Bleeding red, blooming blue

Аказе хотелось злиться. И он злился. Молча, в одиночку, до зубовного скрежета. Мощи бушевавшей внутри ярости могло бы запросто хватить на то, чтобы повернуть время вспять. На сутки назад, а ещё лучше к началу прошлого лета, чтобы он или силой утащил за собой Ренгоку, а не попусту красовался перед ним, или же вовсе забился куда подальше, чтобы господин Мудзан отправил к поезду кого-нибудь другого. Но, увы, былого не исправишь. А сама мысль о том, что бой с Кёджуро принял бы кто угодно другой, вызывала отторжение. Аказа злился, и с каждым часом это разрушительное чувство поглощало его всё больше, грозя выплеснуться наружу — на Столпа, который делал вид, что всё в порядке вещей и ничего не случилось. Вёл он себя, однако, непривычно тихо. Намного тише обычного. Впрочем, сколь неистовыми ни были бы все эти гневные порывы, когда Аказа почувствовал, как господин Мудзан зовёт его, злость как рукой сняло, и ему захотелось остаться. Больше всего на свете. Проигнорировать нарастающее жжение по венам, перетерпеть, пережить грядущую за непослушанием агонию, какой бы кошмарной и продолжительной она ни была, но остаться рядом с Кёджуро. С этим чёртовым, ненавистным ему Столпом. Это было нечто на уровне инстинктов. Подсознательное чувство тревоги, породившее в голове внезапную мысль — они с Кёджуро могут больше никогда не увидеться, если он откликнется на зов и уйдёт. Однако Аказа к этой мысли не прислушался. Во-первых, потому что игнорировать верховного демона было само по себе идиотской затеей. А во-вторых, потому что за подобные размышления и волнения явно стоило благодарить чёрный пессимизм, в котором Аказа варился со вчерашнего утра. Словно до того момента, как Кёджуро дал понять, что их не связывает и не может связывать ничего, кроме сделки, Аказа обитал в какой-то бредовой иллюзии и видел только то, что хотел видеть. Но вот иллюзия спа́ла, а он очутился в настоящем мире, невзрачном и пустом. В мире, где он был сам по себе. Один. В этом мире подсолнухи были просто цветами, солнце — просто источником смерти, а на улице, залитой его ярким светом, не́чего и не́кого было выискивать взглядом из укромного уголка в тени. — Если не успеешь на поезд, встретимся в Хирацука, — сказал ему Кёджуро, пряча билеты в карман пиджака. — Буду ждать тебя в том же рёкане, где мы останавливались в прошлый раз. Воспоминания охватили Аказу против его воли, словно в насмешку затапливая остывший мир никому не нужными эмоциями. Горячие ладони желанной тяжестью на его бёдрах, раскалённый воздух между двумя телами, сладкое единение и впивающиеся в загривок зубы. Кёджуро нередко кусался. С не меньшим рвением, чем Аказа. Но он никогда не переусердствовал. Всегда помнил, что имеет дело с демоном, чья кровь не должна попадать в организм. Тогда Аказа ещё наивно верил, что в такие моменты Кёджуро вот-вот поддастся своей звериной натуре, забудется и прильнёт к губам любовника, чтобы забрать его себе без остатка. Но этого так ни разу и не случилось. Кёджуро всегда помнил, что имеет демона. Чья сущность была ему столь противна. Настолько, что и брал он его почти всегда лишь сзади — чтобы не смотреть лишний раз в лицо врага. — Будь осторожен там, — добавил Кё, поднимая обе руки и разглаживая ткань юкаты на плечах замершего перед ним демона, а затем скользнул ниже, чтобы поправить ворот. Возможно, Аказа был не единственным, кого охватило нехорошее предчувствие? Или Столп просто беспокоился о соблюдении их договорённостей. Как бы там ни было, задержавшиеся на его груди горячие ладони желанной тяжестью расплавили все опасения, а задержавшийся на нём взгляд заставил ещё сильнее врасти ногами в пол платформы. Если бы он мог, то растворился бы в этом жесте, в котором можно было ошибочно разглядеть заботу. И, кажется, даже остался бы, если бы Кёджуро его об этом попросил. Ни о чём таком Кёджуро просить не стал. Только отвёл взгляд и кивнул в ответ на брошенное демоном взаимное «Ты тоже». Поэтому Аказа ушёл, несмотря на то, что острое желание сказать что-то ещё царапало язык. Но слова не складывались, а зов хозяина становился всё более настойчивым, поэтому медлить Третья Высшая не стал. Прежде чем вызывать Накиме, ему ещё предстояло покинуть пределы города и избавиться от этой несвойственной для себя одежды. А ещё нужно было постараться очистить своё сознание от пламенной лихорадки по имени Ренгоку Кёджуро или хотя бы заглушить его громкое присутствие в своей голове.

***

Крепость встретила его привычной потусторонней мелодией: эхо далёкого рокота помещений, беспрестанно меняющих своё положение, и призрачное поскрипывание, напоминающее шёпот. Или дыхание, как если бы всё это измерение на самом деле представляло собой единый живой организм. На лестничном изломе, прислонившись к вертикальной перекладине перил и свесив ноги вниз, восседал Кайгаку. В его холодных бирюзовых глазах всё ещё было выгравировано звание Пятой. А вот демона, который спускался вниз по той же лестнице, Аказа видел впервые. Но методом исключения можно было предположить, что этот лохматый незнакомец, из-под зелёного кимоно которого тянулся чёрный чешуйчатый хвост, как у змеи, теперь занимал место Шестой. Все они, включая Кокушибо, что высокой статуей замер на самом краю дощатого пола, смотрели куда-то вверх. Аказа тоже запрокинул голову и на короткий миг позволил гримасе отвращения появиться на своём бесстрастном лице. Пол, на котором стояли собравшиеся, оказался первёрнутым потолком, а над их головами раскинулись пруды Вечного Рая. Миниатюрные кувшинки покачивались на их серебристой поверхности, а на одном из мостиков, хаотично перекинутых через воду, сидел Доума. И что-то во всей его ссутуленной позе было странное. Неестественное. Впрочем, совсем не это выбило Аказу из равновесия. Запах глицинии, тянущий свои мерзкие щупальца от Второй Высшей, был намного резче того навязчивого, пусть и слабо ощутимого душка, исходившего от Кёджуро, когда тот вздумал играться с мылом из ядовитых для демонов цветов. Однако и этого с лихвой хватило, чтобы в памяти ожил образ Столпа, сдавшегося в руки врага, и события той ночи заиграли перед внутренним взором новыми красками. Пресечь несвоевременные воспоминания помог, как ни странно, сам Доума, который в этот самый момент разогнул спину и крутанул головой в их направлении. — А вот и вы! — бодро воскликнул он, широко улыбнувшись, насколько позволяло опухшее лицо цвета гниющей фиолетовой сливы. Вздувшиеся вены на висках, шее и руках, что были такого же кошмарного цвета, медленно пульсировали, а покрытая волдырями кожа щёк облезла и обвисла, словно Доуму кто-то передержал в кипятке. Было ли ему больно, Аказу нисколько не волновало. И тем не менее тревога настойчиво поднималась со дна сознания, как бы старательно Третья Высшая ни пытался её унять. Только причина той тревоги заключалась отнюдь не в плачевном состоянии на порядок более сильного демона, который всё никак не мог оправиться от яда. Кибуцуджи Мудзан крайне редко созывал всех своих ближайших подчинённых вместе. Последняя такая встреча состоялась после гибели Гютаро и закончилась тем, что господин отправил целых двух Лун лишить истребительскую цепочку одного из ключевых звеньев. Та миссия стоила Гёкко жизни, а Хантенгу — места среди Высших Лун. Что случилось на сей раз? И что не менее важно — чем всё закончится сегодня? И дураку было понятно, что это как-то связано с Доумой. Наверняка не обошлось без вмешательства истребителей. Однако если сосунок Камадо наследил и здесь, то… Аказа стиснул кулаки. Если так, то он труп. Застывшие в безопасном штиле мысли вновь подёрнулись рябью. Вторглись сожаления — сожаления о невозможном. О том, что он мог остаться на той станции с Кёджуро. Не мог. О том, что всего полчаса назад Кёджуро держал его за плечи и поправлял ворот юкаты, и Аказе ничего не стоило никуда не уходить. Это бы стоило ему всего. О том, что его место совсем не здесь, а там — рядом с Кё, в тиши вечерней прохлады, на пропахшей креозотом железнодорожной станции, в янтарном свете фонарей. Нет, это место Кё было не там, а здесь — рядом с ним. — Рад видеть вас всех в добром здравии! — между тем, не умолкал Доума, который уже успел подняться на ноги и теперь, прихрамывая на одну, ковылял по мостику к ближайшей стене. — Особенно тебя, Аказа-доно! Я слышал, Пятая бросил тебе вызов не так давно. Достигнув перпендикулярной поверхности, Доума хотел перешагнуть на неё, а затем, вероятно, перебраться на платформу, где ожидали появления хозяина остальные Луны. Вот только стоило ему ногу занести, как мрачный звук бивы вернул Вторую Высшую на мостик в центре зала. — Господин запретил покидать пределы зала с прудами, — безэмоционально произнесла Накиме, которую Аказа увидел только сейчас. Четвёртая Высшая затаилась на крыльце погружённого во мрак соседнего строения. Длинные чёрные волосы и тёмные одеяния сливались с окружением, делая их обладательницу практически незаметной. — И правильно. От него и так страшно несёт, — фыркнул Кайгаку, но тут же притих, как только все три пары красных глаз Кокушибо уставились на него. — О, я думал, потолок является частью моего зала, — пропустив мимо ушей нелестное высказывание, протянул Доума невинным тоном. — Но прошу простить мою рассеянность. Яд совсем размочил мне мозги. Отмечу, правда, что это крайне интересное ощущение!.. Смех Второй Высшей оборвался резко. Кровавыми брызгами, хлынувшими на мостик изо рта согнувшегося в приступе кашля демона. — Интересное ощущение, значит? Ледяной мужской голос зазвучал отовсюду, но Аказа всеми фибрами ощутил присутствие Кибуцуджи Мудзана за их спинами, а потому быстро обернулся и в следующее мгновение уже упирался коленом в пол, склонив перед хозяином голову. Кокушибо и подоспевший Шестой незамедлительно приняли то же положение. Только Доума остался торчать наверху, замызгивая себя кровью, да Кайгаку соскочил с лестницы с небольшим запозданием. Впрочем, господина, кажется, совсем не волновали все эти формальности. Гнев его был направлен на одного демона. К нему он и обращался: — Посмотрим, протянешь ли ты без регенерации до конца собрания. Доуме хватило ума ничего не отвечать. Хотя не исключено, что эрозия в его организме была такой мощной, что демон просто не имел возможности и слова полноценного вымолвить. Господин Мудзан, тем временем, начинать не спешил, и по его молчанию можно было вскоре начинать высчитывать степень его бешенства. Как во время грозы. Говорят, чем быстрее раздаётся гром после вспышки молнии, тем ближе к тебе стихийная непогода. Только в случае верховного демона всё было наоборот и во сто крат хуже. Чем дольше тянулось его молчание, тем опаснее обещала быть грядущая буря. Глядя в мелкие щели дощатого пола перед собой, Аказа прикидывал, сколько яда должно было быть в организме Доумы, чтобы его так скорёжило, и как долго он продержится, лишённый способности быстро самоисцеляться. Это было самое безопасное и самое правдоподобное, о чём он мог позволить себе в этот момент думать. Потому что его мысли наверняка читали. Его, всех и каждого. — Кто назовёт мне хотя бы одну причину не сровнять вас всех с землёй прямо сейчас? Верховный демон заговорил ровным и обманчиво сдержанным тоном. Риторическим заданный вопрос явно не был, однако и в воздухе он не повис, потому что господин Кибуцуджи тут же продолжил, намеренно сохраняя спокойствие в голосе. На фоне жуткого кашля Второй Высшей, который, судя по звукам, вот-вот готовился извергнуть из себя последние остатки внутренностей, такой голос обретал особое звучание, проникая под кожу замогильным холодком. — Какой в вашем существовании прок, если вас убивают направо и налево всякие дети и полудохлые Столпы? Зачем мне нужна Третья Высшая… Невидимая сила врезалась в грудь Аказы, сжала забившееся чаще сердце и стиснула так, что орган раздулся по краям и мгновенно лопнул. Гулкий взрыв, от которого заныли рёбра, отозвался болезненным отзвуком в ушах. В глазах потемнело, но Аказа не смел уронить себя — во всех смыслах этого слова — и продолжил стоять на согнутом колене. Разве что дрожь тела унять было ему не подвластно, но по крайней мере регенерация осталась при нём. Он ощущал, как разрушенное сердце восстанавливается: слой за слоем, сосуд за сосудом. — …если даже Вторую умудрились облапошить, как вечно голодную шавку? — с отвращением выплюнул верховный демон и ненадолго замолк. И только после паузы в голос его наконец начало просачиваться неприкрытое раздражение. — Зачем мне нужны все остальные, если и Третья вот уже как почти год не справляется с одной-единственной задачей — выследить и убить мальчишку, причастного к уничтожению каждой из Лун? Всё ещё борясь с агонией — обрушившийся на него гнев господина терзал со всей свирепостью, — Аказа уловил краем глаза резкое движение сбоку. И услышал короткий сдавленный вскрик. Это Кайгаку стал следующей жертвой и теперь стоял на четвереньках, тяжело дыша в перерывах между хрипами и кровавой рвотой. А затем произошло то, что едва ли кто из склонившихся перед Кибуцуджи ожидал. Считанные секунды отделяли Шестую Высшую от того, чтобы разделить участь своих предшественников, когда змеехвостый демон вскинулся и воскликнул, взывая о пощаде: — Я не имею к этому отношения, господин! Каким бы сильным ни было желание повернуть голову, чтобы лучше видеть разворачивающуюся картину, Аказа не шелохнулся. Даже скопившуюся под веками кровь не сморгнул, всё так же сосредоточенно пялясь в одну точку на полу и продолжая думать о Доуме. Сколько ему осталось? Его кашель становился всё громче и глубже, с присвистом и гортанным бульканьем. Неужели таким будет конец Второй Высшей? Аказа, одержимый ненавистью к сопернику. Вот, кем он должен оставаться. А не Аказой, который оценивает или, что ещё хуже, осуждает происходящее. И уж тем более не Аказой, который мечтает находиться не здесь, а в ином месте. За неизмеримые километры отсюда. В обществе врага, о гибели которого отчитался после той своей провальной миссии у поезда. — Я в рядах Лун всего две недели, — оправдывался змеехвостый. — Не сравнивайте меня с ними! Позвольте мне ещё проявить себя! — Справедливо, — продемонстрировал неожиданное снисхождение господин Кибуцуджи и сразу же дал понять, что оно ничего не стоит. — Предлагаю не откладывать в долгий ящик и проверить прямо сейчас, насколько ты перспективный. Если твой организм примет новую порцию моей крови, то ты станешь сильнее и будешь жить. Аказа всё-таки скосил взгляд в сторону, дёрнув одними зрачками. В поле зрения попали лишь длинные ноги в чёрных брюках и лакированных остроносых ботинках. Кибуцуджи Мудзан подошёл вплотную к стоящему на коленях и взирающему на него снизу вверх демону и протянул к нему руку. Жест, который не предполагал возможности выбора. Только шаг в один конец — в чёрную пропасть сквозь пелену мук. Потому что никакого «если» никогда не существовало. Меняющееся под воздействием поступающей крови тело бу́хло и раздувалось. Трещала ткань кимоно, расползались кожные покровы, бурлили не поспевающие адаптироваться внутренности. Никаких шансов. Сердце Аказы едва успело вот уже в который раз восстановиться, как чавкнула разорванная плоть и её клочья разлетелись по округе, замызгав всё: пол, стены, покорно ожидающих своей участи Лун и дорогой костюм господина Кибуцуджи. — Пожалуй, стоит вернуть Хантенгу. Разницы никакой, — обращаясь будто бы к себе одному, разочарованно произнёс мужчина, а затем добавил уже с привычной властностью. — Тебя, Кокушибо, это тоже касается. Это твоё упущение, что она по-прежнему жива. — Да, господин, — бесцветно согласился Первая Высшая и опустил голову чуть ниже, отчего его длинный хвост волос соскользнул вниз и подмёл кончиками пол. — Лилия до сих пор не найдена. Все те, кто должны быть давным-давно мертвы, живы. А самые большие достижения сильнейших в мире демонов сводятся к тому, что убит очередной посредственный Столп. Как будто это не является вашей естественной природой, их уничтожать. Ни капли не боясь замарать свои элегантные ботинки в склизких комьях разлагающейся плоти Шестой Высшей, господин Кибуцуджи прошествовал назад и, развернувшись на каблуках, приказал: — Встаньте. Гнетущую тишину пронзила монотонная вибрация струн, и в метре от поднявшегося с колен Аказы на пол с гулким стуком шлёпнулась груда из окровавленных одежд, поломанных при падении конечностей и расплывшейся плоти, в которой с трудом можно было узнать Вторую Высшую. Только в этот момент Аказа впервые искренне задумался, какой же должна была быть поглощённая им доза яда, что его действие длилось так долго и со столь обширным эффектом. Едкий запах глицинии ещё пуще ударил в нос, но никто из Лун не скривился и даже не поморщился. Продолжение пыток могло спровоцировать любое неосторожное движение. А верховный демон только-только дал им всем вздохнуть относительно свободно. Даже Доуме, чьё зловонное появление он никак не прокомментировал, но которому очевидно вернул способность к регенерации. Бесформенная груда быстро обретала нормальный облик, распрямляясь, разгибаясь и вырастая гигантской пятнистой поганкой. — Благодарю, Мудзан-сама! Теперь я куда лучше всех вас слышу! — вытирая рукавом блестящий от крови и слизи подбородок, сказал Доума. Наверное, ему действительно мозги размочило, раз он осмелился рот разевать прямо перед тем, как Кибуцуджи Мудзан собирался решить дальнейшую судьбу присутствующих. Верховный демон, однако, предпочёл проигнорировать прозвучавшие слова. Лишь смерил Вторую Высшую мимолётным неприязненным взглядом, после чего приступил к сути: — Мне всё это надоело. Истребительский корпус всегда был не более, чем нелепым сборищем смертников, которые дохли как мухи быстрее, чем успевали произнести любое из ваших званий, — он обвёл собравшихся ледяным взглядом красных глаз и остановился на Кокушибо. — Но вы расслабились, — затем впился в Доуму и процедил. — Заигрались, — сощурившись, воззрился на Аказу. — Забылись. Кайгаку верховный демон и вовсе не удостоил своим вниманием, что было скорее плохо, чем хорошо, учитывая, какая участь постигла змеехвостого Шестого, который лишь ненамного позже получил своё место среди Лун. — Я хочу, чтобы вы уничтожили их. Стёрли с лица земли раз и навсегда. Кайгаку, — обратился господин Кибуцуджи к Пятой Высшей, и каждый из присутствующих услышал, как напряжённо втянул в себя воздух молодой демон. — Ещё недавно ты был среди истребителей. Будешь работать с Накиме, поможешь ей вычислить местонахождение нынешнего Оякаты и всех ключевых объектов Корпуса. — Да, господин! — с готовностью кивнул Кайгаку, приосанившись и расправив плечи. — Доума, — верховный демон повернулся к тому. — Даю тебе полную волю на обращения. Заполни Крепость демонами. Какими получится. Главное — количество. Всё здесь должно кишеть ими. — С превеликой радостью, Мудзан-сама! — прижав ладонь к груди, поклонился Вторая Высшая. — Кокушибо и Аказа, — не дослушав Доуму, сразу же продолжил господин Кибуцуджи. — Ваше задание обсудим отдельно. Аказа почтительно склонил голову, избегая думать о своей роли в предстоящих событиях, иначе бы это неизбежно подняло на поверхность его сознания всё то, что он так старательно прятал. Вместо этого он не переставал мысленно предаваться глубочайшей неприязни к Доуме, зная, что господин — как минимум частично — эти его чувства разделяет. — О, Мудзан-сама, — снова вклинился Доума и просиял, будто охваченный озарением, — позвольте высказать предложение! Возможно, Аказа-доно тоже сможет внести свою лепту в разведывательную операцию и помочь Накиме с Кайгаку! — повернувшись к застывшему рядом Аказе, демон лучезарно улыбнулся. — Аказа-доно, тебе ведь удалось тогда в Токио отыскать Столпа Пламени? Сердце Аказы на мгновение остановилось, и на сей раз кара верховного демона не имела к этому никакого отношения, хоть тот и метнул в него потемневший взгляд. — Или… — осёкся тем временем Доума, а затем округлил губы, грустно выдохнув. — Ох, будет жаль, если ты его всё-таки добил. Сейчас бы такие знакомства очень пригодились! Всё-таки Столп явно бóльшими сведениями располагает, чем бывший низкоранговый истребитель. Без обид, Кайгаку. Произнесённое устами Второй Высшей звание — даже не имя, одно лишь звание, — прозвучало в стенах Крепости чужеродно, неестественно, трагично. За долю секунды до того, как последнее воспоминание о Ренгоку — его красивое лицо в тёплом свете фонарей на станции в Нагоя — само вспыхнуло в предательски дрогнувшем сознании, Аказа уже знал, что обречён. Обречён рассказать правду прямо сейчас. О том, что за этим последует, думать было страшно. Показывай! Немедленно! Аказа не мог ослушаться приказа, громом раздавшегося только в его голове, отчего череп словно надвое раскололся. Не имел ни малейшего шанса. Но он всё ещё мог контролировать, что показывать вторгшемуся в его мысли хозяину. Предложение Столпа заключить сделку. Обсуждение условий. Странствия в отдалённые уголки мира и путешествие по островам страны. Долгие вечера, наполненные обсуждениями догадок и добытых сведений, совместное построение теорий… И грёзы о будущем в океане вечности вдвоём. Аказа закрыл глаза. Чем больше он старался удержать контроль, тем больше лишнего просачивалось сквозь треснувший от внешнего давления сосуд, в котором он закупорил личное. Сокровенное. Поражение Гёкко и Хантенгу. Раскрытие Культа в Токио. Всё это произошло после того, как ты сговорился со Столпом. В голосе Кибуцуджи сквозило отвращение и растущая с каждым словом ярость. Аказа был уверен, что речь хозяина слышит исключительно он один, потому что всё раскалывалось от пронизывающей каждую клеточку боли. Но вот где-то сверху затараторил Доума, и стало ясно, что нет, обвинения были произнесены вслух. — Ой, нет-нет! Я совсем не это имел в виду! — поспешил встрять Доума. — Я не хотел сказать, что Аказа-доно — предатель, который передавал важные сведения врагу! Мы же друзья, он бы так со мной не поступил! Впервые за всю свою долгую жизнь Аказа чувствовал боль за пределами физических ощущений. Она пропитала каждую его мысль и всю его суть. Она разъедала каждую новую попытку представить напоследок яркий образ, чтобы не сгинуть в сплошных муках в полном одиночестве, но исчезнуть… нет, далеко не с пламенем в сердце. Хотя бы с крошечным огоньком. Тихим, тёплым, успокаивающим. Неужели именно на такой уровень боли выходили в свои последние мгновения те, кого Кибуцуджи Мудзан казнил лично? Но если он действительно умирает, если его существование распадается настолько, что он не может удержать в воображении образ Кёджуро, почему тогда ему так легко вспомнить окутанное ночным мраком помещение? Почему пропитанное запахом бумаг и чернил бюро переводов в Токио, где четыре месяца назад он пытался обнаружить следы улизнувшего от него Столпа, вспыхнуло перед ним одним махом и почудилось таким реальным, словно он прямо сейчас находился именно там, а не в Крепости Бесконечности? «Неужели ты правда всё ещё веришь, что наши мысли могут прочитать в любой момент?» — насмешливый оскал Второй Высшей сменился сочувствующим выражением. События того вечера пронеслись вихрем, принеся с собой все ухмылки и ужимки Доумы; его безумные теории, которые оказались не такими-то и безумными; и все его грубые высказывания о верховном демоне. Наступило затишье. Или посмертная глухота? Но вопрос «Почему?» всё ещё порхал неуловимой птицей среди угасающих очагов боли. Ответ на этот вопрос по-прежнему оставался для Аказы непостижимым, но он был прост. Ярость. Аказа был в ярости.