Ртутная амальгама

Аксал готовила ужин. Печь излучала душное тепло, жарко было и от работы. Заварное тесто после отдыха еще не совсем остыло и немного жгло руки. Медленно плыли запахи варенья и супов, плавясь в воздухе тошнотворной смесью. Периодически на липкий потный лоб кухарки падала непокорная кудрявая прядка, высвободившаяся из-под чепца, и Аксал, раздраженно выдыхая, пыталась убрать ее правым запястьем – более-менее чистым участком руки. Беспокойные поварята специальными инструментами извлекали кости из вишен и перемазались соком совершенно. Боковым зрением кухарка пыталась уследить, чтоб мальчишки не поедали вишен, ну, или чтоб съели хотя бы меньше половины. Если бы Аксал прислушалась, то даже сквозь гомон поварят услышала бы молодецкий храп обер-повара, спящего в кладовой. Но прислушиваться ей не было резону, и, наверное, поэтому незванному, но желанному гостю удалось прокрасться неслышно и сзади обхватить ее за талию. Аксал вскрикнула, резко обернулась, попутно нащупывая на столе скалку... и вдруг улыбка легла на ее полные губы, немного испачканные мукой – она узнала пришельца. — Ах, Керох, что же ты меня так пугаешь? – спросила кухарка, кокетливо поведя плечами. Керох еще больше обнажил некрасивые верхние зубы и сделал такое выражение лица, от которого сразу хотелось по этому лицу заехать – он так улыбался. — Дорогая моя, я думал, ты меня слышишь... – и Керох поднял брови, пытаясь выглядеть мило. Аксал рассмеялась и вновь взялась за тесто. Кухаркин ухажер сверху вниз оглядел притихших поварят, вальяжно прошелся по кухне, воровато сунул за ворот копченую сосиску, испробовал только-только приготовленное жаркое и внезапно сообщил: — Я, между прочим, почти два дня в тюрьме «отдыхал». Прямо непосредственно в камере смертников. Ух, и противно! – Керох поморщился, добавляя новости красок, и, достав из корзины какой-то диковинный фрукт, сунул его в карман. — По службе? – немедленно отозвалась Аксал. Она уже раскатывала тесто в тонкий пласт. — Да! Трудна и опасна служба господину главнейшему министру Нушроку... – Керох с видом стойкого страдальца облокотился на стол слева от возлюбленной. – Я чуть не схватил чахотку и похудел, наверное, на десять марголик! Повариха рассмеялась, кивнув на торчащее над дорогим поясом брюшко: — Вижу я, как ты изголодался! — Дикое место и дикие люди. – ничуть не смутившись, продолжил Керох. – Да, между прочим, видел твоих «фазанят». Одна еще держится, бодренькая девчонка, злющая, а вторая, наверное, и до казни-то не доживет. Аксал пожала плечами и вздохнула: — Что ж поделать, Керох... Казнь уже сегодня, мучиться им не долго... А место тамбур-мажора благодаря такой оплошности освободилось. Подумать только – допустил, чтоб во дворец проникли шпионки в костюмах пажей!.. Ты обещал замолвить словечко за моего брата. Я очень надеюсь... – она отвлеклась от теста и влажными, ласковыми глазами заглянула Кероху в душу. Тот громко сглотнул, невольно опуская взор на расстегнутыми верхними пуговками кофточки приобнаженную белую грудь. – Надеюсь, что мои труды были не напрасны, и братец получит эту должность... — Непременно, драгоценная Аксал. – Керох потянулся было, чтоб поцеловать кухарку, однако та шустро увернулась, вновь сосредоточив все внимание на прямых своих обязанностях. Немного потерянный, Керох оглядел нескончаемые ряды банок компота и, не придумав ничего лучшего, решил посвятить возлюбленную в детали своей последней «миссии»: — А знаешь, почему я вообще пропадал в этой сточной канаве? Ни за что не разгадаешь! — Господин министр вздумал узнать, насколько тюремные харчи способствует раскаянию? – предположила повариха, ловко и красиво слепляя края вареников. Керох крякнул. — Почти, почти... Маленький незаметненький допрос для одного человечка... Аксал прервала работу и повернулась к ухажеру: — Не тяни! Начал рассказывать, так рассказывай! – в ее голосе зазвучало раздражение крайне любопытной женщины. — Изъясняясь кратко, господин главнейший министр нашел человека, который каким-то способом умеет определять, когда говорят ложь! И поручил мне его проверить. – хриплым шепотом сообщил Керох, склонившись к ушку Аксал, украшенному светлым завитком. — Он действительно это умеет? – спросила кухарка так встревоженно, будто не главнейший министр, а она поручала Кероху проверять какого-то из ряда вон выходящего осужденного. Керох покосился на поварят (те мигом сделали вид, что полностью поглощены помешиванием супа и чисткой картофеля) и сдержанно кивнул. — Ничего не знает. Меня впервые в жизни увидел. Неграмотный. Но сто́ит чуточку самую прилгнуть – все! «Ты говоришь неправду»! – противным голосом передразнил слуга. Аксал, забывшись, вытерла лоб перепачканной в муке рукой и, совершенно заинтригованная, тихонько спросила: — Что же теперь сделает господин Нушрок с этим человеком? Керох захихикал. — А вот это уже мне совсем строго запрещено говорить! Кухарка с досады схватила головку лука и со всех сил закинула его в мусорную корзину. Она знала: когда ухажер так хихикает, значит, прячет тайну, которую не выдаст даже за совместную ночь – и просить бесполезно. — Не волнуйся так, душа моя! – Керох незаметно сунул себе в почтовую сумку бутыль наливки. – Я ведь вообще не должен был говорить о своем занятии эти два дня, я и так рискую собой, и все ради того, чтоб развлечь тебя! Аксал, поборов раздражение, подняла глаза и нежно посмотрела на слугу главнейшего министра. — Я все понимаю, мой милый. Все понимаю. Однако ты, кажется, совершенно забыл о депеше для Абажа... И положи наливку на место, дорогой. Пока на кухне готовился ужин, этажом выше, в королевской опочивальне, его наиумнейшее и наимудрейшее, наикрасивейшее, наишикарнейшее величество король Йагупоп семьдесят седьмой переживал нервный срыв – третий за эту неспокойную неделю. А ведь еще месяц назад ему думалось, что в Королевстве все обстоит замечательно! Даже приезды господ министров не особо сильно трогали его величество – претензий к нему не имелось. Сейчас Йагупопу почему-то казалось, что он не достаточно ценил то блаженное время. Но... Какая разница? А если бы ценил достаточно? Будто бы от этого в него сегодня не стреляли бы на прогулке или шпионы в пажеских костюмах не пробрались бы прямо в тронный зал! Йагупоп устраивал советы, однако из докладов министров и военных не понимал ни слова. Просто сидел, подавленный, впервые сознавая свою бессмысленность и слабость. Все, что оставалось его величеству – хорошенько приглядываться к лицам господина Абажа и господина Нушрока, угадывая их настроения и на основе этого делая выводы о положении страны в целом и о вероятности его, Йагупопа, внезапной трагической кончины в частности. Беспорядки на площадях и на фабриках продолжались, неокончательно завоеванные горные народы, почуя непрочность Королевства, превратились в настоящих разбойников... Король умолял прекратить это. Министры смотрели на него холодно, иногда – с раздражением или отвращением. Часто стал приезжать господин главнейший министр Нушрок и в ярости кричать на его величество. Йагупоп до крайности боялся Нушрока, в особенности же – когда тот кричал; страх делал короля еще глупее, копился, чтоб в самый неподходящий момент брызнуть слезами и дергать, взяв под свой контроль, королевское дыхание. И в тот час, когда внизу, в кухне, готовился ужин, окутанный парами успокаивающих травяных настоек Йагупоп полулежал в постели. Паника ушла, грудь больше не давили рыдания. Пришла усталость и какая-то недобрая веселость. Король тихо посмеивался, глядя то на очертания пухлых рук под одеялом, то на золотые кисточки занавеси балдахина... Внезапно сунулся в королевскую опочивальню паж и негромко доложил: — Ваше королевское величество, прибыли герцог Олкетский, кардинал его высокопреосвященство Ток. Угодно ли вашему величеству принять?.. — Угодно, зови. – Йагупоп поерзал, принимая более сидящее положение, чем лежащие. Через пару секунд в чуть приоткрытую дверь просочился худой кардинал. Длинные черные усы его топорщились в разные стороны, а короткая бородка в сочетании с раскосыми, странной формы зелеными глазами придавала лицу выражение какого-то спокойного коварства. Движения Тока были мягки и изящны; он почти бесшумно подошел к постели его величества и почтительно склонил голову, перебирая четки короткими пальцами с длинными ухоженными ногтями. Йагупоп благосклонно улыбнулся священнослужителю. — Приветствую ваше высокопреосвященство. Присаживайтесь. – король милостиво кивнул на кресло у изголовья постели. – Какая нужда привела вас? — Я почувствовал, что моему королю требуется духовная помощь. Вы сегодня нездоровы – я буду молить бога о вашем благополучии. – мягко, почти вкрадчиво подал голос кардинал и сел в кресло, оставаясь, впрочем, прямым, как свеча. Йагупоп озабоченно вздохнул: — Да, этого так не хватает в последнее время... Что же, в приходах все ли покойно? — Милостью божьей. – качнул головой его высокопреосвященство. – Однако, если погромы продолжатся, нечестивцы могут посягнуть и на богатство соборов. К оскудению духовному приходим, ваше величество, оттого и все беды. — Так почему же началось оно, это самое духовное оскудение? Ведь раньше его не было? – встревоженно спросил Йагупоп, заинтересованно подвигаясь ближе к краю постели. Кардинал вздохнул, прошептал что-то на латыни, возведя глаза к потолку, и сообщил горестно: — О, этому служат многие причины, и предпосылкой к ним, как мне ни горестно говорить это, послужила ваша... доброта. — Да что вы говорите! – испугался его величество Йагупоп. Кивнув, кусая губы, будто в борьбе с глубоким внутренним горем, Ток продолжил: — Да, ваше королевское величество, вы очень добры. Вы многое позволяете своим министрам. Например, господину наиглавнейшему министру и министру земледелия, господину Абажу. Не секрет, что он в последние годы стал некрепок духом и прекратил посещать церковь божию. Более того! На данный момент господин Абаж разрабатывает проект, в рамках которого хочет отнять земли монастырей и передать крестьянам! — Ай-ай-ай! – озабоченно всплеснул Йагупоп пухлыми руками. — Я верю, вы, ваше величество, как помазанник божий, не допустите такого беспредела... – Ток смиренно опустил очи долу. – Однако, как не горько, и ваш главнейший министр, министр экономики и внутренних дел, господин Нушрок, совершенно сбился с пути истинного, причем давно! Он познал богохульную литературу, которую духовные слепцы называют наукой. На деле же это богопротивная ересь гордецов, решивших, что они могут жить без помощи божией и понять его мир! Господин Нушрок распространяет эти учения, даже открывает школы, воспитывая там высокомерных глупцов. Познавая так именуемую физику, народ совершенно теряет веру во всевышнего! Храмы пустеют, скудеет вера – истинный столп государственности, основа основ! Теперь Ток говорил со страстью почти театральной. Йагупоп смотрел на него с некрываемым восхищением, приоткрыв рот. Его величество всегда благоволил кардиналу – такому мягкому в обхождении с ним, такому умному и горячечно-красноречивому. Ток продолжал, судорожно сжимая в кулаке четки: — А непокорные народы гор, поклоняющиеся беса́м, курящие листья, приносящие кровавые жертвы?! Я неоднократно заявлял, ваше величество, что их надо насильно воцерковлять! И вводить суровый налог на их так называемую веру, что принесло бы двойную пользу вам и Королевству, ваше величество! Но ваши министры не внемли моим советам, продиктованным духом святым, а положились на собственную гордыню, и вот к чему это привело. Король тяжело вздохнул, задумчиво глядя на складки подушки. На пару минут воцарилось молчание. Наконец Йагупоп кашлянул, смущенно почесал лысину и спросил: — Так что вы посоветуете предпринять, ваше высокопреосвященство? Вернее, с чего начать? — Для начала закажите молебен в главном соборе. – Ток снова скромно опустил глаза и начал перебирать четки. — Во всех соборах! – воскликнул король радостно. — Запретить распространение богохульной литературы... — Сегодня же! — И... Умоляю, ваше королевское величество, не допустите изъятия земель у монахов! Только их молитвами и держится еще наше государство. — Не допущу! Кардинал неспешно кивнул, встал и широким жестом благословил в религиозном экстазе трепещущего впечатлительного короля. — Благодарю за то, что вы, как истинный помазанник божий, даже на одре болезни согласились принять меня, заботясь о благе народном. – сказал его высокопреосвященство ласково, будто промурлыкал. Йагупоп, получивший четкие инструкции и от того почти окончательно успокоившийся, блаженно откинулся на подушки. ...Когда Ток медленно проплывал по коридору, шепча под нос не то молитвы, не то проклятия, не то просто тихонько беседуя с самим собой, перед ним внезапно выросли согбенные фигурки церемониймейстеров. — Ваше высокопре... – начал было высокий старик, однако начал чересчур громко, и главнейший церемониймейстер зашикал: — Не кричите, не кричите!.. Ваше высокопреосвященство, он хотел сказать... — Вы принесли? – нетерпеливо и прямо осведомился наиглавнейший церемонийместер. По губам Тока проплыла непонятная улыбка. — Ну разумеется. – и кардинал извлек из складок алого одеяния маленькую склянку с какими-то пилюлями. Старики несколько секунд недоверчиво разглядывали склянку, наконец главнейший потянулся к ней рукой, но наиглавнейший в ту же секунду отобрал ее у Тока. Низкий старик с носом-картошкой досадно причмокнул и в свойственной ему медлительной манере заговорил: — Вы думаете, нам двоим этого хватит? — Причем надолго? – нетерпеливо уточнил его товарищ. — Я уверен. Вам в ваши годы не следует применять много. – усмехнулся кардинал. – Средство заграничное... очень действенное. А теперь позвольте откланяться, я спешу. — Благодарим ваше высокопреосвященство! – раскорячился в поклоне главнейший церемониймейстер. Ток, очевидно, не желающий их больше видеть, быстро кивнул и удалился. А старики поспешно пошаркали в сторону кухни. Приоткрыв дверь в царство кипящих котлов и горящих костров, церемониймейстеры, выставив вперед себя склянку со снадобьем, словно пропуск, нежно заблеяли почти хором: — Акса-а-ал!