***
— ...Ацуши, отпусти. Дазай мягко отдернул руку, но Ацуши не отпустил. — Не говорите так, как будто вы одиноки. Вы не одиноки. Детское упрямство Ацуши вызывало улыбку, серьезность его слов проникала гораздо глубже. Прикосновение руки к руке наполняло мозг непонятными мыслями, сердце — непонятными чувствами. Хотелось оттолкнуть. Не с отвращением — в страхе. — Не стоит говорить так, будто все знаешь, — посоветовал Дазай. — Я действительно очень многого не знаю о вас, — согласился Ацуши. — Но я знаю довольно много о себе. — Он сжал руку Дазая чуть сильнее и повторил: — Вы не одиноки. В ночное небо взлетел еще один фейерверк, хлопнул и рассыпался миллионом звездных пылинок. Приятная летняя прохлада шевельнула мягкую ткань юкат, коснулась волос и поцеловала плотный замок переплетенных пальцев. Здесь, возле темной прудовой воды, прикосновение превратилось в обещание.***
Дазай вздохнул и облокотился на перила. Даже несколько дней спустя после ночи ханаби на его ладони, которой по доброй воли не касался никогда и никто, оставался теплый след, случайно подаренный Ацуши. Дазай достал мобильник и напечатал: «Ацуши-кун, мне так хочется спрыгнуть, тьма зовет меня...»***
Ацуши проснулся от настойчивой вибрации. Пошарив рукой рядом с подушкой, он нащупал мобильник и тут же был ослеплен ярким дисплеем. Электронные часы показывали время: «03:15», а под цифрами маячил баннер с сообщением. Спрятавшись под одеяло, чтобы не разбудить Кеку, Ацуши открыл письмо... Через мгновение его футон уже пустовал. Ацуши вскочил, ринулся к шкафу, натянул первые попавшиеся штаны и вступил в судорожную борьбу с заедающим замком входной двери. Его одолевали самые разнообразные мысли — одна хуже другой. Больше всего остального раздражала мрачная неизвестность: Дазай, приславший злополучное сообщение, мог находиться где угодно в огромном городе... Первым, что увидел Ацуши, когда дверь наконец-то поддалась, оказался Дазай, который спокойно стоял у перил, разглядывал небо и, похоже, поджидал его. Ацуши застыл. Неужели тревожное сообщение было очередной дурацкой выходкой?.. — Зачем вы солгали мне?! — возмутился Ацуши. Дазай приложил палец к губам, призывая его быть тише. Ацуши смутился и перешел на полушепот. — Вы написали мне, что собираетесь умирать!.. В три часа ночи! Я спал! — Продолжая ворчать, он подошел ближе. — Что все это значит, Дазай-сан? Дазай окинул его внимательным взглядом. — О... Не знал, что ты фанат хэллоу китти, — заметил он вместо ответа. — Что?.. — Ацуши наклонился. На нем были явно короткие ему пижамные штаны, украшенные розовыми кошачьими мордочками. Выходит, в темноте он перепутал полки и разворошил вещи Кеки. — Это не... — жарко краснея, выдавил Ацуши, но потом волна раздражения накрыла его с новой силой, и он яростно накинулся на Дазая: — Думаете, мне было дело до одежды?! Я вообще-то вас кинулся спасать, а вы..!.. На губах Дазая заиграла улыбка. Он глядел на Ацуши мягко; впервые за долгое время его безжизненные глаза блестели, будто свежая зелень после дождя. — Ацуши-кун, — позвал он. Ацуши прекратил возмущаться, но его взгляд обиженно поблескивал. — Что? — Помнишь, что ты сказал мне в ночь фейерверков? Ацуши вздрогнул. Ту ночь он запомнил до мельчайших деталей. Возле сумрачной воды прозвучало обещание, о котором он никогда не посмеет забыть. Как не забудет и о тепле переплетенных пальцев и бесконечном, почти отчаянном доверии, плескавшемся в темных глазах Дазая. — Дазай-сан... Вам не нужно разыгрывать самоубийство, чтобы увидеться со мной. Достаточно просто позвать. Дазай вздохнул, как будто хотел сказать что-то еще. Слова, которые он никогда не произносил раньше, рвались наружу, и ему пришлось отвернуться, чтобы не проронить их. Тогда Ацуши сделал шаг вперед и аккуратно взял его за руку. Рука показалась ему непривычно холодной, а сам Дазай, кажется, подрагивал. — Вы замерзли. Идемте в дом, — сказал Ацуши и увлек его за собой. Квартира Дазая встретила его мраком, еще более густым, чем на улице. Единственная комната выглядела обжитой, но от каждой вещи веяло тоскливым одиночеством: от помятого футона, от небрежно скомканной и сваленной в корзину для белья одежды, от бутылок из-под сакэ, пустых и пыльных. Дазай больше не улыбался; в его вновь потухшем взгляде Ацуши заметил что-то, очень похожее на усталость. — Дазай-сан... Непонятный инстинкт заставил его поднять руку и мягко запустить ее в волосы Дазая. Ацуши испуганно вздрогнул, пораженный собственной дерзостью. Однако вопреки его ожиданиям Дазай не оттолкнул его, не приказал убираться прочь и даже не нахмурился. Он подался вперед и рухнул в объятия изумленного Ацуши, словно бы они приносили ему невероятное облегчение. Ацуши услышал над ухом вырвавшийся из его груди тихий вздох. За окном занимался рассвет. Ночная мгла медленно растворялась в прозрачном молоке еще холодного, сонного и бледного солнца. Темная квартира наполнялась утренней прохладой, но Ацуши не мерз — ему было почти жарко. Подрагивающими, неуверенными руками он обнимал прильнувшего к нему Дазая. Из-под пальцев сама собой струилась нежность. Человеческое тело казалось невероятно хрупким, а каждое прикосновение к нему — бесценным сокровищем. Дазай прижался, и трепещущее нутро приятно окатило теплом. Ацуши понял, что не хочет разнимать объятия — ни сейчас, ни потом, никогда. — В день, когда мы встретились, я сказал, что не люблю обнимашки, — пробормотал Дазай, и Ацуши почувствовал его усмешку на своей щеке. — Оказывается, я был не прав.