***
Он не думал, что это растянется так надолго. А ещё не предполагал, что отыскать истребителей — да любых! — может обернуться столь непростой задачей. Все его прежние столкновения со Столпами и опытными мечниками высоких рангов всегда происходили по двум причинам: либо те выходили на него сами, либо же непреднамеренно оказывались на пути Третьей Высшей, когда тот исполнял поручения господина. Теперь же… Аказе начинало казаться, что будь он способен свободно разгуливать по улицам при свете дня, то и с огнём бы не сыскал никого. То ли всё дело заключалось в том, что истребители в принципе работали достаточно скрытно, а Аказа раньше никогда этого не замечал; то ли эпизод с Доумой, из-за которого верховный демон созвал Собрание, кругами по воде задел и Корпус, вынудив его перегруппировать силы. Первый отряд попался ему аж в конце апреля. Пятеро полнейших посредственностей только что разобрались с не менее посредственным демоном, терроризировавшим горное поселение, когда к ним вышел Аказа, жутко раздражённый и за прошедшие недели растерявший всякое терпение. В любую другую ночь он бы прошёл мимо и внимания на них никакого не обратил, но, утомлённый поисками, он был готов ухватиться за какую угодно возможность. «За какую возможность?» — откровенно насмехался он над самим собой. Охаивать каждую идею, приходящую ему в голову, за прошедший месяц вошло в привычку. Потерять глаз в сражении с другими истребителями? В то, что какая-то кучка недоносков умудрилась бы нанести подобный урон Третьей Высшей, не поверит даже заносчивый идиот вроде Кайгаку. Избавиться от глаза с помощью одной из трофейных катан? Нужно было хорошенько постараться, чтобы придумать что-то глупее. И ведь Аказа придумал. В один из погожих дней, сидя посреди просторной кухни и задумчиво пережёвывая тугую печень, извлечённую из обитавшего на отшибе деревни мужчины, демон всё не сводил оценивающего взгляда с деревянных ставней на окнах. Ставни эти были в мелкую ромбовидную решётку и, если завесить их и оставить одно маленькое отверстие, то в полумрак помещения будет проникать лишь тоненький лучик света. Подставиться под него на секунду-другую, чтобы выжечь треклятый глаз и… сгореть самому. Гениально. Единственным более или менее адекватным решением проблемы казалось отыскать какого-нибудь Столпа и сразиться с ним. В бою с таким противником он мог получить серьёзные увечья. Вот только отыскать Столпа было ещё сложнее. Да и убить бы его пришлось. Если отряд безымянных истребителей ещё можно было оставить гнить в каком-нибудь ущелье, то гибель Столпа незамеченной не пройдёт. И если им окажется кто-то из дружков Кёджуро, он ему не простит. «Тебя это вообще волновать не должно», — недовольно фыркало сознание демона. И нет, он не сошёл с ума и не заработал раздвоение личности. Вяло текущими днями, прячась от солнца в какой-нибудь унылой пещере, безликом рёкане или убогой лачуге, Аказа даже соглашался со звучавшими в его мыслях доводами, они казались ему логичными. Самым адекватным решением было бы не усложнять. Отыскать уже Ренгоку, довести начатое ещё в декабре до конца, а там… Если их совместные усилия к чему-то приведут, то Мудзан получит лилию, а Аказа — Столпа Пламени. Если же всё будет безуспешно, то Аказа просто попытается обратить умирающего Ренгоку самостоятельно. Кто знает, раз способность Мудзана читать мысли других демонов на расстоянии оказалась обычной страшилкой, то вдруг и никакого особенного «разрешения» от него тоже не нужно. Получится обратить — отлично. Не получится — ну, не беда. В мире было, есть и будет полно других достойных, кому можно было бы предложить стать демоном. Кто не будет упрямиться и упираться. Кто сразу и с радостью скажет «да». Всё просто. Всё всегда было просто в жизни Аказы, пока он не напоролся на пламенный клинок у поезда. Всего-то и нужно было, что просто вернуться к той точке. Может быть, именно этого и ожидал от него господин Мудзан, лишая звания. Это казалось таким заманчивым. Вернуть всё, как было. Увы, выходя на улицу после заката, Аказа поднимал голову и видел небо — звёздное или затянутое плотным полотном туч, но неизменно бескрайнее. Бесконечное. Как вечность, в которой ему всегда было так просторно, никаких преград. В эту вечность он не хотел возвращаться один. И под этим небом он хотел быть вместе с Кёджуро — чтобы повернуть голову и увидеть его, стоящего рядом. А возвращать всё, как было, Аказа не хотел. Поэтому он неизменно продолжал прочёсывать леса и населённые пункты в поисках хоть истребителей, хоть демонов, к кому можно было бы прицепиться. Пока не нашёл этих пятерых. Никаких, даже самых призрачных надежд они не оправдали. Неудивительно, хоть и печально. Аказа позволил молодым мечникам нанести атаки первыми, и сразу же стало очевидно, что в поддавки с ними не сыграть. Последнему, впрочем, он ломать хребет не торопился. Переступая через бездыханные тела его товарищей, что уже к утру станут кормом для лесных падальщиков, Аказа медленно приблизился к вжимающемуся в широкий ствол дерева парнишке и присел на корточки. Истребитель дрожал всем телом, и это наверняка причиняло ему огромную боль — из перекрученной голени торчал окровавленный обломок кости. К его взмокшему лбу влажно липли смоляные волосы, а капли пота перемешались с кровью и пылью, собранными за два ночных сражения. В уголках глаз тоже скопилась влага. Однако обращённый прямо на демона чёрный взгляд пылал решительной ненавистью, а острие отливающего изумрудными оттенками лезвия было нацелено прямо на полосатое горло. Аказа прищурился и вызывающе ухмыльнулся. Вот бы у этого храбреца перед смертью хватило наглости полоснуть по чудовищу. Может, чудовищу бы и повезло отхватить по лицу клинком ничирин в самом подходящем месте. Увы, силёнок несостоявшемуся противнику на такой отчаянный шаг едва достанет. Коснувшись указательным пальцем острия, Аказа ещё шире растянул губы в оскале и отвёл клинок в сторону. — Нравишься ты мне, малец, — проговорил он. И ведь не лукавил почти. Сведи их судьба года через три-четыре, а не сейчас, в это не лучшее для них обоих время, отличный бы вышел бой, Аказа мог уже сейчас с уверенностью об этом судить. Обладатель такого взгляда и такой ауры обязан был далеко пойти. Далеко, но только не навстречу демону. Было видно, что товарищей он не сдаст, однако попытаться стоило. В конце концов, ошибаться Аказе не впервой. — Поможешь мне отыскать кое-кого — пощажу, — продолжил демон, совершенно не страшась произносить эти слова вслух. Глаз Накиме, какой бы мощной техникой ни был рождён, отвечал за зрение, но никак не за слух. — Столп с дыханием Любви. За какие территории она отвечает? На несколько мгновений бледное лицо напротив в недоумении вытянулось, а дыхание, тяжело вздымающее грудь, сбилось, затерявшись между приоткрытыми губами. Аказа и сам невольно замер, сдаваясь волнительному напряжению. Если ему удастся выйти на бывшую цугуко Ренгоку, то он не только заполучит противника, которому будет по силам достойно сразиться с демоном уровня Высших Лун, но заимеет оправдание хотя бы поначалу не сражаться в полную силу, ведь Столп Любви, судя по словам Ренгоку, была женщиной. — Если не можешь ответить, но знаешь кого-то, кому это известно, такой ответ я тоже приму, — серьёзно добавил Аказа и наклонился к самому уху парнишки, чтобы Накиме не смогла прочитать его ответ по губам. — Скажи — и будешь жить. Истребитель молчал. И чем дольше тянулась охватившая их тишина, в которой слышался лишь лихорадочный стук человеческого сердца за треснувшими рёбрами, тем больше крепли надежды демона. Но вот воздух вокруг них пришёл в движение и засвистел. Коротко, обречённо и теряясь в безумном рёве, разрезавшем лесную поляну так, как изумрудное лезвие не смогло разрезать крепкое запястье руки, которую демон успел выставить преградой между клинком и своей шеей. На человеческой шее сомкнулись мощные челюсти, и рёв быстро переплавился в крик боли, а затем заструился багровым клокочущим ручьём изо рта истребителя. Чёрные, как уголь, глаза закатились под веки, где так и застыли.***
Куда сложнее, чем выслеживать истребителей, для Аказы было делать вид, будто он утратил и теперь всё никак не может взять след Столпа Пламени, с которым они «разминулись» в Хирацука. На тот случай, если господин Мудзан всё же узнал об их уговоре встретиться там, после Собрания Аказа последовал обозначенному Кёджуро маршруту. И почти целые сутки просидел в рёкане в ожидании, заранее обречённом на провал. Потому что это был другой рёкан и находился он в противоположной части города, где Ренгоку быть точно не могло. Тем не менее Аказа для виду поспрашивал у хозяина гостиницы и у нескольких других посетителей, не встречали ли они мужчину с огненно-золотыми волосами и в белом хаори. Холостые вопросы чисто для проформы и утоления бдительного самозванца, засевшего в его глазнице. Все опрошенные ожидаемо качали головами и разводили руками, но сердце его всё равно каждый раз опасливо сжималось. Аказа всю жизнь верил, что в любой момент времени его мысли могут оказаться у верховного демона как на ладони. Поэтому теперь, когда он точно знал, что за ним следят, крайне непросто было устраивать подобные спектакли. Однако ни в ту ночь, ни в одну из последующих господин Мудзан никак не дал понять, что терпение его на исходе или что он чем-то недоволен. Вновь наступившее затишье с его стороны в очередной раз подтверждало глубину его безразличия и указывало на то, что Мудзана не заботило, как Аказа доберётся до лилии — в одиночку или совместно с врагом. Он всего лишь хотел постоянно держать его на коротком поводке. И всё же Аказа осторожничал. Не совался в Удзиямада, городок, в котором нашли временное пристанище брат и отец Ренгоку и который стоило проверить на наличие ошивающихся неподалёку истребителей и Столпов в первую очередь. Ренгоку ведь не просто так выбрал именно это место прошлой осенью, когда опасался, что визиты Третьей Высшей могут навредить его семье. Удзиямада был как-то связан с Корпусом. Либо же у Ренгоку там просто были какие-то родственники, доверенные лица, а то и вовсе ещё одно семейное поместье. Неважно. Аказа не собирался туда лезть. Спину до сих пор окатывало замогильным холодом всякий раз, как в памяти звучали те слова Кёджуро: «Если ты ещё раз тронешь мою семью, нашей сделке конец». Малейшая оплошность, нелепейшая случайность — и ничто и никогда не отмоет Аказу, если родные Кёджуро пострадают по его вине. Аказа осторожничал. Не совался в Удзиямада и держался подальше от родового поместья Ренгоку. Кёджуро наверняка оставил ему там послание с указанием, где ещё они могли бы встретиться… если только не повесил на пропавшего Аказу клеймо предателя ещё в Хирацука. Но заявиться домой к Ренгоку — всё равно, что услужливо пригласить на его порог самого Кибуцуджи Мудзана, которому ничего не стоило отправить туда кого-нибудь в засаду. На всякий случай. Для подстраховки. А то вдруг посаженный на короткий поводок демон вновь распоясается и начнёт разочаровывать. Аказа осторожничал. Не совался в Удзиямада, держался подальше от поместья Ренгоку. И с наступлением каждого нового дня всё ждал, что вот сегодня-то, сегодня терпение Кибуцуджи Мудзана лопнет. Верховный демон устанет наблюдать за его бесцельными метаниями и решит вмешаться вновь.***
Бестолковый отряд из пятерых истребителей пусть никаких плодов и не принёс, но он словно разогнал над Аказой густые чёрные облака невезения. В течение следующих недель ему время от времени попадались другие мечники: когда самоуверенные одиночки, когда патрульные в паре. Никто из них встречу с Аказой, конечно, не пережил, убедительного и точного удара не нанёс, да и все они были, как на подбор, упёртыми баранами, за исключением последнего. В обмен на свою жизнь юноша был готов с потрохами сдать лагерь товарищей. Тем не менее сам факт участившихся встреч намекал на то, что Аказа наконец вошёл в нужные воды. Теперь плыви себе вперёд да сети за борт бросай — кто-нибудь точно попадётся. Юного мечника он, к слову, всё-таки убил. Кандзи Третьей Высшей, пускай и за выцветшими крестообразными шрамами, навели на того достаточно ужаса. Паренёк не дождался согласия, выпустил катану из рук, рухнул на колени и на одном дыхании выпалил всё: где, сколько и на что способны. Жалкое зрелище. Аказа лишь надеялся, что его товарищи не окажутся такими же трусами. А если окажутся… Что ж, в какой-то момент дорожку из трупов истребителей, которую он оставлял за собой, станет попросту невозможно игнорировать, и тогда какой-нибудь Столп сам его выследит. Вообще-то вместо горы мёртвых истребителей могла быть деревня, затопленная в крови. Проще, быстрее и куда действеннее. На такой сигнал Корпус бы незамедлительно откликнулся, а Аказе не пришлось бы мучиться эти два месяца. Увы, всё упиралось в то же самое, что не подпускало его к Удзиямада. То, от чего он безуспешно пытался избавиться, выкорчевать из своей головы, небрежно отмахнуться как от назойливой мухи. Но что раз за разом сковывало его по рукам и ногам, парализуя, удерживая. Жестокость по отношению к истребителям оправдывать не было никакой нужды. Она была естественна и логична. Если демон сталкивается с мечником — один из них неизбежно погибает или в лучшем случае получает серьёзные ранения. Резня же мирного населения опустила бы Аказу на один уровень с каким-нибудь безмозглым демоном или обезумевшим отродьем вроде того, который устроил ловушку для поезда в зимней глуши. Такой подход Кёджуро ему точно не простит. «И это, это тоже не должно тебя никак волновать», — в который раз напоминало сознание. Аказа с достоинством поддакивал… и продолжал гнуть свою линию, как ни в чём не бывало. Ночной воздух щекотным холодком лип к коже рук, омытых стынущей кровью бесхребетного мечника, чьё тело — теперь такое же бесхребетное — осталось лежать в высокой траве у ручья. Мягкий мох заглушал шаги движущегося между деревьев демона, а потрескивающий костёр, оранжевым светлячком разгоняющий вдалеке густую мглу леса, наверняка бы притушил любой неосторожный шорох. Подобраться ближе, чтобы это проверить, Аказе не удалось. Светлячок костра всё ещё мог уместиться у него на ладони, когда Третья Высшая резко остановился и прислушался. Там, за мерным посапыванием одних и тихими переговорами других, он уловил знакомое. Знакомый голос — лишённый лающей заносчивости, но всё такой же мрачно-колючий. Знакомый запах — разреженный воздух вперемешку с металлическим привкусом крови. Знакомая аура — приглушённая, насильно подавленная, но такую невозможно спутать ни с какой иной. Рядовые истребители (два цучиноэ, один цучиното и один каноэ, как сообщил предавший их покойник) могли не почуять неладное — и, судя по тому, какая мирная атмосфера окутывала лагерь, не почуяли, — однако Третью Высшую таким дешёвым трюком было не обмануть. Когда требовалось смешаться с толпой и взаимодействовать с людьми, он поступал так же. Застигнутый врасплох, Аказа замешкался, но, пока он взвешивал ситуацию, решая, как поступить, его присутствие тоже раскрыли. Унюхали, уловили среди последождевой сырости сонного леса. — Какого чёрта ты тут забыл? — прорычал вынырнувший из тьмы Кайгаку. Поняв, что мальчишка покинул лагерь и устремился прямиком к нему, Аказа не стал отступать или прятаться. У него появилась идея. Решение его самой главной на данный момент проблемы стояло перед его носом. Взъерошенное, обозлённое, ощетинившееся решение. Кайгаку и в своей человеческой маскировке оставался похожим на дикого волчонка, готового вцепиться тебе в глотку за любой косой взгляд или резкое движение. Его ладонь покоилась на рукояти катаны, пальцы крепко стискивали оплётку. Аказе оставалось только спровоцировать. Заставить молодого демона занести оружие — клинок ничирин — и сорваться в бой. Бой, который этот слишком везучий недомерок обязательно проиграет, даже если теперь в его глазах, скрытых камуфлирующими метаморфозами, был вычерчен отнятый у Аказы ранг. Ранг — ничто, просто символ, просто знак. Этими словами Аказа пытался укротить бурю, разъярённым вихрем поднимающуюся в его душе при каждом случайном взгляде в собственное отражение. Получалось всегда криво — как шрамы в его глазах. Однако сейчас в этих словах было куда больше смысла, потому что они не служили утешением. Они рубили правду. Ранг Кайгаку — ничто. Просто символ, просто знак, за которым стоит не более, чем случайное стечение обстоятельств. — Это скорее у тебя надо спросить, — Аказа, напротив, принял максимально расслабленную позу. Если не обмануть, то хотя бы взбесить. — Коротаешь ночь в компании немощных детей? Занятие, достойное ранга Третьей Высшей, ничего не скажешь. Кайгаку шумно выдохнул, раздувая крылья носа. Сжимающая катану рука чуть дёрнулась вверх, выдвигая клинок на несколько сантиметров, но не больше. Поразительное самообладание. И крайне несвоевременное, потому что делать первый шаг и самолично развязывать драку Аказа не планировал. Он не был дураком и понимал, что Кайгаку не от скуки у истребительского костра пригрелся. Подтверждение его догадке прозвучало сразу же: — Я выполняю поручение господина. Хочешь поставить его важность под сомнение? Аказа хотел избавиться от всевидящего ока в своей глазнице. Уже за один этот выверт ему придётся несладко. Ухудшать своё и без того шаткое положение вмешательством в побочные планы господина Мудзана он не стремился. А вот если Кайгаку сам на него накинется, тогда другое дело. Они помашутся немного, Аказа добьётся своего и даже не станет убивать мальчишку. Оставит его Мудзану, которому непременно захочется сорвать на ком-то гнев. — Да мне вообще по боку. Уловил знакомую ауру — стало интересно, — лениво протянул он, кривя губы в издевательской ухмылке и перекатываясь с пяток на носки, затем обратно. — Хотя, если честно, я бы ничему не удивился. Учитывая, как у тебя обычно происходит повышение ранга, то что Шестая, что Пятая, что Третья — без разницы. Губы черноволосого демона сложились в тонкую линию, а сам он на мгновение отвёл взгляд. Не пристыженно, не гневно… В Кайгаку сквозила досада. И Аказу озарило. — Оу, так ты всё ещё Пятый? — он сумел удержать насмешливые нотки в своём голосе, однако внутри всё застыло в звенящем напряжении. — Получается, я и в изгнании остаюсь сильнее тебя… Впрочем, не думаю, что в твоём случае обновление, — он коснулся указательным пальцем краешка глаза, — что-то сильно изменило бы. Кайгаку перекосило. Но он сдержался. Явно из последних сил. — Вяканье позорной шавки, — процедил он сквозь плотно сжатые зубы, а затем приосанился, чтобы казаться выше, статнее, и с презрением хмыкнул. — Ты теперь никто. И руки о тебя марать мне нет никакого интереса. Врал. Аказа видел это по льющемуся через край бешенству, которое не успевало на него попасть только потому, что сразу же испарялось в пульсирующей жаровне по имени Кайгаку. Помнил по остервенению, с каким Пятая Высшая бросался на него во время их битвы в Крепости. Знал, что, как ни крути, остаётся камнем преткновения, преградой на пути к более влиятельной позиции в иерархии. Пока жив тот, с кем Кайгаку однажды сразился и не сумел одержать победу, он не сможет спокойно жить. Это будет всегда преследовать его и терзать, как единственная неудача, единственное незавершённое дело. В какое бы значение ни сложились кандзи в его глазах. А в них по-прежнему значилось «Пять». — Так что проваливай и не мешайся под ногами, — заключил Кайгаку, подчёркнуто разворачиваясь и давая понять, что разговор окончен. По-прежнему «Пять». Несмотря на то, что Мудзан — после того, как его подвели сразу и Вторая, и Третья Высшие Луны, — мог поставить наивного Кайгаку на освободившееся место. Этим он бы влёгкую отшлифовал его преданность. Мысли не поспевали за языком, на котором скопилось слишком много яда. Яд шпарил, заставляя язык шевелиться и лепить звуки, складывающиеся в слова: — Только и можешь, что прикрываться поручениями. Знаешь ведь, что проиграешь. Слова, о которых Аказа вскоре мог очень сильно пожалеть. Потому что по-прежнему «Пять». И потому что, кажется, господин Мудзан действительно держал для Аказы место. Ожидал его возвращения. Давал ему шанс. Этого самого шанса Аказа мог сейчас собственноручно себя лишить, ввязавшись в ненужный мордобой, в ходе которого внедрение Кайгаку в истребительский стан точно провалится. Пятая Высшая всё ещё сохранял маску обычного человека, но распирало его так, что если лагерные и продолжали пока что оставаться в неведении, то в любой момент могли заподозрить неладное. Земля под ногами дрогнула, а воздух вмиг наэлектризовался, когда Кайгаку резко крутанулся назад. Звук выскользнувшего из ножен лезвия знакомо лизнул слух. Вспышка ауры, слетевшая маскировка и бесовской бирюзовый блеск в чёрных склерах. Никакие слова не были способны обратить время вспять или угомонить взвинченного демона. Вариант оставался только один — принять этот бой, победить и… Левый глаз пронзило, словно острыми иглами. И произошло это быстрее, чем Аказа успел распустить под собой компас. Боль настигла не извне, она родилась внутри, в самом центре глазного яблока. За доли мгновений разнеслась в разные стороны, с зубодробительным хрустом пробивая всё на своём пути: костяную перегородку носа, виски, стенки черепа. А затем — будто кто-то вцепился прямо ему в глаз и грубо дёрнул прочь, утаскивая с пути несущегося на него противника. Окружающий мир помутнел багрянцем, но Аказа всё равно сумел рассмотреть, как споткнувшегося о нечто невидимое Кайгаку дёрнуло вниз; как он комично взмахнул катаной под неестественным углом в попытке удержать равновесие; как свободной рукой он вцепился в чёрные паучьи лапы, обхватившие его лицо. Лапы эти вырастали прямо из его головы, выломав виски, пробив скулы, выпотрошив правую глазницу. И не было никакой нужды тянуться к собственному лицу, чтобы удостовериться, что с Аказой творилось то же самое. Кайгаку дышал тяжело и сердито, но удивлённым он не выглядел. Лишь когда распрямился и пересёкся с Аказой взглядом, то замер на короткий миг, осознавая то, что последний уже успел осознать. Он был не единственным, за кем велось постоянное наблюдение. Аказа был не единственным, за кем следили. Не говоря ни слова, Аказа сделал шаг назад, а затем развернулся и поспешил прочь. Подальше от Кайгаку, к которому уже, судя по донёсшимся издали крикам, спешили растревоженные «товарищи». — Эй, Кайо-кун! Кайо-кун, что стряслось, ты цел?! Здесь поблизости демон! — Да, — услышал Аказа бурчание Кайгаку, который всё ещё тяжело дышал, но аура его стремительно гасла, возвращаясь к прежнему, скрытному состоянию. — Я его уже убил. Слабый был говнюк. Пришлось давить в себе злобное рычание, как и собственную ауру, которую особенно чуткие истребители, особенно сейчас, когда их внимание было на пределе, могли уловить. А как хотелось обратно — вернуться и распотрошить там всех, включая маленького брехливого засранца. Но пришлось проглотить. Накиме не могла читать мысли, слышать и озвучивать приказы с помощью установленной между ними связи, но её действия были красноречивее любых слов — происходящее недопустимо. И у Аказы не осталось иного выбора, кроме как отступить. Не потому, что он действительно испугался потерять данный господином шанс восстановить свой прежний статус. А потому, что убедился в том, что его прежние догадки были верны. Никакого шанса не существовало. Кибуцуджи Мудзан не держал для него место. Не ждал, что Аказа встряхнётся, приведёт себя в чувства и станет тем, кем был прежде. Ждал он только того, что Аказа из кожи вон вылезет, но достанет для него лилию ради обещанного — восстановления, силы и Столпа; и что Кайгаку, в свою очередь, тоже из кожи вон вылезет, чтобы получить заветное место Третьей Высшей, а может даже Второй, если Доума не пережил Собрание. Все эти места. Они могут вообще больше никому не достаться, и причиной тому были всего два слова. Безразличие и недоверие. Когда верховный демон получит своё, отпадёт всякая необходимость в тех, кто ему был безразличен и кому он не доверял. А безразличны ему были все, равно как и не доверял он никому. Аказе бы стоило раньше об этом задуматься, потому что это внезапное открытие вдруг показалось таким очевидным, буквально лежащим на самой поверхности. Но раньше у Аказы не было никаких причин об этом задумываться. Потому что раньше у Аказы не было ничего. Чужой жизни, чужих желаний, чужой судьбы. Всего того, что сейчас он так отчаянно страшился потерять.