Bleeding red, blooming blue

Объятия Сенджуро были такими крепкими и долгими, что Ренгоку своей шуткой о том, что он ему сейчас если не рёбра переломает, то задушит точно, заставил маленькую помощницу госпожи Мацумото, хозяйки дома Глицинии в Удзиямада, испуганно пискнуть и покоситься на стоящую рядом женщину, которая выглядела строго даже с улыбкой на губах. Маршрут до острова Сикоку пролегал через префектуру Миэ, куда Ренгоку в конце осени отправил отца и брата. Упустить возможность повидаться с семьёй Столп Пламени не мог. Правда, из соображений далеко не только сентиментальных. Кроме того, с отцом он, увы, действительно лишь повидался, в самом буквальном смысле этого слова. Когда к полудню Ренгоку, оставив Аказу в рёкане на другом конце города, прибыл в дом Глицинии недалеко от морского побережья, его отец ещё спал. Вернее будет сказать, уже спал. Остался позади период агрессии и неприятия порядков этого дома в отношении спиртного, и теперь Ренгоку-старший, смирившийся со своей участью получать максимум три отёко сакэ в день, пытался справиться со своим пагубным пристрастием, забываясь в сновидениях. Госпожа Мацумото хотела его разбудить, но Ренгоку попросил не тревожить спящего. Пусть отец отдыхает, а ему хватит просто взглянуть и убедиться, что он в порядке. И он действительно был. Лицо приобрело более здоровый цвет, от неаккуратной щетины не осталось и следа, да и в целом мужчина выглядел намного опрятнее, чем обычно. Если бы не хроническая хмурость, которая наградила Шинджуро неизгладимыми морщинами и не отпускала даже во время сна, то можно было бы с полной уверенностью утверждать, что за эти два с половиной месяца с их последней встречи он помолодел лет на десять. — Пребывание здесь отцу на пользу, — тихо поделился Сенджуро, словно остерегаясь чужих ушей, несмотря на то, что они уже покинули территорию поместья и теперь направлялись к набережной. — Он, конечно, сам никогда в этом не признается, но мне кажется, он тоже так думает. — Правда? Это же здорово! — искренне обрадовался Ренгоку, который переживал, что переезд, напротив, усугубит отношения внутри их небольшой семьи, а заодно доставит массу неприятностей здешним хозяевам. — Да, он и помогает иногда. Корзины продуктов с рынка носит, колодец вот недавно прочистил и углубил. У госпожи Мацумото мы тут все как по струнке ходим! Ренгоку не мог — да и не старался совсем — сдержать так и просящейся наружу улыбки, слушая рассказ Сенджуро и втайне радуясь, что всё у них здесь хорошо и никто не рвётся обратно домой. Пускай в их родовом поместье отцу и Сенджуро вряд ли что угрожало теперь, когда Ренгоку и Аказа заключили сделку, однако Столп Пламени не хотел лишних вопросов и подозрений со стороны самых близких своих людей. А вопросы бы непременно возникли. С чего это вдруг им больше не стоило опасаться, что в одну прекрасную ночь в поместье нагрянет Третья Высшая или другие демоны, которым бы приближённый Кибуцуджи мог раскрыть местонахождение фамильного дома Столпов? И с чего это вдруг, внезапно поймал себя на мысли Ренгоку, он вообще решил, что угроза миновала? Аказа ведь в самом деле мог раскрыть кому-то из демонов эту важную информацию. — А тебе самому здесь как? — тепло поинтересовался Столп, спеша отвлечься от этих неожиданно нагрянувших размышлений. — Очень хорошо! Скучаю иногда по дому, но здесь всегда так много людей, — в несвойственной ему манере защебетал Сенджуро, который обычно боялся лишнее слово молвить. — Часто другие истребители останавливаются, рассказывают столько всего интересного! Представляешь, один парень вместо клинка ружьё использует! А ещё недели две назад заглядывала Мицури и мы втроём ходили посмотреть, как стреляют из лука на празднике! — Отец тоже ходил? — удивление Ренгоку было столь велико, что он позабыл о странном истребителе и его нестандартном способе сражаться с демонами. — Нет, я имел в виду себя, Мицури и Генью. Это тот парень с ружьём вместо катаны! Ренгоку продолжал засыпать брата вопросами, выведывая каждую подробность и цепляясь за каждую ниточку, ведущую к очередной увлекательной истории из жизни Сенджуро в Удзиямада. Потому что он хотел оттянуть тот момент, когда Сенджуро развернёт направление их беседы в другую сторону и начнёт любопытствовать, как дела у брата. Но это была не единственная и далеко не главная причина. Главная состояла в том, что впервые за многие годы он видел Сенджуро таким необременённым, таким беззаботным и… счастливым. Такими должны были быть младшие. Такими, Ренгоку вдруг осознал, должны были быть все дети и подростки. Он надеялся, что такое будущее и ждёт их совсем скоро. Мир, в котором убавится на одну угрозу и прибавится на одну причину для радостей. Мир, в котором Сенджуро будет наслаждаться юностью, не коря себя за то, что не смог пойти по стопам отца и брата и взять в руки клинок; в котором он сможет заниматься избранным делом без оглядки на традиции семьи, грозовой тенью нависшие над его совестью. Мир, где погожий день, как этот, был бы обычным погожим деньком, когда можно взять в одной из уличных лавок по запечённой сладкой картошке на палочке и отправиться гулять по деревянной набережной, с которой открывался вид на сверкающее в лучах солнца февральское море, ещё холодное, но не менее завораживающее. И пускай сам Ренгоку этот мир уже не застанет, потому что его судьба теперь помечена демоническим клеймом и могла иметь лишь один исход — смерть, которая заберёт с собой и Аказу, или же смерть после победы над Мудзаном; но можно было бы представить, что такой мир воцарился уже сейчас. Сенджуро, словно улавливая настроение Кёджуро, не торопился разрушать своими встречными вопросами окутавшую их обоих иллюзию спокойствия и простых радостей. Они уплели ещё несколько картошек, горячих и хрустящих, прошлись до конца набережной, где спустились на каменистый пляж и направились к любимому месту Сенджуро, ради которого и проделали столь длинный путь, оставив городскую черту позади. Пропитанную морской солью округу наполняли крики неугомонных чаек, что кружили над глыбами и скалистыми островками, вырастающими прямо со дна морского. Пенистая кромка прозрачных волн ласкала берег, то в считанные секунды растворяясь в мелкой гальке с еле уловимым ухом шипением, то накрывая её собой вновь. Сенджуро проворно перепрыгивал с камня на камень, которые выстроились в длинный и крайне неровный ряд вдоль берега. Расставив руки в стороны, чтобы удерживать равновесие, он преодолел эту своеобразную полосу препятствий до самого конца с лёгкостью и ловкостью опытного камнеходца. Даже Ренгоку, который согласился посоревноваться, кто пройдёт весь путь и ни разу не собьётся, пару раз, да соскользнул ногой на особенно коварных участках. — Генья тоже постоянно на этом камне проигрывает! — рассмеялся Сенджуро, добравшийся до финиша и теперь наблюдавший, как следовавший за ним брат замахал руками в попытке восстановить баланс. — Кажется, вы с этим Геньей действительно подружились, — отметил Ренгоку, перешагивая на последний камень, а затем спрыгивая с него вниз, придавливая подошвами сандалий округлую гальку. — О да, он очень хороший! — живо отозвался Сенджуро, а затем, словно спохватившись, добавил. — А ещё знаешь что? Он совсем не использует технику дыхания! Его сэнсэй обучил другому методу, и он тем не менее сражается наравне с остальными. Правда, — хихикнул мальчик, — это не мешает ему всё равно почти после каждой миссии попадать к госпоже Мацумото подлатать раны. Ренгоку от души рассмеялся, краем глаза отмечая, какая довольная улыбка расцветает на юношеском лице Сенджуро. Что ж, кажется, расширившийся круг общения постепенно раскрывал в его младшем брате новые стороны, и это не могло не радовать. Так неприкрыто шутящий Сенджуро! Ну и дела. — А ещё я подумал, — вновь заговорил Сенджуро после непродолжительной паузы, за время которой они возобновили свою прогулку вдоль берега. — Может быть… Может, мне не стоило опускать руки, когда мой клинок не поменял цвет? Столп внимательно посмотрел на мальчика, ощущая, как где-то совсем рядом с сердцем начинает неуютно ворочаться беспокойство. Ещё полгода назад он бы безо всяких колебаний поддержал любое решение и любую инициативу Сенджуро. Но сейчас Ренгоку не торопился с ответом. К счастью, брату ещё было, что добавить, а потому у мужчины имелось время лучше обдумать свои слова. И свои чувства в том числе. — Может быть, если бы я попробовал что-нибудь другое, иной способ, как Генья, то и у меня бы получилось? Не думаю, что я сильно бы расстроил этим отца, раз уж даже твои блестящие успехи его не обрадовали. Мальчик улыбнулся, и на сей раз это была слабая, неуверенная улыбка — та самая, которая так часто появлялась на его губах в прошлом. — Ты хочешь вступить в ряды истребителей? — прямо спросил Ренгоку, стараясь, чтобы его голос звучал как обычно и ни одна нотка беспокойства не проявила себя. — Не знаю, — честно признался Сенджуро, и какое-то время они снова шли молча. Лишь галька постукивала под их шагами, ветер трепал их волосы, сбоку шумело море, а в голубой вышине кричали белокрылые чайки. — Иногда я думаю, что да. Я бы хотел помогать бороться с демонами, потому что я так и не нашёл другого пути для себя. С тех пор, как мы тогда поговорили… после того, как ты получил звание Столпа, я так и не придумал, чему бы хотел посвятить свою жизнь. Но иногда мне кажется, что может быть в этом всё и дело? Может быть мне просто не хватает чего-то? Упорства, силы воли или усидчивости. Вдруг, какой бы путь я ни избрал, я и половины не пройду просто потому, что мне не хватает этих качеств? Ренгоку остановился, и это заставило Сенджуро последовать его примеру. Повернувшись к брату так, чтобы стоять напротив него, мужчина положил руки ему на плечи и чуть сжал. — Я не могу решить за тебя, как тебе стоит поступить, — произнёс он, и печальная улыбка тронула его губы. — Потому что я сам в себе порой сомневаюсь. Ты бы знал, как сильно! Сенджуро округлил глаза и явно собирался что-то возразить, но Ренгоку покачал головой, давая понять, что не закончил. — Но один мудрый человек не так давно дал мне очень дельный совет. Когда я поделился с ним своими сомнениями. Я сомневался, прилагаю ли я все возможные усилия, не совершаю ли серьёзной ошибки? Он сказал вот что: пока не сделаешь, не узнаешь. Да, это простые слова. Но иногда нужно услышать их от кого-то. Сенджуро моргнул и отвёл взгляд на спокойное бескрайнее море, обдумывая услышанное. Ренгоку же внезапно обнаружил, что ещё не исчерпал слова для братского наставления. — Мы не можем заглядывать в будущее. Жизнь слишком непредсказуема, чтобы предугадать все последствия наших поступков, — Ренгоку как никто другой ощутил это на себе. Думая, что обменивает свою жизнь на ценную информацию, собранную врагом за несколько столетий, на деле обменял он её всего лишь на туманную древнюю сказку, и теперь был вынужден иметь дело с тем, что есть. — Поэтому единственный способ узнать, выбрал ли ты верное направление — это начать по нему двигаться. Будет трудно, будет много препятствий, но они будут преследовать тебя на любом из путей. А вот то, как ты с ними справишься, и определит, правильный ли ты сделал выбор. Впрочем, — заговорил Ренгоку чуть живее, чем сразу же вернул к себе полное внимание брата, — хоть это твоя жизнь и твой выбор, но я совру, если скажу, что хотел бы видеть тебя с клинком в руках. — Почему? — сразу же сник мальчик, должно быть, по старой привычке решив, что дело в его недостаточном мастерстве. — Потому что я бы хотел, чтобы на моём поколении эта многовековая война наконец завершилась. Чтобы ты прожил долгую и полную жизнь. Быть может, если бы не наследие нашей семьи, тебе было бы намного проще определиться со своим местом в этом мире. — Мы не знаем, сколько ещё продлится эта война, — задумчиво проговорил Сенджуро, нахмурившись. — Вклад каждого истребителя важен. — Ты прав! Но, как я сказал, это только мои желания. Я бы хотел защитить тебя от того, с чем мне самому приходиться сталкиваться, потому что я — твой старший брат и я чувствую ответственность за тебя. Но мои желания не должны определять твои. Поэтому, будь уверен, я поддержу любой твой выбор, каким бы он ни был! И ты всегда можешь рассчитывать на моё плечо. Сенджуро улыбнулся. Не так лучезарно, как ещё совсем недавно, когда с увлечением рассказывал о своей жизни в Удзиямада, однако не менее тепло и искренне. — Спасибо, аники, — Сенджуро накрыл своей маленькой ладонью оставшуюся на его плече ладонь брата. — И спасибо твоему мудрецу за совет! — Если встретишь седовласого мужчину в голубом хаори и с маской тэнгу на лице, то сможешь сам его поблагодарить, — подмигнул своим единственным глазом Ренгоку. — Ой, это что же, был Урокодаки-сан? — догадался Сенджуро. — Да, мы с ним пересеклись по одному делу в январе, — уклончиво ответил Ренгоку, после чего поспешил отвлечь внимание брата, вытянув руку вперёд и указывая на выступавшие из-под воды кекуры вдали. — Кажется, мы почти пришли? Это ведь те самые скалы, я не ошибаюсь? — Да-да, это Мэото Ива, — оживился мальчик, снимая руку брата с плеча, но лишь затем, чтобы потянуть его следом за собой, утягивая дальше по берегу, к тому самому месту, которое так хотел ему показать. — Скала побольше олицетворяет Идзанаги, первого мужчину, а поменьше — Идзанами, первую женщину. Говорят, именно сюда они ступили и создали весь мир. А эта симэнава, соединяющая скалы, символизирует нерушимость их союза, который сохранился даже после того, как Идзанами очутилась в мире духов, а Идзанаги остался в земном мире. — Ты это узнал от госпожи Мацумото? — усмехнулся Ренгоку. Почему-то ему было очень легко представить, как эта статная женщина чинно проводит новоприбывших гостей по городку, который должен был стать их домом на ближайшие месяцы, и знакомит с местными достопримечательностями, в мельчайших деталях рассказывая об их исторической, культурной и религиозной значимости. Сенджуро, пока что ещё стесняющийся и тихий, следует за ней хвостиком, но его любознательность уже даёт о себе знать; а Шинджуро, которого, если Ренгоку правильно понял характер хозяйки дома Глицинии, наверняка заставили пойти на эту экскурсию против его воли, плетётся где-то позади, явно недовольный, но не смеющий возразить суровой женщине, под чьей крышей ему ещё предстояло как-то существовать. — Нет, это мне отец рассказал, когда мы тут впервые гуляли, — изумил Сенджуро его своим ответом, а затем и вовсе ошарашил своей наблюдательностью и памятью, добавив. — А ещё я заметил похожую симэнаву у Третьей Высшей Луны. Помнишь? У него пояс такой. Ренгоку прекрасно помнил. Вьющаяся в воздухе бирюза, когда они сражались. Нить, тонущая в складках белых штанов, в спешке брошенных на пол, — когда они сплетались в первобытной одержимости друг другом. Буквально вчера утром он вот этими руками мучительно долго пытался развязать кручёный узел, пока Аказа тихо смеялся ему на ухо, дразня своими дурацкими комментариями… к которым Ренгоку, честно говоря, начал привыкать. Ещё бы он не помнил. — Интересно, почему демон выбрал именно его? — протянул Сенджуро, пока Ренгоку суматошно пытался справиться с приливающей к лицу краской. К счастью, брат всё ещё скользил заинтересованным взглядом по тяжёлому толстому канату, на котором ветер раскачивал увесистые кисточки из соломы, а потому не заметил ничего подозрительного. — Может быть, это дань памяти чему-то, — предположил Столп, прогоняя из головы свежие воспоминания, которые были совершенно не к месту, и пытаясь сосредоточиться на том, что Сенджуро, сам того не осознавая, так удачно подметил. Дань памяти чему-то или кому-то из прошлого. Как компас в виде снежинки. Как нездоровая и слепая погоня за силой. Как противоречащее демонической натуре желание защищать. — Сенджуро, — первым нарушил повисшую между ними тишину Ренгоку. Через несколько часов февральское солнце начнёт клониться к горизонту, и с наступлением темноты они с Аказой выдвинутся в путь. Нужно было успеть вернуться до того, как это произойдёт, а значит пришла пора сделать то, ради чего он и рискнул остановиться в этом городке. — У меня есть к тебе одна просьба. Скажи, ты сможешь отправить за меня эти три письма? Мужчина расстегнул одну из верхних пуговиц своего пиджака и достал из-за пазухи три сложенных листа бумаги. Пришлось пожертвовать сегодняшним утренним сном, чтобы сбежать от Аказы в раменную недалеко от городской площади и спокойно написать письма там, вдали от хищных жёлтых глаз коварного демона. Пусть тот разговор, что произошёл между ними незадолго до инцидента с поездом в лесу, мог быть обычным проявлением болтливости Аказы, его очередной попыткой развести Столпа на эмоции, однако Ренгоку решил, что лучше перебдеть, чем недобдеть. В конце концов, ведь именно в Танджиро Аказа целился в ту роковую ночь. В первую очередь приближённый к Кибуцуджи демон попытался убить именно того, кто сумел подобраться к его хозяину ближе всех. Кто увидел его лицо и сумел выжить. Нет, что-то подсказывало Ренгоку, что это не могло быть простым совпадением и что Третья Высшая явился тогда совсем не по душу Столпа. Это же упорно шептало Столпу на ухо, что и спрашивать о Танджиро и Незуко Третья Высшая стал совсем не из праздного любопытства. Сделка, заключённая между ними, не служила гарантом безопасности никому. Не стоило об этом забывать. — Конечно! — с готовностью заверил Сенджуро, принимая протянутые ему письма и бережно пряча во внутренний карман своего хаори. — Они подписаны. Одно для Камадо Танджиро. Другие два направь в поместье Убуяшики, пожалуйста. Таиться дальше Столп Пламени не мог, но и раскрывать всю правду, особенно так, в переписке, тоже. Невозможность воочию наблюдать реакцию Оякаты-сама на его признание давила не меньше самого страха признаться в содеянном и оказаться непонятым. Вызвать разочарование. Однако Ренгоку знал, что пожалеет вдвойне, если не передаст господину Убуяшики сведения, которые ему удалось добыть, и если не предупредит Камадо-куна о грозящей ему опасности. Ренгоку почти всё утро корпел над этими письмами, аккуратно выбирая выражения и то и дело стараясь взглянуть на результаты своих кропотливых трудов глазами получателей. Ни единым словом, ни намёком он не обмолвился о том, что заключил сделку с Третьей Высшей, однако в письме, предназначенному господину Убуяшики, сообщил, что демон вновь повстречался ему на пути. «К сожалению, — писал Ренгоку, — уничтожить Третью Высшую оказалось и сейчас не по силам, но зато мне удалось выведать у него кое-какую информацию, которую, я надеюсь, вы сочтёте полезной». Так, Столп Пламени поделился своими предположениями о том, что в Токио обосновался демон, причём ранга явно выше, чем Аказа, и выразил свою догадку о том, что на Камадо Танджиро и его сестру могла быть объявлена охота. «Либо Кибуцуджи Мудзан поручил их устранение Третьей Высшей Луне». Об этих своих подозрениях он счёл важным сообщить и самому Танджиро в отдельном, но куда менее подробном письме, в котором попросил мальчика быть максимально осторожным. Как ни странно, над письмом к госпоже Тамаё Ренгоку сидел дольше всего. Соблазн раскрыть свой секрет именно ей почему-то был слишком велик, но в конечном итоге мужчина просто извинился перед ней за то, что не сдержал обещание приехать и встретиться лично, и попросил прислать ему с вороном сборник для растения. Тогда, в раменной, Столп раз десять перечитал все три письма вдоль и поперёк, но сейчас, передавая их Сенджуро, всё равно не мог избавиться от гложущих его сомнений. Или это вовсе не сомнения гложили его так сильно и упорно, а чувство вины? Чем бы это чувство ни являлось на самом деле, оно лишь усугубилось после того, как пришлось отказаться от предложения Сенджуро проводить его до рёкана. И хотя попрощались они очень тепло, а брат, взяв с Ренгоку обещание, что на обратном пути он обязательно снова заглянет в Удзиямада и они снова повидаются, одарил его очередной порцией крепких объятий и ещё долго-долго махал ему рукой вслед, Ренгоку не мог избавиться от ощущения, словно не заслужил всего этого. Однако посвятить в свою тайну Сенджуро ему представлялось ещё более тяжёлым испытанием, чем сделать то же самое с кем угодно другим.

***

Когда Ренгоку вернулся в рёкан, в гостевом холле, в свете зажжённых под вечер ламп, царило неожиданное оживление. За низеньким квадратным столиком у стены сидели двое — хозяин рёкана и Аказа. Между ними, на доске для сёги, развернулось настоящее побоище, а вокруг столика собралась целая толпа из семи человек. Некоторых Ренгоку узнал — видел их с утра; другие же, должно быть, заселились в рёкан совсем недавно, а может были простыми соседями, которые заглянули посмотреть на поединок умов да самим покрасоваться. Со всех сторон на игроков сыпались бесконечные советы, как и какой фигурой стоит сходить, и, как ни странно, Аказа, вопреки всем его бахвальским рассказам о том, с какой ловкостью он одерживал победы в подобных играх, отнюдь не лучился своим обыкновенным самодовольством. Как и на лице сидящего напротив него мужчины, на человеческой маске демона отражалась глубокая задумчивость, а ещё толика недовольства. — Да знаю я, — проворчал он, двигая именно ту фигуру, про которую только что сказал низкорослого вида гость, чьи круглые очки в тонкой оправе придавали ему вид человека учёного. — Сам так и хотел пойти. Удивительно, но на появление Столпа Аказа никак не отреагировал. Будто и вовсе его не заметил, слишком увлечённый процессом. Хищный взгляд, который не могли смягчить даже обманчиво голубые глаза, был так и прикован к сопернику, к которому перешёл ход. Ренгоку на секунду показалось, что Аказа и не дышит вовсе, однако никто этого не замечал. Все собравшиеся разделили соревновательный дух игроков. — Думаю, стоит передвинуть слона вверх и вправо, — вклинился Ренгоку, выглядывая из-за плеча почтенного господина в очках, когда очередь вновь перешла к Аказе. — Сказал же, что знаю, — уже более грозно отозвался тот, а затем вдруг резко обернулся, задирая голову, чтобы встретиться взглядом с говорящим. Возмущение как ветром сдуло, Аказа мгновенно изменился в лице, расплываясь в улыбке и спеша вернуться к игре, чтобы передвинуть слона, следуя совету Столпа. Через два хода хозяин рёкана победно дёрнул подбородком. Принявшиеся расходиться зрители качали головами и бросали осуждающие взгляды на Ренгоку, а мужчина в очках всё никак не переставал сокрушаться о том, как можно было завершить блестящую партию столь необдуманным ходом. Аказа, впрочем, расстроенным совершенно не выглядел. — На будущее — я не умею играть в сёги, — с коротким смешком предупредил Ренгоку, когда они возвращались в снятую комнату, чтобы забрать вещи. — Да мне самому уже к тому моменту наскучило, — отмахнулся Аказа, пропуская мужчину вперёд и задвигая за ними дверь. — Ну что, повидался с братом? Ренгоку, стоявший в этот момент к демону спиной и прячущий в свою сумку переносной набор письменных принадлежностей, застыл, в полной уверенности, что ослышался. Но Аказа сразу же дал понять, что нет, услышал Ренгоку всё предельно ясно: — Как там дела у малыша Сенджуро? — Я не… Что? — Столп обернулся, уставившись в тёмную тень на фоне светлых квадратов закрытой двери. — С чего ты вообще взял? Разумом он, впрочем, понимал, что притворяться бесполезно. Наверняка сбившееся сердцебиение выдало его ещё в первую секунду. — Не прикидывайся, — тень двинулась ему навстречу, по мере приближения обретая всё больше и больше чёткости в чертах лица. — Я знаю, что ты делал сегодня днём. Или ты думал, умение маскироваться — это всё, что отличает Высшую Луну от всякого низкосортного отребья? Качающая кровь мышца, до этих пор беспорядочно бившаяся о грудную клетку, ухнула куда-то вниз. Нет, невозможно. — Ты не можешь находиться под солнцем, — отрезал Ренгоку. Скорее чтобы убедить самого себя, чем возразить Аказе, потому что на долю секунды он действительно допустил такую вероятность. — Не можешь, — уверенно повторил он, когда Аказа, замерший в шаге от него, так и продолжил загадочно молчать и не менее загадочно улыбаться. — Тебе кто-то рассказал? Демон выдержал мучительно долгую паузу, наверняка упиваясь картиной противоборствующих мыслей, которые отражались на лице Столпа, как бы он ни старался их скрыть, но в конце концов сжалился и хмыкнул: — Да, хозяин рёкана вскользь заметил, что ты — просто вылитая копия «тех двоих, что появились в городе с пару месяцев назад». Да не переживай ты так, — Аказа поспешил успокоить Ренгоку, видя, что напряжение того всё никак не отпускает. — Мне нужен только ты. Отворачиваясь обратно, Ренгоку не видел, но знал, что Аказа улыбается. Улыбается широко и довольно, обнажая ряд ровных зубов с аккуратными острыми клыками, следы от которых всё ещё заживали у него на загривке, скрытые волосами. И именно сейчас эти следы напомнили о себе, отозвавшись опаляющим кожу эхом воспоминаний. — Почему ты носишь симэнаву как пояс? — сменил тему Столп, завязывая шнурки на сумке и параллельно обещая себе, что сразу же, как ворон вернётся, первым делом отправит его к госпоже Мацумото. Только что ей сказать… Что врагу известно об их укрытии? Но ведь это не так. Аказа узнал лишь про его отца и брата. Тогда стоило отправить ворона им, предупредить, чтобы не покидали территорию поместья после захода солнца. — Что за вопросы дурацкие, — между тем, рассмеялся Аказа. Очевидно, в прозвучавших словах никакого подвоха он не заметил и решил, что Столп ляпнул первое, что пришло в голову, лишь бы отвести от себя внимание, а этого демон ему редко когда позволял сделать, непременно выворачиваясь так, чтобы разговор снова касался Ренгоку. — Или ты что, себе захотел присвоить? Если попросишь вежливо, то так и быть, уступлю. — Просто это ритуальная вещь, — не клюнув на уже хорошо известный ему трюк, серьёзно объяснил причину своего любопытства Ренгоку. Он буквально слышал, как Аказа возвёл глаза к потолку, тягостно вздыхая. — Да просто приглянулась, — пожал плечами демон, когда Ренгоку наконец поднялся на ноги и закинул сумку на спину. — Снял со статуи в какой-то деревне и поменял свой унылый чёрный пояс на эту верёвку. Ничто в лице демона не намекало на то, что он юлил или пытался уйти от честного ответа. Напротив, Ренгоку — словно открытую книгу в руках держал — читал лишь искреннее непонимание, почему их разговор вообще свернул в это русло. Ренгоку и сам не очень хорошо понимал, почему так зацепился за эту деталь, которую заметил Сенджуро. Всего-навсего совпадение, за которым уж слишком хотелось разглядеть нечто большее. Нечто более значимое, более весомое, более… человеческое. Он отвёл взгляд от Аказы и обошёл его, направляясь к двери. Стоило поменьше об этом думать. А ещё лучше — вообще завязывать. Кем бы Аказа ни был в прошлом, это навсегда там и осталось. Сейчас он демон. Без стыда, без совести, с перевёрнутыми представлениями о хорошем и правильном, с отравленными тьмой принципами и моралью. — Уверяю, ты тоже сможешь оценить удобство и красоту этой симэнавы, — тихо произнёс Аказа, когда они попрощались с хозяином рёкана и переступили порог, погружаясь в вечернюю прохладу, — когда я тебя ею свяжу. К этому самому демону Ренгоку и тянуло. Прямо туда, во тьму.

***

— Мне казалось, тут будет теплее… — было первым, что произнёс Столп, когда они наконец высадились на побережье острова Сикоку спустя несколько дней пути и двух переправ через залив Вакаяма. Переправы эти дороже обошлись его выдержке, нежели кошельку, потому что отыскать смельчака, что согласился бы отправиться пусть и в непродолжительное, но всё же плавание в тёмное время суток, оказалось той ещё задачей. Особенно с учётом того, что между островами регулярно ходил паром, и большинство рыбаков искренне недоумевали, с чего вдруг двум путникам платить втридорога за не очень комфортную переправу на лодке, когда можно было спокойно и куда дешевле добраться на другой конец на удобном пароме. Берег префектуры Токусима встретил их слякотью, сильным порывистым ветром, спутывающим волосы и норовящим сорвать с плеч хаори, а ещё мелкой моросью, которая уже через час разрослась до настоящего ливня. Промокшие до нитки, они с Аказой ввалились в первый попавшийся им на пути сарай, прилегающий к фермерскому участку на краю рисового поля, и, пока разбирались с сырой одеждой, разругались на тему того, стоит ли беспокоить хозяев. Ренгоку не хотел нарушать их покой посреди ночи, а Аказе было плевать как на покой фермеров, так и на них самих. Когда Ренгоку наотрез отказался их тревожить, демон был готов тайком пробраться в дом, чтобы выкрасть тёплые вещи и одеяла, однако все его попытки были встречены решительным сопротивлением. В конце концов, злой как чёрт Аказа утянул Ренгоку, переодевшегося в запасную рубашку, в ворох сена, хранившийся за специальным деревянным ограждением, и потом ещё долго и сердито сопел ему на ухо, крепко обнимая и периодически занудствуя о том, какие люди хрупкие и что нельзя так наплевательски относиться к своему здоровью. — Да хватит уже, — всё повторял Ренгоку больше устало, чем раздражённо. — Я и не в такие условия за свою жизнь попадал. Ты слишком недооцениваешь мою выносливость. — Это ты слишком её переоцениваешь, — огрызался Аказа. — Думаешь, вколол свой чудо-эликсир и теперь бессмертный? — Думаю, что раз уж мне всё равно светит бессмертие, то не стоит переживать из-за таких мелочей, как дождь, — невесело усмехнулся Столп в ответ. Он, конечно же, так не думал, просто понадеялся на то, что хотя бы это заставит Аказу угомониться. Не прогадал. Уж неизвестно, что именно щёлкнуло в голове у Третьей Высшей при упоминании их договора, но он успокоился, крепче прижал к себе сидящего спиной Столпа, обвивая руками и ногами так, словно хотел захватить как можно больше, и уткнулся носом в прикрытый золотой копной загривок, который, кажется, стал его излюбленным местом. Вскоре этот маленький участок шеи нагрелся от мерного дыхания демона, а ещё через некоторое время тепло начало расходиться по всему телу. Ренгоку молился всем известным ему богам, чтобы это не оказалось поднимающейся температурой. Если с простудой он бы ещё справился, то вот шквала «Я же говорил!» в исполнении Аказы точно бы не пережил. К счастью, всё обошлось, да и в целом сложилось как нельзя лучше. Умудрившись в какой-то момент провалиться в глубокий сон, проснулся Ренгоку от того, что в нескольких метрах от сенника Аказа, нацепивший на себя не до конца высохшую юкату, красочно обрисовывал сочувственно качающему головой фермеру тот нелёгкий путь, что он проделал аж с самого севера Хонсю ради знаменитых тканей индиго, которыми славилась Токусима и которые прекрасно бы смотрелись в его фамильной коллекции лучших произведений японской культуры. — Видите ли, я и мой кодзюнин заплутали немного и попали под дождь. Беспокоить вас среди ночи не осмелились, — положа руку на сердце, сладко пел Аказа, улыбаясь в предрассветных сумерках, что пробирались в сарай сквозь открытую дверь, — поэтому и укрылись от непогоды здесь. Приношу глубочайшие извинения за вторжение! Сердобольный фермер сжалился над непутёвым богатеем-искателем приключений, впустив под крышу своего дома Хакуджи и его сурового телохранителя, а именно так Аказа и представил Ренгоку, решив, что простым странникам не пристало с катаной разгуливать и это могло бы напугать хозяина фермы. А Ренгоку в то утро выглядел действительно сурово. Потому что пускать пыль в глаза людям в корыстных целях он не любил. Впрочем, вмешиваться было поздно, так что спектакль, устроенный Аказой, Столп решил искупить упорным трудом, весь день помогая приютившему их фермеру в поле, пока демон, прячась от пробившегося сквозь тучи солнца, успешно исполнял роль легкомысленного и не привыкшего к физическому труду повесы, бездельничающего в комфортных условиях, пока остальные работают. Правда, стоило им ближе к вечеру вновь оказаться наедине, как Аказа тут же отбросил всё притворство, накинувшись на Ренгоку с расспросами о его самочувствии и так и норовя то лоб потрогать, то сердце послушать. — Да всё со мной в порядке, — заверил Столп, успевший оттаять за целый день в компании фермера. Аказа смерил его подозрительным взглядом, но давить перестал. Впрочем, когда ещё через день Ренгоку вдруг чихнул, готовясь к своему утреннему сну в рёкане, демон встрепенулся так, словно город накрыло землетрясение, не меньше. А когда спустя несколько часов Столп проснулся, у футона его ожидал поднос с пузатым керамическим чайником и дымящейся чашкой травяного чая. И сидящий рядом демон, который, сверкая жёлтыми глазами, уже готовился выдать Ренгоку всё, что успел узнать у хозяйки рёкана о местной мастерской, где изготавливали ткани индиго. — Если прямо после заката выйдем в город, то успеем до закрытия, — крутя одну из красных бусин на лодыжке, подытожил Аказа. Ренгоку приподнял чайничек за бамбуковую плетёную ручку и налил себе ещё чая, согревающего и ароматного. Оставляющего на языке приятный горько-сладкий цветочный привкус, который странно гармонировал с тем осадком, что оставляла после себя чрезмерная опека Аказы. Такая же горько-сладкая. Трудно было в этом сознаваться, но его забота временами была трогательной. Как бы Ренгоку ни открещивался от невольно возникающей внутри признательности, как бы часто себе ни напоминал, что это скорее забота хищника о своей добыче, а не чистое и искреннее чувство, которое побуждает родителя беречь ребёнка, друзей — друг друга, а супругов — своего партнёра, Ренгоку всё равно… не мог ничего с собой поделать. Его глупое человеческое сердце, следом за телом, оказалось намного слабее разума и наивно реагировало на все эти проявления заботы так, словно исходила она не от демона, что погубил сотни жизней, включая жизни истребителей и других Столпов, а от обычного человека. Такого же, как он сам. Однако сейчас Ренгоку, наблюдая за манипуляциями Аказы с браслетом, взглянул на ситуацию под несколько иным углом. Манипуляции эти выдавали в демоне нетерпение. Нетерпение, уж слишком резко диссонирующее с тем, как, по идее, должен был вести себя демон, уверенный в благополучном для себя исходе сделки. Аказа мог как угодно относиться к разным видам смерти. То, что поставит на Ренгоку как на человеке точку — болезнь или схватка с врагом — не играло большой роли и никоим образом не влияло на этот самый исход. Не должно было, по крайней мере. Откуда же столь острая реакция на перспективу захворать? Ренгоку поставил маленькую круглую чашку обратно на поднос, так и не сделав ни глотка. Что, если Аказа беспокоился о нём вовсе не из-за подсознательного страха перед болезнями? Что, если Аказа торопился потому, что боялся не успеть что-то сделать до обращения? На Хоккайдо Третья Высшая впервые выразил своё отношение к смерти от болезни и они сразились. Подкосить здоровье Столпа через сражение не вызывало в нём отторжения. Потому что Аказа прекрасно знал, что не будет изматывать противника настолько, что тот окажется на грани смерти? А вот демон, который устроил поезду ловушку на железной дороге в глуши, со Столпом бы так не деликатничал, о чём Аказа тоже прекрасно знал. Поэтому не хотел его пускать… Но ведь он тогда не растерялся и собирался обратить раненого Ренгоку прямо там, в лесу. Что-то тут не вязалось. Смерть от болезни и смерть в бою. Для Аказы это были принципиально разные вещи. Уж не думал ли демон, что лекарство, которое Ренгоку носил с собой, не поможет в случае тяжёлой болезни вроде воспаления лёгких? Нет, это всё равно никак не мешало их сделке. Если только — и это замыкало круг причинно-следственных связей — нынешнее нетерпение Аказы не объяснялось тем, что ему действительно нужно было успеть сделать что-то до того, как настанет час икс. А в ту ночь в лесу он был готов рискнуть и обратить раненого Столпа лишь потому, что не имел представления о том, насколько мощным действием обладает препарат. — Что будет, — медленно проговорил Ренгоку, ещё сам до конца не разобравшись в этом хороводе догадок и предположений, но уже понимая, что все они являются частью одной картины, нужно просто правильно разложить обрывочные кусочки, — если ты обратишь меня сейчас? — Ты хочешь, чтобы я обратил тебя сейчас? — в замешательстве переспросил Аказа, забыв о многострадальной бусине. — Нет. Но если бы я, например, тяжело заболел? Или был бы смертельно ранен? — У тебя ещё три полных шприца. — Я не знаю, распространяется ли лекарство на болезни. — Конечно распространяется. Кёджуро, прости, если разрушу сказочный мир, в котором ты обитаешь, но от твоего лекарства несёт демонами. А болезни нас не берут. — Ты уходишь от моего вопроса, — констатировал Ренгоку, а когда Аказа недовольно поджал губы, спросил снова. — Обратил бы ты меня прямо здесь и сейчас? — Просто так — нет, — с явной неохотой признался Аказа, складывая руки на груди. — Если бы твоя жизнь была под угрозой и не было бы иного выхода, то да. — Почему? — Потому что твоего и моего желания недостаточно. — Тебе нужно разрешение Мудзана, — догадался Ренгоку, однако ровно в то мгновение, как ему показалось, что он сделал единственный верный вывод, его вдруг осенило. — Или Мудзан не знает, что я жив? Аказа не ответил, но его помрачневшее лицо было красноречивее любых слов. Значит, вот оно что. Если Ренгоку не ошибался в своих опасениях и Мудзан отправил Третью Высшую к месту крушения поезда «Бесконечный», чтобы покончить с Камадо-куном, то свой провал Аказа мог попытаться компенсировать новостью о гибели одного из Столпов. И если Мудзан сейчас находился в неведении о том, что тот выжил, тогда становилось понятным, почему Аказа так нервничает, когда над его добычей нависает опасность, которую он не в состоянии контролировать. И вот, почему вдруг на Ренгоку посыпались все эти странные вопросы про Танджиро и его сестру. Зная, что не может тотчас передавать господину информацию, добытую по лилии, Аказа задумал подготовить себе почву и заработать милость верховного демона, завершив некогда порученную ему миссию. Убийство Танджиро обеспечило бы ему прощение за недобитого Столпа. — Если ты думаешь, — прищурился Аказа, сильнее прижимая скрещенные руки к груди, — что это станет твоей лазейкой, которая поможет тебе потянуть время и отвертеться от исполнения своей части нашей сделки, то… — До тех пор, пока верен своему слову ты, верен своему слову и я, — перебил намечающуюся угрозу Ренгоку. — Ты держишь в тайне от других демонов добытые нами сведения — я позволяю себя обратить, когда не смогу больше искать лилию. Третья Высшая кивнул. А Столп Пламени не стал продолжать этот разговор. Лучше было оставить свои догадки насчёт Камадо Танджиро при себе. Как минимум чтобы не подавать демону лишних идей в том случае, если он всё-таки ошибся в своих выводах.

***

Смуглый мужчина с залысинами на висках и заплетёнными в тонкую косичку волосами тушил огонь в лампах на веранде двухэтажного здания мастерской, когда к крыльцу подоспели припозднившиеся посетители. Заново открывать двери заведения ради тех, кто ни покупать ничего, ни заказывать не планировал, он не стал, но с хитрой полуулыбкой на губах отметил, что с превеликим удовольствием поделится своими знаниями, если Хакуджи-сама будет столь щедр и угостит его тарелкой наваристого удона в лапшичной неподалёку. Да, не успел Ренгоку и рта раскрыть, как Аказа снова разыграл ту же карту, что и с фермером. Там, где была одна тарелка удона, появилась вторая, а затем, когда к их небольшой компании подтянулись несколько знакомых мастера, который, как оказалось, в этом городке был фигурой видной, Хакуджи-сама (а вернее Ренгоку) пришлось раскошелиться на целый стол, ломящийся от различных яств. К радости собравшихся и, в частности, хозяина лапшичной, который был только счастлив обслужить такую толпу гостей… сердцем и душой которой, к глубочайшему шоку Ренгоку, стал Аказа. Демон прекрасно играл роль не шибко одарённого умом, но харизматичного и общительного выходца из зажиточной семьи, отправившегося прожигать наследство по всей стране. Он рассказывал какие-то небылицы о далёких краях, откуда якобы прибыл и в которых собравшиеся вокруг них люди, ни дня не проведшие вне родной префектуры, всё равно никогда не побывают; он выдумывал нелепые, но сотрясающие воздух всеобщим смехом истории, которые приключались с ним и его кодзюнином в их странствиях; и он очевидно создавал о себе впечатление человека, который готов был сорить деньгами направо и налево по любому поводу. Вот только сорил он не своими деньгами, и в какой-то момент Ренгоку пришлось увлёкшегося Аказу тихонько одёрнуть. — Ты хочешь, чтобы мы в лесу ночевать начали? — с укором спросил Ренгоку, когда они наконец оставили расшумевшуюся и захмелевшую компанию завершать посиделки в своём узком кругу и вышли на улицу. — Можно было остановиться после того, как он рассказал, как изготавливает краску и откуда берёт сырьё. — И чего бы нам эта информация дала? — фыркнул Аказа, бодро зашагав по улице, ведущей обратно к мастерской. — Ты что, не слышал, как эта крыса плешивая?.. Ой, ну хватит так смотреть! Ты что, не слышал, как он сказал, что никакого горца сейчас днём с огнём не сыщешь? Не сезон. С этого факта мастер и начал свой рассказ, потому что первое, что спросил Ренгоку, когда ещё пытался держать события этого вечера под контролем, это где им найти растение под названием горец красильный. Выяснилось, что в диких условиях растение начинает появляться к концу мая, а на засеянных фермерами полях по берегам реки Ёсино первый урожай соберут лишь летом. Для Ренгоку это стало неприятным открытием, потому что он всегда думал об острове Сикоку как о самом настоящем южном регионе страны. В самом прямом смысле этого слова — южном. Конечно, когда несколько дней назад они сошли на берег этого острова и увидели унылую февральскую серость вместо буйной зелени леса, Столп предполагал, что несколько просчитался в своих представлениях, и всё же он надеялся, что чем дальше они будут продвигаться вглубь острова, тем теплее будет становиться. Ну или, в самом крайнем случае, что всегда найдутся фермеры, которые выращивают нужные ингредиенты в специальных теплицах. Ведь, как удалось ему узнать ещё в Аомори от одного из цветоводов, производством краски индиго занимались круглый год. Однако цветовод не соврал и не ошибся. Краску действительно изготавливали на протяжении года. А загвоздка состояла в том, что этот год включал в себя все этапы производства: начиная от посадки семян и заканчивая получением жидкого красителя. О них, а также о промежуточных процессах, некоторые из которых длились месяцами, этим вечером им и поведал мастер. — Тем более не было смысла продолжать этот фарс, — вздохнул Ренгоку. — Лучше бы мы эти деньги потратили на то, чтобы выкупить у него завтра несколько образцов сукумо, который он ещё не обработал. А теперь я не уверен, наберётся ли у нас вообще достаточная сумма для этого, учитывая его «аппетиты». Но может быть нам повезёт с фермерами и они поделятся несколькими семенами… — Про его аппетиты ты верно подметил, — недобро хмыкнул Аказа, а затем одарил мужчину одной из тех своих обманчиво-добродушных улыбок, которые на деле не предвещали ничего хорошего. — Заломил бы как пить дать. Я понял это ещё в тот момент, когда он соврал нам о том, что мастерская закрыта. Видишь ли, от нашей замечательной хозяйки рёкана я уже знал, что он в этой своей мастерской не только работает, но ещё и живёт. На втором этаже. — Не все люди готовы с распростёртыми объятиями принимать незнакомцев и открывать им двери в любое время дня и ночи, — покачал головой Ренгоку. — Особенно в нерабочее время. — Разумеется, — не стал отрицать Аказа. — Но если такие люди при этом готовы тебя до нитки ободрать и повесить тебе на шею ещё пару-тройку обжор, то пусть пеняют на себя. — Если бы ты не настаивал на том, чтобы мы обязательно пошли к нему вместе, я бы ещё днём всё разузнал, — заметил Ренгоку. — О, кого это справедливость в зад укусила? — насмешливо протянул демон и сразу же продемонстрировал, что вопрос был совсем не риторический, ущипнув шедшего рядом Ренгоку именно за то место, за которое, по его словам, кусала справедливость. Совершенно не ожидавший такого Ренгоку отшатнулся от него, как от чумного, и завертел головой по сторонам, чтобы убедиться, что никто этой постыдной наглости не видел. Но на тёмной улице, кроме них, не было ни души, а все окна домов были закрыты на ставни. — И где же она была, когда я предлагал по-быстрому проверить Токусиму одному, что заняло бы в разы меньше времени? — между тем едко продолжил Аказа. — Ты сам захотел отправиться сюда вместе. Так что не ной, — а затем добавил, почти что примирительно. — Сейчас всё раздобудем и траты твои заодно возместим, пока этот проглот с дружками своими пьянствует. Они повернули за угол, оказываясь перед уже знакомой вывеской. Ренгоку остановился, хватая Аказу за локоть, прежде чем тот успел бы совершить то, что задумал. — Мы не будем вламываться в чужой дом и тем более не будем ничего красть! — прошипел он тихо, будто каждое произнесённое им слово могло просочиться сквозь тонкие стены выстроившихся по обе стороны от них домов и разбудить порядочных людей, которые ночами спят, а не под чужими окнами шастают и замышляют не пойми что. — Если кодзюнин не хочет помогать своему господину, — с мальчишеским весельем сверкнул пожелтевшими глазами Аказа, в остальном сохранивший своё человеческое прикрытие, — это его право. Я — милосердный сёгун. И с этими словами демон вырвал свою руку, увернулся от новой попытки Ренгоку его остановить и в один ловкий прыжок перепрыгнул через ограждение веранды. Столп кинулся следом, но было поздно. Без каких-либо усилий расправившись с незамысловатым засовом, просто-напросто выдрав его с корнем, демон отодвинул дверь и юркнул в темноту дома. А Ренгоку ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру… и не позволить натворить ещё больше глупостей. — Такие слова сейчас даже не использует никто, Аказа, — недовольно проворчал Ренгоку, аккуратно закрывая за собой входную дверь. — Мы возьмём только образцы сырья. Не более! Ответом ему стал лишь тихий смех из глубины комнаты.