***
Ей удается прятаться от Силко еще два дня. Два бесконечных дня, за которые она умудряется накрутить себя так, что Майло, Клаггор и Вайолет даже не исчезают, беспрестанно следуя за ней и раскрашивая мир в удушливо-кислотные, под стать их язвительным репликам, цвета. И даже не попросишь прогнать их. Джинкс могла бы — взять да прийти к Силко ночью, со своей подушкой под мышкой, скользнуть к нему в кровать, пока он спит, но... Что, если ей захочется повторить все, поцеловать его снова? Что, если он проснется? По загривку бежит холодный пот и она ежится. Мастерская — копание в чертежах и схемах — уже не помогает, поэтому приходится прибегнуть к другому методу. Джинкс спускается на первый этаж Последней Капли, стягивает у зазевавшегося пьянчуги его почти полный стакан и опрокидывает в себя полностью. Алкоголь скользит по горлу огненной волной, а затем добирается до внутренностей и удивительным образом гасит ноющую боль. — Раскидывайте еще и на меня, — она зависает у стола с любителями перекинуться в покер и, несмотря на их боязливые взгляды, оседлывает один из свободных стульев. — Чего? Страшно? Может, им и в самом деле страшно — и сложно понять, это из-за приказа Силко или потому что они считают ее наглухо чокнутой — но Джинкс плевать. Она строит дурацкую рожицу и показывает язык одному из мужчин. Они из наемников, верных Силко, а значит и ей, так что выгнать из-за стола не посмеют. — И на что играете? — Джинкс следит за тем, как разлетаются по столу лакированные карты, в мелкие стопки, и берет свою. — Надеюсь, на что-то стоящее? Потому что я вас сегодня уделаю. Кто-то издает сомневающееся хмыканье, и она, не отрываясь от своей раздачи, показывает средний палец в ту сторону. — А что у тебя есть? Нельзя играть, если не поставишь что-то. Джинкс вытаскивает из поясной сумки маленький фиал с Мерцанием — вообще-то он ей еще понадобится, для новых бомб, так что проиграть не вариант, а затем смотрит поверх карт на того, кто осмелился заговорить с нею. Здоровяк, жилистый, лицо в шрамах, явно полученных в драках, хоть и не такое изуродованное, как у Силко, но все же это... — А еще я тебя поцелую, если выиграю, — алкоголь туманит разум, заставляя вести себя странно, сумбурно. Да, это будет похоже, особенно если закрыть глаза, представляя на его месте другого. Нет. Нет, уходи отсюда. Паудер, пожалуйста... — в общий гул бара вливается призрачный тревожный шепот не-сестры. — Дерьмо, вот это ставка, — одобрительно хмыкает здоровяк и разглядывает ее уже по-другому. Словно оценивает. И его, кажется, не пугают выразительные взгляды остальных. — Принимаю. Она следит за тобой. Уходи, — снова вмешивается голос, мешая считать карты. Она? Краем глаза Джинкс замечает здоровенную тень, что поднимается из-за одного из соседних столиков — неоновые блики скользят по металлу руки — и исчезает в толпе. Но мозги изрядно прижгло алкоголем, и думать обо всем сразу она не может. Плевать, к черту Севику, ей нужно выиграть! Паудер... Паудер! — Заткнись, — огрызается она в пустоту, отчего на нее косятся. — У меня все под контролем. Карты — не сказать, чтобы хорошие, но... она доберет на следующей раздаче, нужно только сконцентрироваться. Ей, правда, нужен этот поцелуй, любой, лишь бы он был ответным. — И чем это вы развлекаетесь, — на третьем кругу, когда все завсегдатаи Последней Капли уже столпились у их стола и внимательно следят за игрой, ее слух словно ножом режут знакомые обволакивающие вкрадчивые нотки. Силко. Его запах, достаточно сильный, чтобы прорваться сквозь завесу алкогольно-сигаретной дымки — терпкость дерева, кислинка лимонов и сигары, конечно. А потом на плечо ложится его ладонь, принимаясь будто невзначай играться с синей косой. Джинкс застывает, даже не дыша — по коже мурашки, такие сильные, что это видно невооруженным взглядом, а мысли о стратегиях и тактиках все пропали. — Играем, босс. Твоя девчонка неплоха. — Да, я знаю, — Силко стоит все так же близко, на мгновение Джинкс приходит в голову заманчивая мысль — закрыть глаза, наплевав на карты, и откинуть голову назад, представляя, как его пальцы проходятся по ее обнаженному горлу. На глазах у всех. Она вздыхает сквозь зубы, шипя, и ежится, сбрасывая его руку. Не думай об этом, хватит, хватит, все равно этого не будет никогда! — Не возражаете, если и я присоединюсь? — внезапно предлагает Силко, и тут уже все пялятся на него. Он... не играет в покер со своими наемниками. Никогда. — Ставка? — он расстегивает запонки, передавая их Севике, закатывает рукава рубашки и усаживается за стол, как будто его пригласили, напротив Джинкс. Кто-то из зевак все же не удерживается и докладывает насчет ставки Джинкс — она кое-как поднимает глаза, стараясь держаться спокойно, хотя щеки заливает жаром, и даже карты липнут к вспотевшим пальцам. Силко смотрит на нее — здоровый глаз прищурен, тонкие губы поджаты, превратившись в тонкую линию, — он злится, хотя по голосу и не скажешь. — Что ж, начнем, пожалуй? Паудер, хватит. Хватит, слышишь? Уходи! — надрывается призрачная Вайолет слева. — Это не ты. — Заткнись! — снова огрызается на нее Джинкс. — Это я, и сегодня я выиграю, поняла? Она отрешается ото всех звуков, запахов, сосредотачиваясь на картах. Не поднимая взгляда, она считает комбинации, сбрасывает Отшельника, берет Башню, прибавляя к тройце, возглавляемой костлявой Смертью, что смотрит на нее с лакированного картона. Узкий череп, острые акульи зубы, оскалившиеся в сардонической ухмылке и пугающе навыкате глаз с полыхающим зрачком. Кто-то расстроенно бросает карты и встает, люди шумят, наваливаясь, чтобы посмотреть, на плечо летят капли пива. Джинкс выкладывает их все — Смерть, Башня и Любовники — голова гудит, и к горлу подкатил комок. Еще немного — и вывернет наизнанку. Она выиграла. Правда, выиграла. Только... Тот здоровяк, со шрамом, уже стоит, извиняюще разводя руками: — В другой раз, милашка. Не подфартило. Она непонимающе смаргивает, осознавая — она выиграла. У Силко. Тот кривит рот, обезображенная половина лица натягивается, превращаясь в напряженную маску, и мягко барабанит кончиками пальцев по столу: — Что ж, Джинкс... Думаю, нам нужно поговорить. Сейчас, в моем офисе.***
Она плетется за ним, все еще оглушенная, растерянная — часть ее хочет удрать, рвануть обратно, в толпу, а оттуда куда-нибудь к коллекторам, где никто не найдет, другая отчего-то требует врезать. Врезать Силко — потому что он не имел права вмешиваться в ее игру, не имел права встревать между ней и этим идиотским поцелуем, который все равно был бы фальшивым, но хотя бы был. А теперь у нее нет ничего. Джинкс загоняет ногти в мякоть ладоней, пока боль не приводит ее в чувство. Дверь в офис приглашающе открывается — Силко все это время стоит, придерживая ее — и Джинкс приходится протиснуться мимо него. Слишком близко. А затем захлопывается, с отчетливым стуком. Таким громким, что, наверное, даже внизу было слышно. — Ну что ж, — Силко вздыхает и идет к своему креслу, тяжело опускается в него, откидывается назад. — Ты выиграла, поздравляю. Это была чистая победа. Что, впрочем... — он вертит в пальцах сигару, отщелкивает кончик и подкуривает, затягиваясь, — не означает, что я не смог бы смухлевать. Силко выдыхает, и его лицо прячется в клубах тяжелого, смолистого дыма, мешая прочесть выражение его лица. — Ты... — Джинкс подбирается, стискивает пальцы в кулаки. К чему вообще этот разговор. Он что, ей собрался читать нотации? Сейчас? — Но, полагаю, эта победа была важна для тебя. Так сколько там было поцелуев? Сколько я тебе задолжал. Она давится вздохом, смаргивает один раз, другой. Нет-нет-нет, это ей кажется, она перепила, или надышалась дымом. — Джинкс... Иди сюда, — Силко откладывает сигару в пепельницу, указательным и большим пальцем трет переносицу, а затем манит ее к себе. Она идет — потому что, ну а что еще остается — тяжело передвигая ноги, останавливается рядом с креслом и старается смотреть ему в глаза, только в глаза, а не на рот. — Так сколько? — Шесть, — выпаливает Джинкс прежде, чем до нее доходит, что она сказала. Шесть? Откуда шесть, зачем, что она вообще творит?! — Прекрасно, — почему-то ни капли не удивляется Силко. — Прекрасное число. Сядь, — он отъезжает вместе с креслом и хлопает себя по колену. А, когда она не в силах пошевелиться, берет Джинкс за руку и тянет на себя, заставляя боком хлопнуться ему на колени и развернуться навстречу его взгляду. Его шероховатые пальцы нежно проходятся по ее запястью, поглаживая проступившую под кожей голубоватую жилку. — Первый, — Силко целует ее во внутреннюю сторону запястья — губы задерживаются на коже, горячие, сухие. Джинкс дрожит — по коже снова табун мурашек, ноздри щекочет, опьяняя, запах. Ведет так, что сейчас в обморок хлопнется. — Второй, — остается на сгибе ее локтя, жжется огнем, бьется вместе с кровью, что несется по жилам, когда язык прижимается к вене, будто пробуя ее биение на вкус. — Третий, — Силко наклоняется все ближе, и его губы смыкаются на ее обнаженном плече, зубы слабо оцарапывают кожу, оставляя только предвосхищение укуса. Из его идеальной прически выпадает прядка, щекоча Джинкс, и ей хочется коснуться ее. Убирая обратно, дотронуться до лба, исчерченного старыми белыми шрамами, прижаться ладонью к щеке, даря ласку. — Видишь, половина уже есть, — он отстраняется — на ее плече, на коже остается влажный след. Он улыбается, голос все такой же мягкий, обволакивающий, но с ноткой хрипотцы. — Четвертый, — Силко обхватывает ее за затылок, пальцы зарываются в волосы, вынуждая наклониться вперед, и следующий, легкий словно касание крыльев бабочки, поцелуй горит огнем на лбу, между сдвинувшихся в мучительной гримаске бровей. Это так хорошо, что больно. Джинкс вздыхает, жадно втягивая воздух, смешавшийся с сигарной дымкой, ерзает на его коленях, чтобы придвинуться ближе, еще ближе. Хочется перекинуть ногу через его бедро, оседлать, но это разрушит всю гармонию. — Пятый, — шутливый, дурачащийся, приходится в кончик носа. Силко чмокает ее так, словно она та маленькая девочка, боявшаяся спать одна и даже во сне цеплявшаяся за него как обезьянка. Следующий последний. Это всё — она и так получила куда больше, чем хотела, чем могла хотеть, чем вообще представляла, но... как бы хотелось, чтобы время — Бдыщь! — и остановилось. И все это никогда не заканчивалось. — В следующий раз... В любой раз, — исправляется Силко. — Приходи ко мне, и я с радостью сделаю все, что смогу для тебя. Что угодно. Не заставляй меня расстраиваться, потому что расстроена ты, — он гладит Джинкс по щеке и заправляет синюю прядку за ухо. — Так, на чем мы остановились? Ах да, шестой. Он немного отстраняется, разглядывая Джинкс так, словно действительно выбирает, куда бы поцеловать. В веки. В щеку. Но она знает, каким будет правильный вариант. Для этого не надо слушать голоса, или мучительно разгадывать чужие мысли. Это так же, как той ночью — Бдыщь! — и все стало ясным, кусочки паззла взяли да сложились сами по себе, поэтому она закрывает глаза и ждет. Его губы — сухие и шершавые, от вечных сигар, горячие — прижимаются к ее рту, сперва просто будто клеймя, а затем надавливают настойчивее, пробуя. Смешивая дыхания и горькую после сигар слюну. Но все же давая ей привыкнуть, освоиться, захотеть того же — в какой-то момент Джинкс перехватывает контроль, впивается в его рот, терзая верхнюю губу — под языком тонкая нитка старого шрама — зубами. Она обрушивается со всей неопытностью, тоской, болью и рвением, тонет словно в омуте — когда она иногда приоткрывает глаза, видит, что он зажмурил тот, что здоровый, а второй горит янтарным кольцом, словно маяк в темноте, призывая к себе. Но этого мало — хочется стать еще ближе, забраться Силко под кожу, почувствовать биение его сердца под ладонью... Громкий тяжелый стук в дверь заставляет ее замереть. Джинкс вздыхает, пытаясь осознать себя — все тело налилось тягучей сладостью, отдающейся до самых кончиков пальцев, сердце сбилось, губы горят огнем — и испуганно смотрит на Силко. — Босс? — Севика умеет портить момент. — К вам поставщик, говорит, что это важно... Мне впустить его? — хорошо еще, что стоит с другой стороны двери. Силко выглядит не лучше Джинкс — растрепавшиеся прядки волос, расширенный зрачок, искусанные ею губы, и даже запах его изменился. Он хрипло вздыхает, его ладони все так же крепко прижимают ее к себе. — Дай мне минуту, пожалуйста, пусть ему пока нальют выпить внизу, — он морщится, словно все это доставляет ему мучение, и ухватывает Джинкс за подбородок, поглаживая, удерживая взгляд. — Полагаю, меня несколько занесло. Ты в порядке...? — он медлит, словно ему не хватает еще одного слова — дитя — но в этот раз его нет. — Джинкс? — он смотрит так, словно боится чего. Чего? Что это все было неправильно? Что он причинил ей вред? — М-м-м, — это все, на что она способна сейчас. И кивнуть. — Ты не возражаешь, если я отправлю тебя понаблюдать за всем наверх? — все так же аккуратно, словно дотрагивается до хрустального фиала с Мерцанием, Силко гладит ее по подбородку. — Признаться, ты меня сейчас слишком отвлекаешь. От дел, — он извиняющееся улыбается. Джинкс кивает снова, чувствуя себя расплавленной, лишенной костей, но при этом всем легкой словно перышко, она ерзает по его бедрам, пытаясь подняться, чтобы потом забраться на стол, и под задницей чувствует твердость его... оуу. Наверное, на ее лице все написано, потому что Силко прочищает горло, подсаживая Джинкс на стол, начинает поправлять волосы, шейный платок и вообще делать вид, что это все лишь недоразумение. — Джинкс, милая... Милая? Сердце заходится от какого-то безудержного счастья, клокочущего внутри, и она оборачивается, так и не успев запрыгнуть на балку. — Седьмой на удачу, — Силко тянется к ней, протягивает руку и сплетает пальцы, а затем целует в костяшки. — А теперь марш наверх. И ради бога, не сваливайся оттуда посреди разговора, не хватало, чтобы еще и у этого бедолаги случился сердечный приступ. Одного на сегодня достаточно. — Ладно, — Джинкс показушно закатывает глаза. Одного — это он про... себя что ли? Она поднимается на ноги, переступает по каким-то ужасно важным бесполезным бумажкам и в один прыжок оказывается наверху. Внизу Силко все еще пытается привести себя в порядок, вернуть себе приличествующий королю Зауна вид, поправляет ширинку, неловко хмыкая при этом, а Джинкс сидит, прижавшись губам к костяшкам правой руки, где минуту тому были его губы. Седьмой — значит, не последний. Седьмой — это только самое начало.