И придет дьявол

Воскресным утром Джаред накинул на плечи светло-серую рубашку, застегнул все пуговицы до самого ворота и заправил ее края в коричневые вельветовые брюки. Внизу его уже ждали родители и сестра. Мэган только на службу надевала закрытое сиреневое платье с легкой плиссированной юбкой ниже колена, в остальное же время она носила только джинсы с высокой талией, заправляя в них большие бесформенные футболки с различными пустыми надписями «сейчас или никогда». Обычно ее длинные каштановые волосы спадали прядями на плечи и закрывали пол лица, но сейчас те были собраны в невысокий хвост. Джаред поймал взгляд Мэган, когда спускался по лестнице, но она покачала головой и отвернулась. Они пришли в церковь и заняли свободные лавки с левого края. Мистер Эклз подождал, когда все ряды заполнятся, затем подошел к тумбе, установленной в середине зала, и начал проповедь. Джареду всегда нравилось слушать, как пастор объясняет некоторые моменты из Священного Писания. Но в этот раз он почти не слышал слов, даже когда запел хор юных девушек, Джаред думал о другом, и будто бы его сознание отделилось от тела и спряталось за мысленной преградой. После службы он поднял глаза и заметил Алана Эклза, который разговаривал с миссис Браун. Ему вдруг пришла идея, обратиться к пастору со своей проблемой в надежде, а что если он признается во всем, покается в болезни, то за покаянием придет прощение, а вместе с этим исчезнут его терзания.   Он слышал шелест голосов, отдаленно знакомых, но один звучал яснее других, который находился в его голове. ты вернешься… все равно вернешься... Джаред поднялся на ноги, в тот момент, когда все начали покидать свои места, но направился не к пастору, а к двери прямо на улицу. Он дотянулся до верхней пуговицы на рубашке и расстегнул ее, будто бы все это время не мог дышать. Джаред знал, что вернется к старому дубу сразу после обеда. *** — И ты снова здесь, — усмехнулся Дженсен, зажевав кончик сигареты в зубах. Джаред смело подошел ближе и выдернул сигарету из его рта. — Эй, — возмутился Дженсен, но улыбка не сходила с его губ. — Целовать что ли будешь опять? Джаред выкрутил из его руки белую пачку, засунул сигарету обратно, успев заметить, что всего их там оставалось четыре, это была пятая, и протянул обратно. — Хочу, чтобы ты перестал здесь курить. Знаешь сколько лет этой роще? Дженсен спрятал пачку в задний карман легких бежевых брюк. — Значит целоваться не будем, — произнес он, но уже с более серьезным выражением лица, будто бы они здесь собрались, чтобы решать судьбы мира, а не заниматься странными делами. Джаред вновь вспыхнул, воспоминание заполняли его голову яркими красками, фантомными ощущениями по губам. — Я… эээ… нет. И вернулось его заикание. Дженсен внезапно ухватил его за рукав рубашки, но целовать не стал, просто потянул следом за собой. — Идем, прогуляемся. Они двинулись через поляну, притаптывая полевые цветы, удаляясь дальше от рощи. Ноги Джареда заплетались, путаясь в траве, но следовали за ним шаг в шаг. — Что ты молчишь? Расскажи что-нибудь. — Что, например? Дженсен пару раз оглядывался назад, его глаза смеялись, он мог бы и молчать, но Джаред понимал его без слов, едва лишь по эмоциям, пробегающим на лице. — Не знаю, только ни о религии и ни о людях. Расскажи о том, что вокруг. Ты у нас защитник природы вроде как, ну, так и с чего вдруг? Джаред оглянулся, там легкими движениями веток махали массивные дубы, а над самыми верхушками угадывалась старая деревянная крыша церкви. — Ты знал, что дубы могут прожить больше тысячи лет? Не уверен, что наши достаточно старые, но все же прожили больше, чем мы с тобой и даже наши родители. Эти деревья видели столько... только рассказать не могут. — А что-нибудь менее занудное? — И… и я читал, что по одной легенд внутри самых старых дубов живет чудовище, способное внушить любовь. Любой, кто примет от чудовища подношения, сможет повелевать чувствами своего избранника. Но если в этот дуб попала молния, чудовище погибает в огне, и его заклятия утрачивают свои силы. Когда они свернули на тропу, ведущую к склону, Джаред скинул руку Дженсена, давая понять, что может идти сам. — Что? Чудовище? Ты это сейчас сам придумал? — Нет, это всего лишь легенды. Представляешь, но иногда в книгах можно узнать много интересной информации. Попробуй, тебе может понравиться. — Ага, начну когда-нибудь просвещаться, если буду свободен. После склона спустились по крутой дорожке вниз к реке, поднимая пыль ботинками, и следом под ногами захрустела мелкая серая галька, смешиваясь с шипением реки. Глядя на Рейту, быструю, неспокойную, Джаред ощущал одновременно восхищение перед красотой природы и страх перед ее мощью. В этом месте на пляже образовывалась небольшая заводь, и вода у берега казалась немного бирюзовой, но ближе к середине цвет резко менялся, становясь темнее и грязнее, поток набирал силу, создавая спирали и мелкие быстрые волны. — Мы здесь зачем? Может быть, он вконец надоел Дженсену, и тот решил утопить приставучего парнишку. Но Дженсен, захватив ткань своей серой футболки на спине в кулак, скинул ее одним движением на землю. У него была бледно-молочная кожа на лопатках и пояснице, но немного темнее на плечах с едва заметными крапинками веснушек, белыми следами лямок от майки, и более красная на шее. Дженсен обернулся. — Хочешь искупаться? Солнце стояло высоко и нещадно пекло голову. Здесь у берега голубая гладь манила и, казалось, вода должна быть как молоко, но только иллюзия пройдет моментально, стоило окунуться раз, и ледяной поток накроет тяжелой стеной. — Воздержусь, — Джаред передернул плечами. — А ты? Дженсен не ответил, дернул вниз язычок замка на молнии своих легких брюк и начал спускать их по бедрам, открывая вид на темную ткань боксеров, тесно обтягивающую задницу. Джаред отвернулся, устыдившись собственных мыслей. Он стал наблюдать ненужные детали, каких раньше не замечал. Его кожа снова начала гореть в лихорадке, но не от палящих лучей солнца, это было что-то изнутри.  Дженсен между тем оставил одежду валяться бесформенной горой на грязной гальке и вошёл с разбега в воду. Услышав неожиданный всплеск, Джаред обернулся. В начале Дженсена не было видно, затем его голова и плечи появились на поверхности, следом правая рука загребла воду, и как только она исчезла, возникла левая, повторяя движение. Джареда хватило всего лишь на то, чтобы зайти в воду по колено, и он сдался, вернулся к нагретым солнцем камням. А Дженсен удалялся от берега дальше и дальше. — Куда ты плывешь? — забеспокоился Джаред, останавливаясь у самой кромки воды. — Там ведь течение сильнее. Дженсен, пожалуйста, я не умею плавать. Я не смогу тебя вытащить. А где было учиться Джареду плавать, одна река Рейта, и та грубая неприступная. Его отец тоже не умел, а мама была слишком осторожна, чтобы дать разрешение, просто попробовать. Но Дженсен ведь научился, его не останавливал страх перед стихией. И Джареду казалось, что и в жизни тот точно так же, шел против течения. Ему вдруг пришла странная мысль, а если случится так, что Дженсена в одно мгновения накажут за его слова, за то, кем являлся, у кого большая власть над жизнью и смертью. А Дженсен не отвечал, просто плыл, возможно, даже не слышал ни единого его предостережения.  Ноги Джареда подогнулись, и он упал на жесткую гальку, его руки сомкнулись вместе, пальцы переплелись и уткнулись костяшками в губы. Он не молился, просто наблюдал за Дженсеном. Как тот нырнул, исчез с глаз и затем появился снова, уже лицом к берегу, направляясь обратно. Целый, невредимым. Вышел на каменистый пляж, стряхивая мокрые капли с волос, и опустился рядом, закрыл глаза, подставляя лицо теплым лучам. И тогда пришло понимание, простое и совершенно правильное,  наказывать-то не за что. Джаред находился близко, чувствовал прохладу, которая шла от его тела, и с жадностью рассматривал изгиб носа, плавные линии бледных от холода губ, веснушки на щеках. Дженсен был красив, как пейзаж, как усыпанная синими колокольчиками поляна за рощей, как горы в тумане по утрам после дождливой ночи, как рассвет и закат из окна. Та же красота, совершенно природная, отличающаяся, непредсказуемая, не как у всех.  Разве наказывают за желание быть не подходящим. Дженсен резко открыл глаза, и ему пришлось отвести взгляд, пока не стало поздно. Но пальцы, холодные, еще не согревшиеся от солнца, с прилипшими на них частичками пыли, ухватили его крепко за подбородок и развернули обратно. Когда губы Дженсена коснулись его губ, глаза Джареда закрылись сами собой. Он даже не заметил, что на его рубашке появились влажные следы от мокрой кожи, ощущая только горячий язык у себя во рту, в противовес холодным губам. Затем Дженсен усмехнулся в поцелуе и отпрянул. — Ты целуешься хуже девчонок из церковного хора. Джаред вновь покраснел, но врать не собирался. — У меня до этого не было ничего такого.  Дженсен рядом выдохнул громче. — Значит, я у тебя первый во всем. — Не во всем. — Но, похоже, что неправда. — С чего ты взял? Дженсен молча поднялся на ноги, подобрал свою одежду, затем вернулся, протягивая руку. — Идем, я покажу. Джаред глядел на него снизу вверх, на светлые волосы на ногах, затем выше, избегая главного места, на подтянутый живот с аккуратной впадинкой пупка, на широкую грудь, которая двигалась плавно, соответствуя каждому вдоху-выдоху. Вложив руку, Джаред позволил поднять себя на ноги.  Они протоптались по дорожке на самый верх, марая кроссовки в пыли, но не расцепляя рук. Дженсен уронил свою одежду, затем толкнул Джареда в траву, среди синих колокольчиков. Джаред видел небо, голубое, летнее, и яркое солнце прямо над собой, затем его заменил силуэт Дженсена, нависший сверху. — Я хочу, тебе показать, — он шептал, сглатывая в конце фразы. — Тебе понравится, я обещаю. Только позволь. Его руки начали медленно пуговица за пуговицей расстегивать рубашку. А затем откинули ее полы в разные стороны, открывая от смущения порозовевшую тонкую грудь и два ярких маленьких соска. Джаред был худым, долговязым, сплошные изощренные прямые линии. Дженсен провел пальцами по одному из сосков, изучая его кожу, Джаред же лежал неподвижно. Болезнь пустила толстые корни, переплетая все его тело. Корни поползли по его груди вниз к поджатому животу, обводя пупок, все ниже по дорожке волос, уходящие за пояс брюк. Дженсен вцепился руками в самый край, чтобы расстегнуть пуговицу, но одновременно с Джаредом, который в испуге держался за последний спасательный круг. — Верь, мне, — сказал Дженсен, но Джаред больше читал по ухмыляющимся губам, ему теперь стало чудиться, что они так и разговаривали все это время, совершенно молча. — Это будет лучшее из всего, что ты пробовал в жизни. У него было множество сомнений, только вот он становился все отчаянней наедине с Дженсеном. Ему хотелось побыть и на другой стороне, он уже понял, что за этим не последует неминуемой кары, только иное ощущение, более легкое и в то же время слишком весомое. Неуверенно кивнув, Джаред отпустил руки, роняя их по бокам в траву, позволяя Дженсену стянуть с него брюки вместе с трусами. Джаред пытался смотреть на небо, растворяя свое сознание в его синеве, он был слегка напуган, и вместе с тем горел от желания узнать, что там за чертой, если отойти от берега и нырнуть поглубже. Как только горячее дыхание коснулось кожи его яичек, Джаред вздрогнул, но руки Дженсена удержали его на месте. — Ш-ш-ш-ш, — отозвалось по коже мурашками. А затем рот Дженсена наделся на его член, глубоко и горячо. И безумно приятно. Вот тогда Джаред забыл обо всем. О родителях, о службе и выпускных экзаменах. Закрыв глаза, он пытаясь расствориться в мгновении, под веками было светло от солнца, тело охватило огнем, быстрым потоком пробежавшим от самых кончиков пальцев ног и рук, опустившийся ниже живота прямо к его члену, выплескивая волну в рот Дженсена. — О Боже, — выдохнул Джаред. Приятная истома захватила его мышцы. Он открыл глаза и увидел Дженсена, вытирающего пальцами уголки губ. — Эй, давай не будем вмешивать кого-то третьего в наши отношения, — ухмыльнулся он. — Не хочу, чтобы за нами наблюдали в столь интимный момент. Некоторое время Джаред просто лежал, мыслями далеко, за пределами земли, где-то выше неба, а затем его будто бы сбросили в холодную Рейту одной нелепой фразой, и ледяной поток охватил все тело, возвращая в сознание, обратно, придавливая к твердой поверхности. — Идиот, — произнес он и оттолкнул Дженсена в сторону. Джаред принялся в спешке натягивать брюки, даже глядеть на него не хотелось. — Почему тебе нужно быть таким идиотом. Он развернулся и направился назад к поляне, откуда они пришли, по тропе из примятой травы. Его рубашка развевалась от легкого ветра, который был сильнее здесь у реки на открытом пространстве, и Джаред пытался непослушными пальцами вернуть все мелкие пуговицы до одной назад. С чего вдруг он вспылил, всего лишь фраза, но она не давала покоя. Оглянулся Джаред только один раз, а Дженсен продолжал сидеть в траве среди синих колокольчиков, полуголый, подставляя лицо солнцу, и вверх поднимался серый дым от сигареты. Джаред остановился и услышал отчетливо, с весельем в голосе: — Все равно вернешься! Тогда он развернулся и побежал к роще, мимо церкви, дальше до самого дома. Нет. Нет. Нет. Не вернется. И вернулся. Тогда он сам упал на колени перед Дженсеном, стянул синие джинсы до щиколоток и заглотил член, неглубоко, но уверенно. Это было не совсем то, как он представлял, не так приятно и даже неудобно. Ему совершенно не хватало опыта, точнее, его просто не было, в мыслях все казалось по-другому, проще и как-то интенсивнее, как у Дженсена на Рейте, среди синих колокольчиков. Конечно, Дженсен и не смог кончить от его неумелых ласк, ухватил за длинные волосы, сдвигая голову в сторону, заставляя поднять глаза вверх. И когда Джаред пытался их закрыть от смущения, он отдавал приказы: — Открой... Смотри на меня. Смотри. Джаред послушно смотрел прямиком в глаза. Дженсен мастурбировал прямо рядом с его лицом, быстро, дергая рукой по члену. А затем его рот открылся в беззвучном крике, и он кончил, парой капель попав ему на подбородок. Отпустил волосы и пальцами убрал свои следы с его лица. Они сидели под дубом, соприкасаясь плечами. Какое-то время молчали, а потом Джаред начал рассказывать первое, что пришло ему в голову. — А ты знал, в древности считалось, что колокольчики обладают особой магией. Первые описания цветка были сделаны аж три тысячи лет назад. И по одной из легенд у Славян звон колокольчиков можно услышать только один день в году, поздно ночью в начале июля. — Откуда ты все это знаешь? — Мне нравится читать о чем-то таком странном, непонятном. — Сейчас бы покурить. Джаред бросил в его сторону взгляд, который должен был предупредить движение за пачкой сигарет. И Дженсен усмехнулся, выставляя ладони вперед, будто бы сдаваясь.  — Не ругайся, они остались дома. Вернусь и покурю. В этот день небо словно стало немного ближе, темными тучами, синими волнами навалилось над поляной и играло ветром, шуршало листьями. Запах природы стал острее, первые капли упали на сухую траву и прокатились по резным листьям дуба над их головами. Затем дождь усилился, но им все равно не давала промокнуть нависшая крыша из веток. Джаред поднялся на ноги и шагнул из-под навеса. Моментально промок, вода стекала холодными каплями за ворот рубашки по спине и на грудь, волосы облепили голову, и он, раскинув руки в стороны, упал на влажную скользкую траву. — Ты точно сумасшедший любитель природы, — где-то рядом засмеялся Дженсен, затем появилось его лицо с каплями дождя, стекающими со светлых волос по носу вниз к губам. — Но разве это плохо, — голос Джареда дрожал от холода, но он будто бы горел где-то внутри. — Мне кажется все это прекрасным. Затем потянулся и слизнул влагу с его губ, позволяя Дженсену поцеловать себя. *** Джаред не мог понять, каких органов уже коснулась болезнь, она стала его повседневной привычкой, ноги шли сами, руки работали отдельно, внутри все крутило и сжимало от мыслей видеть, трогать, быть рядом. Он приходил под дуб почти каждый день, приносил свои книги, читал что-то новое, кружил между словами и цифрами, знаками, дожидался, когда явится Дженсен. — Что читаешь, пастор? — Не называй меня так. Это глупо. Дженсен неизменно задавал свой вопрос, но никогда не слушал его объяснения, затыкал на середине фразы быстрым поцелуем, и Джаред сам терял все связные мысли. Но в один из вечеров Дженсен пришел с желтым синяком под глазом, и засохшей кровью на нижней губе. Джаред откинул свои учебники, поднимаясь на ноги. — Что случилось? Дженсен попытался выдавить улыбку, но поморщился от боли в разбитой губе. Он присел на место Джареда, схватив раскрытую книгу. — Что на этот раз читаешь, пастор? Мм, экономика стран третьего мира. — Он поднял глаза. — И что это очень увлекательно? — Дженсен, — Джаред опустился на колени в примятую траву, сдвигая книги в сторону. — Что с твоим лицом? Кто это сделал? Он поднял глаза и смотрел на него пристально не больше пары секунд, затем быстро отвел взгляд. — Да, это так. Нарвался на охранника в супермаркете, хотел стащить резинки. Ну, знаешь не совсем жевательные. Дженсен пытался в очередной раз ухмыльнуться, забывая о разбитой губе, и зашипел от боли. Джаред аккуратно прикоснулся к мягкой коже вокруг синяка, глаза Дженсена закрылись, и он отвернул голову вправо, загораживая следы. — Сегодня никаких поцелуев? — произнес Джаред с легкой улыбкой. — Не честно. Джаред прижался губами к его венке на шее, всасывая кожу, заставляя Дженсена застонать от неожиданного нападения. А потом руки Дженсена прокрались под его рубашку, лаская голую кожу на пояснице. — Расскажи мне, что-нибудь интересное о Литл-Элм? — Что-то о городе? Он сполз головой на колени Дженсена. — Нет, что-нибудь как ты рассказывал, необычное. На мгновение Джаред задумался, перед глазами проносились статьи из разных газет, которые хранила городская библиотека для истории, затем страницы книг. — А ты знал, что старая деревянная церковь за рощей восстанавливалась после пожара целых два раза. Преступников, совершивших поджог, не смогли найти ни в пятидесятых, ни восьмидесятых. Но самое интересное поджоги происходили с периодичностью в тридцать три года. И в эти же года учеными были замечены массовые гибели птиц и мелких грызунов. Словно их специально вытравливали. — И что тут мистического? Может быть, это была молния или какие-нибудь непослушные дети. — Мистика в числовом значении. Видишь ли, все считают, что число дьявола это шесть или шестьсот шестьдесят шесть, но на самом деле дьявол любит обманывать и играть, и словно в насмешку выбирает священное число. — Ты имеешь в виду «тройку»?  — Не зря говорят, что именно после трех часов ночи просыпается всякая нечисть. Дженсен засмеялся. — Но ты ведь не веришь в это? И колокольчики не могут звенеть, они всего лишь цветы. Джаред приподнял голову с его колен и выпрямился, чтобы видеть лицо. — Но если есть бог, значит, должен быть и дьявол? Верно? Дженсен пожал плечами. — Для меня это не имеет значения. Джаред посмотрел на рощу, там, где должна быть старая церковь. — Тот первый раз на поляне, когда мы поцеловались, я подумал, что это будешь ты —тот, кто в следующий раз поможет пламени уничтожить церковь. — Уже прошло тридцать три года с последнего раза? Он покачал головой. Удивительно, но Дженсен не возмутился, что Джаред думал о нем, как о следующем поджигателе, его лишь заботили факты. — Еще нет, но срок уже приближается. Дженсен обхватил его за шею и потянул назад, чтобы тот упал на спину, и головой ему на колени. Затем склонился над ним, так чтобы светлые волосы падали Джареду на лицо и поцеловал, одним касанием, забывая о боли в разбитой губе. — Я могу тебе поиграть на гитаре. Он кивнул. *** Джаред вернулся домой сразу после заката солнца. Отец и Мэг смотрели вечернее шоу в гостиной, их громкие спорящие голоса были слышны с улицы благодаря открытому окну. Мама возникла резко, словно чертик из табокерки, едва он переступил порог и захлопнул двери. На ее плече висело белое вафельное полотенце, еще пару минут назад она была на кухне и судя по аппетитному запаху, запекала курицу, может быть еще овощи. Он смиренно прошел за ней на кухню, присел за стол, наблюдая, как мама наклонилась над плитой, приоткрыв дверцу, заглянула внутрь, оценивая степень готовности блюда, будто специально тянув время. И он вдруг понял, что им предстоял какой-то сложный разговор, и мама не спешила его начинать. Она отключила плиту, наконец-то развернувшись всем корпусом к нему, сложила руки на груди и заговорила: — Мне сказали, что тебя видели с Дженсеном Эклзом. Джаред пожал плечами, навряд ли их могли видеть у старой церкви, место совсем заброшено, а домой они возвращались всегда поодиночке, Дженсен, в целом, старался избегать города, мечтая поскорее перебраться в какой-нибудь крупный мегаполис. — Да, он сын пастора. — Я знаю, но это не отменяет того факта, что Дженсен Эклз совершенно неподходящая для тебя компания. Он… не очень хороший человек. — Он обычный парень. Но почему если кто-то выделяется среди других, это значит, что он плохой? Мама вздохнула, скинула полотенце на стол, ее взгляд немного смягчился. — Я знаю, какой ты, Джаред. Пытаешься переделать мир вокруг себя, сделать его идеальным. Ты пытаешься видеть что-то хорошее там, где этого уже нет. Ты решил, что сможешь перевоспитывать этого парня, думаешь, тебе по силам. Но Дженсен… он другой, — она молчала какое-то время, затем добавила. — Некоторых людей просто нужно оставлять там, где они есть. Это звучало так обреченно, и он понял, что не сможет спорить с ней, даже если попытается, результата это не принесет, во всяком случае, к которому стремился сам Джаред. Она не поймет, все решила. — Как скажешь, мам. Я тогда пойду? Она облегченно выдохнула и даже улыбнулась. — Будем ужинать через минут пятнадцать. Вернувшись в комнату, Джаред бросил взгляд на книжную полку, подошел ближе, провел кончиками пальцев по корешкам, останавливаясь на толстом переплете библии. «Лжец не будет жить в доме моем, говорящий неправду не останется пред глазами моими». Джаред упал на свою кровать, закрывая глаза. Он не лжец, он просто болен, сильно, невыносимо, нестерпимо, обессилено болен.