***
Тем сильнее возросло внутреннее напряжение, когда, ступив на территорию поместья семьи Убуяшики, Ренгоку обнаружил, что здесь царило обыденное, столь свойственное этому месту спокойствие. По пути к особняку, да и в самом доме он не встретил никого из Столпов. Всё словно застыло во времени. Разве что воздух был пропитан скорбью и печалью. Не только по причине трагической гибели Шинобу, о которой, казалось, горевало даже пасмурное небо над головой, но и из-за того, что Ояката-сама нынче почти не покидал своего дома. С их последней встречи в декабре глава Корпуса заметно исхудал, что, должно быть, сказалось на его возможности передвигаться. Тем не менее радовало то, что явившегося Столпа Пламени он принял хоть и в своих покоях, однако не прикованным к постели. — Кёджуро, — поприветствовал господин Убуяшики, приподнимая уголки губ, до которых за прошедшие месяцы успела добраться болезнь. — Прошу, присаживайся. Подняв руку, казавшуюся совсем тонкой в обрамлении широкого рукава хаори, мужчина, сидевший за низким квадратным столом, указал на место напротив себя. На место, прямо за которым находилась ниша в стене — с букетом глициний, курильницей, наполненной благовониями, и развёрнутым свитком с выведенными на нём строками:Вечерние ветры Вишнёвый цвет обрывают, И людям, и миру говоря: «Не страшитесь смерти»
Чувствуя, как у него начинает слегка кружиться голова, Ренгоку всё же покорно исполнил просьбу, усаживаясь на серую плоскую подушку, спиной к токонома. А Аманэ-сан, проводившая гостя в комнату к супругу, между тем почтительно поклонилась и покинула помещение, чтобы дать мужчинам время подготовиться к чайной церемонии. Ренгоку знал, что похоронить Шинобу и должным образом проводить её в загробный мир было невозможно, ведь тела не осталось. Однако таким образом они могли хотя бы отдать ей дань памяти… что не отменяло ощущение сосущей пустоты внутри. И вины, что лишь пуще зацвела где-то между рёбрами после того, как ему отвели самое почётное место за столом. Словно он был важным гостем, а не тем, кто причастен к трагедии. Хотелось нарушить ритуальную тишину и рассказать всё прямо сейчас. Пока не стало поздно, пока всё не зашло слишком далеко. Но Ренгоку не смог выдавить из себя ни звука и в итоге просто вторил действиям хозяина дома, сначала взяв со специального блюдца влажное полотенце, чтобы омыть руки, а затем приступив к традиционным блюдам, предшествовавшим подаче чая. Все они — рис, мисо-суп и несколько закусок хассун — были выставлены на деревянном подносе в центре стола. Еда была наверняка отменной — Ренгоку уже случалось прежде сидеть за одним столом с семейством Убуяшики, — но этим вечером он не чувствовал вкуса. Аромат благовоний же перебивал все иные запахи, казался слишком тяжёлым, дурманил. И где-то посреди его устало блуждающих мыслей возник неуверенный вопрос, выросший из наблюдений за сотрапезником. Признаки прогрессирующего недуга затронули не только кожу, но и глаза Оякаты-сама. Ренгоку запомнил их совсем другими — подёрнутыми молочной дымкой, полностью слепыми. Сейчас же они напоминали глубокое багровое море, посреди вод которого разверзся пурпурный водоворот зрачков. И взгляд таких глаз больше не чудился отрешённым. Столп даже задумался, а не видит ли его господин Убуяшики так же чётко, как видел его своим единственным глазом сам Ренгоку? Однако в последний момент он вспомнил, перед кем сидел, и укротил своё неуместное любопытство, возвращая всё внимание маленькой тарелке с рисом, умещавшейся в ладони. В разведённом очаге, что находился поодаль, горел огонь, наполняя тишину комнаты слабым потрескиванием и тихими звуками закипающей воды. Аманэ-сан вернулась аккурат в тот момент, когда с едой было покончено, а вода в котелке нагрелась достаточно. В руках женщина держала ещё один поднос, на сей раз с чайным набором, и вскоре к спокойной мелодии царившей вокруг тишины добавились новые ноты. Вот аккуратные руки Аманэ-сан открыли деревянную шкатулку, а вот в глубокую глиняную пиалу посыпалась чайная смесь, которую следом разбавила небольшая порция кипятка. Мягкое постукивание бамбукового венчика о стенки пиалы и — вновь — звуки добавляемой воды. Только сейчас, когда стало нечем занять руки, а вынужденное молчание вкупе с ожиданием превратили время в безразличное божество, никуда не спешившее, ведь в запасе у него имелась целая вечность, Ренгоку испытал горькую благодарность за то, что хозяева усадили его спиной к токонома. Видеть глицинию как напоминание о Шинобу, а также читать посвящённые Столпу Насекомого строки… ему было бы сейчас невыносимо. Пиала с густым тёмно-зелёным маття прошла через руки всех присутствующих, прежде чем Аманэ-сан приступила к приготовлению нового чая и разлила его уже по трём отдельным чашкам. Теперь разрешалось начать беседу. Вот только у Ренгоку, который и раньше не мог найти в себе силы заговорить, онемело горло. — Мы знаем, почему ты пришёл лично, — первым подал голос господин Убуяшики, принимая из рук супруги маленькую чашку. — И это очень ценно. Однако, как и было сказано в письме, твоей вины в произошедшем нет. Смерть — это неизбежный риск того пути, который мы все избрали. Шинобу это понимала как никто другой. Ренгоку взял свою чашку, ощущая, какими холодными были его пальцы по сравнению с гладкой и нагретой керамической поверхностью. Несмотря на то, что во рту всё ещё оставался привкус первого чая, ощущение было такое, что он не пил целый день, поэтому Ренгоку сделал небольшой глоток, чтобы смочить горло. — Пусть демону и удалось сбежать, — тем временем продолжил господин Убуяшики. — Но Токио теперь освобождён от этой чумы. А врагу в очередной раз доказали, что где бы он ни скрывался и какой бы мощью ни обладал, ему и его приспешникам не скрыться. Лишь воспитание удерживало Ренгоку от того, чтобы перебить и сказать всё, как есть. Объяснить этим людям, которых он до глубины души уважал, что всё было совсем не так, как они думали. Но вот наступила тишина. Черёд говорить перешёл к гостю, а он… Снова оказался бессилен перед сковавшими его стыдом и страхом, так и продолжая молча сидеть, устремив немигающий взгляд в пространство перед собой. — За прошедший год истребители добились невиданного, — взяла слово Аманэ-сан, дав супругу возможность взять небольшую передышку. Длинные монологи того явно изматывали. — Уничтожили двух Высших Лун и почти уничтожили ещё трёх, которым пришлось спасаться бегством. И пускай тренировки со Столпами проходят не так успешно, как мы рассчитывали, однако некоторые результаты уже есть. Кроме того, ваши поиски, Ренгоку-сан, принесли немало важных сведений. Ещё никогда у Корпуса не было столько шансов одержать победу. Ещё никогда мы не были к врагу так близки. Это были те слова, которые могли бы успокоить если не все, то многие из сомнений Ренгоку. Это были те слова, которыми он, помимо прочего, и сам руководствовался, когда раздумывал предлагать Третьей Высшей сделку. В войне все средства хороши. Кибуцуджи Мудзан — главное зло, на борьбу с которым стоило бросить все силы. И без жертв в любом случае бы не обошлось. Увы, сейчас даже эти слова не помогали. Не помогали, потому что Шинобу погибла не совсем в честной миссии — она погибла из-за того, что Ренгоку был неосторожен с информацией. Нужно было вытянуть из Аказы больше сведений, прежде чем передавать их Корпусу. Нужно было узнать о Лунах, об их техниках, о том, какие эти демоны в бою. Не помогали они, потому что, быть может, знай Ояката-сама, что Ренгоку работает с демоном, то поступающую от него информацию оценивал бы совсем иначе. Не помогали, потому что Кибуцуджи Мудзан скорее всего созвал всех Лун и сделал это не просто так. Означать это могло что угодно, в том числе и то, что верховный демон зол и теперь готовит нападение. А ещё Аказа так и не вернулся. И это тоже могло означать что угодно, в том числе и то, что их договора больше не существовало. Недавние события в Комоно лишь добавляли веса этой теории. Демон, озлобленный на отвергнувшего его истребителя, устал быть для него хорошим. — Жертва Шинобу не пройдёт напрасно, я в это верю, — голос господина Убуяшики излучал искренность. Таиться дольше было нельзя. — В ту ночь Кибуцуджи Мудзан созвал Высших Лун, — слыша себя словно со стороны, проговорил Ренгоку, крепко стискивая пустую чашку в своих руках. — Я думаю, что он вызвал всех. Ни Аманэ-сан, ни Ояката-сама не выказали ни капли удивления. Не моргнули даже. Однако спустя несколько мгновений женщина всё-таки медленно повернула голову, чтобы взглянуть на супруга. Словно хотела проверить, как отреагирует на повисшие в воздухе слова он, прежде чем принимать решение о собственной реакции. — Что заставило тебя так подумать? — просто спросил господин Убуяшики, как обычно мягким тоном, однако Ренгоку показалось, что он уловил в нём настороженность. Непривычного цвета глаза Оякаты-сама будто заглядывали в самые укромные уголки души, и Ренгоку вновь усомнился в слепоте собеседника, но это уже не имело никакого значения. Всё, что было важно, теперь обретало форму на языке Столпа Пламени, срываясь правдой, которую он скрывал непозволительно долго. Ренгоку рассказал всё, что относилось к делу: что Третья Высшая появлялся в его поместье несколько раз, но никому не навредил; что Ренгоку, раз уж не был способен врага уничтожить, решил воспользоваться этим знакомством, чтобы выведать информацию о цветке, которой не располагала госпожа Тамаё; что они заключили сделку и что часть добытых сведений удалось получить исключительно благодаря помощи Аказы. Признался он и в том, что о демоне в Токио ему тоже стало известно благодаря их с Третьей Высшей общению. Поэтому в том, что Корпус лишился одного из Столпов, талантливого врачевателя и знатока ядов, повинен был он. Пока Ренгоку говорил, никто не проронил ни слова, не вмешался и ни единым звуком не выдал ужаса, осуждения или какой-либо иной эмоции. Более того, чета Убуяшики даже удивлённой не выглядела. Ояката-сама и Аманэ-сан лишь невозмутимо выслушали Столпа, а когда тот затих и, опустив голову, замер в ожидании вердикта, какое-то время продолжали молчать. И в этом молчании Ренгоку виделось только одно. Разочарование. — Почему Третья Высшая согласился на это сотрудничество? — наконец господин Убуяшики нарушил убивающую Ренгоку тишину. — Потому что я пообещал ему то, чего он от меня добивался с самого начала. Стать демоном. Голова казалась неподъёмной, но Ренгоку нашёл в себе силы и смелость поднять взгляд обратно на своих собеседников. Аманэ-сан впервые за сегодняшний вечер не сдержалась — её большие глаза расширились, а губы приоткрылись, выдавая потрясение. Однако господин Убуяшики по-прежнему сохранял самообладание. — Мы договорились, что он обратит меня, когда лилия будет найдена. Или когда я, ввиду своего состояния, не смогу больше продолжать поиски, — добавил Ренгоку. — При условии, что мы не утаиваем друг от друга найденную информацию и что результаты наших поисков не станут известны другим демонам. — А Корпусу? — уточнил Ояката-сама. — С Корпусом информацией делиться я мог. И больше ничего в наше соглашение не входило. Мы не обговаривали, что будет после обращения. Поэтому я планирую уничтожить Третью Высшую после того, как стану демоном. Скорее всего, при этом я погибну сам, но я в любом случае уже умираю… Если же мне удастся уничтожить Третью Высшую и выжить, то я бы мог попробовать стать двойным агентом для Корпуса. Ренгоку старался говорить ровно и твёрдо. И звучать достаточно убедительно — как для своих слушателей, так и для самого себя. Прежде он лишь размышлял о возможности убить Аказу, и это уже тогда заставляло что-то внутри болезненно ныть. Сейчас же, когда мысли облеклись в реальные слова, это ощущение из притупленной печали преобразилось в заостренный клинок, которым он сам себя резал. Но так было надо. Это было правильно. Корпус изначально находился в более слабой позиции. Они и так потеряли слишком много бойцов. Если и терять ещё одного Столпа, то только ценой гибели ещё одной Высшей Луны как минимум. Вражеская сторона не должна была заполучить больше преимуществ, чем уже имела. — Кёджуро, ты можешь не сохранить воспоминания о своей прежней жизни, — чуть качнул головой Ояката-сама, и сквозь его маску сдержанности начали просачиваться истинные эмоции. Грусть и сожаление. Столп Пламени кивнул, желая показать, что понимает это. Он совершенно забыл, что господин Убуяшики скорее всего этого жеста увидеть не мог. — Я решил, что этот риск стоит того, чтобы узнать информацию, которую демоны собирали не один век… — честно сказал он, хоть и понимал, что сейчас всё это звучит как оправдания. — Мы только начинали поиски, а наш враг занимался этим уже многие столетия. Но я не учёл того, что демоны работают порознь. И не мог предположить, что за почти двести лет Третья Высшая не нашёл ничего, кроме старой сказки. Я просчитался. Это моя ошибка. — Почему ты решил, что этот демон сказал тебе правду? — спросил Ояката-сама после непродолжительной паузы. Этот вопрос не застал Ренгоку врасплох, однако как на него ответить, какие слова подобрать, чтобы не прозвучать наивно, он не представлял. Несмотря на то, что всё внутри противилось идее, что Аказа с самого начала его обманывал и что его обещания ничего не стоили, Ренгоку понимал, что в словах обоих Убуяшики был смысл. И даже больше — некоторые поступки Аказы, напротив, не раз и не два доказывали умение демона хитро выворачиваться в любой ситуации и оборачивать всё в свою пользу. А если добавить сюда ещё тот факт, что Ренгоку его сильно разозлил незадолго до того, как они расстались… И всё же Ренгоку почему-то верил в то, что Аказа оставался верен их уговору. Как минимум до недавнего времени. Но объяснить это Убуяшики он не мог. Не хотел посвящать их — даже поверхностно — в свои взаимоотношения с демоном. Не хотел звучать так, словно ищет ему оправдания и пытается его обелить. — Прошло уже двое суток, — между тем, продолжил господин Убуяшики. — А Третья Высшая, по твоим словам, так и не вернулся. Почему ты веришь в ваше с ним соглашение? — Возможно, — подхватила Аманэ-сан мысль супруга, пока Ренгоку размышлял над тем, что же сказать, — верховный демон получил через Третью Высшую недостающие сведения о лилии, и теперь в вашем сотрудничестве нет смысла. — Мы как раз держали путь к очередному источнику, чтобы проверить новую догадку. И местоположение этого источника знаю только я. Было бы глупо со стороны Третьей Высшей и Кибуцуджи бросать это дело на полпути, — возразил Столп Пламени, запоздало отмечая, что он не просто изо всех сил пытается уцепиться хоть за какое-нибудь свидетельство того, что всё не так плохо, но и невольно недоговаривает сейчас. Это был не очередной источник. Он уже был у семьи Огава и теперь планировал вновь их посетить лишь потому, что они с Аказой зашли в тупик. А все те выводы, что они сделали относительно природы голубой лилии в Японии — просто гипотезы отчаявшегося ума, не более. — В таком случае, — вздохнул господин Убуяшики, — если верховный демон в самом деле созвал всех Лун, то мы недооценили силу своего последнего удара. Полагаю, нам всем стоит готовиться к грядущему столкновению и усилить боевую готовность. Чем дольше длился этот разговор и чем дальше он уходил, тем тяжелее становилось осознание, что господин и госпожа Убуяшики видели ситуацию куда чётче, чем Ренгоку, который скорее всего утратил способность оценивать Аказу трезво и непредвзято. Потому что ситуация эта на самом деле была донельзя проста. Столп Пламени вздумал играть с огнём, но сам же обжёгся, потеряв контроль над непокорной стихией. И теперь это грозило перерасти в настоящий лесной пожар. Пожар, который обратит в прах все достижения Корпуса за последний год. А ведь это именно то, о чём ему без устали повторял сам Аказа. Ренгоку слишком много на себя брал. «Даже когда тебя об этом никто не просит». Прискорбно, что это понимание, во всей уродливой его полноте, наступило для Ренгоку так поздно. Оставалось надеяться, что не поздно было хотя бы как-то исправить свои ошибки. — Если Кибуцуджи нападёт, — незамедлительно отозвался Столп, — я тоже буду сражаться наравне со всеми! — Нет, Кёджуро, — Ояката-сама сказал это спокойно, но твёрдо, отчего неприятный холодок прокрался к самому сердцу, заставляя его забиться сильнее, чтобы разогнать горячую кровь и согреться. — Это исключено. И я предлагаю продолжить наш разговор завтра утром. Уверен, у нас обоих появилась пища для размышлений. Возражать Ренгоку не посмел. Каким бы шквалом ни обрушилось на него желание расставить все точки здесь и сейчас и каким бы ужасающим ни чудилось вынужденное ожидание. Он понимал, что это всё ничто в сравнении с тем, какие новости он сам сегодня обрушил на господина Убуяшики. Обрушил ли? — Ояката-сама, — осмелился вымолвить Ренгоку, пока Аманэ-сан помогала супругу подняться на ноги. — Вы… не выглядели удивлённым, когда я рассказал о сделке с демоном. Наверное, это была непроизвольная попытка облегчить чувство вины. Разубедить себя в том, что лишился доверия уважаемого человека. Ухватиться за тоненькую спасительную ниточку, которая вывела бы его из сплошных тупиков лабиринта, в котором он заплутал. — Временами, — голос главы Корпуса сквозил печалью, — у меня возникали некоторые вопросы, но затем я быстро напоминал себе о том, что тот Ренгоку Кёджуро, которого я знаю, не стал бы действовать за спиной даже из лучших побуждений, — он замолк, опираясь на ладонь супруги и делая несколько глубоких вдохов-выдохов, прежде чем продолжить с новыми силами. — И что будь в моих подозрениях хоть доля правды, Ренгоку Кёджуро бы непременно посвятил в происходящее как минимум меня. Посоветовался бы. Теперь я вижу, что ошибся. Мы все время от времени ошибаемся. Спокойной ночи. Ренгоку, кажется, сказал что-то на прощание. Взаимно пожелал доброй ночи, наверное. В памяти этот момент не отложился, а реальность словно утратила привычные очертания. Усталость сковала всё тело, однако сна, несмотря на проведённый в пути весь день, не было в единственном глазу. Разум, растревоженный и измученный, был переполнен колючими противоречиями и угнетающими размышлениями. Ренгоку знал, что если и попытается, сейчас точно не заснёт. Поэтому, когда тихие шаги хозяев дома растворились в коридоре, Столп Пламени поднялся с подушки, развернулся к нише в стене и в последний раз предстал перед символическим образом Шинобу, чтобы попрощаться и извиниться перед подругой. А затем, скользнув взглядом по последней строчке стиха, он покинул помещение и направился к тем, кто, как и он, не нуждался сегодня во сне. Пусть и по совсем иной причине.***
— Вам стоило сразу же сообщить мне, как только почувствовали неладное. Госпожа Тамаё смешала образец крови, взятый у Ренгоку, с какой-то жидкостью в вытянутой колбочке. Красное быстро растворилось в янтаре, и содержимое сосуда приобрело медный окрас. Наведавшийся в гостевой домик, который выделили для двух демонов, Столп Пламени хотел поговорить с госпожой Тамаё. Хотел поговорить о многом, но начал со своих беспокойств по поводу действия препарата в выданных ему шприцах. Это был самый очевидный предлог для столь позднего визита, который, будь эта женщина простым человеком, считался бы неприемлемым и неприличным. — Я думал, это может подождать, — произнёс Ренгоку, ощущая себя провинившимся ребёнком. — И не хотел отвлекать ни вас… от создания лекарства для Незуко. Ни себя, от поисков лилии. Всё это важнее, чем моё состояние. Да и я заметил, что чем больше промежуток между уколами, тем быстрее возвращается способность чувствовать своё тело… Тамаё не дала ему договорить, перебив. — Я просила вас сообщать о любых побочных эффектах, — напомнила она ему, по-прежнему сосредоточенно вглядываясь в меняющийся цвет жидкости, которая постепенно становилась всё темнее. — Проблема, с которой вы столкнулись, может быть временного характера. А может свидетельствовать о наступающем привыкании. О том, что ваш организм перестаёт полагаться на себя и свои ресурсы, как это всегда было до травмы, и вместо этого расслабляется в ожидании новой дозы. Если не считать этого, эффект от действия инъекций как-то изменился? Ренгоку помедлил. Однозначный ответ дать было сложно, потому что его образ жизни не сильно изменился. Он по-прежнему много странствовал и по-прежнему вступал в схватки с демонами, пусть последнее случалось не с такой частотой, как раньше. В какие-то периоды ему попадалось больше демонов и интервал между уколами сокращался, в какие-то — меньше, и ему удавалось дольше продержаться без лекарства. — Не думаю, — в конечном итоге сказал он. — По крайней мере, после каждого нового укола я чувствую себя так же превосходно, как в первый раз. А дальше — по ситуации. Если физической нагрузки много, то состояние ухудшается быстрее. Он услышал, как госпожа Тамаё вздохнула. Однако никаких упрёков и иных комментариев не последовало. Женщина молча поднесла колбочку к лицу, понюхала получившийся раствор, после чего отвернулась и села за стол, чтобы продолжить манипуляции, которые Ренгоку уже не мог видеть отсюда, со скамьи у стены. — Тамаё-сан, скажите, — подал голос Столп, воспользовавшись возможностью плавно перейти к следующей волнующей его теме, и озвучил вопрос, которым вполне резонно задался Аказа всего пару ночей назад. — Почему это лекарство залечивает все внешние повреждения так, что не остаётся и следа, но не способно полностью исцелить внутренние? — Самые серьёзные поражения ваших органов — старые. Ваше тело уже адаптировалось к ним, а потому препарат в первую очередь действует на свежие травмы, — нисколько не задумываясь, отозвалась госпожа Тамаё, делая какие-то записи в своём журнале. — Ещё одна проблема заключается в том, что внутренние органы — динамичны. Они постоянно находятся в движении. Особенно лёгкие, на которые и у обычных людей приходится большая нагрузка, а у истребителей эта нагрузка — основная. По этой причине мой препарат не может навсегда остановить ваше ухудшающееся состояние. Деградация органов происходит постепенно и она идёт рука об руку с адаптацией. Как итог, область поражения внутри вашего организма становится всё обширнее и обширнее вне зависимости от того, пользуетесь ли вы препаратом или нет. Он — лишь отсрочка. Просто временно замедляет губительные процессы. — Ясно. Спасибо. Прозвучавшая благодарность Столпа за пояснение так и повисла в помещении, а сам Ренгоку, ощущая себя как во сне, принялся озираться по сторонам, чтобы хоть как-то себя занять в ожидании дальнейших указаний. За прошедшие месяцы здесь мало что поменялось. В шкафу прибавилось книг да в дальнем углу появился деревянный ящик, наполненный землёй и накрытый прозрачной стеклянной полусферой. Попытки вырастить лилию? Или какие-то связанные с этим эксперименты… — А где Юширо? — поинтересовался Ренгоку, только сейчас отмечая, что с тех пор, как он переступил порог этого дома, ревнивый помощник госпожи Тамаё так ни разу и не показался. — Он помогает Хару. У мальчика снова обострение. Нужно, чтобы рядом всегда был кто-то физически более сильный, кто проследит и примет необходимые меры. К своему глубочайшему стыду, Ренгоку понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить, о ком речь. Словно целая жизнь отделяла его от того мрачного утра в деревушке Ома, где он и Урокодаки-сан остановились на пути к острову Хоккайдо. Целая жизнь, уместившаяся чуть меньше, чем в три месяца. — Я могу с ним потом увидеться? С Хару. — Это возможно. Но не думаю, что это хорошая идея, Ренгоку-сан, — госпожа Тамаё оторвалась от записей и развернулась к собеседнику, устроившись вполоборота. — Мальчик вас помнит. Но не совсем как своего спасителя. — Я не это имел в виду, — тихо проговорил Ренгоку, опустив плечи. Ему не нужны были благодарности — ни от этого ребёнка, ни от его семьи. Он просто хотел… Ренгоку не знал, чего он хотел, но точно не почестей и восторженных взглядов. — Хару непросто смириться со своей новой сущностью и принять её. Несмотря на то, что он, в отличие от обычных демонов, может находиться под солнцем, его жизнь сложно назвать полноценной. Он помнит всех тех, кого убил. Его постоянно мучает голод, который не утолить человеческой едой. А человеческая кровь только временно притупляет. Я не раз слышала от него, что лучше бы тот мечник, то есть вы, Ренгоку-сан, довели начатое до конца своим клинком. Поэтому, боюсь, встреча с вами пошатнёт и без того нестабильное состояние детской души. Возразить на это было нечего. Возможно, ещё год назад Ренгоку бы непременно нашёлся с ответом, воодушевляющей пламенной речью или как минимум словами, наполненными верой в хороший исход. Но сейчас Столп Пламени не ощущал внутри ничего, кроме гулкой пустоты, в которой завывали холодные ветра. Было ли хоть что-то, что он сделал правильно за последние полгода, прошедшие с того момента, как он очнулся в Поместье Бабочки? Согласно кивнув, Ренгоку отчуждённо уставился в пол, и следующие несколько минут провёл глубоко в себе, обдумывая услышанное о тяготах новой жизни мальчика, который не утратил свою человечность, но и демоном тоже не стал. Тамаё, между тем, снова повернулась к нему спиной и, судя по раздававшемуся позвякиванию, продолжила что-то смешивать. В Хару, пускай и нестандартным способом, попала кровь демона, однако он сумел сохранить себя, свой разум и свою память. Полученной крови оказалось недостаточно, чтобы завершить обращение и превратить мальчика в настоящего демона, однако в организме всё равно произошли серьёзные изменения, раз человеческая пища его не насыщала, а чувство голода могла утолить только плоть. Существовала ли прямая связь между количеством крови и сохранением памяти? Аказа, один из ближайших к Кибуцуджи демонов, ничего не помнил о своём прошлом. Однако Ренгоку знал, что так обстоят дела не со всеми. На его истребительском веку встречалось немало чересчур болтливых демонов, благодаря которым он понял, что некоторые помнили если не всё о своей человеческой жизни, то очень многое. — Тамаё-сан, — вновь подал голос Ренгоку, чувствуя, как внутри всё скручивает от волнения, пусть и не такого сильного, как при недавнем разговоре с Оякатой-сама. — Почему после обращения в демона кто-то сохраняет память о своём прошлом, а кто-то нет? — Потому что кто-то этого хочет, а кто-то — нет, — спокойно сказала женщина, и ответ этот был таким простым, что Ренгоку аж дар речи потерял. — Сберечь свои воспоминания никакого труда не составляет, если ты этого хочешь. Правда, на фоне всего остального — это скорее недостаток, чем преимущество. Взять меня, к примеру. Я всего лишь хотела излечиться от смертельной болезни, чтобы дольше прожить со своей семьёй. Состариться вместе с моим мужем, увидеть, как растут мои дети, а затем и внуки. Смертельная болезнь отступила, но пришедший ей на смену голод лишил меня семьи. В тот момент никакая память и никакой разум не удержали меня от того, чтобы собственными руками совершить непоправимое. — Прошу прощения, что заставил вас вспомнить такие события… — Ничего страшного. Это было очень давно. Поражало, с какой невозмутимостью госпожа Тамаё отвечала на все его вопросы, включая такие странные и подозрительные. А если и вовсе копнуть дальше в прошлое, то это был далеко не первый раз, когда эта женщина проявляла подобную «слепоту». На просьбу снарядить его сборником крови «на всякий случай» — и бровью не повела. За добытую кровь Высшей Луны — просто поблагодарила. Ни одного уточнения, ни единого проявления любопытства, госпожа Тамаё даже не нахмурилась ни разу при нём. И сейчас Ренгоку вдруг задумался, не крылась ли причина такой незаинтересованности в том, что женщине было… всё равно? Всё равно, откуда он достал кровь столь сильного демона. Всё равно, с чего он вдруг интересуется тем, как демоны сохраняют или теряют память после обращения. Всё равно, что от него наверняка за километр разило демоном. Вряд ли чуткое обоняние, которое не раз демонстрировал Аказа, было чем-то уникальным и редким для этих существ. Впрочем, возможно, госпожа Тамаё отличалась, она ведь не питалась человеческой плотью, а значит была слабее своих собратьев. И тем не менее… Были ли ей точно так же безразличны брат и сестра Камадо, которым она помогала? Был ли ей безразличен Хару? И что в таком случае ей было небезразлично? «Я всего лишь хотела излечиться от смертельной болезни, чтобы дольше прожить со своей семьёй». Кажется, Ренгоку догадывался. Но лезть с расспросами больше не стал. Пусть и объединённые одной целью избавить мир от Кибуцуджи и его чумы, у каждого в Корпусе были свои собственные причины. И свои собственные средства достижения этой цели. Средством госпожи Тамаё оказалось невмешательство в чужие дела, пока они приносят необходимые результаты.***
В иное время года без должного ухода родовое поместье Ренгоку непременно бы заросло и одичало. Однако прошедшая зима оставила после себя лишь подгнивший ковёр из жухлой травы и неубранной прошлогодней листвы, а наступившая весна ещё не успела наводнить всегда аккуратную и ухоженную территорию бурным цветом разгулявшихся сорняков и нестриженных кустов. Впрочем, ни та, ни другая картина не располагала к восстановлению душевного равновесия. И Ренгоку не знал, где хуже — снаружи или внутри, где полноправными хозяевами отныне были пыль, паутина и промозглый холод, который как обосновался здесь с января, так теперь словно отказывался покидать полюбившуюся ему обитель, где не было ни души. Возможно, стоило нанять кого-то из города присматривать за поместьем, пока хозяева окончательно не вернутся в стены родного дома? Возможно. Но не сейчас. Сейчас посторонних здесь быть не должно. Ренгоку вернулся домой, так как это было единственное место, где Аказа мог его теперь отыскать. Где — Ренгоку надеялся — демон его и отыщет очень скоро, после чего они продолжат своё путешествие, как ни в чём не бывало. Вернее будет сказать, это только для Аказы всё останется как ни в чём не бывало. Вчера утром состоялся ещё один разговор с Оякатой-сама, в ходе которого тот огласил Столпу Пламени свой вердикт. Вопреки самым худшим ожиданиям, глава Корпуса не отстранил его от миссии и даже не запретил сотрудничать с врагом. Напротив. — При сложившихся обстоятельствах, — сказал ему тогда господин Убуяшики, вызвавший гостя в свои покои, — когда Кибуцуджи Мудзан, возможно, созвал сильнейших из своих слуг, чтобы подготовить нападение, ваша с Третьей Высшей связь может сыграть важную роль в грядущих событиях. Если он объявится, работайте дальше. Ищите лилию сообща. Но кроме этого постарайся выведать у Третьей Высшей как можно больше о планах его хозяина. И да, Кёджуро… Мы не можем себе позволить, чтобы Кибуцуджи нашёл лилию раньше, а ты не можешь быть уверен, что Третья Высшая соблюдает ваш договор и не передаёт ему информацию. Результаты ваших совместных поисков защитить мы не можем, однако уберечь остальные — наш долг. Ренгоку старался не думать об этом как об изоляции или наказании. Тот факт, что теперь он будет лишь сообщать о своих находках, но не получать никаких подтверждений или опровержений от госпожи Тамаё, а также сведений, добытых стараниями Урокодаки-сана, был ему понятен. Более того, он был целиком и полностью с таким решением согласен. И, наверное, это было на руку ему самому, потому что повышало шансы, что Корпус преуспеет в поисках неуловимого цветка быстрее, если будет иметь на руках больше сведений, чем сомнительный тандем двух врагов. Корпус найдёт лилию быстрее, госпожа Тамаё изготовит из неё нужное средство, они одолеют верховного демона, и тогда Ренгоку не придётся выполнять свою часть сделки, потому что не перед кем будет сдерживать обещание. Если только Мудзан не ударит раньше, развязав кровопролитную бойню с неизвестным исходом. И если только Ренгоку доживёт до того дня, когда цветок будет найден. Плоская деревянная коробочка в его походной сумке опять была полна. Три шприца — с точно таким же лекарством, как прежде. Два — с намного более концентрированной инъекцией. «Если придётся действительно сражаться», — туманно намекнула Тамаё на то, о чём Ренгоку и сам неоднократно думал. Ведь Аказа мог вернуться совсем не за тем, чтобы продолжить поиски лилии. Их следующая встреча вполне могла состояться посреди боя, к которому в этот самый момент начал готовиться Корпус. За прошедшую неделю Ояката-сама наверняка уже провёл собрание Столпов, наверняка были обговорены все возможные тактики ожидания, обороны и контрнаступления, наверняка были распределены роли и заняты позиции. Все были при делах, пока Столп Пламени в одиночестве ждал в своём огромном пустом особняке того, что могло так и не произойти. С того вечера на железнодорожной станции в Нагоя прошло уже десять дней, а Аказа так и не пришёл. И Ренгоку отправился в путь один, потому что, судя по всему, господин и госпожа Убуяшики в самом деле сумели взглянуть на ситуацию трезво. На до смехотворного простую ситуацию, в которой он примерил свою человеческую честность на демона, в природе которого были сплошные жестокость, эгоизм и коварство.