Bleeding red, blooming blue

Где это чёртово письмо? Аказа настолько отчаялся его найти, что был готов едва ли не перевернуть всё вверх дном, перелопатить татами, вытряхнуть содержимое столповской сумки и перетрясти каждую вещь. Всё равно Кёджуро спал как убитый и даже не пошевелился ни разу, пока Аказа вставал, чтобы закинуть несколько новых поленьев за железную и страшно скрипучую дверцу крохотной печки. Вот только если от громкой возни мужчина и не проснётся, то потом ведь непременно заметит, как некрасиво обошлись с его вещами. Поэтому сосредоточенно насупившийся Аказа действовал аккуратно. Стараясь не сильно нарушать порядок внутри походной сумки, демон как можно бережнее переворошил вещи, но так ничего и не нашёл. Ни в кармашке, где хранилось лакомство для ворона, ни между слоёв одежды, ни в письменном наборе, ни в плоской деревянной коробочке, в которой он обнаружил миниатюрные шприцы, наполненные янтарной жидкостью. Лекарство, сразу же понял Аказа. Отдающее демоническим душком снадобье, одно из которых Ренгоку в себя уже вколол. Шприцов в коробочке было пять, но один из них был пуст. Интересно. Если первый шприц он использовал незадолго до их встречи в хижине айнов, значит, где-то хранился целый запас препарата, потому что впервые этот странный запах Аказа почуял ещё в декабре, когда Ренгоку вернулся из Токио со своим предложением о сделке. И получается, что той дозы хватило ровно на сколько? Примерно на полтора месяца? И со сколькими демонами Ренгоку успел сразиться за это время? Или стычки с демонами не влияли на продолжительность действия лекарства? Аказа поймал себя на том, что слишком долго сидит с открытой коробочкой в руках. Так долго, что изначальная цель его обыска затерялась в цепочке далеко ушедших размышлений. Вернув коробочку на место — в боковой зазор между вещами и самим мешком, — Аказа в очередной раз огляделся, не понимая, куда в этой пустой комнате вообще можно было заныкать проклятое письмо. Не мог же Кё его проглотить, в самом деле. Отправил с вороном обратно? Да нет, он прекрасно видел, как Столп сворачивает, а затем засовывает в специальный крошечный цилиндр на лапе птицы только один листок бумаги. И письмо было на столе, пока Ренгоку писал ответ. Аказа был уверен в этом на все сто. По крайней мере оно там точно лежало, когда Кёджуро поручал ему покормить ворона. Аказа часто заморгал, наконец складывая два и два, и посмотрел на железную печку, чья труба впивалась в стенку и выводила дым наружу. К этой самой печке хитрый Столп и потянулся утром, чтобы заново зажечь свечу, которую случайно потушил ворон. Уж не закинул ли он туда и письмо заодно? От кого оно было? Возможно, от того, кому Ренгоку передал добытый образец крови. Или благодарности от этого сопляка в зелёном хаори. Воображение Третьей Высшей живо нарисовало довольного мальчишку, радостно щебечущего свои «спасибо», и ему сразу же захотелось что-нибудь хорошенько отмутузить. Или кого-нибудь. Желательно, этого самого обладателя зелёного хаори. И серёжек-ханафуда, которые он должен принести господину в качестве доказательства, что не зря занимает место Третьей Высшей Луны. Но за плотно закрытыми ставнями царил день — выйти и спустить свой гнев не представлялось возможности. А потому ничего не оставалось, кроме как вернуться на своё место рядом с Кё, что Аказа и поспешил сделать. И сделал он это с куда большим энтузиазмом, чем брался за поиски письма. Зашуршали простыни и одеяло. Кё не шелохнулся, так и продолжая лежать на боку. Руки на подушке рядом с головой, обнажённое плечо, выглядывающее из-под одеяла, чуть вздымалось от мерного дыхания. Столп Пламени, чьи инстинкты должны были трубить о присутствии демона и не давать ему расслабиться ни на секунду, мирно спал вот уже несколько часов, и Аказа не мог отрицать — его это невероятно радовало. Он ощущал себя так, словно одержал ещё одну маленькую победу. События прошедшего утра, когда он готовился стойко выдержать любую жестокость по отношению к себе, конечно, победой назвать было сложно, пусть в конечном итоге всё закончилось более, чем хорошо. Но то была скорее победа Ренгоку над самим собой, а сейчас… Сейчас победителем себя ощущал Аказа. Кёджуро мог сколько угодно твердить о проблемах с доверием между ними, и тем не менее его доверие было достаточно велико, чтобы он буквально отпустил свою жизнь и безопасность на произвол судьбы. А вернее вверил в руки демона. Потому что знал — этот демон вреда ему не причинит и, если что, обязательно защитит. Не отдаст никому, даже смерти. Золотые локоны, тронутые алым пламенем, смотрелись в тёмно-синих пальцах так, словно только и были созданы для того, чтобы Аказа их перебирал, любуясь. Вмиг загнулись все проростки агрессии, и с невозможностью ознакомиться с письмом Аказа тоже смирился. Ничего, это не единственный способ. Демон улёгся позади Столпа и притёрся к нему, обвивая рукой, зарываясь лицом в мягкую, но немного колючую копну волос и купаясь в нежном тепле их тел, прижатых друг к другу. Демоны не спали, но иногда, в периоды покоя или скуки, Аказа мог впасть во что-то вроде дрёмы. Эдакое состояние полусна, когда окружающий мир со всеми его звуками и запахами по-прежнему сохранял чёткость, но сознание словно становилось легче пёрышка и уносилось на просторы воспоминаний о блестящих схватках с лучшими противниками из лучших, или о тихих ночах под пылающими северными небесами, или о разноцветных зарницах фейерверков, разрывающих ночную тишину громоподобным грохотом, или ещё о чём-нибудь приятном. Но это всегда было прошлое. Аказа никогда не грезил о будущем, потому что у него и будущего-то как такового, конкретного и желанного, не было. Не грезил о будущем и не наслаждался настоящим. Сейчас же перед его закрытыми глазами летний ветер волновал окутанные лунной ночью поля подсолнухов; мягко пенился прибой на берегу Окинавы; а лесной мрак расступался перед ярко-рыжими и бледно-голубыми всполохами. И в каждом из этих эпизодов непременно присутствовали два силуэта. Они сражались, совершенствуясь, они ловили взаимные улыбки, они вкушали вечность и друг друга. — Аказа, ты спишь? — хриплый голос развеял очередной такой мираж, рождённый разморенным сознанием. — Нет, конечно, — демон открыл глаза и чуть отстранился, чтобы полюбоваться видом напоследок. Он прекрасно знал, что Кёджуро не задержится с ним ни надолго, ни ненадолго. И действительно. Удостоверившись, что точно не нарушает его покой, Ренгоку покинул его объятия, садясь и принимаясь тереть ладонями лицо, прогоняя остатки сонности. Было во всём этом что-то трогательное. Утренняя — вернее, вечерняя — помятость после сна, слегка взъерошенные волосы, то, как мужчина потягивался, разминая застылые без движения мышцы. Как при этом оживал рисунок шрамов на его спине и как сводились, а затем расправлялись лопатки. Наверное, Аказа будет даже немного скучать по этим человеческим мелочам, когда Ренгоку станет демоном. А может и не будет. Может быть они все сотрутся под натиском новых завораживающих моментов, которые наполнят его жизнь и насытят её яркими впечатлениями. Но всё же Аказа хотел бы сохранить их в своей памяти, поэтому, когда Кёджуро поднялся и начал ходить по комнате, собирая свою одежду и приводя себя в порядок, демон так и остался лежать на сдвинутых футонах, зрительно впитывая в себя каждое движение и высекая на подкорке образ этой фигуры в полумраке. — Если отправимся в путь сейчас, — первым нарушил тишину Кёджуро, застёгивая рубашку и явно намекая демону на то, чтобы тоже начал шевелиться, — то к середине ночи доберёмся до следующей станции. Если повезёт, и там есть ночной рейс, то уже к утру окажемся недалеко от моего дома. — Да, прежде чем на юг ехать, стоит заскочить домой и повесить на крючок свой зимний шарфик, — беззлобно поддел Аказа Ренгоку, закидывая руки за голову. На самом деле он совсем не возражал против такого маршрута. Что бы Кё ни было нужно у себя дома, это наверняка имело прямую связь с его истребительскими делами. Другой причины, зачем возвращаться в пустое поместье, Аказа не видел. Лекарство у Кёджуро имелось в избытке, брата и то недоразумение, что звалось его отцом, он отослал ещё поздней осенью. Оставался только один вариант — Ренгоку нужно было с кем-то встретиться. С получателем письма? Кёджуро на его шутку никак не отреагировал. Но объяснение всё-таки выдал, и оно, как ни странно, было настолько правдоподобным, что Аказа почти не сомневался, что он его заранее выдумал: — Мне нужно показаться своему врачу, прежде чем отправляться так далеко. — Разумеется, — Аказа еле подавил хищную улыбку, чтобы ненароком не выдать того, что он прекрасно осведомлён, сколько у Столпа с собой того чудо-лекарства. Столько, что на несколько таких путешествий хватит. Откинув одеяло, демон поднялся на ноги. Кё, сидевший у стола, тут же поспешил опустить взгляд, увлечённо принявшись искать что-то в своей сумке. И на сей раз Аказа сдерживаться не стал, позволяя вполне себе различимому и громкому смешку сорваться со своих губ. Кёджуро, смущающийся при виде его наготы даже после всего, что между ними произошло и произошло не раз, — ещё одна картина, которую он бы хотел пронести в своей памяти сквозь века. Впрочем, быть может, Ренгоку сумеет сохранить эту черту? Было бы неплохо. — Этот твой Камадо Танджиро, — как бы невзначай начал Аказа, завязывая фундоши вокруг бёдер. Он совершенно точно знал, как вынудить Кёджуро снова посмотреть на себя, но имя мальчишки всплыло не поэтому. Отчасти — наверняка от какой-то своей дурной и ребяческой части — Аказа очень хотел дать понять, что его так просто не проведёшь, что он всё прекрасно понимает, что творится у него под самым носом. Другая его часть, менее дурная и более сообразительная, изо всех сил старалась одёрнуть демона от столь смелого (и безрассудного) поступка, ведь куда разумнее было бы просто затаиться и дождаться, пока они доберутся до поместья Ренгоку и… Но Аказа ничего не мог с собой поделать. Искушение заставить Кёджуро понервничать и показать, что видит его насквозь, было слишком велико. Кроме того, что он будет делать, когда Ренгоку оставит его в поместье в самый разгар дня, а сам уйдёт? Правильно, ничего Аказа сделать не сможет. — Он собирает только кровь Лун или всех демонов подряд? — Я не знаю, — бесстрастно ответил Кё, не потратив на размышления и секунды для приличия. — О, я тебя умоляю, Кёджуро, — мягко протянул Аказа и нагнулся за своими штанами. Зная, что Ренгоку не смеет оторвать от него свой внимательный взгляд сейчас, он даже из такого простого действия, как одевание, устроил целое представление. Перекинув штаны через руку, он медленно прошествовал к валявшемуся чуть поодаль жилету. — Ты хоть немного старайся, когда так бесстыдно врёшь! Я же не в пещере живу. За последние полгода ваши истребители уничтожили целых двух Высших Лун. Сказать, в скольких из этих битв поучаствовал Камадо, или ты сам знаешь? Подцепив лиловую ткань пальцами ноги, Аказа приподнял вещь над полом, а затем, разогнув ногу, подбросил в воздух, ловко ловя свободной рукой и торжественно улыбаясь. — Я не понимаю, к чему ты ведёшь, — сухо проговорил Кёджуро, но Аказа знал, что он просто осторожничает, чтобы не сболтнуть лишнего. — К тому, — Аказа приблизился к столу, небрежно бросая на деревянную гладкую поверхность жилет и только тогда принимаясь лениво надевать штаны, — что достать кровь Высшей Луны — та ещё морока. Смертельно опасная, к тому же. Да и сложно, наверное, этим заниматься, когда ещё и лилию искать надо. Неудивительно, что ты решил ему подсобить. Он дал Кёджуро время подумать над ответом. Однако вот уже и бирюзовый пояс стянул верхний край штанов, и лиловый жилет оказался на плечах демона, и сам демон опустился на татами, сев напротив мужчины, а тот по-прежнему молчал. Пускай это молчание и говорило само за себя — Столп очевидно скрывал от Третьей Высшей информацию, которую считал слишком ценной, — увы, оно ни на йоту не помогало Аказе подтвердить ни одну из своих догадок. Занимался ли мальчишка поисками лилии? Ведь если да, то они могли пересекаться с Ренгоку в те периоды, когда Аказы не было рядом, и демону оставалось бы лишь дождаться следующего такого случая. Общались ли они по поводу добытой крови напрямую или через посредника? Ведь если напрямую, то можно было бы подумать над тем, как проследить за вороном, когда птица объявится в следующий раз… — Кроме того, — сдался наконец Аказа, решив подобраться с другой стороны, — сколько там пользы было от тех образцов Шестой и Пятой? На один раз. С такими темпами его сестрица ещё очень нескоро вернётся под солнце. Аказа не был силён в науке и экспериментах, но что-то подсказывало ему, что исцеление демона — процесс сам по себе ещё более невиданный и мифический, чем голубая лилия, — это утомительная череда многочисленных проб и ошибок, изучений и переизучений, проверок и перепроверок. Двумя-тремя пробирками с кровью там явно не обойтись. — А если принять во внимание, что каждый такой бой легко может закончиться для него весьма плачевно, то нескоро рискует превратиться в никогда, — подлил Аказа немного масла в костёр переживаний Кёджуро. В том, что этот костёр вообще существовал, он был уверен. Демон очень хорошо слышал, как он полыхает в учащённом сердцебиении сидящего напротив мужчины. Внешне, однако, Кё держался прекрасно. — И что ты предлагаешь? — ровно произнёс он. — Свою щедрую помощь, — подмигнул Аказа. — Не думаю, что это можно так назвать. Что ты попросишь взамен теперь? Ещё раз сразиться с тобой? Или поцеловать? — Посмотрите на него, какой важный, — усмехнулся демон, поднимая руку и касаясь щеки Столпа, большой палец потянулся к краешку его губ. Ренгоку отстранился, подавшись в сторону. — Мир не вертится вокруг тебя одного, Кёджуро. Да и у нас с тобой впереди целая вечность для сражений и не только. А вот с Камадо Танджиро встретиться в поединке я бы не отказался. Тем более он сам так сильно этого хотел! Знаешь, в тот раз у поезда он чуть голос не сорвал, прося меня вернуться. Аказа улыбался, но внутри всё дребезжало от распирающей злости при одном воспоминании о звонком мальчишеском голосе и тех унизительных словах, что он кричал ему в спину. — Я не позволю тебе… — Кё, ну учись уже понимать шутки, в самом деле! — покачал головой Аказа. — На кой чёрт мне этот слабак сдался? — Не смей больше так отзываться о нём, — в голосе Ренгоку зазвенело предупреждение. — Я буду отзываться о нём, как захочу, — огрызнулся Аказа, а затем добавил уже прежним тоном. — Не беспокойся, нужен он мне больно. А вот на его сестрицу я бы, без шуток, взглянул. Слышал, она здорово потрепала Даки в Квартале Красных Фонарей. Не то чтобы Даки была выдающейся, но чтобы такой молодой демон и составил ей здоровую конкуренцию? Это действительно любопытно. По лицу Ренгоку, скованному маской непробиваемой суровости, было всё и так понятно, а потому ничего другого, кроме отказа, демон не ожидал. Каково же было его изумление, когда вместо отказа прозвучало совсем иное: — Я подумаю, — вздохнув, вымолвил Столп, словно сдаваясь. Поднявшись на ноги и объявляя тем самым о завершении беседы, он подхватил с пола сумку и шагнул к стоявшей в углу катане. — Подумай, — эхом отозвался Аказа, прилагая максимум усилий, чтобы ни удивление, ни охватившее его ликование не просочились в его интонацию и никак иначе не отразились на нём, выдав с потрохами. — Мне кажется, знакомство с демоном из коробки — это ещё божеская плата за неограниченный доступ к моей крови. Он увидел, как на этих словах Кёджуро вдруг замер в шаге от двери. Попался. Хотелось верить, что попался. — Зачем тебе это, Аказа? — прямо спросил мужчина, оборачиваясь. — Тебе не приходила в голову мысль, что я солгал и что на самом деле твоя кровь нужна для того, чтобы победить Кибуцуджи? — Конечно, приходила, — протянул Аказа, который тоже уже успел подняться на ноги. Накинув на себя юкату, он принялся неохотно её подпоясывать. — Но я знаю, что ты бы не стал прикрывать свою ложь чужой трагедией.

***

Добравшись до станции, с которой возобновлялось железнодорожное сообщение, они узнали, что нужный им поезд действительно отправлялся в тёмное время суток. В этом им повезло. Не повезло, правда, в том, что время отправления выпадало на вечер, а не на глубокую ночь. Они опоздали, а потому пришлось искать крышу над головой, пока не рассвело. В этом им тоже не очень повезло. В округе не оказалось ни одного гостевого дома, но смотритель станции сжалился над ними и за скромную плату разрешил путникам дождаться поезда у себя. Благо, жил он совсем недалеко. Преисполненный благодарности, Кёджуро поспал всего несколько жалких часов, а всё остальное время провертелся вокруг пожилой матери смотрителя станции, которая тоже всё никак усидеть на одном месте не могла: то хлопотала на кухне, готовя для гостей одно яство за другим, то принималась наводить ещё бóльшую чистоту в и без того идеально вылизанных комнатах, то находила себе ещё какое занятие, в котором ей непременно требовалась бы помощь сильных мужских рук. Аказа, возясь с очередной «слишком скрипучей» сёдзи или вправляя разболтавшуюся ручку ящика комода, не жаловался. Однако его то и дело накрывала волна уныния и зависти, когда он видел, как Кё широко улыбается этой женщине и как раскатисто смеётся, рассказывая или, наоборот, слушая какую-нибудь забавную историю. Аказа беспрестанно повторял, словно мантру, что это всё не по-настоящему, что Ренгоку и вполовину не так искренен, каким хочет показаться, что все эти улыбки и приветливость — просто фасад, привычка, вымученная необходимость, доведённая до автоматизма. Что он знает, какой Ренгоку на самом деле. Но уродливая правда заключалась в том, что он знал — он неправ. Ренгоку мог быть разным. В том числе и таким, каким он был с этой женщиной, с которой познакомился всего несколько часов назад. Открытым, дружелюбным, поддерживающим и участливым. Таким, каким он никогда не был с Аказой. Потому что Аказа — демон. Враг, с которым он периодически трахался. И как бы Аказе ни хотелось видеть за этим что-то большее — и даже если это «большее» действительно существовало, — между ним и Кёджуро всегда будет эта стена. Пусть тонкая, пусть почти незримая, но — и в такие моменты Аказа всё больше в этом убеждался — неискоренимая, нерушимая. Потому что Аказа был демоном. То, что всем вокруг доставалось по умолчанию, без каких-либо усилий с их стороны, он должен был заслужить, едва ли не вырвать себе когтями, выгрызть зубами. Потому что демон. И губы свои Кёджуро от него воротил по той же причине. — Два билета до Токио, пожалуйста! Вот она, очередная лучезарная улыбка не ему. Сухопарый мужчина в круглых очках за окошком кассы прижал ладонью деньги и протащил их по столу, скидывая в выдвинутый снизу ящичек. Свободной рукой он принялся крутить специальный рычаг, который должен был заставить билетный аппарат отсечь от длинной бумажной ленты два маленьких прямоугольника. — Подождите! — выпалил Аказа, вовремя очнувшийся от своих размышлений, что терзали его целый день, с самого утра. Убедившись, что удивлённый кассир прекратил свои манипуляции, демон обернулся к не менее удивлённому Ренгоку. — Ты же говорил, мы до твоего города едем. — Планы изменились, — коротко ответил тот. — Мы доберёмся до Токио к утру, а следующим вечером пересядем на другой поезд и поедем дальше на юг. Целый день проторчать в Токио, где угнездился со своим культом чёртов Доума? Кто бы мог подумать, что однажды настанет день, когда Аказа пожалеет о том, что не принял приглашение Второй Высшей заглянуть к нему в гости и так и не узнал, где именно тот обосновался. Владей он этой информацией сейчас, можно было бы не так волноваться и по приезде в город обходить тот район десятой дорогой. Конечно, Токио по-прежнему оставался очень крупным городом, где вероятность столкнуться нос к носу с другой Луной была крайне невелика. Но она всё же была. Даже с учётом того, что днём Вторая Высшая точно расхаживать по улицам не станет. Нет, Ренгоку был слишком дорогой добычей, чтобы так рисковать. Если бы в Токио вместо Доумы засел кто угодно другой, Аказа бы вообще не переживал. Но это был именно Доума. Доума, который и так что-то заподозрил в ту их встречу в бюро переводов. Одно несчастливое стечение обстоятельств, одно малейшее совпадение — и всё пойдёт прахом. — Мы не поедем до Токио, — безапелляционно заявил Аказа, после чего, не дождавшись реакции Кёджуро, обратился к кассиру. — Какая остановка перед Токио? Вот до неё, пожалуйста. Мужчина в очках часто заморгал, переводя вопросительный взгляд на Ренгоку, ожидая подтверждения от него как от того, кто за билеты заплатил. Столп кивнул. Но разумеется так просто эту ситуацию оставлять не собирался. Впрочем, устраивать сцену и бурно спорить прямо у кассы, когда за ними выстроилась целая толпа топчущихся на морозе пассажиров, тоже было не лучшей затеей, поэтому сделали они это чуть погодя, когда отошли на достаточное расстояние от посторонних ушей и завернули в проход, ведущий к платформе. — Что ещё за изменившиеся планы? — В чём проблема с Токио? Это было бы, пожалуй, комично. То, как они одновременно бросили друг в друга свои вопросы. Вот только никто не посмеялся и не усмехнулся. Воспользовавшись возникшей заминкой, Аказа опередил Столпа и повторил свой вопрос первым. Они вышли на освещённую фонарями платформу, где уже стоял в ожидании пассажиров поезд, то и дело пофыркивающий и выпускающий в тёмное звёздное небо клубы дыма. — Ты был прав, — Кёджуро остановился в нескольких метрах от входа в вагон. Хотел закончить этот разговор здесь, на улице, прежде чем они опять окажутся среди незнакомцев, которые могли ненароком подслушать. — В том, что я слишком много на себя беру. И ты был прав, что сложно искать лилию и заниматься ещё другими делами. У нас нет на это времени. У меня нет на это времени. Всё-таки, я бы хотел найти цветок прежде, чем придёт пора выполнить мою часть сделки. Аказа сам не заметил, как его брови поползли вверх, а рот приоткрылся от удивления. Лишь почувствовав, как горло начал заполнять холодный воздух, он понял, как глупо выглядел в этот момент. Но ничего, пускай. Пусть Столп думает, что он клюнул на эту глупую отговорку. Как же, отказался он помогать этому сопляку, ну-ну. С другой стороны, для истребителей лилия явно представляла бóльшую ценность, чем судьбы парочки детей. — Но разве ты не хочешь помочь мальчишке?.. — тем не менее подыграл Аказа. — Если Танджиро будет недостаточно того, что уже есть, он скажет. Тогда и будем решать. А пока лучше ответь мне, что не так с Токио? — Всё с ним так! Я просто… — Аказа закатил глаза и скрестил руки на груди. — Не хочу проводить взаперти так много времени, покуда вокруг почти что беспрерывно будут шляться всякие люди и дразнить мой аппетит. Настал черёд Ренгоку удивлённо вскидывать брови. — Ты же не хочешь мне сейчас сказать, что отказался от, — Кёджуро покосился на мужчину, поднимающегося по железной лесенке в вагон, и чуть понизил голос, — своего привычного питания? Аказа, ты всё ещё ешь людей. Не знаю, как часто ты это делаешь и как часто тебе это нужно, но не пытайся меня сейчас убедить в том, что это не так. Проблема не в этом. В чём? В Токио орудует демон, я прав? И это он повинен в исчезновении того помощника из переводческой конторы и его матери? Ни один мускул на лице Третьей Высшей не дрогнул. Что ж, стоило признать, у Ренгоку была отменная память. И просто никудышные способности придерживаться линии собственного вранья. Решил он на голубой лилии сосредоточиться, ну конечно. Аказа готов был поспорить на что угодно, что расскажи он ему сейчас про Доуму, то этот герой соберёт всю свою столповскую рать и поведёт их прямо в логово зверя. — Проблема в том, дорогой мой Кёджуро, — фыркнул Аказа, маскируясь за праведным возмущением, — что я стараюсь не охотиться, пока мы с тобой путешествуем вместе. Из уважения к тебе. Пусть это и не было честным ответом на интересующий Ренгоку вопрос, однако Аказа говорил правду. У них и без того было предостаточно причин не сходиться во мнениях и ссориться. Добавлять к ним ещё одну, охотясь при Кёджуро, он желанием не горел. — Что, не думал, что мерзкий демон на такое способен? — Аказа выдавил из себя ядовитую улыбку и выдернул из руки замершего мужчины свой билет. — Я не… — Ну вот представь себе и такое бывает! Так что да, мне будет крайне непросто игнорировать растущий с каждым днём голод, когда вокруг, пускай и где-то за стенами, будут сновать толпы людей, как в грёбаном муравейнике. Обогнув Столпа, демон затопал в этих дурацких, идиотских, жутко неудобных ботинках к узким ступенькам, чтобы поскорее уже сесть в этот поезд. Как назло, столпившиеся у входа люди не дали ему этого сделать. — Аказа, — послышалось за спиной. — Чего ещё? Он был уверен, что Ренгоку подзовёт его обратно или приблизится сам, чтобы не привлекать чужого внимания. Но Столп не сделал и шага, не сократил дистанцию между ними ни на сантиметр и не понизил голос, а совсем наоборот. — Прекрати говорить про себя так, — твёрдо произнёс он, словно никого больше на платформе не было, и глядел на Аказу так, что тот ощутил, как к щекам подбирается предательский румянец. — Я не считаю тебя мерзким. — Прям камень с души! — съязвил демон, отворачиваясь и делая вид, что не замечает косые взгляды стоящих рядом пассажиров.

***

Больше они не разговаривали. Аказа сидел, демонстративно уткнувшись взглядом в окно и подперев голову рукой, а занявший противоположное место Ренгоку новую беседу завязать не пытался. Зато беседу попытался завязать их сосед, улыбчивый старичок со смешными усами, похожими на щётку, и в тёмно-сером котелке под стать его европейскому облачению. Сначала он склонился к Аказе, подле которого сидел, а затем прицепился к Ренгоку. И если Аказа его грубо проигнорировал, не удостоив и крохи своего внимания, то Ренгоку проявил бóльший такт. Впрочем, общение не задалось, и после нескольких вопросов, на которые задумчивый Кёджуро ответил крайне вяло, их сосед угомонился и развернул газету. Как только поезд покинул освещённую фонарями платформу, столкновение искусственного света внутри вагона и природного мрака снаружи сыграло злую шутку даже с обострённым демоническим зрением. Аказа едва различал проплывающий пейзаж за окном, зато отчётливо видел своё полупрозрачное отражение в стекле. И — если посмотреть чуть дальше — отражение понурого Кёджуро. Столп уже не впервые закрывал глаз в попытке скрасить унылую поездку сном, но спустя время неизменно открывал веки, бросал короткий взгляд на демона и чуть отворачивался в сторону, чтобы задумчиво впериться в пустоту перед собой. Хотелось знать, что творится у него в мыслях. Да и в своих разобраться тоже бы не помешало. Аказа сам не понимал, чего добивался таким поведением. Другого отношения к себе? Такого он точно не получит. Не пока Ренгоку удерживают всякие человеческие глупости и ограничения. Чтобы Ренгоку перестал относиться к окружающим лучше, чем к нему? Что ж, как показала ситуация со старикашкой в котелке, в этом он преуспел куда больше. Вот только на душе всё равно было до ужасного паршиво. И Аказа не знал, что хуже — видеть Кёджуро таким унылым или всё-таки без умолку переговаривающимся с очередным безымянным незнакомцем. Словно где-то глубоко-глубоко внутри застрял колючий, царапающий и хитросплетённый клубок, который впивался ему в рёбра изнутри всякий раз, стоило Аказе подумать, будто у него всё под контролем: его чувства, его намерения и его желания. Клубок, который, как ни верти, не выдавал нить, за которую можно было бы потянуть и начать распутывать. Клубок, который стоило бы вовсе вырвать из своей груди и… Мир резко содрогнулся, пол на мгновение словно ушёл из-под ног, а центр притяжения, помогающий сохранять телу равновесие и в обычное время даже не ощущаемый, сместился так внезапно и сильно, что моментально среагировавшему демону почудилось, что из него выбили весь дух. Железный скрежет колёс смешался с глухим стуком падающих с полок вещей и криками перепуганных пассажиров, полетевших со своих сидений сначала резко вперёд, а затем рывком назад. Лишь благодаря тому, что Аказа мёртвой хваткой вцепился в врезавшегося в него Кёджуро, того не отбросило обратно. Другим повезло меньше, но в их вагоне никто не пострадал. Запаха крови демон не ощущал. Ошарашенный не меньше остальных, Ренгоку тем не менее быстро сориентировался. Спешно поблагодарив Аказу, он сначала убедился, что все вокруг целы и лишь после этого, схватив свои вещи и не обращая никакого внимания на то, что поезд ещё замедляется, кинулся к двери. В следующем вагоне их всё ещё нещадно шатало из стороны в сторону и приходилось цепляться за края сидений для опоры, но когда они ворвались во второй, то гигантская махина практически остановилась. Никто не понимал, что произошло. Повстречавшийся им кондуктор пытался успокоить пассажиров, в основном не на шутку встревоженных, но нашлись и те, кто громко жаловался и обещал обратиться в вышестоящие инстанции. Никто не понимал, что произошло. Кроме Аказы. И, возможно, Ренгоку, который всё-таки не зря ломанулся к машинному отделению. Впрочем, быстро стало ясно, что он действует по наитию, слабо представляя, где именно скрывается опасность и как враг планирует атаковать. Когда они очутились на улице, в открытом переходе между вагонами, демон схватил Столпа за локоть, заставляя остановиться. — Засел в чаще, — Аказа кивнул на тонущие в черноте деревья по правую сторону от замершего поезда. — Ждёт. — Ждёт? — переспросил Ренгоку, но ответ на его вопрос уже был слышен в приближающихся звуках скрипевшего под торопливыми шагами снега. Спрыгнув на землю, Столп поспешил прямо навстречу бегущему вдоль состава мужчине в форме машиниста, а Аказа, зацепившись за вертикальный, окрашенный медной краской поручень вагона, повис на нём и принялся с интересом наблюдать за происходящим. — Немедленно вернитесь в поезд! — Ренгоку преградил мужчине путь. — Там человек! — вцепившись в обитую мехом фуражку одной рукой, второй бледный как смерть машинист указал вперёд, во тьму, окутывающую конец состава. — На рельсах был человек! — Я сам проверю. Пожалуйста, зайдите внутрь. — Он не успел отскочить! Я дёрнул за стоп-кран, но он… Он… — паника и шок настолько охватили мужчину, что он не находил странным ни то, что им пытается командовать один из пассажиров, ни то, что этот самый пассажир схватился за выглянувшую из-под хаори рукоять катаны. Столп круто развернулся, закрывая собой машиниста, не поспевающего за столь стремительным развитием событий. Потрясённый мужчина всё ещё заикался, пытаясь выдавить из себя хоть что-то вразумительное, когда длинное лезвие клинка наискось расчертило воздух, вспарывая ветхую мешковатую ткань и костлявую грудь под ней. Демон — и цветом кожи, и тонким раздвоенным языком напоминавший рептилию, — отскочил прочь и зашипел, скаля неровный ряд острых клыков. А Ренгоку не стал дожидаться, пока пляшущие языки пламени от его первого удара растают в темноте, и ринулся вперёд, широко замахиваясь и целясь аккурат в шею противника. Удар, который и по скорости своей, и по точности непременно должен был оказаться успешным и снести эту патлатую чешуйчатую голову. Аказа отсюда чуял, что никакой серьёзной угрозы этот недомерок не представляет. Тонкий как щепка, одичалый голодранец, которому хоть и хватило ума устроить ловушку для целого поезда, но такие редко совались в города и крупные поселения, предпочитая нападать на одиноких путников втихую, в глухих лесах и отдалённых деревушках. Боялись конкуренции за территорию с более сильными демонами и не хотели лишний раз привлекать к себе внимание истребителей. Но, должно быть, голод вынудил этого демона расхрабриться и устроить себе грандиозное пиршество. Кровавая резня, которая никем не останется незамеченной. Но к тому моменту, как о произошедшем станет известно, след виновника уже простынет. А там кто знает, либо вновь затаится, либо, впервые ощутив вкус триумфа, осмелеет ещё больше и в конце концов дорастёт до встречи с господином Кибуцуджи. Верховного демона всегда привлекали массовые казни. Массовые казни?.. Аказа не успел изумиться тому, с чего он вообще сделал такой вывод, потому что все лишние размышления покинули его голову ровно в тот миг, как стало ясно — ничего не кончено. Остолбенелый машинист вжимался в ледяную стенку вагона, в ужасе таращась на своего защитника, который ещё секунду назад должен был вот-вот обезглавить выпрыгнувшего из ночи монстра; а Столп, держа катану перед собой, озирался по сторонам, пытаясь понять, куда делся враг. Понимание пришло быстро — стоило заметить, как нечто незримое месит своими невидимыми лапами снег, сбегая обратно, в спасительную чащу леса. Как Аказа и думал — трус, поджавший хвост, как только стало ясно, что на сцену выступил опытный истребитель с клинком таким же смертоносным, как солнечный луч. — Без шансов, Кё, — Аказа оказался рядом с Ренгоку прежде, чем тот успел скрыться в направлении, куда уводили следы демона. Во второй раз за эту ночь хватая Столпа за локоть, демон силой развернул его и заставил посмотреть ему в глаза. — На открытой местности расправиться с ним не трудно, да самый зелёный истребитель его бы порубил на куски. Но в лесу у него преимущество. Он как хамелеон, замаскируется под любое из тысячи деревьев и свернёт тебе шею быстрее, чем ты успеешь понять, под какое именно. Оставь, он больше не явится. — Не этот поезд, так другой! — Ренгоку вырвал свою руку. — Да не будет он больше так рисковать! — Аказа не оставлял попыток убедить этого непробиваемого упрямца и вновь вцепился в его руку, останавливая. — Ты один раз клинком взмахнул, а он чуть не обделался. — Не здесь, так в другом месте. Я не могу отпустить его и стать причиной гибели других людей! — И поэтому ты позволишь ему заманить тебя в лес, где погибнешь уже ты? — Аказа крепче стиснул пальцы, дёргая Столпа к себе. — Либо помогай, либо не мешай, — прорычал тот в ответ, и если бы взглядом можно было убивать, то Третья Высшая позорно сгинул бы намного раньше того рохлого хамелеона, что улизнул в лес. — Да чтоб тебя, Кё! — с не меньшим негодованием воскликнул Аказа, когда Ренгоку снова вырвался и унёсся по сугробам вглубь чащи. — А как же цветок, а? — крикнул он ему вслед. — Ты же не хотел отвлекаться! Чёртов Столп. Аказа рассерженно выдохнул густой пар и собирался было отправиться следом, чтобы присмотреть за этим идиотом, но возня за его спиной заставила вспомнить о существовании кого-то, кроме Ренгоку. Поезд по-прежнему стоял на своём месте. По нетронутому снежному покрову разливались яркие жёлтые пятна света, отбрасываемого цепочкой прямоугольных окон, к которым припали любопытные пассажиры. Кто-то из них видел больше, кто-то меньше, и теперь перепуганные и сбитые с толку люди передавали из уст в уста события, свидетелями которых стали. Но Аказа к ним даже не прислушивался. Куда сильнее волновали его высунувшийся из приоткрытой двери вагона кондуктор и цепляющийся за его руку машинист, который, спотыкаясь и поскальзываясь на обледенелых ступеньках, торопился вернуться в поезд. — Вы в порядке, Тамура-сан? — запинаясь, проговорил кондуктор. — Сможете управлять поездом? — Да… Да, смогу. — Эй, вы! — окликнул их Аказа, прищурившись. — Куда намылились? — Уезжать нужно! — оглянувшись через плечо, выпалил машинист. — Вдруг чудище вернётся! Ай, что вы тво!.. Вместе с языком мужчина проглотил и окончание фразы, когда подскочивший к нему демон с силой рванул его за шкирку и швырнул наземь. Толстый слой снега смягчил падение, закружившись белым сверкающим облаком в воздухе, но машинист всё равно зажмурился от боли, а когда открыл глаза вновь, то его рот распахнулся в немом крике. В немом, потому что усевшийся на него демон зажал ему рот ладонью, пальцы на которой окрасились в родной тёмно-синий. — А ну-ка, — Аказа поднял голову, сверкнув ядовито-жёлтыми глазами вверх на оцепеневшего кондуктора, который, в отличие от своего коллеги, при виде исчерченного полосами лица, кажется, забыл, как дышать. — И ты спускайся. Поживее, если не хочешь закончить так же. Под «так же» Аказа подразумевал не только жёсткую посадку, которую испытал на себе машинист, но и его теперь изогнутые под неестественно острым углом пальцы левой руки. Крик боли потонул в плотно прижатой ко рту ладони, прозвучав в снежной тишине глухим мычанием. Дёрнувшийся под демоном машинист снова зажмурился и в уголках его глаз выступили слёзы. Кондуктор оказался понятливым и исполнительным, пусть из его рта и посыпались какие-то сумбурные молитвы и восклицания полушёпотом. Но его внимание Аказе было не особенно нужно. Он лишь хотел, чтобы при виде разворачивающейся картины он не побежал наводить панику в вагон. В остальном же обращался демон именно к машинисту. К этому неблагодарному ублюдку, который собирался вот так отплатить человеку, который спас ему жизнь. Спас жизни всем этим людям здесь. Собирался бросить Ренгоку подыхать в лесу. В этой глухомани, в холодную зимнюю ночь, где и без угрозы в виде демона можно было легко загнуться, если вовремя не добраться до хоть какого-либо укрытия. Аказе было плевать на то, что эти двое могли исходить из позиции «лучше спасти большинство, чем погубить всех ради одного». И ему было плевать на то, что сам Ренгоку мог бы такое дебильное решение поддержать. Аказа был в ярости, потому что эти двое собирались поступить так подло безо всяких колебаний. А они ведь наверняка слышали их разговор. Слышали, как Аказа предупреждал Ренгоку, что тот может погибнуть, защищая этих людей. И что в такой смерти нет необходимости, потому что демон сбежал с концами. — Если, когда мы вернёмся, поезда здесь не будет, — Аказа грубо стиснул челюсть дрожащего от боли и страха машиниста, приподнимая его голову, чтобы затем с новой силой вжать в снег, — я тебя из-под земли достану, — демон склонился ниже, с шумом втягивая носом воздух, словно стараясь запомнить, как пахнет его жертва, — и на сей раз переломанными пальцами ты не отделаешься. Я выдавлю твои глаза и сожру их, ясно? Тогда никаким поездом ты точно больше управлять не будешь. Я спрашиваю, ясно? Мужчина затряс головой, лихорадочно кивая, и только тогда Аказа его отпустил, поднимаясь на ноги. — А тебя я найду и сожру целиком, если будешь его подначивать, — прорычал он кондуктору, который всё ещё судорожно молился себе под нос. Убедившись, что все всё поняли, Аказа повернулся в сторону леса. Из глубин уже доносился рокот сражения, а над верхушками вечнозелёных деревьев распустился не успевающий гаснуть ореол пламенных техник. Ещё одна причина ненавидеть этих двоих ублюдков — из-за них он пропустил такое красочное представление.

***

И чуть не упустил ускользающую жизнь Ренгоку. К тому моменту, как Аказа добрался до места сражения, трепыхающееся зелёное тельце поверженного демона уже обращалось в чёрный прах, разлетаясь над изломанными тлеющими кустарниками и смешанными со снегом щепками, которыми щедро наградили округу пострадавшие деревья. Ренгоку же, забыв о катане, на ватных ногах плёлся к сумке, видневшейся в одном из сугробов. Одной рукой он зажимал шею, но это не помогало остановить обильно сочащуюся сквозь пальцы кровь. Пугающе обильно. Даже по меркам Аказы. Потому что Аказа совсем не планировал обращать Ренгоку так рано — до того, как он порадует господина результатами, которые тот смог бы оценить. Чёрт. Чёрт! Просто смешно. Какой-то жалкий полудохлый демон на их пути — и вот у Аказы нет иного выбора, кроме как пойти на огромный риск и обратить Кёджуро сейчас. Сработало бы ещё. — Ты пришёл… — в полубессознательном состоянии прошептал Ренгоку, когда подлетевший к нему Аказа подхватил его, помогая удержаться на ногах. — Ну конечно же пришёл! — сердито проворчал Аказа, аккуратно беря Кёджуро на руки и относя к ближайшему уцелевшему дереву. — Я же тебе говорил, Кё. Говорил, что так будет! Лицо в мелких ссадинах, на щеке — глубокие царапины из четырёх полос, оставленные когтистой лапой. Наверняка этот змеиный выродок напал исподтишка. Как Аказа Ренгоку и предупреждал. Но всё это пустяки по сравнению с этой рваной раной на шее. — Всё в порядке, — Кёджуро поморщился и откинулся на шершавый ствол ели. — Просто дай мне… коробку из сумки. Деревянную. — Это не та рана, Кё. Не как после Четвёртой Низшей, — Аказа и не потрудился притвориться, что содержимое коробки, о которой шла речь, является для него секретом. — Дай мне обо всём позаботиться. — Нет, — на удивление решительно для своего состояния проговорил мужчина, и Аказа со вздохом повиновался. Если это чудо-средство поможет, то оно и к лучшему. Сейчас ещё не время. Не время… По просьбе Кёджуро, Аказа расстегнул верхние пуговицы его пиджака и рубашки, сменил окровавленную ладонь, зажимающую рану на шее, своей и с замиранием сердца стал наблюдать за тем, как Ренгоку, ещё больше марая себя собственной же кровью, нащупывает нужное место где-то над ключицей, приставляет к нему иглу поданного Аказой шприца и вводит её под кожу. Когда янтарная жидкость покинула прозрачный цилиндр, мужчина опустил руку, рвано выдохнул и закрыл глаз. По его сведённым бровям, плотно сжатым губам, превратившимся в тонкую линию, и тщетным попыткам выровнять дыхание, Аказа понял, что приятного в действии этого препарата мало. — Тебе от него больно? — Просто жжёт немного, — не размыкая век, совершенно наглым образом соврал Кёджуро и сцепил зубы так, что было слышно, как они скрипнули. Аказа видел, как рушатся все его попытки взять дыхание под контроль, как на висках и крепко стиснутых кулаках вздуваются вены, наливающиеся фиолетовым, и как этот упрямый, даже в такой ситуации до безрассудства упрямый человек еле держится, чтобы не согнуться пополам от болезненных ощущений, которые крутили его изнутри. — Сейчас, скоро подействует, — прохрипел Ренгоку, и было непонятно, к кому он обращается в первую очередь, к себе или к Аказе, который не смел отнять руку от его шеи, пока не убедился, что кровотечение начало стремительно слабнуть. Широко распахнув глаза, Аказа переводил взгляд с одной исчезающей ссадины на другую, с зарастающих царапин, венчающих щёку, на затягивающуюся рану на шее, и не мог определиться, какие чувства в нём это зрелище вызывает. Облегчение? Безусловно. Он был рад, что дело не дошло до несвоевременного обращения. Но помимо облегчения буйно расцветало кое-что ещё. Одно дело — знать, что в лекарстве было намешано что-то от демонов. Совсем другое — воочию видеть, как оно работает. А работало оно превосходно. Не так, как полноценная демоническая регенерация, и навряд ли одна или даже две такие дозы смогут вернуть, скажем, оторванную конечность, однако… Аказа уже понял, что пятью инъекциями в шприцах дело не ограничивалось. Где-то имелся источник. Кто-то изготавливал для Ренгоку это лекарство. Лекарство, которое значительно увеличивало срок жизни Столпа, не позволяя ему таять на глазах. И отдаляло тот день, когда Столп ослабнет, зачахнет и будет обязан исполнить свою часть их сделки. Что если Ренгоку до глубокой старости будет сидеть на этих инъекциях? И протянет на них так долго, что скорее наступит его естественная кончина, чем они отыщут голубую лилию. — Вот и всё, — слабо улыбнулся Кёджуро, открыв глаз и потянувшись своими холодными пальцами к пуговицам, чтобы спрятать оголённый участок тела от ночного холода. — Спасибо, что пришёл. — Пожалуйста, — отрешённо сказал демон, поднимаясь на ноги и протягивая Столпу руку, за которую тот без раздумий ухватился. — Пойдём, нас поезд ждёт. — Они не уехали? — искренне удивился Кёджуро, отряхиваясь от снега, а затем, зашагав в сторону дожидавшейся его катаны, бодро добавил. — Нужно будет обязательно их поблагодарить! Видишь, Аказа, люди даже на пороге страха остаются сильными. Находят в себе мужество помочь! Аказа, поднимая сумку за уцелевший ремешок и закидывая её на спину, только промычал что-то неопределённое в ответ. Он почти никогда не видел улыбку Кёджуро, когда они оставались наедине. Не хотелось разрушать этот редкий момент неприятной правдой.