***
Минки слишком долго сверлит глазами телефон, подпирая лицо руками. Он всё ещё не знает, что и говорить, какой отчёт дать руководству – Феликс до сих пор не очнулся, а по серому трупу Уджина Ёсан не может понять ровным счётом ничего, уклончиво пожимая плечами. Тело лишь под завязку забито пулями и ничего более. Определить, какой именно выстрел смертельно поразил некогда блестящего бойца, тоже не представляется возможным. Как бы то ни было, время поджимает, а задание требует рапорта. Лидер берёт устройство в руки и бегло набирает нужный номер. — Да, Сон, — на том конце провода слышится наизусть заученный голос начальника. — Доброе утро, сэр, — Минки звучит натянуто, выпрямляя спину так, будто бы в действительности стоит перед своим личным дьяволом в военной форме. — По твоему голосу могу предположить, что новости не хорошего характера, — чеканит руководитель. Так спокойно и ровно, не выдавая ни единой эмоции. — Да. Уджин погиб, — рапортует Сон, стараясь говорить также монотонно. — На точках, что были отмечены горячими, гробовая тишина, однако мирную атаковали с огнестрельным. Ким и Ли пытались отступить. —Ли жив? — мужчина выдерживает паузу длинною в пару секунд, а затем задает весьма прогнозируемый вопрос. — В данный момент без сознания. Ранений нет, так что это банальный шок, — он вздыхает, взглядом устремляясь в маленькое окно своего импровизированного кабинета. — Его нашли младшие Чхве и отбили от заражённых. — Где был снайпер? — интонация внезапно меняется и начинает сквозить тонким недовольством. — Он проверял другие точ... — Минки затыкается так же быстро, как и начал говорить – руководитель вмиг повышает голос и прерывает отчёт лидера: — Если ваши точки были чистыми, почему он не проверял третью?! — Я отдал ему приказ только о двух точках, — Сон говорит правду. Знает, что она может больно аукнуться ему, но и Пака подставлять не хочет. — У Сонхва есть своя голова на плечах, и он прекрасно знает, что не обязан всецело подчиняться тебе, — мужчина тяжело выдыхает и успокаивается, возвращая своему голосу умиротворяющую равномерность. — Он не виноват, — сквозь сжатые зубы пытается доказать лидер подразделения. — За последний год у него слишком много оплошностей. Он работал лучше, когда был одиночкой, и сверху это давно заметили. В этот раз мне нечем прикрыть его, а смерть Уджина определённо ляжет на его плечи, — начальник говорит столь тяжелые слова так легко, словно Сонхва ничего для него не значит. Увы, Минки знает, что Пак является едва ли не сыном для мужчины, и если он не хочет закрывать глаза на очередную ошибку, значит сделать этого он и вправду не в силах. — Я не буду спорить, сэр, но моё слово вы слышали: Пак Сонхва не виновен, — Сон облизывает губы прежде чем повторить своё мнение на этот счёт. — Я пришлю к вам дополнительный отряд для помощи, а снайпера закроют, — в конце оповещает руководитель и первым кладёт трубку. Минки не знает, как реагировать. Как вообще воспринимать то, что он теряет второго члена отряда из-за одного задания? Будем честными: смерть Уджина ему безразлична, однако потеря Сонхва равносильна убийству брата. Они служат вместе лишь год. Такой очевидно маленький срок. Поначалу между ними было много ненависти, доходило до драк и скандалов на повышенных тонах, однако Минки бесконечно благодарен Сонхва за участие в жизни подразделения, потому что с его членством они весомо поднялись по репутационной лестнице и воспитали внутри коллектива более тёплые взаимоотношения, нежели рабочий контакт. В этот момент, когда глаза всё ещё фокусируются на экране мобильника, он ставит себе одно единственное правило – даже если они действительно потеряют его, другого снайпера в своих рядах он не потерпит ни по приказу, ни самовольно. Эдакий бунт протеста.***
Феликс приходит в себя только к вечеру следующего дня. Кашляет, севшим голосом у пустоты просит воды и, порываясь встать, обессилено падает на койку из-за острой головной боли. — Лежать, — строго командует Ёсан и медленно встаёт из-за стола за самодельной ширмой, дабы подойти к «больному». Комната небольшая, но Кан идёт настолько долго, что Ли кажется, будто он успеет скончаться от старости до прихода доктора. Ёсан учтиво наливает в прозрачный стакан фильтрованной воды и протягивает юноше, с неким презрением глядя на тощее тело, чего Феликс в силу своей слабости вовсе не замечает. — В порядке? — спрашивает военный врач и облокачивается о железную раму койки, скрещивая руки на груди и типично шмыгая носом. — Да, спасибо, — более или менее проявляющимся голосом отвечает Феликс, жадно отпив жидкости. — А теперь, родной мой, восстанови мне события вашей разведки, — Кан наклоняется и впивается пронзительно-маниакальным взглядом в глаза младшего. Он знает всё, потому что этой ночью вытащил каждую пулю из тела Уджина. Он безумен и, возможно, лишнюю капельку детален, отчего разложил их по калибру. Среди поржавевших разнородных гильз Кан нашёл одну, что блистала чистым качеством и гравировкой специального отряда. — Мы шли, — Феликсу очень сложно говорить – горло по-прежнему саднит, — по улице, пока Уджин не заметил человека, — ошалевшее сердце своим биением перебивает мысли– оно так боится лгать. — Мы тогда побежали в противоположную сторону, к точке Чонхо и Сана... Парень отчего-то закашливается и давится воздухом. Возможно, из-за своего весьма смутного состояния, в котором его стоило бы оставить в покое, но Кан непреклонен – смотрит всё также требовательно, лишь чуть склонив голову набок. — Продолжай. — Мы увидели старый гараж, большой такой, и забежали туда, — Ли закусывает губу, бегая глазами по всему вокруг и наскоро продумывая следующие слова. — Спрятались и пытались отстреливаться, а потом я предложил ему убежать через щелку между другими гаражами. Выстрелы притихли, и он встал... слишком рано получается. — Ммм, — Ёсан только протяжно мычит в ответ, мысленно складывая слова Феликса со своими доводами из-за той несчастной пули. Рассказ, может, и правдив, но доля недосказанности присутствует, поэтому Кану приходится додумывать события. Впрочем, даже так доктор решает молчать. Виновник найден – слухи о заключении Сонхва дошли до него одним из первых из-за встревоженного Юнхо, хотя младшим Минки не торопился сообщать эту скандальную информацию. К тому же, Кан не верит в справедливость, ведь правосудие всегда на стороне тех, кто выше статусом, кто родился в чуть более богатой семье, а твои громкие слова о правде и слушать никто не станет, если ты при рождении не выделился отцом. Он не хочет, чтобы его мучили опросами, миллионом отчётов и заставляли тысячи раз говорить одно и то же – в итоге всё равно за решётку уйдёт невиновный. И Сонхва ему тоже никогда не нравился. Как минимум тем, что занял его место в отряде Минки.***
Феликс трактует свою версию происходившего около четырёх раз за один только вечер: сначала Сону, потом прилетевшим людям и лично руководителю. К слову, последний тоже решил порадовать отряд тридцатью минутами своего присутствия, чем непременно напряг и старых, и новоприбывших бойцов. Обвинения в адрес Сонхва мужчина также объявил сам, но, что очень странно, забирать горе-снайпера не спешил – приказал закрыть его на оставшееся время операции в одной из комнат и охранять, дабы он в полной мере ощутил то, что его ждёт в Корее. Пак все нарекания принял с гордо поднятой головой и бегающими от негодования желваками. Да, Сонхва давно смирился с тем, что однажды окажется за решёткой – каждый второй его знакомый считал себя обязанным предупредить, что с таким исключительным характером либо тоннель в тюрьме капают алюминиевой ложкой, либо вообще долго не живут. Поэтому своё заключение снайпер считал простым вопросом времени, потому как и чужих смертей по его вине тоже накопилось прилично. Пусть даже по приказу. Жизнь – она, сука, такая: выбивает табурет из-под ног в самый неподходящий момент. Вот и Сонхва повис над пропастью с густо обмотанной веревками шеей. Это конец. Всю церемонию прилюдного порицания Пака Сан стоял дальше всех и тщательно помешивал бурлящую злость, что варилась в нём с резким отрицанием такой наглой несправедливости. И, стоило руководителю сказать своё последнее слово, адская смесь дошла до точки кипения, вынуждая Чхве открыть рот: — Ему, мать вашу, был отдан приказ не проверять эту долбанную точку! В чём он виноват? В хорошей исполнительности? — Сан не кричал, но говорил с тихим утробным рычанием в спину собравшемуся уходить мужчине. Не то, чтобы он сильно хотел защитить снайпера – ему просто-напросто требовалась банальная правда. И парень надеялся, что его поддержит хоть кто-нибудь, но, увы, ни одна душа не подала ни звука. — Золотое правило снайперов заключается в том, что они не обязаны слепо действовать указам офицеров. Неотъемлемая часть их работы – здраво оценивать происходящее и переключаться, если того требует ситуация, — начальник затормозил и чётко высказался, так и не повернувшись к младшему, а потом всё-таки покинул помещение. Сонхва выводили вслед за ним, крепко удерживая за руки, что несколько нелогично с учётом того, что он принял обвинения. — Если спросят, громко рассмейся и всё отрицай, — со своей обычной издевательской улыбкой говорит Пак, когда его проводят мимо младших членов отряда, что стояли как раз около двери. Сан хмурится, потому что, судя по взгляду, старший обратился к нему, и не совсем понимает, что именно у него должны спросить. Да и хотел ли он вообще хоть что-то сейчас понимать?***
И только под самую ночь, когда прибывший второй отряд наконец-таки распределился по комнатам, Минки позволил себе немного расслабиться и выдохнуть. — Давай выпьем, — попросил он Юнхо, что молча смотрел в тёмное окно. Чон не ответил, однако без колебаний двинулся к небольшому книжному шкафчику, где стояла недопитая бутылка коньяка – такое у военных всегда найдётся. Ему всё равно на нормы этикета или рамки приличия, отчего он прямо с горла делает несколько больших и громких глотков, а затем протягивает бутыль лидеру. Тот сдавленно смеётся и делает точно так же. Кажется, сейчас это жизненно необходимо им обоим. — Закрыли, просто потому что им нужно было кого-то обвинить, — витая между реальностями, озвучивает свои мысли Юнхо. — Вот они, ебанутые законы армии, — Сон откидывается в кресле и закидывает ноги на стол. По-свински, но это не имеет никакого значения. — Сан так сильно вскипел с этого всего. Тоже мне защитник угнетённых. — Ещё бы, — Чон ухмыляется, припоминая уровень отношений этих двоих. — В зале видел его вот только что, —Минки говорит приглушённо, полностью освобождая свой низкий голос от оков безразличия – при близком друге это не нужно. — Бедная груша. Не удивлюсь, если от неё ничего не останется под утро. Почему он вообще так реагирует? Цапался же с Паком. Юнхо в этот раз разрешает себе тихий смех, что так явно перемешан со страхом за Чхве. Сонхва подпустил его к себе спустя тонну мучений, дал надежду и тут же пропал из жизни младшего – такой стратегией можно с лёгкостью сломить человека. — Вспомни нашу дружбу в академии, — чуть ли не шёпотом отвечает он лидеру. — Они тоже куда ближе, чем хотят казаться.***
Следующие несколько дней подразделение проводит в гробовой тишине. Присутствие чужих людей не позволяет им быть спокойными, да и потеря единокровного члена отряда оседает на дне душ горстью пепла, не давая так просто вдыхать кислород и свободно мыслить. Возможно, это самая тяжелая операция в жизни Минки, а о младших лучше и вовсе промолчать. Сан все трое суток злится, очень мало спит и ни с кем не общается. Благо на вылазки теперь отправляют преимущественно новоприбывших. Он в целом слишком остро переживает предательство со стороны начальства и, может быть, совсем немного тоскует по Сонхва. Впрочем, об этом он даже себе не в силах признаться. Как бы то ни было, на четвёртый день Чхве решает, что справедливость должна быть восстановлена, отчего начинает доставать Юнхо. Он бы, конечно, отправился сразу к Минки, однако тот последнее время ходит темнее тучи и совершенно точно не настроен разговаривать о невиновном преступнике. Поначалу Чон реагирует более или менее спокойно, поддерживая неверие младшего. Хоть он и говорит, что уже сомневается во всём, Сан чувствует поддержку с его стороны и выдыхает, чувствуя себя не единственный обременённым этой проблемой. Со временем Юнхо начинает откровенно нервничать от надоедливости Чхве. Он требует разобраться в деле снайпера, но что они, в общем-то, могут сделать? Верно, ничего. У них нет ни единого доказательства невиновности, да и к тому же обвинение имеет сомнительный характер – вряд ли причиной его заключения стала только одна малозначимая смерть. — Сан, успокойся, — с придыханием просит Юнхо, потирая переносицу. Они стоят за домом, под окнами комнаты Ёсана, и в который раз говорят на всем известную, уже забитую тему. — Блять, я не могу так просто успокоиться, — Сан фырчит, скрипит зубами и нервно скрещивает руки на груди, с особым интересом рассматривая растущую под ногами траву. — Придётся, — Чон выдыхает в воздух приличный куб дыма и привлекает внимание младшего, который тут же выхватывает из его рук сигарету и затягивается – не впервые делает так, поэтому безопасник никак не реагирует на эту дерзость. — День добрый, господа курильщики, — раздаётся откуда-то сверху, из-за чего оба бойца незамедлительно поднимают головы вверх. И видят Ёсана, что высунулся в открытое окно своей обители. — И тебе не хворать, — отрешённо отвечает Юнхо. — Извиняюсь с поклоном в пол, но я подслушал ваш разговор и хотел бы узнать, почему вы так крепко держитесь за него? Был он, будут и другие, — Кан пожимает плечами, чувствуя небольшие покусывания совести где-то в районе шейных позвонков – все на ушах стоят из-за его молчания. — Бывают те, кого не жалко. Как Уджин, — Сан отвечает как-то едко, удивляясь манере своей речи – неужели перенял от Пака? — А есть те, что становятся родными. — Он прав, Ёсан. Сонхва хоть и сука, но родная, — поддерживает Чон и мелко кивает. — Хм, — доктор хмыкает, мысленно взвешивая все «за» и «против», а потом наклоняется ещё и, ведомый совестной пыткой, вполголоса продолжает: — Тогда по секрету расскажу, что в теле Уджина была своя пуля мелкого калибра. Ну, то есть выстрел наверняка произведён с казённого автомата. Жаль, что не могу сказать, была ли эта пуля смертельной, но тут важна сама суть – она была. В него стрелял союзник.