзрачного слабака, не сумев пройти мимо. Идиота, который утратил часть своей силы именно из-за него, Аказы… Нет. Это был выбор Ренгоку. Аказа предлагал иной вариант. То, что Столп им не воспользовался, лежало грузом исключительно на его плечах. Не на плечах Аказы. Он не виноват. И не должно было быть места никаким сожалениям. Более того, если бы не исход их первой встречи, Ренгоку никогда бы не созрел до сделки, а Аказа никогда бы не услышал от него заветного согласия. Тогда почему с каждым днём ожидания становилось всё тяжелее игнорировать это паршивое чувство внутри? В одной из деревушек у морского побережья Аказа заглянул туда, где языки никому силой развязывать необходимости не было — в питейное заведение, — и разузнал, что с Хоккайдо на соседний остров перебраться можно паромом из порта Хакодате. Настойчивые намёки хитрых и поддатых рыбаков подбросить его до порта за кругленькую сумму он проигнорировал. Вместо этого за одну быструю разгромную партию в го выиграл у одного из них карту окрестностей. Прикинув по ней примерный маршрут от Хакодате до округа Хидака и отметив те места, где ранее обнаружил поселения айнов, демон решил попытать счастья и попробовать отыскать тех, кто бы жили ближе к границе округа и могли повстречаться Кёджуро первыми. Такие действительно нашлись. Уже на следующий вечер Аказа выцепил взглядом несколько струек дыма, тянущихся из-за кромки леса, который казался практически чёрным под звёздной синевой январского неба. Всего дюжина замерших среди сугробов хижин, крытых соломенными снопами. В столь поздний час большинство обитателей уже разошлись по своим скромным жилищам. Однако двор не пустовал. Вокруг уличного очага, бросавшего живые оранжевые тени на истоптанные снежные дорожки и простенькие стены хижин, трое бородатых айнов сушили одежду и обувь после рыбалки. Они явно засекли чужеродное движение в тени — Аказа пересёкся взглядом с каждым, — но, к великому удивлению демона, мужчины были больше заняты беседой между собой и раскуриванием одной трубки на троих. Объяснение такому спокойному поведению не заставило себя ждать. Аказа не успел приблизиться к очагу, как расписное полотно, занавесью скрывавшее вход в ближайшую хижину, открылось, и наружу выступила старушка. Да с такой готовностью, словно только его, Аказу, и ждала. Занавесь вернулась в прежнее положение, тяжело закачавшись. А может быть, ему просто показалось и на самом деле первое впечатление его обмануло? Старушка так и замерла на месте, щурясь в сторону демона, который тоже настороженно остановился. Никакого страха от неё, впрочем, Аказа не чувствовал, а потому… — Скажите, — развернувшись к хранившей молчание фигуре, Аказа решил начать разговор первым, — к вам приходили люди, интересующиеся легендой о голубых цветах? Начинать издалека смысла не было. Это не могло быть совпадением — вышедшая ему навстречу старушка и абсолютное безразличие со стороны айнов у костра, когда их соплеменники из других котанов в Аказу едва ли не стрелами, вложенными в луки, тыкали. — Его нет, — проскрежетала пожилая айну, медленно шевеля своими сухими губами, теряющимися в выцветших красках татуировки на лице. — Кого нет? — нахмурился Аказа, стараясь не звучать… Угрожающе? Взволнованно? Резкий порыв северного ветра потревожил пляшущие языки пламени в очаге и растрепал серые пряди волос, выглядывающие из-под тёмно-синей шапки, расшитой белыми нитями. Старушка поплотнее закуталась в свою накидку и подступила к напрягшемуся демону. — Человек искал голубые цветы. Его нет здесь больше. Аказа чуть прикрыл глаза, выдыхая. Хорошо. Значит, Ренгоку был здесь. Уже лучше. — Вчера ушёл за реку, тонущую в песке. Аказа принялся копаться в складках непривычно тяжёлого и крайне неудобного плаща, который, как и прочую одежду, он раздобыл в одной из деревень. Щеголять перед людьми в своём обычном облачении в разгар зимы было как минимум глупо, а потому демон вновь был вынужден притворяться обычным смертным. Нашарив наконец карту, он выудил её и развернул перед старушкой. — Где? — просто спросил Аказа, решив, что так будет гораздо быстрее и проще, чем пытаться выяснить, какую именно реку имеет в виду та, кто, как и многие старшие айны, не слишком хорошо изъяснялись на японском. Короткий удивлённый возглас стал первым, что издала старушка, увидев пометки на потрёпанной карте, однако буквально в следующую же секунду её смуглый морщинистый палец потянулся к одной из них. Поселение, в котором Аказа побывал всего дней пять назад. — Ага, значит, за рекой Сару, — зачем-то вслух заключил демон, сворачивая карту и пряча её обратно. — Спасибо. Больше ему нечего было здесь делать. Если Ренгоку выдвинулся в путь вчера, то наверняка уже добрался до пункта назначения. Медлить было нельзя. Если Столпа Пламени айны за рекой Сару встретят так же гостеприимно, как встретили Аказу, надолго он там не задержится. И на сей раз на удачу в лице странных старушек, которые подскажут, куда идти, можно будет не надеяться. Однако демон и шага в сторону сделать не успел, как его неожиданно резво дёрнули за рукав, заставляя обернуться. — Злой камуй, — его седовласая собеседница подняла свою ветхую руку, тонущую в плотных слоях синих тканей, и ткнула пальцем прямо в лоб опешившего демона, — сидит здесь. Аказа почувствовал себя точно так же, как несколько недель назад в монашеской келье за тысячи километров отсюда. Почувствовал себя обнажённым, почти что прозрачным. И если ему и хотелось защититься, заставив себя загадочно улыбнуться или может даже улыбнуться плотоядно, чтобы пощекотать нервишки осмелевшей старушке, которая явно что-то ощущала, то он этого так и не сделал. Мышцы словно окоченели, как если бы его тело вдруг стало восприимчивым к низким температурам. А истрескавшийся от тяжёлого физического труда палец, между тем, чертил на его лбу круг. Колесо. — Нужно повернуться, — произнесла старушка, опуская руку, а затем сама повернулась к демону спиной и направилась туда, откуда пришла.

***

Кёджуро хмурился во сне. Так сильно, что Аказа не сразу сориентировался, что делать, и какое-то время просто смотрел. Рука так и зависла на полпути к плечу мужчины. Аказа так старательно готовил себя к их следующей встрече, с таким трудом выкорчёвывал из памяти все те сладостные минуты, проведённые вместе, и все те желания, что Кёджуро в нём вызвал… и, как ему казалось, вполне успешно справился с задачей, глубоко зарыв их в самых отдалённых уголках своего сознания до лучших времён. До тех времён, когда настанет пора Столпу выполнить свою часть сделки. Аказа правда старался, но всё полетело прахом ровно в тот миг, как он снова увидел этого человека. Воспоминания и грёзы о будущем накрыли с новой силой, и на несколько мгновений, растянувшихся на минуты, Аказа поддался им. Позволил себе урвать ещё немного времени в мире, где были только они вдвоём. Где он мог беззастенчиво любоваться цветами, которые не обменял бы и на ворох голубых лилий. Или наоборот. Бросил бы к ногам господина все голубые лилии, когда-либо существовавшие, существующие и обречённые существовать в будущем, лишь бы получить один-единственный цветок. Яркий, как само солнце. В этой хижинке, пропахшей выделанной кожей и служившей чьей-то мастерской, а нынче временным ночлегом, куда айны отправили чужака, имелся небольшой очаг. Его совершенно точно разжигали накануне, чтобы незваный гость не замёрз насмерть за ночь. Однако то ли Ренгоку не был мастером в обращении с этим нехитрым сооружением, то ли для поддержания огня нужен был кто-то, с кем можно было бы по очереди нести дежурство. Чёрные угли в углублении, окружённом каменной кладкой, слабо дышали рыжим. Утеплённые глиной и соломой стены ещё держали нагретый воздух, однако он медленно, но верно стыл. — Кё, — положив ладонь на деревянное от напряжения плечо, тихо позвал Аказа, решив, что нужно как минимум убедиться, что Столп не мёрзнет. Его идеальный тихий мир сгинул. Рассеялся в серой реальности. Кёджуро вздрогнул и распахнул правый глаз ещё до того, как растаял последний звук его имени. Осознание быстро пришло на смену растерянности. Вместе с осознанием во взгляде яркой вспышкой зажглось то, что Аказа никак не рассчитывал вновь увидеть так скоро. Не после той мирной ноты, на которой они расстались в последний раз. Ярость. Презрение. Отвращение. Или показалось? Потому что Кёджуро не спешил выражать свои эмоции никак иначе. Не торопился он и принимать каких-либо серьёзных действий, которые можно было бы ожидать от истребителя, проснувшегося и обнаружившего у своей постели злейшего врага. Так и остался лежать, буравя его этим своим обескураживающим взглядом. — Ты не замёрз? — спросил Аказа, моментально почувствовав себя круглым идиотом, но ничего лучше в качестве предлога начать разговор он так и не подобрал. Интуиция прямо-таки кричала ему, что ёрничать и шутить сейчас не стоило. — Нет, — коротко ответил Кёджуро и замолк. Наблюдательность и банальная логика подсказывали, что вряд ли айны разместили другого или других истребителей где-то в ином месте. Означало это одно — по пути сюда действительно что-то стряслось. Хотя почему «что-то». Ясное дело, что. Встреча с демоном, после которой выжил только Ренгоку. Облегчение, что Кёджуро остался цел и невредим, и толика гордости за то, что ему даже в его нынешнем состоянии удалось одолеть того, кого не смогли другие, неуклюже топтались рядом с другой догадкой. Что если такая неожиданная реакция вызвана иной причиной? Что если Ренгоку, воодушевлённый зацепкой про айнов, понадеялся самостоятельно во всём разобраться, чтобы добыть полезную информацию раньше Третьей Высшей и получить возможность эти сведения утаить? Или воспользоваться имеющейся форой. Аказа мысленно фыркнул, упрекая себя в излишней подозрительности. Стал бы тогда Ренгоку вообще про айнов рассказывать, если бы задумывал нарушить условия их договора? — В общем, я проверил Окинаву, — как ни в чём не бывало заговорил демон, рассудив, что так будет лучше всего. И действительно, Ренгоку сел на медвежьих шкурах, заменявших ему постель, и обернул себя шерстяным одеялом, приготовившись внимательно слушать. — В дневниках ничего важного. И пока ты добирался сюда, я поговорил с некоторыми из айнов, — Аказа вытащил из-за пазухи карту и протянул её Ренгоку. — Отметил тут их местоположение. Но всё без толку. Никто не хочет признаваться, что они имеют отношение к племени того вождя. Только стрелки на других переводят, а на кого — чёрт их разберёт. Ренгоку повертел карту в руках, но разворачивать не стал. Слишком темно, понял Аказа. — Мне сказали, где искать потомков вождя, — поведал Кёджуро, и теперь, когда он произнёс что-то длиннее односложного «нет», сомнений никаких не осталось. Чем бы оно ни было, произошедшее за время их разлуки подкосило Ренгоку. Подкосило так сильно, что это вдребезги разнесло тот хрупкий мир, что успел выстроиться между заклятыми врагами. Что ж, наверное, этого следовало ожидать. И всё же… неужели за время их общения Столп Пламени умудрился забыть, какими могут быть демоны? Какими они могут быть, в частности, когда сталкиваются с противоборствующей им силой в лице истребителей? Неужели он, Аказа, заставил его об этом позабыть? Очень обольщающие мысли, но маловероятные. Однако чем ещё объяснить столь резкую перемену? Как бы там ни было, пришлось побороть в себе желание влезть Ренгоку в голову и во всём разобраться. Если Столп потерял товарищей в схватке с демоном, Аказа был последним, с кем бы ему хотелось это обсуждать. А если всё-таки хотелось, то пусть сам начинает. На очередную лекцию о том, какие демоны ужасные, Аказа напрашиваться не собирался. — Отлично! — Третья Высшая бодро шлёпнул себя по коленям, выражая полную боевую готовность. — Тогда давай не терять ни секунды! Ренгоку, однако, его энтузиазма не разделил. Поправив сползшее с плеча одеяло, он отвёл взгляд и уставился на еле теплящиеся угольки. — Мы договорились встретиться через месяц у меня дома, — напомнил он, и на сей раз в его голосе было больше усталости, чем прохлады. — А встретились сейчас, — пожал плечами Аказа. — Не вижу проблемы. Лучше бы спасибо сказал, я за тебя уже половину работы тут сделал и проверил всех, кого только можно. Конечно же, его никто не поблагодарил. — Зачем ты сюда пришёл? — Да какая разница. Пришёл и пришёл, — начал сердиться Аказа, не понимая, почему Ренгоку упрямо не замечает очевидных вещей. С Окинавой не выгорело. Чем ему ещё целый месяц было заниматься? И пускай истинная причина его спешки заключалась совсем не в этом, а крылась во встрече с господином Кибуцуджи… одно другому не мешало. — Или всё? Помощь мерзкого демона больше не нужна, как уцепился за что-то стоящее? — всё-таки не сдержался он и брякнул то, что мелкой червоточинкой продолжило грызть его изнутри, несмотря на все доводы разума. — То-то я смотрю ты один тут. Где же твоя компания, из-за которой ты попросил меня держаться подальше? — Моей компании, — Ренгоку перевёл на него потемневший взгляд, — пришлось заняться маленьким мальчиком, в которого вселился демон. Аказа недоумённо вскинул брови, сбитый с толку таким поворотом. — Демоны не вселяются, — отрезал он. — У каждого есть своё физическое тело. Даже та Низшая Луна, которую вы уничтожили. Это было всего лишь преобразование тела с помощью техники демонической крови, но никак не вселение. Не говоря о том, что человеческий организм вряд ли бы подобные трюки выдержал. — Это был необычный демон. Вероятно, его даже полноценным демоном нельзя назвать. Его обратили вместе с матерью, пока он рос в её утробе. Он ещё не появился на свет, когда это случилось. Слова повисли в воздухе грузным облаком, с большим трудом проникая в сознание Третьей Высшей. Ренгоку выразился вполне ясно, но Аказа сомневался, что всё правильно понял. Пока Столп Пламени рассказывал о событиях, которые застали его в деревушке Ома, Аказа перебивать не смел. Ни вопросами, ни смешками, ни фырканьем, ни возведением глаз к потолку. А когда Ренгоку закончил, демон уже и не мог вспомнить, сам ли он попросил о подробностях истории или же это была инициатива его собеседника. Гнетущая тишина окутала хижину. Кёджуро, должно быть, ожидал от Аказы какой-то реакции. Аказа и сам был бы не прочь её от себя дождаться, однако мысли застыли, подобно одной из тех рек, что он повидал в лесу и в которых течение было недостаточно сильное, чтобы противостоять зимней стуже. Это всё было как-то… На ум приходило только одно определение. Слово, которое ещё несколько недель назад никогда бы не обрело чёткую форму в его голове в отношении господина Кибуцуджи. Слово, которое цепной реакцией повлекло за собой другие. Неразумно. Глупо. Бестолково. Безумно. Дико. Тот факт, что ему было дозволено не трогать женщин, вовсе не означал, что Аказа питал иллюзии относительно поведения других демонов. Демоны убивали всех: и женщин, и мужчин, и детей, и младенцев, и стариков. Убивали ради еды, убивали ради забавы, убивали просто так, убивали от скуки. Но Аказе не было дело до других демонов. До решений господина, на самом деле, тоже. Не потому, что плевать, а потому, что Аказа привык никак их не оценивать. Золотое правило. Господин действует так, как считает нужным. Его действия неоспоримы и необсуждаемы. Они априори рациональны и преследуют определённые цели. Например, собрать вокруг себя лучших из лучших. Определить и наградить силой достойных и преданных. Или, напротив, наказать тех, кто не оправдал ожиданий. То правило, которому Аказа следовал, родилось вовсе не на пустом месте. Третья Высшая знал, кому он служил. И именно по этой причине служба у господина Кибуцуджи была простой и понятной. Прародитель демонов действовал понятно, и Аказе вовсе не нужно было с ним брататься и досконально вникать в его планы, чтобы придерживаться такого мнения. Устранять врагов, становиться сильнее, выполнять приказы, которые помогали бы господину приближаться к его цели… Это ведь так просто и понятно. Все те демоны, которых прародитель собрал вокруг себя… Как бы Аказа к каждому из них ни относился, но ему было понятно, почему господин Кибуцуджи их выбрал. Какой же прок обращать беременную женщину? И бросать её скитаться на краю мира. Подобное мог выкинуть кто-то полоумный вроде Доумы, но никак не… Мысль о том, что это как раз-таки и мог быть Доума, померкла в ту же секунду, что и зажглась. Доума бы не упустил случая похвастаться перед Аказой этим своим достижением. Ещё бы и приволок обращённую, чтобы покрасоваться. Какой смысл в обращении беременной? И сколько ещё таких вот совершенно бессмысленных обращений господин совершил? И ради чего? Ради веселья? Снисхождения? Или что? А точно ли Аказа знал, кому он служил? Должно быть, часть этих мучительных сомнений отразились на его лице, потому что Аказа вдруг заметил, что Кёджуро, всё это время внимательно наблюдавший за ним, чуть изменился. Будто бы смягчился немного. Плечи расслабленно опустились, исчезла железная осанка. Загорелся надеждой? — Что ж, Кёджуро, — протянул Аказа, принимая своё обычное выражение, непробиваемое безразличие. В какой степени он хотел, чтобы Кёджуро ещё больше оттаял и смотрел на него отныне только так, в той же всё внутри бунтовало против самой мысли, что Столп решит, будто пары-тройки слезливых историй будет достаточно, чтобы заставить Третью Высшую разувериться в собственном мировосприятии. — Всякое случается. Ребёнку… Обоим детям, конечно, не очень повезло, но ты сам говоришь, один из них ещё не успел появиться на свет, а его уже лишили выбора. Затем же… Затем явились истребители и лишили его ещё и матери, — Аказа немигающе следил за тем, как исчезает то тепло, что едва успело растопить маску неприязни на лице напротив. — В тот момент они стали для него таким же злом, каким стал тот, кто лишил его человечности, которую он, к слову, и обрести не успел. Стискивающие края одеяла ладони сжались в кулаки, а губы мужчины сложились в тонкую полоску. От Ренгоку так полыхнуло гневом — аура, в которой хотелось купаться вечно, — что Аказа был бы счастлив прямо сейчас закружиться со Столпом в боевом танце. Увы, пришлось оставить эту картину исключительно своим фантазиям. — Как можно отнять то, чего нет? А вот мать у него была. — Не переворачивай всё с ног на голову! — голос Кёджуро вспыхнул подобно его прекрасной ауре. — Зарождающаяся человеческая жизнь — это обычный порядок вещей, заложенный природой. И в этот порядок вмешались, нарушили, его уничтожили, как уничтожили ещё множество ни в чём не повинных людей, которые пали жертвами в результате одного этого поступка! Ребёнок, который даже не успел познать, что есть хорошо, а что плохо, что есть любовь, что есть сострадание и горечь утраты, не познал ни радости, ни грусти!.. Начал убивать без разбору, без малейшего понимания, что творит! Забыв об одеяле, отчего то совсем сползло вниз, Кёджуро подался вперёд. Каждая произнесённая на выдохе фраза сокращала дистанцию между ним и сидящим напротив демоном. — То, что сделали истребители, это не зло. Зло — это то, что положило начало этой череде трагедий. Бессмысленных и стихийных. Мы лишь положили ей конец. Аказа на секунду скривился, когда Ренгоку своими словами о бессмысленности удалось так точно угодить в ту единственную брешь его брони. Но секунда прошла, и вот Третья Высшая вновь вернул самообладание. — Кёджуро, — он аккуратно перехватил за запястье руку, упирающуюся ему в грудь. — Тот ребёнок, да, не знал, что такое хорошо, а что такое плохо. А ты? Кажется, у тебя и до этого была вполне конкретная позиция в отношении демонов. Ты всегда считал нас злом. Так чему же ты удивляешься, скажи? Почему ты так злишься? Словно это какое-то открытие для тебя. Словно, соглашаясь стать демоном, ты соглашался стать кем-то другим. Не тем, кого так сильно презираешь. Или ты был о нас какого-то иного мнения, м? — Я прекрасно отдавал себе отчёт в том, на что соглашаюсь, — Ренгоку вырвал свою руку и отстранился, потирая запястье. А затем, немного помолчав, добавил уже спокойнее, но не менее твёрдо. — Когда я стану демоном, я сделаю всё, чтобы убить Кибуцуджи Мудзана. — А я сделаю всё, чтобы не позволить тебе совершить подобную глупость, — улыбнулся Аказа, хотя в душе его распустили свои острые когти уродливые кошачьи лапы. Почему-то лишь сейчас это стало таким очевидным, хотя Аказа должен был с самого начала раскусить, что за согласием Кёджуро скрывается какая-нибудь безумная затея вроде этой. Заполучить Столпа Пламени — нет, заполучить Ренгоку Кёджуро, — чтобы потерять его, как только тот предстанет перед господином Мудзаном, который проникнет в его мысли и по щелчку пальцев избавится от непокорного демона? Сделка века, иначе не скажешь. Но вносить коррективы было поздно. — Тогда, — произнёс Кёджуро не дрогнувшим тоном. — Сперва я убью тебя. Пусть сам при этом погибну, но я убью тебя, чтобы облегчить борьбу другим истребителям. Аказа снова улыбнулся. Он не стал напоминать, что для этого ему придётся изрядно попотеть даже по демонским меркам. А ещё — поглотить немало человеческого мяса. — Сперва стань демоном, Кёджуро, — почти ласково протянул Аказа, — а там посмотрим. Может быть, к тому моменту всё действительно перевернётся с ног на голову. И кто знает, может и без моей помощи обойдётся. Ярость, с которой единственный глаз Ренгоку прожигал в нём дыру, могла бы испепелить весь Хоккайдо, но мужчина не дёрнулся и не дал своим эмоциям пролиться наружу. Такая выдержка вызывала восхищение не меньше, чем всё остальное в Кёджуро. Она же заставила Аказу печально вздохнуть. Как было бы здорово, если бы Столп не сдерживался. Какая бы это была прекрасная битва между ними сегодня. Мужчина улёгся обратно на импровизированную постель из шкур, повернулся спиной к ночному гостю и накрылся одеялом до подбородка. — Уходи, Аказа. — Пойдём к тем айнам, про которых тебе удалось узнать, — Аказа чуть наклонился вперёд. — Прямо сейчас. К чему откладывать? — Во-первых, мне нужен сон, — донеслось приглушённо. — А во-вторых, я не могу уйти, не попрощавшись и не поблагодарив этих людей за оказанный приём. Аказа поджал губы, подавив порыв недобро рассмеяться. Оказанный приём, как же… Но затем он вспомнил, какой приём в этом самом котане оказали ему, и рассудил, что в общем-то да, с Ренгоку ещё по-божески обошлись. — Скажи, куда идти, я всё сделаю сам. — Нет. Тебя вообще здесь не должно было быть. — Но я здесь, — с нажимом проговорил Аказа, склоняясь ниже. Бледные пальцы зарылись в жёсткую медвежью шерсть, которую не накрывало одеяло. — И я не хочу сидеть сложа руки. Это всё ещё наше общее дело. Ренгоку тяжело выдохнул и перевернулся на спину. Аказа невольно скользнул ниже и задержался взглядом на его губах, прежде чем распрямиться, покидая чужое личное пространство. У них была договорённость. Чёрт бы её побрал. — Иди на юг вдоль Сару, выйдешь на деревню. Встретимся завтра вечером на берегу реки на подходе к ней. А пока оставь меня, пожалуйста. И вновь к нему повернулись спиной. Аказа уставился в неё, но такое чувство, будто смотрел не на широкую спину Столпа Пламени, а на огромную непреодолимую стену, выросшую между ними. Через каких-то полчаса он будет срывать злость на вековых деревьях, разнося стволы в щепки, вырывая их с корнем из промёрзлой земли и бесконечно коря себя за то, что ему не хватило ума перешагнуть через свою гордость и… нет, не притвориться, будто он проникся состраданием к жителям Ома и к загубленным детским судьбам, но хотя бы не вступать в заранее обречённую на провал конфронтацию. Благоразумно промолчать, позволив Кёджуро просто выговориться. Через каких-то несколько часов он будет пережидать короткий день в ледяных объятиях пещеры, пустой и унылой, и думать. Думать о Кибуцуджи Мудзане так много и так дерзко, как никогда ещё не осмеливался за всё своё существование. Но это потом. Сейчас Аказа, испытывая острую потребность хоть как-то сгладить углы перед тем, как исполнить просьбу Ренгоку и уйти, перевёл взгляд на угасающий очаг. — Я разожгу тебе огонь. От этих углей уже никакого толку. — Мне не холодно. Позднее Аказа увидел тонкую струйку дыма, поднимающуюся к небу в той стороне, где он оставил Кёджуро.