Грохочет гром
Советы стоял рядом с Ульяновым и обсуждал постройку, кажется не чувствуя моего взгляда. Я наблюдал как мой младший даже не шелохнулся от раздавшегося ворчания неба. А ведь в детстве он так боялся грозы… Я с нежной улыбкой прикрыл глаза, вспоминая те вечера, когда тятя* давал мне документы для проверки моей компетентности…Сверкает молния в ночи
Поздний вечер. Он не оживлён прохожими на улицах, но и не тих как бывает очень редко. Свинцовые тучи быстро надвигались, грозясь спуститься с небосвода. Вдали слышалось рычание грома. Я посмотрел через окно на эту погоду, вернул взгляд на стол, где всё ещё лежали документы, и тяжело вздохнул. Да, жизнь моего народа можно сделать лучше, я даже знаю как это осуществить, но… Здесь нужны довольно крупные реформы и согласие тяти* вместе с императором. Но от чего-то они мои изменения рассматривать не хотят… Я уже втихую принимаю участие в забастовках. Вместе с народом и выхожу на площадь с иконами и крестами в руках. Но это рассматривают как… «Акт агрессии». Не знаю как долго ещё тятька* будет не обращать внимание на мои действия… Внезапно маленький тёплый комочек прижался ко мне с боку. Мальчик лет десяти прижался к шестнадцатилетнему республике. Маленькое тельце мелко дрожало, а при вспышках молний, и последующем грохоте, и вовсе замирал от страха, сжимаясь в комочек. Я отложил письменные принадлежности и переложил тёплую руку на холодную спину брата, медленно погладив спинку. Совсем недавно я стал видеть его намного чаще — раньше только по особым праздникам. Раньше у меня и времени меньше было. А с недавних пор… Брат переехал во дворец на особое обучение. Я тихо, как позволял мой громкий голос, спросил: — Братко*, что же ты тут делаешь? Тихим, но высоким голоском он мне ответил: — Я… Я… Боюсь… Я по-доброму улыбнулся, сощурившись насмешливо: — А чего же бояться, малюта*? Неужели грома, трусишка? — Да, я боюсь грома… — Насупился зеленоглазый, но сжимать мою одежду не перестал. Вдруг гром раздался совсем рядом и спустя мгновение на меня полностью взобрался маленький царевич, будто коала на ветке, обхватив торс руками и ногами. По крайней мере что-то такое мне рассказывал один из сыновей Британской Империи… В весенних глазах читался первородный страх. Чистые и невинные глаза, что так и кричали мольбы о защите. Делать нечего. Еле отцепив от себя младшего, я направился в спальню. Младший крался следом, будто его шаги могли потревожить сон могучих туч и разбудить молнии. Добравшись до спальни, приказал слуге зашторить окна и принести чай. Выполнив наказ, я отослал его, сам поджигая свечи в тёмной почивальне. Так как я был в домашней одежде, я только снял обувь и нырнул под балдахин, утягивая за собой и младшего. Завернув его в пуховое одеяло, прислонив голову к своей груди, стал тихо напевать мелодию…А на холме стоит безумец и кричит:
— Да здравствует революция! Этот парад происходит уже после смерти отца. Я тоже там был. Видел. Смотрел на хладный труп отца. Смотрел и на горящие стены. Смотрел из-за деревьев на тлеющие угли. Видел и брата. Я стоял в серой шинели, даже не пряча лицо под серой шапкой-ушанкой. Я в открытую наблюдал как брат с гордостью стоял рядом с Владиком*. Его старший брат ведь был в моей группе противостояния… А оставшись без меня… В общем Сашку* как и других казнили… Вот и всё что осталось от меня. Лишь воспоминания. Я улыбнулся, в то время как остальные товарищи подкинули свои головные уборы в воздух. Время будто остановилось. Бывшие зелёные глаза встретились с моими. Теперь они такие же как у меня. Взгляд коммуниста дрогнул, а я лишь шире улыбнулся младшему, снял ушанку, прижал к груди, поклонился и развернулся чтобы выйти из толпы обнимающихся товарищей-революционеров. Отовсюду были слышны радостные оглушающие крики, даже меня пару раз обняли плачущие мужики, а я и не сопротивлялся, хлопая по спине в ответ. Наконец выйдя в коридор я мог свободно выдохнуть. Быстрым шагом я ушёл в соседний коридор. Спустя мгновение дверь зала, из которого я только вышел, стукнулась о стену. Из зала вышла новая держава. Как же быстро младшие растут… Золотые глаза младшего коммуниста в беспорядке оглядывали коридор. Но меня уже не было ни в зале, ни в коридоре, ни в здании. Я давно уже шёл по улицам, где праздновали и «красные» и «белые». Всё-таки один народ — все братья…«Сейчас поймаю тебя в сумку, И сверкать ты будешь в ней Мне так хочется, чтоб стала ты моей!».
Я наблюдал издалека за СССР. Теперь это его новое имя. Ах, как же быстро растут младшие братья. А ведь сейчас 1946 год. Я принимал участие в войне партизаном. Даже был в Берлине. В любом случае — война позади, Советы восстанавливает страну и весь в работе. Даже сынишку завёл и назвал… Моим именем… Жаль жена умерла при родах — красавица была. Видел её, издалека за свадьбой наблюдал. Думаю это последний раз когда я смотрю на своего младшенького. Я собираюсь уйти в Сибирскую тайгу, чтобы спокойно провести оставшееся мне время и растворившись в природе. С товарищем Иосифом братец будет в порядке. Полюбовавшись на коммуниста ещё с минуту, я с облегчением вздохнул и прикрыл глаза. Всё у него будет хорошо — а дальше ещё лучше. Я верю в это. В последний раз кинул взгляд на алую державу и отвернулся. Отходя от толпы, меня вдруг кто-то схватил за локоть. Я повернул голову и встретился с испуганным, будто одержимым, взглядом золотых глаз бывшего царевича: — Прошу прощения, товарищ, мы случаем не знакомы? Будто от сердца отлегнула тяжесть. Я с весельем хмыкнул, ухмыльнулся краешком губ, прикрыл глаза. Сделав глубокий вдох, сказал: — Неужели старшего брата не признал, малюта*?