military

Обезображенный пулями труп Уджина Сонхва доставил в лагерь спустя полтора часа после приказа Минки и через два после общего возвращения. Ни одной эмоции на лице, стальной взгляд и недрогнувшая рука – в этом весь Пак, пока другие впали в ступор от вида окровавленного тела, что приземлилось на одну из коек Ёсана – военного медика, которого они так удачно прихватили с собой. Вообще-то Кан Ёсан когда-то давно был частью отряда Минки, однако на одной из операций получил ранение, которое стало для него роковым, буквально точкой на карьере военного. Едва узнав о травме, на него навесили бирку брака и отправили в запас, не давая возможности реабилитироваться. Благо сам Ёсан не растерялся и двинул в медицину, продолжая также участвовать в миссиях, хоть и на правах лагерного домоседа. — Что с Ли? — внимательно осмотрев бездыханное тело Кима, спрашивает Сон и проникновенно смотрит на доктора, что уже в течении двадцати минут пытался привести в чувства пострадавшего новичка. — Он в норме, но в сильном шоке, — монотонно отвечает Кан, шмыгая носом. — Дайте ему время. К утру, думаю, очухается. — Пак, отчёт, — слегка раздражённо бросает Минки в сторону поодаль стоящего снайпера. Со смертями новичков всегда столько мерзкой возни. — Нашёл в старом ангаре на периферии. Вокруг куча гильз разного калибра. По трупам на улице могу предположить, что они какое-то время бежали – возможно, пытались спрятаться, — Сонхва рапортует сухо и грубо, с частицей необоснованной злости в голосе, которая напрягает слух лидера и вынуждает сжать челюсть. — Чхве, почему вы вообще направились туда? Что вы видели? — переключается Сон. — Я услышал выстрелы и предложил Чонхо проверить, так как мы были близко, — начал было Сан, однако Чонхо прервал его и продолжил самостоятельно более скомкано: — Затем увидели Феликса, после – бегущую за ним толпу. Уджина мы не видели вообще. Отбились от вирусных и связались с тобой. — Принято, — устало заключает диалог лидер и трёт глаза. — Свободны. Идите отсюда. Минки жестом требует оставить его наедине с Ёсаном, принуждая весь отряд двинутся прочь из местного лазарета. Уже в дверях дома Сонхва начал открыто морщиться, отчётливо ощущая на себе запах мёртвой крови – всё же тело на его спине продолжало кровоточить до самой базы. — Иди в душ первым, тебе нужнее, — предлагает Юнхо, глядя на недовольное лицо Пака. — Прореветься точно никому не надо? Вы ж у нас нежные, — слишком едко даже для самого себя Пак обращается к младшим вполоборота. — Прекрати, — безопасник смиряет его осуждающим взглядом, хоть и говорит спокойно. Впрочем, Сонхва, будучи действительно злым от того, что именно ему досталась великолепная участь тащить мертвеца до ворот базы и пачкаться в его биологических жидкостях, лишь звучно фыркнул и ускорил шаг, скрываясь за дверью своей комнаты, что находилась ближе всех к общему входу в дом. — Не смейте даже винить его, — вдруг высказался Юнхо, чеканя походку далее по коридору. — Он всегда так реагирует на смерти? — излишне аккуратно интересуется Хонджун, обеспокоенным взглядом провожая дверь комнаты Пака. — Нет, Сонхва на них вообще не реагирует, — отчего-то Чон усмехается, напрягая своей эмоцией Сана, — просто его бесит пачкать руки или около того. Он же снайпер – кровь всегда далека от них. — А что теперь будет? Ну, из-за смерти Уджина, — Сан знает, что Юнхо – самый откровенный член отряда. Знает и то, что тот непременно расскажет правду, не увиливая от темы разговора как это делает, например, Чонхо. — С нами-то ничего, а вот Минки придётся повозиться с руководством. Хотя, мне кажется, они предполагали, что кто-то может погибнуть, — Чону сложно говорить о чьей-то гибели – это слишком заметно по его скованному виду и стиснутым зубам, излишне натянутому голосу. Исходя из этого, ни Сан, ни Хонджун не спрашивают более ничего – просто не хотят сыпать соль на свежие раны.

***

Ближе к ночи Чхве лежит в своей временной кровати и уже так прогнозируемо думает о Сонхва. О вчерашнем неаккуратном происшествии, о той ночи в баре; об его теле, о поцелуях на собственной шее; об его нечитаемых эмоциях, о супротивном характере. И с ужасом ловит себя на мысли, что хочет стать таким же: ледяным, безразличным ко всему, обозлённым и колючим. Потому что воспоминания о человеке, которого ты ещё утром видел улыбающимся и разговаривающим, а теперь понимаешь, что больше никогда не услышишь его голос, давят. Всё равно, что Сан был поверхностно знаком с Уджином – душит сама суть потери. Каково теперь его друзьям или родственникам? Хотя, если уж отправили его в армию, они должны были быть готовыми к подобному. Чхве не хочет думать о чужой смерти, но образ того тела, что принес Сонхва, словно вытатуирован на внутренней стороне век – страшно закрывать глаза и видеть это вновь. Этот образ порождает мысли, что, возможно, на месте Кима когда-то окажется и он сам. Или почти родной Хонджун, к которому он жутко привык за все те годы совместного обучения. Или вредный и желанный Сонхва, хотя лично его смерть Сану сложно представить – военная фигура Пака слишком идеализирована мозгом. Впрочем, как и фигуры остальных членов отряда. Он хочет просто-напросто забыться и уснуть, однако о каком сне может идти речь в такой ситуации? Решение пойти к Сонхва приходит само собой. Такое навязчивое, будто бы единственное верное, снова необдуманное и иррациональное оно поднимает его с кровати и ведёт до конца коридора, ко входу хорошо знакомой комнаты. Он распахивает дверь и почти что твёрдым шагом идёт к стоящему около кровати парню, что надевает футболку. — Ну, и какого хуя опять? — с нотками раздражения вопрошает Сонхва. Руки Сана сами тянутся и отбрасывают прочь мешающую вещь, которая так и не была надета, а после с силой толкают в грудь. Снайпер от неожиданности падает на кровать, упираясь ладонями в покрывало позади себя. Недоумение на его лице считывается так просто, что Чхве прыскает смехом – он впервые верно распознал чужую эмоцию. Как бы то ни было, Сан не зацикливается на этом и заваливает его ещё сильнее, заставляя полностью лечь, чтобы после так смело усесться на колени Пака. Он кладёт ладони на его грудь и утыкается взглядом в недавно откорректированную татуировку, глазами ровно следуя по ее контуру. — Что... — Пак не успевает договорить – Чхве шипит и обрывает его на полуслове, дабы сказать своё: — Почему ты такой беспристрастный? Как ты, блять, стал таким? Почему тебе так всё равно на мир вокруг тебя? — в агонии тараторит парень, мельком облизывая вмиг пересохшие губы. Снайпер теряется, на череду вопросов лишь хмурясь. Сан усмехается и трясет головой, опускает ту, дабы закрывать глаза чуть отросшей чёлкой: — Заткнись, просто заткнись и дай мне собраться с мыслями. Сонхва в целом мало что понимает из всей этой ситуации. Однако, главное намерение младшего всё-таки улавливает, благодаря чему расслабляется, опадая спиной на стену, и позволяет ему делать то, зачем он сюда пришёл – просто потому, что их желания идут в параллель друг с другом. — Ты явился не о моём характере поговорить, так? — скорее риторически спрашивает он. — Так, — совсем тихо, с придыханием подтверждает парень и наклоняется, пробно целуя чужую шею. Она кажется ему поначалу горькой, очевидно, из-за капли парфюма, а потом – бархатистой под языком, такой прелестно сладковатой, что оторваться подобно пытке. — Дверь хотя бы закрой, — Сонхва звучит ниже своего обычного тембра и почти что покорно приподнимает подбородок, дабы открыть Сану свою шею. Младший медлит с пару секунд, а потом всё-таки встает с его колен и вправду идёт закрывать дверь, по пути стягивая с себя мешающую толстовку, на чём старший с неприкрытым восхищением заостряет особое внимание. Замок характерно щелкает, намертво закрепляя деревянную преграду, и Чхве понимает, что дороги назад теперь уж точно нет. Да и чёрт с ним – Сан, разумеется, пришёл к Сонхва далеко не за этим, но такой поворот нравится ему куда больше. Быть может, на утро будет меньше напряжения, сексуального в том числе, а поддержку и утешения, о которых он грезил изначально, он организует себе сам. Сан разворачивается и развязывает свои спортивные тёмные штаны под изучающим взглядом снайпера, так явно засевшего в его голове. Его ничуть не смущает это исследование – только раззадоривает, хотя руки слегка подрагивают. Однако, это вовсе не мешает ему спокойно стянуть с себя предпоследний элемент одежды и сделать пару шагов вперёд, чтобы одним ловким движением снова оказаться на коленях Пака. — Хорошо, мне просто интересно насколько же далеко ты сможешь зайти в этот раз, — Сонхва хрипло мурчит подобно уличному коту, так же обезоруживающе улыбаясь. Сану кажется, что улыбка старшего выглядит несколько извращённой, желающей. — Я хотя бы что-то делаю, — фырчит Чхве, двигаясь тазом выше, быстро оказываясь на бёдрах снайпера, а глаза то и дело прыгают: от объёмной татуировки до проколотых стальными штангами ключиц и обратно. На самом-то деле вид лежащего перед тобой полуголого Сонхва, что позволяет делать с собой что угодно, возбуждает похлеще даже самого концентрированного афродизиака, и Сан так предсказуемо не может сдержаться – он очередной раз наклоняется к шее. Трогает её губами, скользит вниз: и всё равно, что лёгкие, будто перо, касания совсем быстро перерастают в мокрые цепочки поцелуев, сплетающиеся только одному парню ведомо как. Он хочет поиграться, поиздеваться над Паком, отчего двигается к правому проколу ключицы и берётся за серёжку зубами, немного оттягивая ту. Сан слышит шипение сверху, затем чувствует, как чужая ладонь ложится на его талию, и только после этого отпускает несчастное украшение, широко мазнув по нему языком. Металлический звук соприкосновения двух серёжек – с языка Чхве и груди Сонхва – эхом отдаётся в ушах обоих, и младший бесконтрольно повторяет такую несложную шалость. И ещё, заставляя штангу плавать под кожей. И последний раз. В какой-то момент в голову Сана забирается мысль о том, что всё это действительно отвлекает от ненужных дум. Страсть полностью затмевает все проблемы, сомнения и размышления, оставляя место лишь для мыслей о прекрасном теле и о том, что следует сделать в следующее мгновение. Сонхва, впрочем, устаёт ждать и бездействовать, отчего, запустив руку в крашеные пряди юноши, за волосы притягивает его к себе, чтобы поцеловать. С чувством и расстановкой, не размениваясь на долгие поверхностные поцелуи, так мокро и развязно, вынуждая напрочь забыть о дыхании. Сану нужно больше. Он уже давно скулит по члену Сонхва, поэтому, пока они переплетают языки в неком соперничестве за инициативу, тяжело выдыхая в губы друг друга, ладони Чхве тянутся к чужим штанам, расплетая застёжку и оттягивая резинку пояса. Однако, стоит Сонхва остаться полностью обнажённым, младший теряется и медлит, нарочно оттягивая ключевой момент. — Что не так? — выгибая бровь, задаёт вопрос Сонхва и проводит рукой по внутренней стороне бедра младшего. Сан ярко тушуется и не знает, как прилично выразить то, что сейчас в его голове, поэтому вместо ответа лишь кратко мычит, не поднимая глаз. — Смазка и гандоны? — Пак смеётся, другой же рукой поглаживая щёку своего внезапного любовника. Тот кивает, всё также не решаясь ответить вслух. — А без них боишься? — Блять, прости, конечно, но я хочу чувствовать свою задницу здоровой, так что будь добр, найди хотя бы подобие смазки, — Чхве отчего-то злится и сжимает челюсть, полностью выпрямляясь и скрещивая руки на груди. Сонхва честно старается не показывать своего умиления и удовольствия, что, в общем-то, выходит плохо, попутно выворачивается и запускает руку внутрь тумбы, что находилась за изголовьем односпальной кровати, пока Сан с упоением наблюдает за перекатывающимися мышцами на подтянутом теле – ему определенно нравится даже просто любоваться нагим снайпером. Старший выуживает тюбик крема из шкафчика, который передаёт в чужие ладони. Как оказалось, обычного пантенола, которым он, по-видимому, восстанавливает свою татуировку. — Извини, мы не дома, чтобы нашлось что-то получше, — он жмёт плечами и подкладывает одну руку под голову – чётко даёт понять, что и дальше делать ничего не собирается. Сан сначала с непониманием смотрит в глаза Сонхва, а затем, заметив вскинутые брови, начинает заливаться краской от осознания, чего именно от него хотят. Нет, в теории-то он знает как это – растягивать самого себя – однако до этой минуты ему приходилось подготавливать только девушек, которым, собственно, особая растяжка и не требовалась. Как бы то ни было, выбора у него нет. Как и, судя по всему, гордости, потому что он всё-таки покорно открывает трясущейся рукой крышку тюбика и выдавливает немного себе на пальцы. Поначалу пробует, размазывает вязкий крем по фалангам и только потом заносит руку за спину, приподнимаясь в коленях для удобства. И, едва коснувшись входа, прикрывает глаза, дабы не видеть садистского удовольствия на лице блядского снайпера, о плечо которого он оперся свободной рукой, выказывая свою тонкую дрожь. Подготовка не занимает особо много времени – как минимум, из-за того, что Чхве в принципе не понимает, когда стоит остановиться. Странно то, что Сонхва всё ещё молчит. Где же колкие шуточки или такое излюбленное им комментирование происходящего? Тем не менее, на самом деле Сан не хочет этого знать, а снайпер банально боится спугнуть своими аморальными словами, коих в голове скопилось прилично, уж слишком желанного мальчишку со своих бедёр. Он насаживается на Пака так медленно, что, вероятно, пройдет целая вечность до того, как он разрешит Сонхва оказаться полностью в нём. Старшему совершенно не нравится такой расклад, потому что сдерживаться уже слишком сложно даже с его выдержкой, отчего он, взяв младшего за задницу, одним движением толкается в податливое тело. И сам же стискивает челюсть от резкой боли, до синяков сжимая упругие ягодицы. Сану хочется закричать от того, насколько ему сейчас больно. Он не позволяет себе, потому как звукоизоляция здесь явно оставляет желать лучшего, а вместо крика лишь больно прикусывает нижнюю губу, очень скоро замечая во рту солоноватый привкус собственной крови, и болезненно мычит в попытках абстрагироваться от колющих ощущений. В порыве хоть какой-нибудь мести за такую резкую боль, Чхве почти что бессознательно царапает не до конца зажившую татуировку снайпера. Царапина обжигает сильным ожогом, моментально разливается по телу Сонхва. От неё мутит ещё сильнее, чем от жаркой узости младшего – голова кружится и глаза темнеют сильнее. Даже злость не заставляет себя ждать, отчего Пак внезапно меняет позу, подминая под себя Сана. Он выходит и вновь толкается, вдоволь благословляя юношу новой волной отнюдь не самых приятных ощущений. — Сученыш, зачем же так делать? — шипит он ему в шею и вздыхает, прежде чем поддаться ещё раз. Сонхва в общем-то не любит спокойный классический секс. Ему нравится грубость и доминирование, то самое приторное чувство власти над чужим телом, благодаря чему его рука очень скоро ложится на шею Чхве, сдавливая под челюстью и перекрывая доступ к кислороду, а губы исследуют плечи, грудь – всё, до чего достают. И метки в виде округлых укусов медленно, но верно расцветают по всему телу младшего. Впрочем, ему это тоже греховно нравится. Сан весь процесс усердно пытался сдерживать свои стоны, что так часто вырывались из груди, и превращал их в тихий скулёж. Лишь иногда он разрешал себе вскрикнуть от особо глубоких толчков, да и то тут же прикусывал язык, дабы наказать себя хоть как-то. Кульминационный момент настиг его первым – всё-таки руки Сонхва умеют куда больше полезных вещей, чем профессионально держать винтовку и мастерски из неё стрелять. Как бы то ни было, Пак тоже не заставит себя долго ожидать, так как сжавшийся изнутри Чхве попросту не давал позволения сдерживаться дольше. Сонхва этого явно мало. Без разницы, что он даёт Сану всего-то пару минут отдышаться, а затем ставит его в коленно-локтевую, дабы продолжить терзать чужое тело с новой порцией жирного крема. Всё равно, что вся спина Чхве со временем покрывается засосами, укусами и синяками – парню это всё нравится до звёзд в глазах, а стонать тише с каждой минутой становится всё сложнее, из-за чего Паку приходится заткнуть его рот рукой или уткнуть лицом в подушку. Правда иногда снайпер кусается слишком больно – это тоже безразлично, ведь Сан может сделать ему больно хотя бы просто сильно сжавшись. Лишь одно краткое «но» имеет место быть: — Хочешь кончить – давай сам, я устал, — прерывисто говорит Сонхва, когда и второй раз подходит к своему заключению. Он валится на узкую кровать боком, утыкаясь носом во влажное от пота плечо Сана и шумно дыша. Если Пак надеялся, что этим он сможет смутить Чхве после всего, что только что произошло – то Пак по-детски наивен, потому что младший без зазрения совести доводит себя до разрядки, а после поднимается с кровати и, подхватив с пола свою толстовку, усмехается, глядя на тяжело дышащего Сонхва. Его ноги дрожат, а движения размыты – снайпер видит это отчётливо, пока тот надевает одежду. И ждёт его под своим боком, однако Сан просто подмигивает ему с лёгкой улыбкой и молча выходит из комнаты. Не возвращается ни через пять минут, ни через десять, ни через полчаса. Чхве попросту оставляет Сонхва в гордом одиночестве, разбавив омерзительный день умопомрачительным сексом. Может, это и к лучшему, но почему тогда снайпер так ярко ощущает себя каким-то брошенным, почти что использованным. Будто его в буквальном смысле сняли и, удовлетворив потребности, выкинули обратно в жестокую реальность. Быть может, случись это вчера после полигона или тогда в баре, чувства обернулись бы иначе. Сегодня же для этого не было причины, что порождает иное восприятие их близости. Сонхва считает ситуацию полным бредом, теряя чистоту чтения мотивов этого ребёнка.