Ишрам многоколонный

2 глава …Голубые павлиньи глазки веера Аниты Фром подмигивали теперь красивому офицеру, за которого — Эльгас знал это, родители прочили ее подругу. Холеные пальцы прихотливо изгибались, мелькали, поблескивая отполированными ногтями и бриллиантами, играли раскрашенными перьями столь виртуозно, что Эльгас задумался — не пожалеть ли о такой утрате? Но ревность оказалась ненастоящей, отрабатывала положенные сцены скучно и спустя рукава — словно писарь в лавке, кропающий бумаги за гроши, лениво почесываясь и зевая в кулак. Три встречи с миниатюрной брюнеткой, благоухающей миндальным молоком и фиалками, исчерпали все, что можно было взять от этой связи. Видно, Анита тоже так решила. Эльгас оценил миловидную блондинку, что опустила реснички и заслонила ротик простеньким голубым веером, поймав его взгляд. Спустя положенные пять секунд реснички вновь трепетнули, а веер дрогнул в слабеньких пальчиках, украшенных тонкими золотыми ободками — ага, как там? «Ты меня смущаешь…» Нет. Вот уж чего точно сегодня не хочется! Рядом с блондинками часто становилось не по себе. Чуть задумаешься, отведешь взгляд, зацепишь мельком светлый локон — и сердце замирает мучительно и тоскливо. Сколько не ищи, ни у кого в мире больше нет таких волос. Словно драгоценное переплетение золота и платины — ювелирная филигрань прически, которую она носила как солнечную диадему. Глаза-небеса, океаническая глубь, отсветы летящих облаков, смелые, яркие. Глаза, однажды заглянув в которые, недоросль Эрик навсегда потерял свое сердце. Она, утраченная любовь, лучик света, запутавшийся в морских волнах… Она должна была родиться ундиной, но что-то пошло не так. Ей самой пришлось исправить ошибку судьбы. Эльгас усмехнулся бы собственной поэтической выспренности, если бы вообще мог улыбаться, вспоминая Хельгу. Небо, какой бред! Она была самой веселой, умной и доброй на свете девушкой, она хотела жить и быть счастливой! Но смерть решила иначе. Хельга, гордая и прекрасная. Хельга, танцующая в музыке ветра. Хельга, ведущая праздничный хоровод. Хельга смеющаяся, понимающая все на свете, принимающая мир и всех в нем. Хельга, влюбленная в морские дали и в яблоневый снег… Хельга, добыча смерти. Жадной старухи, что с самого рождения отнимала у Эльгаса всех, кого он любил — одного за другим. Сначала мать, няню, потом — Хельгу. Недавно настал черед отца, с которым он не успел даже проститься. Больше он не собирался допускать этой ошибки. Ведь путь, который он выбрал, путь солнечного целителя — непрестанная борьба со смертью. Пусть любимых людей уже не спасти, но помощь нужна всем. Пусть больше Она раньше срока никого не получит. Язык вдруг обожгло горечью, словно сладкое ежевичное вино необъяснимо подлым образом обратилось в полыновку, и Эльгас, поморщившись, отставил бокал. Не нужно вспоминать лишнее на пиру. Иначе в постель придется ложиться не с милой прелестницей, а в компании призраков прошлого. И вообще блондинка с веером напоминала, скорее, соседскую барышню, которую отец некогда прочил ему в невесты. Провинциальные нравы, так их и разэдак!.. Маэлли, наверное, ждет, ведь в Аргелосе все по старому — наивные сговоры, свахи, тетки, сестры, сливовое варенье, запах яблок, собрания в доме городского главы… А может, и не ждет. В этом году девушке исполнится шестнадцать, и впервые танцевать в собрании она будет с кем-то другим. Эльгас не был дома уже два года. Еще два он отмерил себе на то, чтобы вволю нагуляться. А потом уж узнать, как Маэлли смотрит на договор, что некогда заключили между собой их батюшки. Все это казалось приличным, когда недорослю Асгиррэ светило лишь место за конторкой, и невозможным, пока была жива Хельга. Но теперь ему все равно, на ком жениться, так отчего и не предложить милой простушке роль супруги господина мага вместе с тяжелыми платьями, аллемандами и алыми коврами дворцовых анфилад? Если дождется, конечно. Времени впереди еще много. Успеется поразмыслить и над этим. А вот по запаху яблок и утреннего тумана он скучал. Дворец благоухал совсем другими ароматами. Явившись к высшему магу Родегеру, Эльгас так и не получил вразумительного разъяснения, что именно он должен делать. Старый сморчок неспешно извлек из рукава длиннополого кафтана платок, трубно высморкался и застыл с таким видом, словно необходимость открыть рот являлась для него тягчайшим испытанием. А потом проскрипел витиеватую эклогу о благоволении вдовствующей королевы к младой поросли — будущей опоре трона Ее Высочества, и велел посещать балы и приемы, проявляя всю благовоспитанность, на которую способен сын лавочника. Эльгас откланялся, теряясь в догадках еще больше, чем прежде. Выходило так, что его пригласил сам распорядитель церемоний, ведь Родегер, потомок одного из самых траченных молью и грозивших рассыпаться в труху от древности родов, коему Ложей было разрешено даже сохранить фамильное имя, никогда по доброй воле не допустил бы пред высочайшие очи выскочку и голодранца. Но зачем — оставалось загадкой. Прошло уже пять дней, во время которых он ел, пил, очень много пил, танцевал, знакомился, смотрел спектакли, играл в шарады с дамами и в карты с кавалерами, гулял в прелестной компании среди фонтанов и жасмина под пение соловья и, наконец, снова пил. Дважды его вызвали на дуэль за какую-то нелепицу, но в последнюю минуту оба оскорбленных пошли на попятный. С магами люди, владеющие лишь телесной сутью, предпочитали не драться. Магам не доверяли. Если же оскорбление, нанесенное разумному дворянину, действительно не могло быть смыто ничем, кроме крови, он старался нанять другого мага. Если, конечно, имел средства оплатить столь деликатную услугу. Некоторые маги-бретеры предпочитали такую авантюрную работу любой другой, являясь предметом постоянного беспокойства для Ложи. Однако Эльгасу столь серьезных претензий никто не предъявил, и он уже начал верить, что и впрямь приглашен всего лишь развлечься. Правда, если выбирать, он предпочел бы остаться в Короне на карнавал для простонародья. С друзьями. Смотреть, как запускают огненные колеса, как лоснятся от масла крутые бицепсы кулачных бойцов, как дрожат перья стрел, нашедших судьбу в красных кольцах мишеней, восторженно следить за взбесившимся вихрем лиловых лент уличной танцовщицы под ускоряющийся ритм злых маленьких барабанчиков, поймать за руку чумазого воришку… — Добрый вечер, Эльгас, — окликнул его маг-сыскарь Найтис, бывший сокурсник Лиса. Он был секундантом его неслучившегося противника, юного виконта Нероли, которому спьяну показалось, что комментарий Эльгаса по поводу его эклоги в честь маркизы Айвори-Саль не соответствует действительности. Маг так и не узнал, то ли виконт, проспавшись, пересмотрел оценку своего поэтического дара, то ли сухое вытянутое лицо Найтиса, с утра пораньше напомнившего ему кодекс поединка с магами, вызвало у бедолаги приступ экзистенциального уныния, а то ли и сама маркиза приняла во всем этом некое участие. Так или иначе, виконт принес извинения, а Эльгас благосклонно их принял. С Найтисом же удалось скоротать вечер за партией в «Черную кошку» — любимую игру Ее Величества, и внезапно разговориться. Оказалось, что всем известный Ледяной маг вовсе не такой уж злобный сухарь, как ходили слухи, а весьма любезный собеседник. Сегодня Найтис тоже не танцевал, бродил по залу с бокалом вина, выбирая компанию. — Не возражаешь? Эльгас приглашающе махнул, обрадовавшись отвлечению от печальных воспоминаний, и сыскарь уселся рядом. — Там играют, здесь танцуют, — пожаловался он. — Пустая трата времени. Но я должен присматривать за гостями. А ты ведь в первый раз на высочайшем приеме? — В первый, — кивнул Эльгас. — И сам не знаю, за какие заслуги угодил. — А что такого? Ведь это всего лишь бал? — Странно. Да и никого из младших не вижу, даже высокородных. Почему я? — Высокородных? О чем ты? Маг перестает быть дворянином или селянином, потому что он маг. Мы в особом ранге. — Скажи это Четвертому Главе Родегеру… Найтис неодобрительно сдвинул брови. — Родегер не прав, потакая тщеславию. Но он в столь почтенном возрасте и имеет такие заслуги, что мы должны снисходительно относиться к его слабостям. — Я отношусь, — кивнул Эльгас. — Потому и гадаю, кого благодарить за честь лицезреть высочайшее семейство. — Вот этого я не знаю, — резко ответил Найтис. — Но если тебя призвал не Четвертый Глава, значит, так хотела Ее Величество. Эльгас не стал задавать вопросов, поскольку у Ледяного отчего-то испортилось настроение. Он крутил в руках бокал, кого-то выглядывал в толпе, длинные сухие пальцы нервно подрагивали. Наконец резко поставил недопитое вино на краешек стола. — Время, — объявил он. — Пора идти на представление в Королевский театр. — Пожалуйста, — кивнул Эльгас. — А я тут пока еще поскучаю… — Я надеялся, что составишь мне компанию, — сыскарь замялся, что вызвало у Эльгаса большой интерес. Обычно Ледяной был твердо уверен во всех своих действиях и словах. — Если совсем честно, — добавил Найтис, видимо, решившись. — Я бы хотел попросить об услуге. Видишь ли… одна особа поручила внимательно следить за сегодняшним представлением, а мне понадобится отлучиться на чуток. — Правда? А что дают? Чем этот спектакль отличается от других? — Отличается, — вздохнул Найтис. — Мне велено не сводить глаз со сцены и представить потом свое мнение об участниках действа. А у меня, как на грех, тут покушение нарисовалось. Только что сигнал пришел. Замешан маг, так что без меня не обойдется. Если упустим — потом тридцать лет и три года впустую рыть землю. Серый Орден девять шкур спустит. Так вот, это к чему — если я дам тебе зеркало, поймаешь для меня память этого спектакля, кошки б его драли? — А что, магические преступления разве не вотчина Ордена? — А вот если я расскажу и об этом, мне придется тебя убить, — заметил Найтис, и на лицо его вернулось прежнее убежденное выражение. Эльгас пожал плечами. — Понятно. Хорошо, если уверен, что могу тебя заменить, то почту за честь. Найтис церемонно склонил голову и двинулся к выходу. Эльгас пошел следом — «важное» представление — это, по крайней мере, любопытно. Пока в однообразных комедиях из времен короля Марка Премудрого и его верных рыцарей, которые пользовались особенной любовью двора в этом сезоне, он не видел ничего примечательного. Да и удружить Найтису, блестящему выпускнику Академии, который взбегал по карьерной лестнице вприпрыжку — с поразительной быстротой и точностью для его возраста, было лестно, чего уж говорить. Если уж сам Ледяной ему доверился, значит, и Эльгас чего-то стоит. Они пересекли аллею, благоухающую розами и жасмином, освещенную воздушными звездными светильниками. В ветвях пересвистывались зачарованные малиновки — любимые птицы Ее Величества. Свернули на другую аллею, где уже щелкали соловьи, а розоватый, рассветно-дымчатый свет потяжелел, загустел как сироп и разлился обволакивающей, настраивающей на томный лад малахитовой смолой. Перед павильоном Театра Ее Величества хрустально и ломко позванивали магические фонтаны. Это было недавнее изобретение — элементальная вода-пламя. В центре фонтана распускался огненный цветок, от рдеющей багровым и алым сердцевины пламя постепенно бледнело, розовело, желтело, становясь, наконец, голубым, и голубые-то лепестки уже превращались в прозрачные струи, что осыпались на дно аквамариновой чаши пригоршней позванивающих льдинок. Некоторые льдинки не таяли, а навсегда застывали причудливыми слезами горного хрусталя. В первые дни после установки фонтанов все без исключения дамы и многие кавалеры часами следили за водой, словно чайки, расхватывая друзы для коллекций диковинок или талисманов. Двор облетело и поветрие предсказаний по форме выловленного наугад хрусталика. Придворная дама Эвельбарм даже пустила слух, что сумела выудить алый кристалл, намекающий на сердечный союз с высочайшей особой. Правдой это было или нет, осталось неизвестным, но количество осаждающих фонтан возросло втрое. Теперь все карманы и шкатулки были набиты доверху фигурными хрусталиками, и придворные наперебой гадали, когда же из чаши можно будет доставать изумруды. — Вот зеркало, — сказал Найтис, когда они поравнялись с другим фонтаном. Этот славился рисованием патриотических картин в воздухе. Сыскарь замедлил шаг, сделав вид, что разглядывает струйки огня, которые сплелись в ало-золотого сокола, занесшего лапы над упитанной синей крыской. Тем временем Эльгас ощутил у себя в ладони что-то маленькое и очень холодное. — Я настроил на тебя. Умеешь с ним работать? — Догадываюсь, — ответил маг. — Разберусь. — Только держи в рукаве, — предупредил Найтис. — Прикрой манжетом, чтобы находилось в руке, но и не на виду. Слухов не нужно. Представление не для всех, круг, можно сказать, будет тесный, но я тебя сам проведу. И услуга за услугу — в час нужды обращайся без стеснения! Вы, насколько мне известно, не самые благонравные ребята в Короне… Эльгас усмехнулся и поблагодарил. С разных аллей сада к театральному павильону стекались группки зрителей. Среди прочих маги поднялись по ступеням, и алхимические элементали огня и воды распахнули перед ними двери. Эльгас направился было в зал, где играл оркестр и сухо трещали аплодисменты, но Найтис свернул направо. Они прошли по длинному коридору, поднялись на второй этаж — Эльгас даже не знал, что такой здесь вообще есть. В самом деле, ожидалось что-то достаточно любопытное. Судя по всему, в большом зале идет спектакль. Какое же тогда зрелище сыскарь ему подсудобил? Лестница упиралась в высокие бело-золотые двери. Эльгас понял, что они в башенке павильона, а он-то думал, в ней находятся костюмерные или еще что-то в этом роде. — Это зал, так сказать, закрытых просмотров, — шепнул Найтис. Дверь распахнулась сама собой при их приближении. Здесь уже никаких элементалей не было. Наверняка во избежание пожара или потопа — алхимические создания иногда имели прискорбную привычку самоуничтожаться без каких-либо видимых причин. Публики там действительно было немного. В креслах, составленных полукругом вдоль стен, перед низкой сценой сидели незнакомые Эльгасу люди. Дам было всего три, военных мундиров тоже раз-два и обчелся. Почти все в возрасте, и даже те, кто помоложе, одеты в черное и фиолетовое — совсем не для бала. Дамы без вееров. Эльгас успел разглядеть лишь Второго и Пятого Глав Ложи, да еще нескольких магов, с которыми не был знаком — все они были прилично старше его и возрастом и рангом. Сердце екнуло — теперь он начинал понимать, насколько это сомнительная затея. Если узнает Родегер… А он наверняка узнает, может, даже увидит. М-да… И что такого он должен выведать для сыскаря? У Эльгаса не было причин не доверять однокашнику лучшего друга, но и причин доверять, если задуматься, тоже не было. Найтис поманил пальцем королевского распорядителя в красно-белой накидке, шепнул ему на ухо. Распорядитель поклонился и указал на кресла у левой стены, рядом с ширмой, загораживающей окно. — Садись и смотри, — ободрил сыскарь. — Все думают, что так и надо. А я пойду, чтобы не покидать зал на глазах у Ее Величества. — Ее Величества?! — Ну конечно, — удивился Найтис. — Я ведь сказал — это комната для частных просмотров. — Стой! — сказал Эльгас решительно. — Я не… Но сыскарь уже не слушал, махнул рукой и вприпрыжку ссыпался вниз по лестнице. Почти сразу из лестничного пролета послышались шаги и голоса. Эльгасу вовсе не хотелось, чтобы высочайшее семейство или, того хуже, Серый Орден застал его топчущимся перед дверью, поэтому он проскользнул меж зрителями и плюхнулся на свое место. Это кресло от зала было полускрыто ширмой, и маг понадеялся, что, может, так никто и не обратит на него внимания. –… сублимация огненного сокола привела к… — …но позволь, уважаемый коллега, как можно забыть, что голова красного дракона у премудрого Дернеки обозначалась не двумя седилями, а надстрочным. — Дернека, положим, был оригинал, но переписчик… –… роза, конечно, начало всего — это роза! Так сказать, неодухотворенная материя… — Господа, все эти ваши соколы, львы и драконы сведут с ума кого угодно! Неужели же в нашем просвещенном веке мы не можем говорить коротко и просто — ртуть и сера, если уж вообще вспоминать эти безнадежно устарелые рецепты! Поймав обрывки разговоров, приметив бурые пятна и ожоги на руках ближайших соседей, Эльгас, наконец, понял, кто составляет большую часть публики — алхимики! Вот тут и стало ясно, почему Найтис манкировал своей обязанностью самолично наблюдать представление. Маги и алхимики издавна слыли непримиримыми соперниками, двигаясь разными способами к одной цели — полной и всеобъемлющей власти над мировой материей. Маги презирали «убогих механиков», одним мановением руки воплощая то, на что алхимику требовались месяцы подготовки и множество сложных ингредиентов. Алхимики же именовали баловней природы пустоголовыми иллюзионистами, не способными сотворить ничего более-менее долговечного. Причина крылась в природе силы — все материальное, что создавал маг, он вынужден был питать силой собственного эфирного образа. Если нельзя было привязать к творению иной источник энергии, то творение иссякало, как только ослабевал или умирал поддерживающий его. Так как сила для воплощения сложных материальных объектов требовалась недюжинная, а поддержание одновременно нескольких быстро опустошало эфирную сущность до дна, то маги неизбежно в этом состязании проигрывали. Алхимики могли сделать свое творение практически вечным, но не властны были оживить его. Чтобы придать зачатки воли и разума хотя бы элементалям-привратникам, им требовалась магическая помощь. И не абы чья, с досадой подумал Эльгас, припомнив собственный неудачный опыт. Другое дело, что сотрудничать меж собой две касты не любили и не умели. Поэтому каждая из них, в пику сопернику, пыталась обойти природу силы и овладеть ею единолично. Королевская семья поддерживала старания тех и других, пользуясь результатами и умело стравливая стороны, как только возникала опасность усиления той или иной касты. Эльгас понял, что сегодня победа на стороне алхимиков — вероятно, будут представлять очередной шаг к созданию «божественного андрогина, совершенного творения неба и земли». Он увидел, как в зал вошел глава высшей алхимической ложи, Магистр Ордена Искры Творения. Целью этих «чванливых сумасшедших», как отзывалась об Ордене Ложа, было повторить легендарное творение — воплотить не просто одухотворенную материю, но проточеловека, полубожественную сущность, которую хозяева мира, испугавшись растущего могущества, ослабили, разделив на мужчину и женщину. И хоть каждый, не обделенный разумом, понимал, что до такой цели книжникам как до луны пешком, Орден своих стараний не оставлял. А Мать-Соколица милостиво поощряла их попытки. Вот бы Клео сюда — ей бы понравилось! Гомон в зале вдруг стих, все поспешно поднимались на ноги. Ее Величество Агравента-Соколица, Божественная Мать Сокола Света гордо и легко несла свое статное, все еще прекрасное тело. Эльгас никогда не видел королеву так близко и теперь откровенно любовался ее походкой. Конечно, Соколица была немолода, вдвое старше мага, и неумолимая старость уже оплавила узкий овал лица, отяжелила лебединую шею, высушила губы и скорбно приопустила уголки глаз, но в тяжелых черных косах, уложенных кольцами вокруг головы, не было ни одной серебряной нити. И как же не походила на родительницу рослая, золотоволосая, с крепкими руками, размашистыми движениями и быстрой походкой юная принцесса, что открывала вчера бал в честь своего семнадцатилетия! Салина, единственная и обожаемая дочь короля Ингреда, погибшего от руки подлого заговорщика, вся уродилась в него. Только одно ей досталось от матери — надменный рисунок твердых губ и черные узкие дуги бровей — словно ласточка взмахнула крыльями. Впрочем, сегодня принцессы не было — очевидно, столь скучные материи, как занудство старых сморчков, посягающих на устройство мира, не предназначались для ушей юной красавицы. Королеву ввел в зал ее брат, принц Альгерт из сиятельной династии Биркеланна, ближайшего союзника Фолькмарке. Королева была, как и положено, в зеленом и золотом, принц — в синем и серебряном. Держась на полшага позади царственной четы, в зал вошел маленький сухощавый дворянин в лиловом камзоле — кавалер Редрик Бьорке, более известный в народе как Пегий Пес, начальник дворцовой охраны, советник, телохранитель и, по слухам, любовник Агравенты, притча во языцех, и без сомнения, одно из самых интригующих лиц эпохи. Дверь за Редриком закрылась, магическое защитное покрывало на ней, обновляясь, пошло еле заметной рябью — очевидно, опоздавшие в зал не допускались. Королева, заняв свое место в золотом кресле на возвышении, плавно повела рукой, разрешая садиться. — Господа, — начала она приятным грудным голосом. — Мы собрались здесь по просьбе Магистра Ордена Искры Творения, всеми уважаемого кавалера Альбериха. С другой стороны, я тоже имею честь представить вам некую высокую персону, которую мы счастливы принимать под небесами Сокола… Но сейчас пусть говорит Альберих! Мы внимательно слушаем. Вокруг зашептались. Всех озадачило сообщение о таинственном госте, иностранном, судя по формулировке, выбранной королевой. Тем временем Магистр Альберих, высокий, сутуловатый старик с необычайно живыми карими глазами и лицом, подвижности которого не мешал даже страшный шрам от ожога на левой щеке, поднялся со своего места и поклонился королеве. Эльгас вспомнил о зеркале Найтиса и сосредоточился на нем. Стекло в ладони начало согреваться, перестраиваясь с ледяной магической температуры сыскаря на теплую, умиротворяющую силу целителя. Теперь артефакт готов был картинами и звуками наполнить туман воспоминаний, вечно клубящийся в нем. — Ваше Величество, Ваше Высочество, и вы, господа, — начал магистр. — Я буду краток, потому что лучше смотреть, чем слушать. Сегодня я представляю сиятельным очам новое творение моих братьев по духу, в теле и крови которого нет ни капли магии. Это прообраз проточеловека, над созданием которого, как всем, без сомнения, известно, мой Орден работает не покладая рук. Прошу позволения у Ее Величества! — Я всегда с нетерпением жду новых чудес, мой добрый Альберих, — милостиво улыбнулась королева. — Как ждет их от тебя весь Фолькмарке. Прошу! Трое алхимиков сноровисто собрали на сцене широкий раскладной стол, накрыв его черной скатертью, еще двое осторожно внесли нечто, похожее на запеленутую в бархат и шелка статую. Эльгас с интересом глазел на приготовления, не забывая отпечатывать картинку в зеркале. Альберих шепнул что-то магу в бело-золотом камзоле, тот неохотно щелкнул пальцами, и светильники в зале погасли. Зрители озабоченно загудели. Звякнула шпага Редрика Бьорке, который сделал шаг вперед, прикрывая собой королеву. Вспыхнули, взметнув к самому потолку тягучее изумрудное пламя, толстые алхимические свечи. Они осветили стол так, что зрители видели лишь укутанную покрывалом фигуру. Над фигурой склонилась дама, тоже алхимик, судя по волосам, заплетенным в простую косу, а не уложенным кольцами. Дама неторопливыми, молитвенно-любовными движениями развернула верхний тяжелый зеленый бархат, потом второе покрывало, парчовое, и наконец, на пол птицей слетел белый шелк. Полутьму зала прорезал одинокий звук скрипки, выпевавшей коду Великой мистерии Земли и Неба. В один миг зрители вздохнули и ахнули в едином порыве, и повскакали с мест, чтобы взглянуть поближе — тело на столе было невообразимо прекрасным, нечеловеческим, бесподобным. Оно постоянно менялось, в своей изменчивости сохраняя странное, едва уловимое постоянство облика. Огненно-медная юношеская фигура пылала, переливаясь языками пламени, из которых в мгновение ока выплавлялась хрупкая девушка, почти ребенок, замирающе-нежная, мерцающая зеленым серебром морской воды, пронизанной солнечными бликами. Ее черты снова текли, наливаясь отблесками пожара, и вот уже — неуловимо! — медные широкие плечи, мощный торс, крутые изгибы мускулов… Такие разные тела, но — одни и те же черты, одна и та же мимолетная текучесть в изгибе рук, трепете ресниц, полуулыбке юных губ… Огонь и вода — уничтожающие друг друга противоположности на деле оказывались одной и той же плотью. Алхимики действительно превзошли себя! Что перед этим совершенством фонтан со стекляшками или тупые куклы-элементали… Или иллюзии фокусника из кабаре. Эльгас тоже вытянул шею, пользуясь высоким ростом, чтобы получше разглядеть чудо через спины и головы. — Сольяда-вседержитель! — Клянусь, это оно… приснилось мне в юности, вот точно такое же! — Я знал! Я знал! — Подвинься! — Пропустите кавалера Синистра! У него слабое зрение… — Я вот тебе щас кааак… Пропусти, худородный, поглазеешь в свою очередь! — Магов, магов сюда тащите! Пусть убедятся, сквалыжники… — Чушь! — доносилось из правого угла зала, где собрались маги. — Опять эти пустозвоны состряпали красивую игрушку… — Вы можете подойти поближе, господа, — кричал счастливый Альберих. — Подходите, но осторожней! Не нарушайте божественную мистерию суетой и криками! — Мы благодарим тебя, Альберих, и твой Орден за это волшебное, невероятное, чудесное зрелище. Вы снова продемонстрировали высокому собранию, что вы не только многомудрые ученые, но и великие мастера искусства, — раздался спокойный голос королевы. В зале мгновенно воцарилась тишина — лишь скрипка пела, вознося свой торжественно-тоскующий плач далеко ввысь, за купол павильона, где люди только что узрели чудо. Все вдруг вспомнили, что в зале королева Фолькмарке, и пристыженно расползлись по местам. — Это все, Альберих? — спросил принц Альгерт. — Если так, то и мне хотелось бы насладиться твоим чудом вблизи. А потом выслушать магов. Я не сомневаюсь в успехах твоих людей, но — опыт есть опыт! — Конечно, Ваше Высочество, — ответил Магистр с достоинством. — Я приглашаю и Второго Главу Ложи Гьетара, так сказать, освидетельствовать наше создание! — Думаю, можно зажечь часть светильников, — заметил принц. — Чтобы никто не переломал себе ноги. Мягко замерцали серебристые магические шары. Эльгас снова занял свое место в тени ширмы и принялся наблюдать, как алхимического андрогина рассматривают сначала принц, потом маги Ложи, потом двое Серых Рыцарей. Гьетар, мастерски скрывая неудовольствие, объявил, что не чувствует следов магии на «этой искусной статуе». Наконец все снова затихли, ожидая, что будет дальше. — Итак, — сказал Альберих, насладившись сполна. Его темные глаза сверкали безумным возбуждением, на впалых щеках играл лихорадочный румянец. Эльгас обеспокоился — не задохнется ли старик от жары в своем меховом воротнике? — Итак, я хочу возразить почтенному кавалеру Гьетару… Второй Глава, не имевший чести родиться кавалером, чуть заметно поморщился. — … что перед вами не просто скульптурная кукла. Мы не лепили подробную форму для соединения огня и воды, но сами эти стихии, сплетаясь, выразили себя так, как свойственно их сути. Кроме того, по жилам божественного андрогина течет кровь, он имеет температуру человеческого тела и, как мне подсказывает предчувствие, совсем немного осталось для возрождения в нем жизни! Скажи мне, почтенный Гьетар, сможет ли Ложа оживить андрогина, чтобы Ее Величество, Его Высочество и другие благородные кавалеры смогли насладиться продолжением мистерии? — Пока нет, — ответил Гьетар, сжав губы так, что они почти совсем исчезли. — Для этого нам нужно ознакомиться с природой его сущности. И в любом случае — никого настолько могучего и праздного, чтобы взять на себя энергетическое биение столь сложного существа, в этом зале сейчас нет. — Спасибо, почтенный Магистр и почтенный Глава, — сказала королева. — Но, возможно, мы все же узрим сегодня кое-что еще. Алхимик и маг отступили, потому что королева встала. — Ранее я говорила, что собираюсь представить вам гостя, — Агравента простерла перед собой руки в приветственном жесте. Кто-то вскрикнул. Эльгас с недоумением увидел, что головы поворачиваются в его сторону. Вздрогнув, он судорожно огляделся и понял, к чему приковано всеобщее внимание. Ширма, возле которой он сидел, медленно таяла, оплывая на пол, как крепость из снежных кирпичей. За ней проступали миражные очертания высокого окна с крошечным узким балкончиком, забранным узорной решеткой. Решетку обвивали темные плети душистого винограда. Запах роз, апельсинов, терпкой пряности и ночного сада ворвался в театр Ее Величества. Темная фигура сделала шаг с балкона и оказалась на подоконнике. Это была женщина в длинном платье непривычного покроя, оставлявшем на виду лишь кисти узких белых рук. Лицо и волосы были спрятаны под густой черной кружевной вуалью, плечи укутаны мантильей, тоже кружевной и тоже черной. Южанка! Мыслимо ли! Публика была поражена едва ли не больше, чем при явлении божественного андрогина. Женщина меж тем заколебалась, придерживая подол платья. Из-под черного шелка выглянул носок узкой бархатной туфельки, расшитой жемчугом. Заскрипели кресла — несколько офицеров дружно вскочили на ноги. Эльгас, сидевший ближе всех, тоже спохватился и предложил даме руку. Женщина легко соскользнула на пол, а за ее спиной, в окне маг увидел неверные тени колышущихся под ветром деревьев, черное-черное, не освещенное магическими светильниками небо и тревожно-оранжевый, мутный диск луны над горизонтом. И все бы ничего, но Эльгас был твердо уверен, что нынче новолуние! Прелестница Анита вчера томно вздыхала о невозможности насладиться зрелищем лунных бликов на озерной глади, надеясь, кажется, что галантный кавалер мановением руки вернет в небеса ночное светило. Не бросила ли она его именно потому, что обманулась в ожиданиях по поводу могущества мага из самой Ложи? А вот кто-то, судя по всему, такой властью обладал. Обшарпанная медная тарелка луны в окне была лишь слегка подточена справа. Что это — атмосферная картина, искусный мираж, призванный усладить — или, скорее, напугать почтенных зрителей? Рука у южанки была тонкая, но твердая, с костистыми длинными пальцами. Женщина не сказала ни слова, лишь вуаль слегка качнулась от дыхания. Эльгас подвел гостью к королевскому трону и, поклонившись, отступил. — Мы имеем удовольствие принимать во дворце сиятельную госпожу Тар-Хали, — объявила Агравента, указывая даме на кресло рядом с собой. — Великую волшебницу и поклонницу Луны. Ответом ей было изумленное молчание. Кажется, посольство из Темных Земель стало неожиданностью не только для Эльгаса. На вытянутые лица старых маразматиков было любо-дорого глядеть. Эльгас фыркнул в рукав, тщетно пытаясь побороть неприличную смешливость. Все-таки спасибо Найтису, жаль было бы пропустить такое зрелище! Все, конечно, знали, что над темным и таинственным Югом властвует мракобесие. Особенно в страшных дремучих дебрях и выжженых солнцем пустынях, что лежали за хоть и варварской, но все же знакомой и относительно цивилизованной Эсгранадой, некогда основанной северными переселенцами. К сожалению, экспансия древней пустынной страны Караху, славной своими кровавыми обычаями и жестокими верованиями, испортила и их. Алхимия ¬ хотя ее древней прародиной была горная страна Кхмели, расположенная на востоке южного материка, сейчас там не слишком почиталась, в отличие от мерзких культов давно уже проглоченных временем богов и богинь. Да что говорить, если даже благого и светлого Сольяду южане в древности так и не признали верховным владыкой, предпочтя ему взбалмошного мятежника, имени которого Эльгас так и не вспомнил. По слухам, почетом у них пользовались даже самые мрачные и лукавые силы — страшная старуха Шаа-Тари, неумолимая хозяйка царства мертвых, злой насмешник Хведри, Отец Демонов, коего поминали исключительно в качестве проклятья, да Красная Луна, коварная и бесплодная сестра-близнец Великой Матери. Прозвище этой легкомысленной красотки фигурировало, в основном, в скабрезных побасенках. И да — это лишь на Севере серебряная Манира, небесная хранительница домашнего очага и милосердная заступница рожениц, уходя, лишила дам своего покровительства. На Юге, напротив, волшебство считалось делом женским, о котором в салонах и кабаках ходило множество фривольных баек. Эльгас тоже любил послушать о лунных жрицах, что обычно представали в виде не знающих стыда и усталости любовниц невиданной красоты, но стоило сорвать чары, как герой сказки в ужасе видел, что обнимает мерзкую сморщенную старуху. На удивление, байки подтверждались — например, южанки действительно кутались в покрывала с головы до пят. Впрочем, прелестные округлости и тонкую талию мантилья скрыть не могла. И голос у гостьи оказался чарующим — глубоким и мягким, скорее низким, чем звонким, скорее сильным, чем нежным, но явственно непривычным к прямым и резким перекрестьям согласных звуков языка фолька. — Я благодарю Ваше Величество за сладкую честь и снисхождение к ничтожному голосу молящей о милости. Земля Вашего Величества прекрасна и обильна, так что глаза молящей наполнены ее чудесами, а сердце ранено любовью к сильному и гордому ее племени. Отныне я буду просить мою богиню о милости к роду Сокола! Низко поклонившись царственной семье, южанка одарила вниманием и алхимиков. — Благодарю вас, высокородный Магистр, за зрелище, насытившее мои глаза такой сладостью, что даже слезы из них отныне потекут медом, а убогое представление о премудрости северян никогда не станет прежним. — О, я рад… — запинаясь, пробормотал потерявшийся Альберих, который презирал грязных южан еще больше, чем извечных соперников-магов. — Я счастлив, что, не ведая о столь драгоценной зрительнице… ммм… сумел все-таки доставить некое… удовольствие… — Но слабое женское сердце трепещет от желания сложить скромные дары к ногам могущественной семьи Сокола в отчаянной попытке выразить невыразимое, и мой бедный язык не справляется со словами, идущими от сердца! Лишь поэтому я осмелилась покинуть место за ширмой и возвысить голос в собрании мудрых. Досточтимый Глава Ложи Магов, кажется, изволил упомянуть, что в мудрости и прозорливости своей не вправе распылять драгоценные силы, устремленные на занятия государственной важности. Я же, как женщина праздная, ничего не ведающая о делах значительных, молю сиятельное собрание позволить попытаться в свой черед усладить глаза сильнейших и благородных. — Я прошу вас, сиятельная Тар-Хали, — ласково улыбнулась королева. — Не ошибусь, если скажу, что мало кто из присутствующих был удостоен чести видеть диковинное могущество вашего народа, и сегодняшний день станет для нас праздником. Подарите андрогину жизнь, госпожа Тайна-под-Покрывалом, пусть иллюзорную, но ведь мир не видывал иллюзий более искусных, чем ваши. — Слушаю и повинуюсь, Ваше Величество, — южанка соединила свои бледные, лунные ладони под подбородком. — Но я говорю не об иллюзиях. Если позволят Ваше Величество и высокое собрание, то признаюсь, что моих жалких сил не хватит, чтобы пробудить истинную жизнь в големе. Такое не под силу созданию земли, а только лишь созданию неба. Божественное откровение гласит, что суть воплощения любого существа — это дыхание плоти, биение сердца и сияние духа, не говоря уже о других образах, которые имеет человек, но которых не положено голему. Дыханием плоти Магистр могущественного Ордена Искры Творения блистательно усмирил своенравие буйных стихий, я же могу вдохнуть в эту плоть биение сердца, если сиятельный Магистр дозволит недостойной коснуться великого творения. Но увы, спустить на землю искру духа не по силам живущим. — Я… да… дозволяю, — откашлявшись, пробормотал Альберих, и Эльгас даже посочувствовал ему. Шутка Хведри, не иначе! Какой удар для старика, уверенного, что Гьетар на этот раз сотрет зубы в крошку, но не отважится оспорить его превосходство! Впрочем, проиграли оба. Кто знал, что Агравента вынет из рукава лунную волшебницу и оставит в дураках обоих! Благое небо, какие лица! Маг притворился, что убирает выбившиеся из-под заколки волосы обратно в хвост и отвернулся, не в силах справиться с приступом смеха. Надо достать платок и делать вид, что чихает в него, что ли, на самых удачных поворотах сюжета. — Кроме того, — продолжала жрица. — Я способна дать этому ласкающему взор и воображение созданию лишь половину его сути — женскую, лунную половину. Обычному голему этого хватило бы, но не ему — лучезарному андрогину, существу непостижимому, неделимому, что видится подобием бога для смертных. Ему нужна вторая половинка, и я смиреннейше молю кого-нибудь из господ, посвященных в ярую и милосердную суть Солнца оказать честь жалкой женщине, сплавив наши усилия воедино. — Любой из светлых магов сочтет честью для себя работать с вами, сиятельная Тар-Хали, — сообщила королева, чуть сдвинув брови. Она кинула взгляд на Гьетара, который очень удачно отвернулся как раз в этот момент. Еще бы — творить вместе с глупой женщиной, дикой южанкой, предающейся неописуемым мерзостям и возлагающей кровавые жертвы к ногам распутной лжебогини! Тратить драгоценные усилия на возню с игрушкой алхимиков!.. Перечить Гьетару никто не решился, даже если и хотел. Маги возмущенно молчали. Да, королеву ждет очень много жалоб. Интересно, как часто Соколица избирает мишенью для своих когтей сразу обе группировки? А может, есть и третья? Должна быть веская причина, чтобы унизить одновременно и Ложу, и Орден перед иноземкой. Найтис, который получил приказ явиться, но не исполнил его… Эльгаса начинали беспокоить обрывки картины, которые кто-то настойчиво подсовывал ему под нос. Чего хочет этот неизвестный от скромного мага, заманивая в державный балаган? Подставить? Сделать пешкой? Но зачем, тьма побери, зачем? Ведь даже на роль пешки здесь достаточно фигур позначительнее. Или он просто слишком много о себе воображает? В заднем ряду, где сидели офицеры, разочарованно присвистнули. — А маги-то… обделались! — услышал Эльгас приглушенный голос и сдавленное хихиканье. Алхимики тоже перешептывались. Альберих на глазах наполнялся пошатнувшейся было уверенностью и позволил себе смерить взглядом превосходства закутанную в черное невозмутимую фигуру. — Право, мне впервые жаль, что я не маг! — молодцевато воскликнул принц. — Что может сравниться с возможностью услужить прекрасной даме! — Я согласен с Его Высочеством, — громко сказал пехотный генерал. Другие офицеры вторили ему нестройным гулом. И тут Эльгас понял, что должен поддержать честь своей маргинальной компании, плевать желавшей на любые условности и расстановки сил. Он представил себе Родегера, которого от такого попрания устоев и порядков Ложи, пожалуй, удар хватит, и это укрепило его уверенность. А кроме того — нельзя же упустить возможность увидеть иное, чуждое, женское колдовство! Вдруг, работая бок о бок со жрицей, он поймет, как пересечь границу меж живым и неживым? Тилло, будущий веселый компаньон, все еше ждал его дома. — Я тоже согласен с Его Высочеством, — сказал он, поднимаясь. — Но осмелюсь сказать, что сегодня единственный случай, когда я могу оспорить эту честь у самого принца! Не уверен, что моих скромных дарований хватит, но какими бы они ни были, прошу Ваше Величество и прекрасную лунную госпожу принять их. Внимательные глаза Агравенты остановились на его лице, и Эльгас, спохватившись, поклонился, а заодно и убрал в карман зеркало — прости, Найтис, но дальнейшего ты уже не увидишь. — О, я не сомневаюсь в ваших достоинствах, кавалер… — оживилась жрица. — Прошу прощения, но не имею чести именоваться кавалером, — с удовольствием возразил маг. — Меня величают Эльгасом из Аргелоса, и… это все. Я, увы, не обладаю высоким рангом или другими заслугами. — Благодарю, господин Эльгас. Тем более я ценю готовность исполнить мое желание, и уверена, что это был голос сердца, — медленно проговорила королева. — Что ж, раз так, мы с нетерпением ждем продолжения сегодняшних чудес. Принц сам проводил гостью на сцену. Маг встал рядом с ней: — Прошу прощения, госпожа. Что я должен делать? — Вы поймете, любезный господин Эльгас. Просто следуйте за мной… Жрица протянула вперед руки, словно отодвигая королеву, побледневшего Альбериха, множество иных лиц — весь зал. И лица исчезли, во всяком случае, для Эльгаса. Пустые кресла, потухшие светильники, открытое окно. Госпожа Тар-Хали небрежно потянула с головы покрывало, из-под которого хлынули тяжелые волны блестящих черных кудрей. Кружевная мантилья укрыла тело андрогина. Но лица ее Эльгас так и не увидел — под плотной вуалью была еще одна, тонкая и легкая, но столь же непроницаемая. Лишь высокий бледный лоб да непокорные волосы, не скрепленные шпильками или заколками. Интересно, насколько она красива? — Мы уже начали, любезный светлый маг, — жрица опустилась на краешек алхимического стола и закинула ногу на ногу в небрежной, совсем не женственной позе. — Сейчас каждый в этом зале видит и слышит то, что хочет. Любое представление, музыку сфер, любовный акт, муки плоти, пронзаемой истинным предназначением, колыбельную Матери-Луны и крах мира, раздираемого борьбой предвечных начал… Шут знает, что еще, у меня не настолько богатая фантазия. Пассы фокусников над ящиком с секретом, наконец. Что же касается вас…у вас тоже есть выбор. Что вы хотите видеть? — Странный вопрос, — усмехнулся Эльгас. — Правду, конечно. — Странный ответ, — невозмутимо отозвалась женщина, пропуская меж пальцами волосы андрогина, пылающие бесконечными переливами огня и серебряным колыханием травы под водой. — Хотите правды, так зрите ее, кто же вам мешает? — Эта правда — темный зал, пустые кресла и женщина под вуалью, отбросившая чужие манеры? — Вот что вы видите? Интересно. У вас нет воображения? Странная черствость для человека тонкого и чуткого… столь юного… Очевидно, что-то вас «заморозило». Вы не верите чудесам и не любите театр… Как вы тогда используете воображение, интересно? Вы странный человек в пустом мире, не желающий как-то его окрасить. Все, что вас еще способно заинтриговать — тайна женского лица под покрывалом? — Это не так, — возразил Эльгас. — Я не хочу смотреть чужие иллюзии. Я хочу знать, что видишь ты, творящая их для нас? — Я? — жрица накрыла своей изящной, но несколько угловатой для благородной дамы рукой щеку андрогина, и пламенные переливы вдруг стихли. Щека так и осталась девичьей, густого, мерцающего цвета морской волны. — Уж не думаете ли вы, любезный светлый маг, что ее творю я? — Значит, я сам. Что ж, пусть так. Чем меньше отвлекающих деталей, тем лучше. Я, ты, прекрасная госпожа, и это несчастное тело, склеенное из двух половин… Чем оно станет? Игрушкой? Рабом для утех? Или просто красивым элементалем у дверей резиденции Ордена? — А сами как думаете, господин Эльгас? — госпожа Тар-Хали вскинула голову, и магу показалось, что он поймал блеск глаз под вуалью. — Ведь это вы вложите жизнь ему в уста. Сами-то желаете оживить это создание? Вам не жаль его? — Жаль? — Эльгас подошел ближе и вдохнул запах розовой воды, окутывавший южанку вместо кружев. — Ты знаешь, что произойдет с ним? — Конечно. Живая плоть без души, буйство стихий, раздирающих неодухотворенную материю… Почти то же, что происходит с человеком, душа которого безвременно уснула под тяжестью убогой жизни и низких устремлений. Но в отличие от человека, у голема нет даже выбора. — Я не хочу этого, — признался маг. — Пусть бы оставался таким, как есть и хранил покой безмятежности на прекрасном лице. Некоторым амбициям лучше никогда не воплощаться. — Поздно, — возразила жрица. — С тех пор, как вы приняли мое предложение. Зачем, кстати? Ведь Глава ясно выразил желание не вмешиваться? — Я хотел, чтобы проиграли все. А теперь — хочу увидеть тебя. Эльгас протянул руку и поднял паутинно-тонкую, но неожиданно тяжелую ткань. Это лицо было в точности таким, какое он только что представил — смуглые щеки в золотистом абрикосовом пушке, точеный носик, родинка на щеке, словно прилипшее арбузное семечко, вишневые губы и огромные влажные глаза в стрелах-ресницах. Далекая теплая ночь, запах роз и кардамона… Эльгас усмехнулся. Этот конфетный образ никак не вязался с жесткими нотками в голосе, угловатыми крупными кистями рук, худыми пальцами в острых, причудливых серебряных вензелях… Кольца! Только что их не было. — На тебе так много покрывал, госпожа Тар-Хали, — сказал он. — Но я сниму все, если ты позволишь. — А не испугаетесь? Что, если я злая ведьма… — маска потекла с лица, застывая уродливыми восковыми потеками морщин и складок, кожа темнела и грубела, приобретая цвет ржавого железа. — Или вообще не человек? Нос провалился, роскошные волосы отваливались целыми клоками, меж кусков оплываюшего воска сверкнула костяная белизна. Эльгас покачал головой и мягко взял женщину за руку, разглядывая перстни. Серебряная лунная филигрань — розы, стрелы, звезды… На указательном — узкий вытянутый рубин необычной ромбовидной формы. Судя по пульсирующему в нем эфирному пламени, кольцо Воли мага, несомненно. Значит, в этом обе традиции сочетались. — Я не боюсь неприглядной правды. Но правда в том, что и это лишь покрывала. Твои руки остались прежними. — Вот как? Что ж, любезный господин Эльгас, вы не настолько потеряны. Может, этим и ограничитесь? Пока? В пустых глазницах черепа, скалящегося посмертным костяным безумием, вдруг мелькнула синева — яркая-яркая, цвета самого синего, самого темного сапфира, который только приходилось видеть Эльгасу. Черная змеистая трещинка расколола сияние… Маг потрясенно отшатнулся, но тонкую горячую руку, чуть дрогнувшую в его ладони, не выпустил. — Но ведь… на том витраже не было Смерти! — На каком витраже, Светлый Эльгас? — В храме Сольяды! Там я нашел это… Эльгас зашарил по карманам и нащупал лишь зеркало. Конечно, ведь осколок остался дома, в куртке… Его никак не могло быть здесь, в новом жемчужно-сером камзоле, сшитом специально для бала. Маг раздраженно поморщился. — Не важно. Синие глаза — у Смерти. Но ее там не было, я нашел в книге эскиз этого витража. — Люди не всегда видят то, что есть, Светлый. То же, что есть на самом деле, даже некоторые боги узреть не смогли. Лишь на этом и держится наш старый добрый мир. Но если вы тоже потеряли Смерть, то не беспокойтесь за свой рассудок — Она там была. Она везде, и Ее нигде нет. — Я не ищу смерти! — Эльгас вздрогнул. — И все, что с ней связано, отвратительно мне! — Правда? Значит, вы не ищете Ее милости? Прошу прощения за вопрос, возможно, он покажется вам бестактным, но… — Что?.. Что еще за глупости? Кто вообще будет искать смерть по доброй воле? Костяной оскал, кажется, стал еще более глумливым, если это было возможно. — Я бы не была столь категорична. Но это неважно. Важно то, что вы не ищете. Почему, кстати? Вы любите жить? — Н-наверное, — чуть запнувшись, согласился Эльгас. — То есть, жизнь ведь лучше смерти! Любому дураку это ясно! — Вы ведь не любой дурак. Так любите или нет? — Люблю! — рявкнул маг. Дама, кажется, изволила потешаться — другого объяснения этому нелепому разговору он придумать не мог, и раздраженно протянул руку к черепу, чтобы снять еще одно покрывало. Это было лицо Агравенты-Соколицы. Точнее, женщины, похожей на нее, как сестра. Внимательное, строгое и властное лицо. Все еще ласкающее сердце печальной, усталой красотой, из последних сил отвоевывающей себя у забот и лишений, но уже готовой сдаться. Лицо жены, матери и старухи. — Так лучше? — улыбнулась она выцветшими губами. — Вы хотите жить. Чудесно! Это я и надеялась услышать. Но если не ищете смерти, почему согласитесь исполнить желание королевы? — Я уже согласился, — пожал плечами Эльгас. — Кавалеры, военные, алхимики, маги… Всем им нет дела ни до кого, кроме себя. Я клялся в верности королеве, и пребуду ей верным. Причем вообще тут смерть? Лицо гордой и печальной женщины расплылось в понимающей, но какой-то насмешливой, лживой, столь не подходящей ей ухмылке. — Вы были лишены матери, и потому верите, что материнский лик — воплощение добра и справедливости. Той любви и той правды, что вам не досталась. Чтобы утолить этот голод, вы питаете иллюзию общей матери, обязанной уделить кроху каждому птенцу в огромном гнезде, всем поровну. Вы ждете от королевы любви… Да, в день, когда серебряная Манира покинула небосклон, весь Север осиротел. Но остерегайтесь, прекрасный господин — тот, кто не видел лика любви, способен принять за него любую маску. Эльгас недоуменно поднял брови. Может, южанка флиртует — в некой странной, экзотически-выспренной манере? Иначе к чему этот разговор? И, собственно, в чем тогда суть совместного творения? Мужское и женское, солнечное и лунное… Не схожа ли такая магия с любовным слиянием мужчины и женщины — не плотским, но… может, эфирным?.. Возможно ли такое вообще? Впрочем, какая разница, если дама красива? А даже если и нет, если волшебная вуаль скрывает отталкивающее уродство — что ж, такая дивная редкость, как магический дар у женщины стоит любого смазливого личика. И потому он нетерпеливо ответил: — Ты женщина, а значит, каждый твой лик — это правда. Дева, старуха, жена, Смерть. Я принимаю их все. Я готов служить тебе, прекрасная дама, потому что никогда не встречал другой такой, столь необычной и печальной! — А вы умеете, скорый на слова и посулы кавалер? — лукаво осведомилась госпожа Тар-Хали и опустила руку Эльгаса на вторую щеку андрогина, зеркально своей. — Придется решить, чего вы хотите больше — любви или правды? — Разве это всегда несовместные вещи? — Да, Светлый. Более того, это вещи, исключающие друг друга, противоположные по самой своей сути. — Ты, конечно, всегда выбираешь правду, как положено женщине умной, искушенной и… старой сердцем, — усмехнулся Эльгас. — Но я мужчина, и я не буду выбирать. Андрогин — творение высшей природы, соединение любых начал, воплощение невозможного. Я творю его желанием и волей вернуть в мир потерянное и забытое. — Кажется, вы действительно цените жизнь, раз желаете поделиться этим даром с другими, — задумчиво проговорила жрица, на лицо которой вновь упала кружевная вуаль. — Что ж, вы меня успокоили. Я исполню извечную обязанность женской силы — дам вашим мечтаниям жизнь, как средство к воплощению. Куда направлять их — ваш выбор. Эльгас принял протянутую ему руку, оцарапавшись о серебряный луч звезды в перстне. Аромат сладких пряностей, запах старушечьего тела, могильных лилий, бальзамирующих масел и помады — все исчезло. А вот запах отцветшей розы, тонкий и настойчивый дух мокнущих в воде лепестков был настоящим, Эльгас мог поклясться в этом. И — играла скрипка. Все еще играла, но на этот раз вовсе не «Великую мистерию» — что-то другое, дикое, страшное, пронзительное, вынимающее душу… Так играют лишь, когда навеки остаются наедине с луной, за шаг до безумья. Закутанная в темное фигура вновь начала меняться, вуаль таяла, обнажая чужое бледное лицо. Но Эльгас не успел его разглядеть, потому что сквозь все это — кресла, зал, окно, андрогина и жрицу надвинулась огромная чернота пылающего звездами неба, и маг вспомнил, что должен успеть найти кого-то в этом небе. Кого-то давно знакомого, из тысячи лет назад позабытого детского сна, что приснился в другом сне. Кого-то, потерянного навсегда — боль утраты была свежа, словно руки их только что разняли, и одновременно успела так измучить душу, словно он с самого рождения по ней томился. В отчаянном порывистом усилии он потянулся за полувзглядом, полувздохом, что успел уловить, пока пробивал картонные декорации навстречу небу. Когда же в руке оказалась колючая, словно клубок сухой травы, звезда, Эльгас застонал. Разочарование было столь убийственным, сокрушительным… не то, не то! Снедаемый едкой черной злостью, он смял в кулаке острые лучи, что пропороли ему ладонь. Но вид собственной крови, заливающей пронзительно-алым искалеченную звезду, быстро привел его в чувство. Миг все равно был упущен. Теперь не найти. Не вспомнить. — Прости, — шепнул маг, гладя звезду, словно крохотного ежонка, расправляя смятые, поломанные лучи, и раскаяние затопило его душу. — Я искал не тебя. Но ты не виновата в этом. Ты тоже станешь сердцем. Не совершенным, не алмазно-твердым — скорее, чутким, колючим, беззащитным, кровоточащим, хранящим память о жестокости и о тепле чужой руки… Как все человеческие сердца, в общем. Зато живым! Ты не будешь куклой, никогда не будешь вещью. Ты будешь свободной. Я так хочу. У меня есть подходящее тело для тебя… … — Смотрите! — пронзительный голос принадлежал маленькой женщине с растрепавшейся полуседой косой. Она вскочила с кресла и кричала, тыча пальцем в Эльгаса. — Он шевельнулся! Он дышит! Маг, ничего не понимая, во все глаза смотрел на возникших неизвестно откуда людей, на лицах которых страх мешался с благоговением, восторг — с недоумением и досадой. Они ахали, вздыхали, что-то выкрикивали, женщина с косой бежала навстречу, и в ее голубых глазах застыло неверие. Наконец Эльгас различил среди расплывчатых теней твердую фигуру дамы в короне, сжавшей хищными крючковатыми пальцами подлокотники кресла, вырубленного из камня на вершине высокой горы. Корни ее уходили в невиданную бездну, в которой кипело вязкое алое варево. На губах королевы играла торжествующая улыбка, желтые круглые глаза горели алчностью. Он хотел спросить — мысленно потянулся через зал — спросить ее, что… Кто-то схватил его за рукав и потянул в сторону. — Уходите. Ничего не объясняйте. Что вы вообще натворили, дражайший Эльгас? И что вам стоило создать простую куклу, развлекающую толпу танцами и волшебной сменой обличья? И-эх… Эльгас нахмурился, сопротивляясь чужой воле — еще нужно было вспомнить что-то важное… Он опустил глаза и столкнулся с тревожным лучистым взглядом широко раскрытых глаз — один цвета густого зеленого серебра, второй — оранжевый. В этих глазах застыл вопрос. — Кто я? — четко и звонко спросил андрогин, приподнимаясь на своем ложе.