73. «Ты не знаешь себя с той стороны, с какой знаю тебя я»
(Мик Захариас)
Во всём Разведкорпусе всего один человек пользовался косметическими средствами. Белила, тушь, румяна... Косметика была дорогим удовольствием, но если хорошенько скопить – можно неплохо разжиться этим добром в столице во время очередной командировки. Мик часто улавливал этот слегка химический, густоватый запах, когда ты проходила мимо. В голове никак не укладывалось: что в этом такого хорошего? Разве не утомительно рисовать лицо с нуля каждое утро? И это не говоря уже о том, что Мик понятия не имел, для чего нужно каждое средство. Запах косметики скрадывал запах лжи, который окутывал тебя постоянно. Ты лгала всем. Командующему Эрвину, капитану Леви, майору Ханджи, своим друзьям и сослуживцам. Строила из себя умелицу. Идеального солдата, который способен и план составить, и больше всего титанов прикончить, которому нет равных на поле боя. Тренировалась до изнеможения, пока руки не стирались в кровь от клинков УПМ, пока на лице не закладывались тени от постоянного ночного бодрствования. Так тяжело сначала было притворяться идеальной. Постоянно оглядываться, рассчитывать и прогнозировать, корить себя за любой промах и кусать руки после каждого успеха, считая, что можно было сделать и лучше. Гораздо лучше. Ночная тишина оглушала тебя. В голову лезли все мысли на свете, галдели и притягивали к себе внимание, чтобы потом затихнуть и оставить тебя один на один с самой собой. Так ты начала пробираться на тренировочное поле по ночам. Мик об этом узнал раньше всех. Выходя раньше всех поутру, он чувствовал слабые следы твоего запаха на тренировочном оборудовании. А ты, как ни в чём ни бывало, выходила вместе со всеми и продолжала изнурительную работу, несмотря на боль во всём теле. они не понимают. никто не понимает. никто не понимает, как тяжело быть один на один с самой собой. как тяжело рисовать себе с нуля улыбку на лице и скрывать синяки под глазами и нездоровую бледность. Мик видел огонёк свечи в общей ванной, когда ты стояла перед зеркалом ночью. Мик спрашивал Нанабу о тебе, но она ничего не знала. Спрашивал Марлен, но и та не могла ничего внятного сказать. Леви не обращал внимания ни на что, а Ханджи были увлечены другим. И тогда Мик решил, что это не его проблема. Сколько кадет уже ломалось после каждой экспедиции? Сколько не выдерживало и уходило? Если тебе тяжело, то почему ты не уйдёшь? Это любовь к самоистязанию или безвыходная ситуация? Чем больше вопросов возникало в голове Мика, тем яснее становилось понятно, что он заинтересован в тебе. Чем усерднее пытался забыть о тебе, тем ярче помнил. Для него ты приобрела что-то вроде «славы Герострата», понятия которой в этом мире не существует. Всё больше и больше он выражал обеспокоенность твоим состоянием, но ты ускользала, то и дело уверяя всех, в том числе и саму себя, что у тебя всё чудесно. А однажды ночью он увидел тебя в приоткрытую дверь ванной. Ты что-то неразборчиво бормотала, яростно расчёсывая себе руки. Костяшки пальцев, ребро ладони, предплечье – всё было покрыто следами от отросших ногтей. Кое-где кожа была стёрта больше нужного, едва ли не до крови. Взгляд в зеркало. ну же, посмотри. посмотри на себя. узри это бесполезное тело, в котором заточён этот бесполезный дух. ты не приносишь никакой пользы человечеству. мясо для титанов. жалкая. я – твоё отражение, я – это ты сама. я знаю все твои страхи и тревоги. и я знаю, что никто к тебе не придёт. Ты недоверчиво смотрела в зеркало, потом робко коснулась его. А потом замахнулась, чтобы разбить его, и... Мик ворвался в комнату и, обхватив тебя, оттащил от зеркала, усаживая на холодный пол. — Отпусти меня. — Нет, – он замолчал на миг. – Не бей зеркало. — Как я могу?.. Если она смотрит... – голос дрогнул. — Кто «она»? Ты ничего не ответила, еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться. — Почему ты скрываешь всё? — Я не знаю... Обречённость в твоём голосе превратилась в мурашки на его коже. Мик притянул тебя к себе ближе, и ты почувствовала, как бьётся его сердце. — Послушай... Я не знаю, что творится в твоей голове. Я не знаю, через что ты проходишь каждый чёртов день. Я не знаю, почему ты так ненавидишь себя и почему ты себя истязаешь. Но, прошу, не надо больше. Тебе тяжело, тебе плохо. Так поделись этим со мной. Не нужно молчать, если тебе нехорошо. Ты застыла. Пламенные речи были больше в стиле Эрвина, нежели молчаливого Мика. — Не нужно травить себя, не нужно себя ненавидеть, слышишь? Я рядом, я здесь. Я помогу тебе с этим справиться. Помогу я, поможет Леви, Нанаба, Гергер, Марлен, Эрвин, Рене, Сандра, Нифа, Моблит, помогут Ханджи. Поможем мы все. Хорошо? Потому что ты не знаешь себя с той стороны, с какой знаю тебя я. И поверь, эта сторона – самое прекрасное, что я видел когда-либо. Он посмотрел тебе в глаза, и ты смогла только робко кивнуть и расплакаться. Мик погладил тебя по спине. Он не знает, что творится в твоей голове, и сейчас едва ли заглушит эти голоса. Но это только пока что.63. Поговори со мной. (Гию Томиока)
лучше всего Столп Пустоты знала, что такое пустота. безумное, поглощающее чувство, которое не жгло, не душило, но неумолимо сводило с ума. оно было опаснее демонов. у Столпа Воды был пустой взгляд. Гию Томиока для своих двадцати лет достаточно многое пережил. такими были все охотники на демонов. такими были все Столпы. у каждого своя трагическая история, которую либо держали под строжайшим секретом, либо просто не озвучивали. Т/и не спрашивала. ей не нравилось, когда в её душе кто-то копался, и лезть в чужие раны было бессмысленно. впрочем, пустые глаза Гию привлекли её ещё на первом собрании Столпов, когда Ояката-сама представил её как нового Столпа. дыхание Пустоты уничтожило многих демонов. и уничтожало её душу. Т/ф сама не знала, как у неё завертелось всё с Томиокой. может, всё началось с совместной миссии? или с хитрых взглядов Мицури и безразличных – Обаная, которые как-то вас подтолкнули к сближению? они с Гию были непозволительно близки. друзья ли? или у них всё серьёзнее, чем ей казалось? безумное множество вопросов не давало спать по ночам, заставляя вертеться на футоне, зажигать и задувать лампу, бродить по Поместью Бабочки и пугать встречных истребителей – Столп Пустоты носила нагадзюбан и походила в нём на призрака. Гию рассказал ей про сестру, про демонов, про Сабито и про Урокодаки. Т/и рассказала ему про семью бывшего мужа и про него самого, про то, как они её изводили, и про трёхлетнего сына, который сейчас находится на попечении Убуяшики и его жены. но сейчас Томиока, казалось, отдалился от неё. больше никаких совместных чаепитий, никаких тренировок, никакой чистки катан. Т/и уважала его личные границы, но всё больше начинало казаться, что Гию просто надоело с ней поддерживать связь. даже с миссий он не отправляет ни строчки через ворона. — Поговори со мной. Столп Воды вздрагивает и оборачивается в сторону дверей. Т/и стоит в дверном проёме с лампой в руках. белая хлопковая ткань нижнего кимоно струится по ногам к полу. — Гию, у тебя всё хорошо? — Да, у меня всё в порядке. Т/и хмурится. она прикрывает сёдзи и проходит в глубь комнаты, и Томиока только сейчас заметил, что девушка пришла босиком. Т/и садится на футон рядом с Гию, поджимает ноги и слегка прикрывает их подолом одежды. теперь они сидят лицом к лицу, непозволительно близко для пары с невыясненным статусом отношений, но сейчас это отходит на второй план. и парень очень рад, что в полумраке, где источником света являлась только принесённая ею лампа, не видно его порозовевших щёк. — Гию, если тебя что-то тревожит, ты можешь мне сказать. — Всё просто чудесно, – твердит он, упорно избегая прямого зрительного контакта. Но Т/и тянется к его лицу, обхватывает его белыми, чуть грубоватыми от меча ладонями и силом притягивает в свою сторону. несколько секунд они молча смотрят друг на друга. она – обеспокоенно, с долей заботы и тревоги, как родная мать смотрит на плачущее дитя, как любимая жена смотрит на усталого мужа. он – отстранённо, неверяще, что сейчас она так близко. на лицах, едва освещаемых одним-единственным огоньком, пляшут тени. и она чувствует, как на её ладони капает что-то горячее, стекает по пальцам. Столп Воды плачет. он дрожит, то ли от пробирающей прохлады, то ли от эмоций, не всхлипывая и не скуля. тонкие губы кривятся, брови хмурятся, и в один миг он становится таким несчастным, таким беззащитным. она мягко стирает большими пальцами его слёзы и прижимается своим лбом к его, прикрывая глаза. начинает что-то успокаивающе бормотать и тихо, едва различимо напевать. — Всё хорошо, Гию. Можешь не сдерживаться. и он хватается за неё, как в детстве хватался за Цутако, а та ласково трепала его волосы и гладила по спине. прямо как Т/и сейчас. он плачет практически беззвучно, лишь изредка глухо вскрикивая. может, не хочет ночью шуметь, может, не хочет, чтобы его слышали Шинобу и Тенген, которые уж точно будут над ним подшучивать. Т/и терпеливо ждёт, пока он выплеснет все эмоции, медленно покачиваясь из стороны в сторону. наконец он отстраняется, вытирает покрасневшее, мокрое от слёз лицо и смотрит на неё. — Спасибо, – тихо произносит он. Т/и мягко улыбается. они сидят в тишине. она не желает уходить, и он не просит её уйти. — Знаешь, я... – нарушает тишину Гию. – Я бы хотел познакомиться с Коцубу. — Правда? – она чувствует, как в груди что-то бьётся. она думает, что в полумраке не видно, но Гию украдкой любуется алым разливом на её щеках и переносице. – Уверена, что мой мальчик очень это оценит. Он так восхищается Столпами... — Прекрасно, – тихо смеётся Томиока. — ...и тобой. теперь краснеет уже он. Столп Пустоты мягко хохочет, прикрывая рот широким рукавом. ничего не нужно высказывать вслух, ведь они оба уже давно всё поняли. взгляд Гию Томиоки больше не пуст. в нём отражается любимая женщина и не менее любимый сын.