Ртутная амальгама

Тем утром метельщик проснулся рано – от того, что по его лицу пробежала крыса. Сплюнув накопившуюся за ночь во рту гадость, Адварп потянулся за кружкой с водой и увидел Яло – странную, скукожевшуюся, неживую. Да, именно Яло – он научился отличать ее от Оли с первого часа знакомства: она была явно слабее сестренки. И в том, что она погибла, не было ничего удивительного или неестественного, однако пораженный Адварп застыл на несколько долгих минут, завороженно глядя на заострившееся личико с опустевшими глазами и неестественно изогнувшееся тело. Вряд ли кончина девочки была безболезненной. В соломе зашуршала Оля. Потянулась вверх, щурясь на кусок рассвета, проникший в окно. Адварп испуганно дернулся, внезапно выведенный из полузабытья тихим, хриплым шепотом: — Что же это? Метельщик молча обнял девочку за плечи. А Оля, которую Адварп ранее мысленно с одобрением характеризовал как «злющую», доверчиво прижалась к нему и тихонько, как-то надорванно заплакала. Она поняла. Несмотря на то, что Адварпу очень хотелось, чтоб детям не пришлось понимать смерть. Время указывал луч света из окошка. Бывший у края подстилки, он почти добрался до трупа, а это означало, что прошло не меньше часа. Сквозь скрежет засова прошел в камеру стражник с дневным пайком. — Не долго вам небо коптить, сегодня ваш приговор преведут в исполение. – усмехнулся солдат почти благожелательно. – О, а эта сдохла, что ли? – он тронул носком сапога обтянутый грязным бархатом бок Яло. – И впрямь... Вот дьявол! Теперь выкидывай эту... И стражник вышел, хлопнув тяжелой дверью. С минуту приговоренные сидели, затаив дыхание, вслушиваясь в грохот его сапогов. А потом Адварпа внезапно пронзила идея – на редкость рискованная, но ведь терять все равно было нечего. Удивительно, как такая мысль вообще могла прийти в голову метельщика, никогда, мягко говоря, не блиставшего сообразительностью. — Оля, Оля, смотри на меня... Смотри... – Адварп заставил девочку поднять голову и заглянул в ее чумазое, исковерканное слезами лицо. – Я понимаю, что тебе ужасно тяжко после потери сестренки... но тебя мы можем попытаться спасти! И, наклонившись к уху девочки, Адварп быстро зашептал что-то, отчего Оля прекратила плакать. Пару мгновений она поразмыслила, после чего, по-взрослому сдвинув брови, тихо спросила: — Но что у вас тут делают с покойниками? Меня ведь не похоронят... так? — Я не знаю. – устало выдохнул Адварп. – Нас сегодня ждет верная погибель. Нас проведут в кандалах отсюда и до Башни. С Башни нас сбросит господин министр, он тверд и не знает пощады... – при этих словах в уголках глаз метельщика вскипели слезы, а голос предательски охрип. – Пойми, у нас не будет больше момента, чтоб попытаться спастись. — Нушрок – дурак! – зло выплюнула Оля, не видя в полумраке, как побледнел Адварп. Когда стражник вернулся с мешком для тела, Адварп, не в силах унять дрожь, грел в объятиях холодную, как стена, Яло, а Оля, старательно копируя позу мертвеца, лежала на полу. Метельщику казалось, что он сейчас поседеет, или сердце выбьется из его чахлой груди, однако солдат без всякого осмотра запихнул девочку в мешок и большими тяжелыми шагами удалился, а с метельщиком так ничего и не случилось. Едва дождавшись, пока звякнет в запоре ключ, Адварп поспешно отпустил Яло и забился в противоположный угол комнаты, стараясь не глядеть на бездыханное тело. Ему самому хотелось умереть – но не через несколько часов, а прямо сию минуту. У него были даже мысли разбить глиняную кружку и попытаться вскрыть синие жилки на веткоподобных руках, однако приговоренный задавил в себе желание. Может, причиной этому был дикий животный страх, а может – робкая надежда в глубинах души. Адварп не помнил и не понял, сколько прошло времени. Он, трясясь, пытался согреться в скудном луче солнца из окошка, который неумолимо уползал, то ширясь, то сужаясь. Трясся Адварп за Олю и за себя. Но, как бы метельщик ни беспокоился о судьбе девочки, за себя он все же боялся больше и не мог ничего с этим поделать. А еще ему хотелось есть, и глаза его волей-неволей извечно возвращались к серому куску хлеба. — Какой прок питать тело, которое уже сегодня разобьется на множество стеклянных осколков? – тихо спросил метельщик сам у себя и тутже в разрез собственным словам схватил хлеб и поспешно съел. Желудок прекратил ныть, однако Адварпа все не покидало ощущение, будто в животе у него какой-то камень. Ел он сегодня за троих... Вскоре внеочередной раз в камеру вошел стражник и заявил: — Славьте его светлость господина главнейшего министра! В честь тридцатилетия правления нашего наикоролейшего из королейших Йагупопа он жалует вам, жалким преступникам-смертникам, последний ужин. На выход! Адварп, пошатываясь, встал, испуганно и изумленно глядя на солдата. Тот кивнул в сторону Яло: — А эта что, глухая? — Мертвая...– тихо пробормотал приговоренный, боясь, что сейчас все раскроется, и, наверное, сама земля разверзнется и поглотит его, однако стражник только грубо выругался. После чего, ворча о несостоявшейся казни и о том, что его светлость Нушрок будет наверняка недоволен, проконвоировал еле идущего Адварпа по коридорам до большого зала-пыточной, в которой по случаю «праздника» орудия мучений были тесно сдвинуты к стенам. Посреди этого зала стоял импровизированный стол из деревянных ящиков, накрытый, однако, очень богато и по всем правилам. За столом сидели человек пятнадцать бунтовщиков, коих Башня Смерти ожидала уже сегодня. Повинуясь пинкам стражника, Адварп сел на край расшатанной скамейки и завороженно уставился на блюда. Остальных же приговоренных упрашивать не приходилось: они, задорно переругиваясь, жрали так, что за ушами трещало. Словно это не им оставалось дожить последние часы. — Эх, братцы, жаль, что так нечасто меня казнят! — И не говори! Просто на убой кормит господин министр! За шуткой последовал дружный гогот, заставивший метельщика вздрогнуть. Он осторожно протянул руку, отщипнул от алой грозди виноградину и с некоторой опаской, словно боялся обжечься, попробовал. — Нэ стэсняйся! Платить нэ придьётся! – человек с акцентом горного жителя, чрезвычайно усатый, с золотым зубом, сияющим даже в подземелье, панибратски приобнял Адварпа за плечи. – Спробуй лучшэ порося. А то, думаэтся менэ, очэн скоро ничэго не останэтся! Адварп смущенно улыбнулся и отщипнул мяса. Странное дело: все время заключения он так мечтал о «настоящей» еде, а сейчас не испытывал ничего, кроме тошноты. К чему смех, к чему пища, если желудок даже не успеет ее переварить?! Разве не лучше встретить смерть трезвым, чем в зюзю пьяным?! От обиды и бессилия хотелось плакать, и Адварп, наверное, так бы поступил, если бы в следующую секунду вытянувшийся в струнку стражник ни крикнул: — Главнейший министр Нушрок! Смертники разом стихли. Метельщик почувствовал, как к его щекам горячо хлынула скудная кровь: вошел его светлость, прямой и гордый, черная тень смерти, страшный и всемогущий. Нушрок, звеня каблуками, неспешно прошелся вдоль импровизированного стола, одновременно глядя и не глядя на приговоренных. Адварп, не понимая тому причины, безотрывно смотрел на него. Нушрок почувствовал взгляд, резко обернулся и, глядя на метельщика в упор, обратился ко всем: — Довольны ли вы, шелудивые псы, милостью к вам нашего всемилостивейшего короля? Нестройный хор голосов проблеял: «Да-а». Только Адварп испуганно уставился вниз и молчал. Министр усмехнулся, приблизился к нему, склонился. — А ты, метельщик? Доволен? — Не могу лгать вам, ваша светлость... Простите мою дерзость, но... Но я был бы доволен, если б его величество изволили помиловать меня, ведь я не виновен. Повисла мертвая тишина. Адварп, почти задыхаясь от страха, поднял глаза и прямо перед собой увидел лицо главнейшего министра. Господин Нушрок улыбался. — Я прощаю твою дерзость, метельщик. Ты в любом случае умрешь менее чем через час. А пока я все же советую тебе насладится дарами его величества. Голос Нушрока звучал почти мягко, и Адварп подумал, что, возможно, если бы министр кричал на него, то это напугало бы его куда меньше, чем противоестественная ласковость. Среди всех страхов затесалось смутное болезненное чувство, будто метельщика где-то обманули, но он не стал думать об этом. Приступать к трапезе под жгучим взглядом Нушрока осужденный был просто не в состоянии. Но министру надоело ждать. — Ешь! – резко прикрикнул он и придвинул к Адварпу блюдо. – Пей! – и, расплескав половину кувшина, налил вина. Метельщик взглянул на Нушрока смиренно, почти с сочувствием и, прошептав что-то невнятное, принялся за еду. Едва он сделал глоток алой жидкости, главнейший министр удовлетворенно хмыкнул и отошел. Встав в темном углу, почти сливаясь с темнотой, господин Нушрок равнодушно наблюдал, как исчезают в ямах ртов смертников кулинарные изыски, чтоб по прошествии четверти часа внезапно крикнуть: — Хватит! Кто-то подавился. Кто-то уронил вилку. У кого-то напиток пошел через нос. Адварп с искренне фальшивой сдержанностью отодвинул тарелку. За спиной приговоренных стояли солдаты. Заставив «подопечных» подняться, они неторопливо сковали им руки и чинно направили колонной по коридору. Адварп обернулся и увидел за маячившими сзади несколькими лицами, унылыми или обозленными, черную стремительную фигуру министра Нушрока. Почему-то видеть его метельщику было по-своему приятно; сжимало сердце, щипало в носу, и вырисовывалась смешная надежда, так что Адварп едва заставил себя отвернуться и смотреть вперед. В узком коридоре колонна смертников еле-еле разминулась со встречной процессией свежеосужденных. Среди них был какой-то толстяк с холеной бородкой, который упирался и кричал, зля конвоиров. — Нет! Нет!.. Я люблю его величество!.. Меня оболгали! – надрывно орал толстяк. Проходящие мимо поворачивали к нему голову и глядели – то ли из любопытства, то ли из злорадства... Адварп поглядел тоже и сразу узнал булочника Льеднерка. — Ты? – успел сказать метельщик прежде, чем его больно ткнул в спину стражник, заставив шагать быстрее. Льеднерк на секунду замолк, замер в испуге, словно увидел привидение, однако осужденный уже не глядел на него. Вновь погрузившийся в уже привычные черные мысли, Адварп, кажется, даже не расслышал, как истошно закричал толстяк ему вслед: — Прости меня!!! Прости!!! И эхо играло с его голосом по подземелью, колыша серую плесень, а смертники стройным рядом вышли из тюрьмы, с непривычки щурясь на свет божий. Главнейший министр оседлал коня. Адварп с товарищами по дате кончины тащился пешком. На дороге было душно и пыльно, солнце заливало светом Башню, видевшуюся ближе, чем она есть на самом деле. Адварп чувствовал, что сердце у него бьется как-то невпопад, ноги слабеют, а к горлу подкатывает тошнота – кажется, впервые в жизни он переел. Кроме того, непрестанно клонило в сон. Иногда выдавались минуты, когда тень господина Нушрока моталась перед метельщиком особо равномерно, а ртемы дороги совершенно переставали для уставившегося вниз приговоренного отличаться один от другого, и тогда Адварпу казалось, что он уже спит. Смертники шли, шли минуты. Башня Смерти кое-как приближалась, метельщик обливался противным потом, однако страстно желал, чтоб путь не кончался, и по-своему радовался, что процессия двигалась медленно. — Страшно умирать, метельщик? Адварп с усилием поднял голову и посмотрел вверх. Боком к свету министр Нушрок, кажется, выглядел еще чернее, чем в полутьме подвала. — Страшно, ваша светлость. Так страшно, что и сказать не могу. — А чем тебе, живому, будет лучше, чем мертвому? – полюбопытствовал главнейший министр, и непривычные, пугающие нотки вновь проскользнули в его голосе. — Так ведь живому все хорошо, ваша светлость. — Даже веники вязать? – усмехнулся Нушрок. — Веники вязать – в особенности! – выдохнул Адварп устало. Он не видел лица господина Нушрока, но откуда-то знал, что тот улыбается. Что ж, почему бы не потешиться аристократу над бедным горожанином, приговоренном к казни? При мысли об этом Адварпу стало обидно и жалко себя до слез, тут же заструившихся по грязным щекам. Наконец колонна смертников уперлась в ворота Башни. Главнейший министр быстро мелькнул ключом, и лента приговоренных вяло потянулась вверх по лестнице. От слез и перепада температур нос Адварпа наполнился слизью, и он отчаянно желал его вытереть, но со скованными руками это осуществить было невозможно. Чем дальше, тем неумолимее хотелось метельщику спать. Гигантским усилием он переставлял ноги по ступеням, неосознанно стараясь попадать в такт нетерпеливому звону шпор замыкающего шествие министра. Мгновения текли незаметно – тысячелетие за тысячелетием. Наконец Адварпу вслед за товарищами по несчастью пришлось нагнуться и выйти на верхнюю площадку Башни Смерти. У приговоренного сразу же захватило дух и закружило голову. Кажется, он сильно покачнулся, и кто-то тронул его за плечо. Даже сонность и муть отступила, когда изумительно холодный вихрь в блестящей солнцем пыли влился в легкие Адварпа. Словно гигантские белые коты на стекле, лежали на небесной тверди толстые облака. Каждый их завиток, каждая ямка в камне, каждый лоскут неба отражал солнце. Ветер бился о Башню, гнул вокруг гор, качал деревья и вроде как пел. Адварп решился сделать шажок вбок и поглядеть вниз; там виден был весь город – размером, как подумал Адварп, не больше помела. Только вот это «помело» сияло, как россыпь капель воды. — Что, нравится тебе, метельщик? – сквозь ветер и хлопки ткани плаща, словно хлопки крыльев, металлом прорезался голос его светлости. Адварп отшатнулся от края. — Ох, нравится, ваша светлость, господин министр, да вот только страшно очень. – робко ответил он. Нушрок приподнял подбородок Адварпа, заставляя глядеть себе в глаза. — А тебе и не придется бояться, метельщик. Разве я не сказал тебе?..