Ишрам многоколонный

5 глава. Эльгас моргнул и не поверил своим глазам. Они снова стояли перед до боли знакомой вывеской, на коей красовался красноносый олень с пышной дамской грудью и в кожаном фартучке, обтягивающем вполне себе мужское причинное место. В переднем копытце олень держал гнутую вилку, на которую пытался нанизать юркий малиновый пупырчатый огурчик с глазками. Анри эту вывеску обожал. — А почему, собственно, мы здесь? — осведомился Эльгас у своего спутника. — Разве торчать посреди Короны не опасно, как мне изволили раз пять напомнить? — Теперь уже нет… И я милосердно решил дать вам возможность привести себя в порядок, — сообщил тот и провел пальцем по рукаву Эльгаса. Черную перчатку ярко пятнал след побелки. — Судя по всему, именно к этому месту столь трогательно тянется ваша душа. — С чего ты это взял? — хмуро спросил маг, понимая, что действительно опять похож на чучело. — Ах да, дворцовый портал… Но ведь не о Кожаном же Олене он думал, когда открывал клятую дверь! Думал о шуте, о королеве, ржал, как умалишенный, вспомнил о… Конечно! Он вспомнил о друзьях. Потому и свалился чуть не на голову Лису. Возможно, это его и спасло. — Когда будете готовы, присоединяйтесь ко мне за столом. Сомневаюсь, что здесь найдется годное вино, но… на то и вояж, чтобы забыть об удобствах. — А что, южан теперь пускают в ресторацию Королевского Салона Наук и Искусств? — осведомился Эльгас, входя вслед за спутником в «Оленя». — Насколько я слышал, еще на прошлой неделе там были строгие правила. — Я рад, любезный господин Эльгас, что и вас туда пускают, — ласково ответил южанин. — Это значит, у вас есть… был, прошу прощения, хотя бы один приличный костюм, и вы умудрялись добраться до места назначения, не попав в неприятности. Маг фыркнул. — На вкус и цвет, господин Азфирэль… Что касается вашего, я думал, шут, представляя вас перед королевой, переигрывает. Придется отдать должное его таланту. — Аль-Кини изображал меня? — оживился спутник. — Любопытно! Буду счастлив лицезреть при случае. Все, что делает этот человек — совершенство! Жаль, его, как правило, недооценивают. Но не смею задерживать, господин Светлый. Эльгас, которому шут представлялся весьма жалким созданием, хмыкнул. И отправился на поиски хозяина кабачка. «Кожаный Олень» пользовался особенной любовью разного маргинального сброда потому, что здесь принимали всех, кто не казался хозяину чрезмерно отвратительным, предлагали некоторые услуги сверх означенных на доске за стойкой и лишним не интересовались. Хозяином кабачка был любимый в народе художник и поэт Андре Замас, известный под прозвищем Мотало. — Сто лет тебя не видел, Эльгас, — обрадовался он, плечистый мужичок с курчавой черной бородой и хитрыми блестящими глазами. — Понимаю, теперь не так весело, но все ж — чего не заходишь? Эльгас удивленно поднял брови, потому что последний раз они заходили пару недель назад, когда Анри с Горто устроили безобразную драку, не сойдясь во взглядах на искусство с поклонниками новой линии художественного эскапизма. Маг еще вылечил тогда самому Моталу подбитый глаз, и они выхлебали не одну бутыль елового самогона за душевной беседой. Но возражать не стал — мало ли с чего хозяину память отшибло, просто красноречиво отряхнул пыль с одежды. — Мне бы тут почиститься и смыть с себя это все, а потом ужин, — сказал он. — Само собой, — кивнул Мотало. — А тот тип в занавеске — он что, с тобой? В первый раз здесь такого вижу! — А ему — вина погаже, — мстительно сказал Эльгас. — И потом проследи, чтобы нам досталось тихое местечко. Обсудим пару вопросов личного характера… Посетителей пока было немного. Несколько школяров, претенциозно и дешево разодетые дамы под вуалями, еще кто-то… Рановато, веселые компании начнут прибывать после заката. Вот и хорошо, приключений на сегодня хватило с лихвой. Азфирэль, закутавшись в тень, ждал его за угловым столом и мусолил в пальцах дымящуюся коричневую палочку. Эльгас вытаращил глаза и тут же вспомнил, что у сумасшедших южан действительно было принято жевать горькие листья травы под названием «табак», близкого родича дурманной хассы, или дышать ее дымом. В столицу поветрие этой моды тоже изредка просачивалось, но распространение так и не получило. Один моряк, привозивший Хельге письма от ее жениха, пристрастился к табаку в южных портах и жаловался на дороговизну и кашель. Хельга запрещала ему курить в своем присутствии — у нее от дыма слезились глаза. Эльгас тогда же поклялся, что в жизни в рот не возьмет эту гадость. В стакане с вином южанин топил окурки — видать, Мотало не подкачал и действительно принес кислятину. К еде привереда и вовсе не притронулся. Ну и пес с ним — Эльгас с удовольствием собирался смести с тарелок все, что поставили перед ним близняшки Тамми и Этти. Правда, коронное блюдо «Оленя» — «огненный» кабанчик по-семажски — сегодня было каким-то пресным. И даже без имбиря. Эльгас удивился — перепил Андрэ вчера, что ли? Или беда случилась? За количеством пряностей в блюдах тот всегда следил в оба глаза. — Значит, госпожа Тар-Хали — персонаж, не существующий в реальности? — осведомился он, пододвигая к себе следующее блюдо. — Кто знает? — лениво протянул Азфирэль, откидываясь на спинку кресла, поглубже в тень. — Среди благородных дам Южного Альянса Четырех Ветвей наверняка найдется кто-нибудь с таким именем. Эльгас усилием воли подавил закипающее бешенство. Его терпение подвергалось слишком большому испытанию — и все за один день. Сперва из одного мелкого поганца клещами приходится тянуть ответы, так теперь еще надменный ублюдок свалился на голову. В пору было уверовать, что сам Хведри, желтоглазый пройдоха, облюбовал его нынче в качестве забавной жертвы. Может, не стоило поминать его так часто? Но увы, могущественному огненному демону оплеуху не отвесишь. Приходилось сжимать зубы и терпеть. — К чему все это было? — выдавил Эльгас относительно вежливо. — Этот… без сомнения, забавный маскарад? И как вообще такое возможно? — Для чего бы ни было, результат меня полностью удовлетворил, — прохладно-скучающая светская интонация южанина была настолько идеально выверена, что на зубах заскрипел песок. — Забавно, насколько быстро молодой кавалер вроде вас так расслабляется рядом с дамой, что его можно вовлечь в любую затею. Даже стараться не пришлось! Нож в невольно сжавшихся пальцах предательски звякнул о тарелку. Эльгас припомнил идиотический бред, который он нес, думая, что угождает даме, и сам поразился силе своего желания приложить подонка лицом о стену. Даже Йорав и прочие ябедники из Академии никогда не вызывали такой предельной, лютой ненависти! Маг попытался напомнить себе, что самодовольный шер-хаин все-таки спас его от верной гибели, но стало еще хуже. Драться с таким противником — все равно что вызвать Редрика Бьорке, первого фехтовальщика Фолькмарке. Эльгас вдруг осознал, что должен был испытывать оскорбленный виконт Нероли, поутру принося ему извинения, и гнев поутих, размытый стыдом. Над простаком, лишенным магического дара, тоже небось снисходительно похихикал, а как сам напоролся на обидчика, превосходящего его примерно в той же степени… Темный мягко засмеялся и сказал: — Увы, будь я в своем настоящем виде, мне не пришлось бы рассчитывать на вашу благосклонность. Не говоря о совершенно излишних для меня или Дамы-Соколицы вопросах, коими неизбежно задалась бы свора многоученых зрителей. Так что прошу прощения за маленькую игру, в которую я вас втянул. Эльгас угрюмо кивнул и вернулся к ужину, попутно ломая голову, что нужно сделать со своим эфиром, чтобы скрыть столь простую и ясную вещь, как пол? Такое мастерское владение туманным покровом, прячущим реальность от взгляда простаков — дар Луны и ничей больше, а Эльгас ни разу не слышал, чтобы лукавая богиня дарила свою милость мужчинам. И тем не менее, все чувства твердили одно и то же — Луна, пленительная чара, коварная владычица слабых сердец. Ни в одной истории не рассказывалось, как выглядит Алая Госпожа южан — бесконечно изменчивое лицо ее было скрыто под покрывалом, и лицезреть его смертным запрещалось. Внешность спутника тоже могла быть какой угодно. Наверняка, впрочем, слащавая, холеная, мерзкая, как у любимого наложника Великого Халифа с миниатюр в волшебных сказках. В любом случае, северяне слишком мало знали о южной магии — презрение вместо интереса совсем не сопутствует глубине познаний. Эльгас вздохнул и решил попытаться еще раз. — Итак, господин Азфирэль, — сказал он, покончив с ужином. — Я буду очень признателен за ответы на действительно важные вопросы. Ее Величество поведала странную историю об иных мирах, божественном свете и других каких-то чудесах. Как я понимаю, это была метафора? — Конечно, нет, — отозвался Темный, вынув изо рта сигарету. Как он умудрялся курить, откидывая лишь краешек покрывала, Эльгас не представлял. — Все прискорбно буквально, господин Светлый. Ваша дама надеется обрести силу богов, и для этого нужен посланник в то время и место, где это было еще возможно. Я не знаю, найдет ли отклик в вашем разуме одна любопытная трактовка истории, которой некогда поделился со мной один мудрый человек… — Хм? — поторопил его Эльгас, потому что собеседник, кажется, утонул в воспоминаниях. — Простите, я пытаюсь покороче. По его мнению, время от времени, когда грызня мелких хищников и куриная толкотня обывателей, с юности и до могилы занятых выклевыванием лучшего зерна из-под носа друг у друга, окончательно перестают двигать в неизвестном мне направлении наш заплывший житейской мудростью мирок, над ним вдруг распахивается небо. Вот это можно счесть метафорой, не суть важно. «Представьте, — говорил он мне, — тараканов в темной комнате. Они деловито снуют повсюду, тащат крошки со стола, забираются в корешки книг, чтобы выточить из них мудрость вместе с клейстером… Грызут краску с покрытых пылью полотен искусства, после чего испражняются цветным пометом… Ну и что там еще едят тараканы — да все! Весь мир источат под корень». Мы как раз делили с моим мудрецом одну душную камеру рядом с пекарней, а потому эти премилые животные маршировали там целыми стадами и чувствовали себя не в пример уютнее. Так вот. Рано или поздно боги, должно быть, решают, что количество тараканов стоит подсократить, а заодно и вывести какого-нибудь нового зверя. И тогда — бах! — раскрывается небо, и божественный свет озаряет землю с беспощадной ясностью. Страшный свет, господин Эльгас, ослепительный, жестокий, нечеловеческий, для тараканов мучительный — потому что под ним невозможно жить как раньше. — И что же здесь плохого? — Эльгас рассеянно внимал чрезмерно претенциозной, на его вкус, речи. — Не вполне понимаю, о чем ты. Что таится под метафорой растворения неба? — Сошествие Южной Звезды, к примеру, — пожал плечами Азфирэль. — Вы слышали песни о том, как пылала Сур-Аламада? На ее месте до сих пор лишь огромная воронка, на дне которой песок блестит, как стекло. Люди говорят, что спустившийся в нее попадет прямиком в Шаа-Мирам, царство смерти. Слышали, как милосердный океан поглотил истрепанный до дыр огнем и железным ветром кусок материка? Как думаете, почему Север одержал в тот раз победу? — Ах, вот ты о чем… Войны и катастрофы, — протянул Эльгас. — Кстати, нельзя ли перейти на «ты»? Полагаю, мы в одном ранге? — Прошу прощения, но в моей стране иные правила вежливости, и я не вижу причин от них отказываться. В свою очередь, я совсем не против, если вы будете продолжать мне «тыкать», поскольку высшее уважение вы в своем ранге выражаете лишь членам королевской семьи? — Примерно так, — кивнул озадаченный Эльгас. Все верно, и сама королева величала южан сообразно их этикету… Идиотская выспренность, как будто и без этого было легко общаться с неприятным знакомцем! — В любом случае, — продолжал Азфирэль. — Вы должны помнить, что было, когда свет вспыхнул последний раз — тогда уже Север ощутил это на своей шкуре. Когда ушли боги, и магическое искусство навсегда изменилось. Огромная каста жрецов в одночасье стала ненужной, маги бежали от беснующейся черни, светлые жрицы, у которых ничегошеньки не осталось, топились в водах Тарвинды или доставались на потеху толпе… — Да, — сказал Эльгас. — Я понимаю, о чем… вы. Но не понимаю, почему… вы… именуете это светом. — Видите, у вас неплохо получается, — усмехнулся собеседник. — Но, повторяю, я вовсе не обязую вас следовать моим лицемерным обычаям. Ну а свет… Некоторые именуют его явлением Великого Хаоса. Того самого, которого вы здесь знаете, кажется, под именем Желтоглазого Разрушителя? Одни зовут его Шутом Богов, а некоторые — и Безотчим Отцом. Говорят, иногда он действительно посещал наш мир… Но как по мне — свет остается светом вне зависимости от того, что думают о нем тараканы. Допустим, вы бог. Вы вносите горящую лампу в кухню. И вы — таракан. Что чувствуете при виде огня? — Что ж, — снисходительно кивнул Эльгас. — Вы Темный, и мне сложно представить, как вы мыслите. То, что у нас называют веками горя и мрака, вы величаете светом. Должно быть, вас учат презрению к светлым магам так же, как и нас — к вам. Азфирэль расхохотался своим обаятельным мягким смехом. — Даже если и так, любезный господин Эльгас, то я оказался последним учеником в той школе, о которой вы изволили упомянуть. Постарайтесь вникнуть в мою метафору, что не имеет ничего общего с божественным Сольядой или цветом, который присвоили себе северные вероучители. Я уверен, вам это по силам. — Повторяю, я вас понял. Но не представляю, как эта байка относится к желанию Ее Величества. Не хотите ли убедить меня, что королева жаждет принести в мир еще одну катастрофу? — О, полагаю, милостивая мать не рассчитывает подпалить гнездо, в котором сидит, хотя я бы на ее месте серьезно задумался. Дело в том, дражайший господин Эльгас, что именно в те эпохи, когда факел Отца Богов озаряет землю, проникая во все темные уголки, самые тайные и запакощенные щели этого мира, именно тогда возможно все. Человеческий мир меняет облик — пусть ненадолго, поскольку за божественным озарением всегда следуют убогие века забытья и застоя, но все же меняет. Рушатся и рождаются государства, сменяются вероучения и народы, вспыхивают и гаснут созвездия. Мир пылает в горниле великих перемен. Вы представляете, какая это сила? Что можно сотворить, если взять хоть крохотный ее кусочек, заточить огонек в бутылку? — А как это возможно? Ведь, насколько я понял, ваш свет метафоричен, — фыркнул Эльгас. — А как возможно дать голему живую душу? — Ага. Вот только не вы, господин Азфирэль! Вот только вы-то не вменяйте сие мне в вину! Как будто это не ваших рук дело! Темный задумчиво стянул перчатку. Тонкие пальцы дрогнули, и на руке вспыхнул алый огонек, от которого тот прикурил сигарету. — Не моих, — ответил он, затянувшись. — Я способен лишь поделиться силой. Для меня, как и для всех, остается загадкой, как и зачем вы сумели дотянуться до высот этого мира. Я полагал, что спустить на землю дыхание духа человеку не по силам. — Еще интересней, — пробормотал Эльгас. — А ты не… — Я, к сожалению, не вру, — холодно отозвался Азфирэль. — Если вы и сами не знаете, что делает ваша правая рука, пока левая тискает женщину, то я здесь не подсказчик. Эльгас машинально помахал в воздухе пустым стаканом, подзывая девочек и замолчал. Если, конечно, все это не было каким-то огромным, запредельным враньем, иллюзией, безумной интригой, тогда… он никак не мог объяснить происшедшее. Оно походило разве что на сказки о легендарном надмирье, волшебной стране Эртар-Шеда, где раньше обитали боги, лепя звезды и души из серебряного песка, что несла безмолвная река Времени, текущая сквозь все миры. Но… он ведь даже крохотную игрушку не смог оживить. И ни один высший, ни один Глава Ложи не говорил ни о чем подобном. Невозможно. А значит, южанин все-таки врет. — Эльгас, можно тебя на пару слов? — шепнул вдруг склонившийся над его плечом Андрэ и стукнул о стол новым кувшином вина. Маг рассеянно кивнул и вышел вслед за хозяином. — Знаешь что… — начал Мотало, проводив его в каморку рядом с кухней. В глаза он почему-то не смотрел, что было на разбитного художника не похоже. Лишь покряхтывал и переминался на месте, уперев руки в боки, нагнув курчавую голову, словно упрямый бычок. — Я тебя ни о чем спрашивать не хотел. Что у тебя за дела, в какую дрянь вляпался… если хочешь — скажи, помогу, чем смогу. Я тебя уважаю, ты знаешь, потому патруль не зову. Но и ты меня пойми — типа этого спровадь куда-нибудь поскорее! Хоть занавеску и нацепил, а выговор уж очень знакомый, наслушался. Я не предложу южанину ни хлеба, ни крова, ни защиты. — А что так? — удивился Эльгас. — Ты вроде к ним нормально относился, я их тут перевидал немало. — Так это когда было. А теперь Эсгранада Приморье схавала, а у меня там родители… были. И сестренка пропала бесследно. Попробуй прикинуть, что с ней могли сотворить?! — Были? Эсгранада — Приморье?.. Маг потер висок и подумал, что шут, пожалуй, был прав. Почему-то в последние дни он соображал настолько плохо, что это начинало тревожить. Но, тьма побери… Южане объявили войну? Вчера? Позавчера? Как кабатчик может знать об этом, а он, только что вернувшийся из дворца — нет? Кто-то принял слишком большую дозу полынной настойки, понял Эльгас. И, должно быть, смешал ее с хассой, опьяняющей разум и волю. Художник во власти страшных фантомов, и как только на ногах держится? Эльгас рывком приподнял лицо Андрэ за подбородок к свету, чтобы проверить зрачки. — Спятил? — сощурившись, отозвался хозяин. — Ааа… если ты про… Не пил я, друг. Не больше обычного. Не до того сейчас. Зрачки были обычные, взгляд — и вправду трезвый, только… больной какой-то, выпитый до дна. — Не понял, — сказал Эльгас. — Я дурак, кажется. Поясни дураку — что за дела? У нас что… война с Эсгранадой? — Вот теперь я не понял, — густые брови Андрэ сошлись к переносице, хозяин оглядел гостя с подозрением. — Ты шутишь или спьяну мозги отшибло? — Я только выздоровел, — объяснился маг. — Лихорадка. В голове до сих пор путаница — что приснилось, а что наяву. Мотало хмыкнул и потер подбородок. Взял со стола кружку пива размером с маленький бочонок, выхлебал одним духом. — А, вот ты где пропадал… Я думал, ты с горя после смерти друга махнул в свой Аргелос. И правда все проспал, что ли? Так я тебе говорю — не водись с южанами, влипнешь. Патруль зайдет — заберут его как шпиона, тебя как предателя. Если настаиваешь, поясняю: месяц назад Эсгранада прислала послов с просьбой выкупить Приморье, свои бывшие владения, да еще какие-то там места культа, древние реликвии, прочая хрень. У них, видите ли, новая религия звездопоклонников завелась. Им, понятно, отказали. Так эти черномазые полудевки, хассы своей обкурившись, без предупреждения двинули армаду и махом заняли береговую линию от Восточных Гаваней до Кардиса. Как с ума посходили. Народу без толку полегло — мама не горюй! А наши войска готовят. Маги с алхимиками что-то варят, потому как кхмелиты у себя в песках невиданное прежде магическое оружие смастерили, а Эсгранада их захватила и оружие это понаклепала на целую армию. Южного флота у нас, считай, больше нет, моряки Кардиса рыб на дне кормят. Такие дела, Эльгас — прости, бред какой-то, что ты не в курсе. Говорю — и самому дико… Маг чувствовал себя вытащенной на берег рыбиной. Реальность треснула, распавшись на странные уродливые фрагменты, и он не понимал — почему? Когда это все случилось? Эльгас взял себя в руки и просветил неоформленное, тускло мерцающее эфирное поле художника. Увы, тот не был сумасшедшим и своим словам верил. — Ладно, — медленно проговорил Эльгас, не доверяя уже самому себе. — Что-то здесь не так, но мы уйдем. Спасибо за ужин. — Да не за что, — хмыкнул Андрэ. — Ты знаешь… посиди тут у меня пока. Пока патруль не уйдет. Я не стукач, но кто-то, видать, шустрее обернулся. Нынче все молокососы — за Отечество, ты ж знаешь. Эльгас прислушался. В зале в самом деле начинался сыр-бор. Вот и стук подбитых железом каблуков, начальственный окрик… Представив, как отреагирует Темный на попытку задержать его, Эльгас побледнел и, оттолкнув Андрэ, кинулся в залу. — Вон тот красавчик!.. — Шпиона поймааали! Салли, гляди! — Бритоногий ублюдок! Штаны с него снимем — сразу ж все ясно станет… — Это вы мне, господа? — Азфирэль быстро встал, картинно протянув вперед раскрытые ладони. — Но я лишь пришел сюда встретиться с другом, поскольку нахожусь в… кхм… смешной ситуации… Эльгас начал протискиваться сквозь небольшую толпу, уже набившуюся в кабак поглазеть на беспорядки. Это здесь всегда любили. Толпа действительно пылала вдохновенными лицами, пестрела зелеными и золотыми лентами, холодными огненными ирисами, приколотыми на шапки и воротники курток. Такой любви к гербовым цветам веселый «Олень», свободный от политики и национальной розни, никогда еще не видал. Впереди высились серые мундирные спины патруля — шестеро или семеро. — Сами разберемся, — важно объяснял зевакам осанистый усач-капитан. — Лицо покажи, — велел он южанину. — Пожалуйста! — раздраженно дернул плечами Темный. Эльгас вдруг сообразил, что голос его стал басовитей и глуше, а мягкий шепелявый акцент пропал, как не бывало. Зато появилось манерное «аканье» вкупе с глотанием слогов в середине слова, которыми славился «столичный» фолька. Он замер, глядя, как Азфирэль нервным жестом срывает покрывало. Под ним оказалось надутое лицо Лиса. — Вообще-то я маг Ложи, если хочешь знать, — обиженно проговорили губы друга. Усач озадаченно крякнул, оглядывая типичную для Фолькмарке физиономию — русые волосы, высокие скулы, нос картошкой, болотные крапчатые глаза… — Вроде не черномазый, капитан, — вякнул его молоденький подчиненный. — И говорит по-нашему. — Тьфу, рехнулись совсем, — пробурчал капитан. — Держи доносчика, мы с ним еще поговорим. Ну а ты-то… — обратился он к «Лису». — Чего народ зря пугаешь, рожу прячешь? — Я ж говорю, капитан, ситуация сложная, — подбоченился тот. — А ты своей бдительностью мне всю затею испоганил. Полгорода теперь знает, кто я и где я. А ничего противозаконного, собственно, и нет… просто у меня недавно возникли неприятности… эээ… пикантного свойства. Грубо говоря, я скрываюсь от женщины. Выбираюсь вот раз в три дня, чтобы потолковать с другом. Он мне так и сказал — ты в этом платке на бабу похож, еще, мол, кружево нацепи! А мне что делать? Полумаску надеть — узнает, стерва, у меня ж родимое пятно на щеке приметное. Усач гыгыкнул. Столпившийся народ с готовностью его поддержал. — У нас в Короне, как всегда — ищешь врагов, найдешь юбку! — довольно крикнул кто-то. — Ну а друг-то где? — осклабился патрульный. — Есть кому подтвердить твою личность? — А друг, собственно, я, — вздохнул Эльгас, помахав рукой. Школяры заржали и вытолкнули его вперед. — Это Лис, маг Ложи, — покорно кивнул он. — Его тут все знают. — То-то и оно, что знают, — услышал он за спиной тихий напряженный голос Андрэ. — Да только Лис уж год как помер! Вместе с благоверной своей. Капитан, слышь… Дурят тебя. Личина, или что там у него под повязкой. Южане — хитрые суки. А выговор я сам слышал, змеюка шепелявая! Эсгранада или Караху… Эльгас оглянулся неверяще, и в глаза ему бросилось покрасневшее насупленное лицо художника, который ни разу в жизни не выдал властям ни одного самого забубенного посетителя своего кабачка. «Кожаный Олень» был убежищем для всех, и вот сейчас перестал таковым быть. Взгляд его хозяина был горьким и тяжелым, но уверенным в собственной правоте. Что ж, война, в которую Андрэ искренне верил, все меняла. — Правда, помер… — растерянно проговорил кто-то в резкой тишине. — Помню, было. Там еще история какая-то мутная, будто Орден преступника взял, а тут Лис со своей зазнобой под горячую руку замешались! — А может, не было! — возразили ему. — Лис это, зуб даю! Я его как облупленного… Лис, скажи! А Эльгаса я тоже знаю, он еще пропал куда-то с тех самых пор! — Таак… — проговорил капитан. — Тихо! Все на три шага назад! Ну а вы, господа маги, пошли с нами! — Вот что, господа! — Темный примирительно поднял руки. — Я-то уж лучше знаю, помер я или нет, поскольку ввел всех в заблуждение. Давайте я поведаю историю с самого начала, и… — Ври, паскуда! — заорал вдруг Андрэ. — Другом моим еще прикинулся, сука! И ты туда же! — он с ненавистью обернулся к Эльгасу. — Раз в петлю за южанина лезешь, значит, и сам такой же. Слышал я, о чем вы болтали, твою налево… Сокол, королева, Сур-Аламада! И доказательства есть, капитан, — он достал из-под стойки размокшие в вине сигаретные окурки. — Лис сроду не курил, и на бумагу вот глянь. А сам зенки разуть не можешь, так зови Серых, они разберутся. Усач нахмурился и действительно потянулся к гематитовому медальону. Эльгас не потерял ни секунды — нырнул вперед, чтобы оглушить служаку «перчаткой» и убраться подобру-поздорову, пока снова не нагрянули Серые или кабак не вспыхнул страшным бездымным пламенем. Он думал лишь о том, как опередить и Орден, и Темного, поэтому совсем забыл о заготовленном «ледяном лезвии» на руке. Яркая кровь брызнула ему в лицо из перерезанного горла. Усач оседал на пол, заливая все вокруг, скрюченными пальцами вцепившись в медальон с треугольной руной, множащей саму себя в бесконечности спирального витка — кстати, когда это такие доверили простой страже? Толпа шарахнулась, в память Эльгаса, не верящего самому себе, намертво впечатались вытаращенные глаза белобрысого юнца из толпы, распахнутые рты, оскаленный Андрэ, в глазах у которого разгоралось безумие… Горячие пальцы вывернули кисть, дернули, и кабак канул во тьму. — Любите вы приключения, господин Светлый… — лениво протянул южанин уже своим собственным голосом. Они стояли на пригорке, среди высокой травы. Сзади черными еловыми пиками оскалилась стена леса. Над ней, накренившись, завис полумесяц — тускло-ржавый, словно жертвенный серп. От леса тянуло ночной промозглой сыростью, а дымом не пахло. Совсем наоборот. — Что это такое было?! — резко спросил Эльгас. Он вытер лицо рукой и теперь тщетно пытался разглядеть на ней кровь усача-капитана. — Мир сошел с ума? Азфирэль не спеша извлек из кармана деревянную коробочку, выщелкнул сигарету. Вуали на нем не было, не было и личины, но Эльгас все равно различал лишь смутный абрис тонкого лица с провалами в черную бездну на месте глаз. — А ну брось смолить, господин совершенство! Маскировщик хренов! Раз уж хватило ума притворяться моим другом, то изволь соображать, что у нас тут пока еще не твоя клятая Эсгранада! — Эльгас вдруг потерял контроль над собственными дрожащими руками, земля все еще, кажется, летела вихрем из-под ног, выворачивалась наизнанку эфирным порталом, раскаленный ветер стиснул грудь тяжкими, выжимающими воздух из легких, объятиями. Дыхания не хватало, и кровь — бурая, ржавая, багровая, наконец, алее гвоздики, заливала небо перед глазами. В эту стремительную реку, бурлящую на порогах и крутящуюся в водоворотах, нырнула медная лодка луны, поплыла, черпая кровь бортами. Запах пепла, сухой глины и пыльных перьев стервятника забивал ноздри. Кажется, он ударил Темного по руке, вышибая портсигар, потом с наслаждением врезал поддых, тот увернулся, и кулак скользнул по ребрам, запутавшись в плотных складках плаща. Маг рванул его на себя, вторым кулаком метя в челюсть, чтобы сбить клятого южанина на землю и как следует добавить ногами. Что будет потом — все равно! Если выпустить ярость, что копилась весь этот паскудный день где-то под ребрами, освободить огненного сокола, бьющего крыльями о прутья содрогающейся костяной клетки, то можно будет вздохнуть… Темный, паскуда, благодаря кошачьей изворотливости, все-таки удержался на ногах, резко повернулся, обхватив противника поперек груди, и притиснул к себе, сжав запястья цепкими хищными пальцами. — Успокойтесь, Эльгас. Тише. Маг напряг мышцы, чтобы отшвырнуть более легкого и слабого соперника, но тут корка давящего жара, наконец, лопнула и исчезла, как не бывало. Все было в порядке. Голова не кружилась, реальность вокруг не пересыхала, как слюна у больного лихорадкой. Запах степного пожара испарился столь же внезапно, как и появился. Только горький табак и розовые лепестки, мокнущие в чаше фонтана… — Все? — Азфирэль щекотно дышал ему в ухо, и прохладные завитки волос скользили по разгоряченной щеке. — Да, — Эльгас расправил плечи, высвобождаясь из объятий. — Но извиняться не буду. Между прочим, из-за тебя я убил человека! — Впервые? — с интересом уточнил спутник, осторожно ощупывая скулу и подбородок. — Не впервые. Но не так! — На дуэли? — хмыкнул Темный. — Отправляйся в бездну! — Между прочим, я как раз хотел поинтересоваться — а зачем вообще было убивать этого бедолагу? — Чтобы не дать тебе убить его! — рявкнул маг. — Кхм. И… и пол кабака в придачу. — Понятно, — Темный скорбно поджал губы. — Я прошу вас, господин Эльгас… Впредь не делайте этого. Кажется, вам нельзя. Вероятно, ваш магический образ настроен на целительство и тяжело воспринимает столь резкую перемену? Что ж, давайте договоримся, что убивать людей буду я. Не волнуйтесь, тяга к кровавым пиршествам мне чужда, что бы вы там себе ни воображали. — Разве? А как же кровавая Луна? — О, поверьте, с большим удовольствием Госпожа принимает иные дары и предпочитает гораздо более… миролюбивые занятия, — паскудно ухмыльнулся Азфирэль. — Ладно, — сказал Эльгас. — Мне плевать. Что произошло в Короне? — В этой версии Короны, вы хотите сказать. Нас прервали как раз на этой части истории. Имейте терпение и все поймете, — проклятый Темный безмятежно улыбался, от чего и без того уже порядком потрепанное, разлезающееся по швам терпение Эльгаса снова лопнуло. — Ах, так самую интересную часть ты приберег на потом?! — Он сгреб спутника за воротник плаща, снова притянув к себе. — Слушай сюда, шер-хаин или как тебя там, и слушай внимательно. Сказки о богах и демонах я могу послушать дома, у огонька, за кружкой пива. Если ты сейчас скажешь, что это из-за сказок Корона сошла с ума, Андрэ выдал меня, а простые дуболомы имеют личный канал связи с Серым Орденом, то я… Я брошу все к желтоглазому и отправлюсь домой — разбираться. Меня звездец как не устраивает, что за пять минут мир становится с ног на голову, а моих друзей уже похоронили! — И это было бы самое глупое и опасное, что вы могли бы сейчас сделать, — меланхолично сообщил Темный, не делая попыток высвободиться. — Почему? — тяжело спросил маг, тщетно пытаясь проникнуть в тайну ускользающего от тусклого света взгляда. — Потому что если останетесь в этой реальности, то обречете на судьбу, которой пытаетесь избежать, свою собственную. Как мы могли наблюдать, именно отсутствие вас — или ваших друзей, что маловероятно, привело к столь драматическим последствиям. А значит, Аль-Кини был прав, и наш с вами вояж действительно важен для соколиного гнездышка. — Я уже из-за тебя убил ни в чем не повинного человека, — угрюмо напомнил Эльгас. — И больше не собираюсь очертя голову кидаться в пропасть. Это ясно? Поэтому сейчас ты мне в самых простых словах, без сказок и богов, объяснишь чехарду с реальностями и иными мирами. — Без них не получится, милейший господин Светлый, — ответил Азфирэль. — Потому как именно боги завязали в узел нити нашего мира, и распутать их, оставаясь в милой вашему сердцу так называемой рациональной материи, не удастся. Просто дайте себе труд успокоиться и дослушать все до конца. Пойдемте. На опушке за пригорком высился крепкий бревенчатый сруб — обиталище лесника или охотничий схрон… Кому бы еще обосноваться посреди леса? К нему они и держали путь. И еще не давала покоя клятая луна в небесах. Накренившийся над еловыми зубьями полумесяц упорно сопротивлялся уверенности Эльгаса в том, что сегодня все еще новолуние. Если миражный алый диск в театре Ее Величества еще мог быть иллюзией Темного, то сейчас... Не будет же он тратить силы на такие декорации! Да и зачем? А значит, происходит что-то странное. — Я думал, Луне служат женщины, — после долгой паузы примирительно заметил Эльгас. — Как вы-то обрели столь редкий дар перевоплощения? — Иногда и у богов не остается выбора. В Халифате не в почете Академии и Ордена, мы несколько отстали от вас в плане организации общества. Зато у нас принято точно знать, чего хочешь, чтобы определять свои таланты и раскрывать их собственными силами. Эльгас не понял, с какой интонацией были произнесены эти слова — с превосходством или иронией? Впрочем, как он уже успел заметить, эти выражения, тесно сплетенные между собой, укутывали, словно зимний плащ с подкладом, все эмоции собеседника. И не мог не признать, что своевольная сила и лукавые манеры Азфирэля зачаровывают, интригуют помимо воли. Экзотическая смесь бесцеремонной искренности и трогательной вежливости то раздражала, то вдруг казалась странно привлекательной, ибо ни то, ни другое пресным этикетом не одобрялось. В конечном счете, относиться к южанину с равнодушной любезностью было невозможно. Интонации вибрирующего грудного голоса были столь выразительны, что смотреть в глаза становилось излишним. Кажущаяся небрежность жестов, одновременно и порывистых, и сдержанных, когда одно движение, вдруг брошенное, позабытое на полдороге, мгновенно перетекает в другое, представляла собой отдельный вид искусства. Легкая бесшумная походка барханной кошки в песчаных дюнах… Но слишком продуманным людям маг не верил, как не любил внешне безупречных женщин. Тайна Луны — искусительные иллюзии, обаяние, туманящее рассудок, филигранное умение упрятать правду в складки красочных драпировок, и прежде Эльгас думал, что речь идет лишь о постели. Тут он припомнил нелепый поцелуй с шутом и хмыкнул. Вот тоже бедняга, запутавшийся в сетях Луны… Впрочем, представить даму, дарившую милостью маленького уродца со скверным характером, Эльгас не мог, так что шут должен был быть благодарен и за такое сомнительное внимание. Для южан же паскудное мужеложество было в порядке вещей — еще одно наследие многовекового культа неразборчивой богини Похоти и Обмана. — И о чем это столь веселом вы размышляете, интересно? — спросил Азфирэль, не оборачиваясь. — Входите, любезный Светлый, и не обессудьте — этот дом не для приема гостей. Эльгас шагнул в темные сени, сразу же налетел на что-то и, спохватившись, зажег в воздухе над головой лучистого серебряного светляка. Он и сам не знал, как сумел не заорать благим матом, словно дама, на атласную туфельку которой прыгнула крыса. Маг только шарахнулся назад, зацепился о порог и снова оказался в объятьях своего спутника. Темный любезно поддержал его и пояснил: — Они не совсем живые, господин Эльгас, не волнуйтесь. Точнее, совсем не живые, хотя, я, пожалуй, затрудняюсь, имеет ли смысл именовать мертвыми существ, что умерли дважды и вполне способны умереть в третий раз. — Что за хрень? — процедил сквозь зубы смущенный и раздосадованный Эльгас, отирая мгновенно вспотевший лоб. — Предупреждать надо! Комнаты дома были битком набиты жуткими химерами, застывшими в изломанных напряжением позах, мучительно-неестественных, и от этого ужасно живых. Ни одному скульптору в здравом уме не пришло бы в голову создать эти воплощения пытки и безумия. Лишь приглядевшись, Эльгас заметил, что шерстистые, чешуйчатые, оперенные тела покрыты пылью и паутиной. Парочка изваяний по углам почти полностью обратилась в пушистые белые коконы. — Что это, мать их, такое?! — воскликнул маг, склонившись к морде напугавшего его изваяния перед самым входом. Это была химера, слепленная из огромной красной птицы и козла, но с острыми желтыми клыками в палец толщиной. Острая мордочка с бородкой и выпученными янтарными глазами, рассеченными тонким вертикальным зрачком, взирала на зрителя с ехидной нечеловеческой надменностью. Тело же, покрытое жесткими перьями цвета засохшей крови, крепко стояло на четырех огромных орлиных лапах, вонзив в доски пола железные когти. Половина из них, впрочем, была вырвана с корнем. Рогов у существа не имелось, козью морду обрамляли гладкие и блестящие, словно шелковые нити, красные волосы, стекающие на спину. Одно крыло козоптицы вывернулось под неестественным углом, половина перьев отсутствовала, но, приглядевшись, Эльгас понял, что оставшиеся — из меди. На поврежденном крыле медь была зеленая, мутная, а вот со второго патину кто-то заботливо счистил. — Е…ть твою налево! — оглянувшись, он снова шарахнулся прочь и врезался в чей-то пыльный курчавый бок. Как раз над плечом зависла вытянутая суставчатая лапка — два тонких пальчика с черными коготками длиной в тот же палец. Мерзейший белый пушок, обрамляющий хитиновые пластинки… — Я так понимаю, это паук, — обреченно проговорил Эльгас. Смотреть вверх ему ни капли не хотелось. — Полагаю, не совсем… — Азфирэль, запрокинув свой занавешенный вуалью взгляд, как раз с интересом разглядывал то, что висело под потолком. — Я думаю, это Ашкайя, Пожирательница железа и времени. Странное существо, доставившее немало хлопот какому-то герою древности. Верите ли, она стачивает весь металл, который найдет, чтобы плести из него драгоценные сети, прочные и надежные, словно стены Медного Города… А когда заканчивается железо, ищет существ с теплой кровью, чтобы выпить металлы из нее. Этот самый герой хотел, кажется, поймать возлюбленную демоницу в силки из зеленых огненных лилий и оранжевых жемчужин. Проблема в том, что металл для нити, из которой можно сплести такие силки, Ашкайя добывает как раз из крови. Представляете, каким войском герой должен был пожертвовать ради исполнения своего желания? А ведь с оранжевыми жемчужинами тоже была загвоздка — кажется, вон там, в следующей комнате я вижу синий плавник морской змеи Си-тано, что метала икру, застывающую такими жемчужинами, если… — Я слышал про эту змею… — процедил Эльгас, осторожно обходя комнату по кругу, чтобы оказаться от угла с мерзопакостной Ашкайей как можно дальше. — Она имела чудное обыкновение питаться младенцами, приносимыми ей в жертву островитянами. — Она питалась чем угодно, в общем, — пожал плечами Темный. — И это интересный вопрос, зачем вашим островитянам понадобилось прикормить Си-тано именно младенцами. Возможно, так они решали проблему грядущего перенаселения? — Как бы то ни было, проблемы сказочных змей и младенцев меня сейчас не волнуют. Что это за приют сумасшедшего кукольника и зачем мы сюда притащились? — Зачем — это просто. Мы там, где никто уже точно не помешает нашей беседе. А вот насчет кукольника все намного интереснее. Присмотритесь, дражайший Эльгас. Что скажете об этих куклах? Маг оглядел скрученную судорожными извивами фигуру змеехвостой шестипалой девы, покрытой изумрудной блестящей чешуей. В прошлом, видимо, неведомый герой отсек деве руку, а точнее — вырвал. Из правого плеча торчал острый обломок белой кости, засохшие перекрученные жилы и куски плоти свисали полосками вяленого мяса. Сквозь разорванную чешуйчатую кожу на груди проглядывала серая плоть, касаться которой ужасно не хотелось. Тогда Эльгас осторожно смахнул пыль с левой щеки, покрытой обычной человеческой кожей, хоть и не розовой, а серовато-бледной. Кожа под пальцами оказалась сухой, чуть шероховатой, но определенно покрытой нежным пушком. Приглядевшись, Эльгас заметил поры и даже несколько крохотных прыщиков. Когда-то вероятно, миловидное, девическое лицо чудовища исказил неподдельный ужас, потрескавшиеся полные губы застыли в страдальческом оскале. На тонком белом клычке засохла капелька черной смолы. — Они до отвращения живые, — с неохотой признал Эльгас. — Не похоже на алхимическую плоть, которая, как у нашего андрогина, не имеет изъянов и на ощупь гладкая. Это не воск, запаха смол или бальзамов я тоже не ощущаю. Больше всего это похоже на… кожу. Ты сейчас скажешь, что все эти чудовища существовали взаправду, и кто-то достаточно безумный сделал из них чучела? — Ну, знаете, увлечения бывают разные, — заметил Азфирэль. — Для посвященных Смерти, как вы понимаете, созидательное творение невозможно. Чудовища же не умирают так, как люди. Их души и тела слеплены из иного материала. Так что после трагической гибели от рук какого-нибудь героя, они оказываются заточены в Ее подземном мире, откуда их вполне можно извлечь. — Зачем? — Например, чтобы призвать в армию мстителей. Да, господин Светлый. Вы видите остатки легендарного чудовищного воинства Эль-Тари, которого на Севере величают просто Южной Звездой. Когда он пал, сраженный своим братом, вашим досточтимым покровителем, эти существа, любезно одолженные Смертью лучшему другу, вернулись обратно в Ее владения такими, как вы их видите. Ну а в данный момент хозяин этого славного жилища, полагаю, снова бродит по подземным чертогам страны Шаа-Мирам, разыскивая подобных им. — Час от часу не легче… Зачем? — Приторговывает редкими ингредиентами, конечно. На острые медные перья большой спрос у воров, за кожу левкроты, всевозможных змей, глаза и когти паучьего народа алхимики продадут душу, яды же, от которых не существует противоядия, непристойно возбуждают умы вообще всех сословий нашего общества… Ну и потом, кто-нибудь когда-нибудь сможет их оживить. Вот, к примеру, вы — не хотите попробовать? — Небо сохрани! — Эльгас провел ладонью надо лбом в древнем, отвращающем зло жесте. — Но торговать мертвецами…ну и паскуда же этот твой знакомец! — Как хотите. Впрочем, это не наше дело. Здесь где-то есть рабочее место хозяина, и мы вполне можем там разместиться, чтобы окончить беседу. Они протиснулись между боком горбатого гиеноподобного создания, поросшего кривыми бурыми иглами, и стеной, на которой висела плоская тварь вроде громадного морского ската со спиной, усыпанной множеством распяленных в крике человеческих ртов. Губы были разные — мужские, женские, детские, розовые, ярко-алые и почти шоколадные, пепельные и даже зеленые, а посредине спины чернела воронкообразная дыра, окаймленная костяными рыболовными крючками. — Считалось, что Ужас Глубин Лои присваивает рты своих жертв, чтобы использовать их голоса для подманивания новых, — заметил Азфирэль, постучав по серой жесткой шкуре. — Но тогда он очень тщательно отбирает каждый голос, поскольку количество съеденных им людей сюда бы определенно не уместилось… Слева от окна стоял широкий, грубо сколоченный верстак и полки со множеством разнообразных ножичков, крючков, игл, линз и совсем уж странных, ни на что не похожих инструментов. Рядом стоял высокий табурет. — Располагайтесь, — кивнул Темный. — А я… хм… Он огляделся и приметил втиснутого между полками и стеной трогательно-красивого зверя, похожего на грациозную антилопу с темно-синей мерцающей шерсткой. На голове у него красовался единственный рог с причудливо ветвящимися отростками разной длины и формы. Рог был сломан, и лоб создания обезобразили потеки засохшей крови. Кровавые слезы стекали из уголков огромных печальных глаз, обрамленных ярко-белыми кругами. — Этот как будто прекрасен… — сказал Эльгас, с подозрением оглядывая несчастное животное. — Да, это Шадхавар, — Азфирэль приподнял верхнюю губу зверя, обнажив острые серо-стальные клыки. — Его рог называли флейтой Смерти. Если в зеленые долины Маштет-Касры вступала странная, сверкающе-чистая, жалобная музыка, которую не могло породить дыхание человека, все знали — с гор спускается смерть, и ветер играет на ее флейте. Ни одна жертва, дыхание которой услышал и запомнил Шадхавар, не спасалась. Не помогали ни крепкие стены, ни оружие, ни любая доблесть. Хотите знать, как его убили? — Не хочу, — мрачно отказался Эльгас. — Хочу вернуться к тому, что случилось в Короне и… убраться отсюда поскорее. Вы говорите обо всех этих милых тварях, как о друзьях детства, но мне эти чертоги смерти не по душе. Краем глаза маг уже успел заметить в углу кошмар своего собственного детства — безногий и безрукий пыльно-серый бесформенный сверток с лысым темечком, как у уродливого младенца и круглой пастью, полной острой треугольных зубов. Мальчишки звали его Тихий шум или Шорох. Все знали, что Шорох прячется в сундуках, тихо-тихо шебаршится под кроватями, шустро переползая с места на место, так что засечь его при свете дня невозможно. Но, когда взрослые в доме засыпают, он выползает, словно гусеница, чтобы влезть на лицо и выгрызть глаза, а в пустые глазницы отложить яйца, прикрыв их цветными пленками, чтобы никто ничего не заметил. Поэтому нужно все время держать глаза закрытыми, тогда Шорох, может быть, не почует твой запах и пройдет мимо. Маленький Эльгас честно пытался следовать этому правилу, но он не знал, что лучше — не послушаться, рискуя привлечь к себе внимание зла или вслепую дрожать от каждого звука. Дружок Артошка клялся, что однажды своими глазами видел серое темечко, высунувшееся из-под шкафа, и спасла его только ругань пьяного папаши, во сне свалившегося с кровати. Тьфу ты, оказывается, и эта погань существует на самом деле! — Хорошо, — Азфирэль уже удобно устроился на синей спине Шадхавара и закурил. — Итак, меня прервали… хм, когда я пытался уговорить вас поверить в разнообразие нашей реальности. — Допустим, я поверил, — быстро кивнул Эльгас, покосившись в сторону ожившей детской страшилки. — И… если уж на то пошло, здесь мы одни. Не могли бы… вы, тьма побери, показаться? Более странного ощущения, чем не представлять, как выглядит твой спутник, я даже не могу вообразить! Азфирэль неопределенно хмыкнул. — Носить вуаль при свете дня мне предписывает мое служение, так что, пока это возможно, я оставлю все как есть. Конечно, для вашего удобства я могу выглядеть как-нибудь, но зачем тратить силы впустую? Поверьте, в ваших интересах никогда не видеть моего лица. — Вы говорите так, будто ваш взгляд испепеляет на месте! — фыркнул озадаченный Эльгас. — Или вы и в самом деле огненный демон? — Вроде того… Я не желаю лишних сложностей, господин Эльгас! — Темный поднял руки в примирительном жесте. — У нас их и так накопилось достаточно, давайте разберемся хотя бы с вашими вопросами. — Как пожелаете… Итак, мы должны найти в земле, на которую все еще смотрят боги, источник неведомой силы. И где же это? На южных островах, где горы дышат дымом и жидким пламенем? В самом сердце восточных лесов и болот, где находят города гигантских муравьев? Под землей или в небе? — Как бы ни были чудесны и непостижимы некоторые уголки нашего мира, все же владыки его покинули, — мягко прошелестел южанин. — Шаа-Мирам и Эртар-Шеда пусты, так что ушлые господа выставляют на торги останки их былой славы. Но… так было не всегда. И есть еще одна дорога. — Какая же? Азфирэль задумчиво выдохнул облачко дыма. — Время, господин Эльгас. Река времени не течет в одну сторону, как принято думать — это такая же сеть дорог и перекрестков, как и пространство. Разница лишь в том, что по ним нельзя пойти назад и вернуться во вчерашний день. — Мы должны вернуться в прошлое, в котором боги еще населяли мир? — Да. Но увы, не в прошлое нашей реальности. Этого я не могу. Возможно, владыки предусмотрели столь прямое нарушение своих законов. Не имея возможности вернуться по своим следам, нам придется искать перекрестки, выбирать меж тайными тропами, чтобы найти не то, что мы ищем, но очень похожее на него. — Хм… А если поменьше метафор? — Хорошо. Буквальнее некуда. Вам знакома теория разветвлений реальности? — Постойте, алхимическая мистика? Черное-белое? — в усталом мозгу Эльгаса что-то забрезжило. — О, в самом деле! Когда Король Сольяда создал твердь, он сказал, что это хорошо, и оценка творца явилась первой точкой разделения вероятностей. Якобы появилось два мира — первый, в котором существование было объявлено хорошим, и второй, в котором — никуда не годным. Тут, как всегда, вмешался злокозненный Хведри, он же господин Великий Хаос, если ты так считаешь — и это дало начало бесконечным вариациям одного и того же мира. Тут герой чихнул, а там высморкался, ну а в третьей версии сломал себе нос, ударившись о стол. Все это три разных вероятности, развивающиеся одновременно каждая по своему сценарию. Но это же бред выживших из ума старых бездельников! Они даже сами в это не верят! Темный нетерпеливо вздохнул. — Не совсем так, конечно… Во всяком случае, от вашего насморка будущее не зависит. Но есть особенно напряженные, переломные энергетические моменты — назовем их узлами, где несколько вероятностей развития будущего настолько сильны, что каждая из них способна породить собственную реальность. Оставим вопрос о том, какая же из них настоящая, и чем являются все другие — иллюзией, миражом, пыльным облаком, что оставляет за собой грохочущая колесница времени… Это материя для отвлеченных мистиков и вероучителей будущего. Или старых бездельников, как вы изволили выразиться. Нас с вами интересует исключительно практическая часть, и на этот раз вам необязательно верить мне на слово. Поверьте своим глазам. Кажется, после перехода в портал вы узрели вовсе не тот город, который покинули? — Ваш портал открылся в другую версию Короны? — вопросил Эльгас, с подозрением оглядывая спутника. Издевается или с головой у него еще хуже, чем у милейшего шута? Но южанин продолжал совершенно обыденным тоном, как будто обсуждал последние светские сплетни. — Видите ли, некогда меня тоже заинтересовал поиск того, чего больше нет в этом мире, и тогда я узнал, что если создать такую развилку вероятностей, то с помощью портала можно успеть разорвать истончившуюся ткань реальности и перескочить с одной ветки на другую. Вот только время ведет себя в таких случаях непредсказуемо… Или это я не научился достаточно хорошо с ним управляться? Кажется, здесь прошел год или два — с тех пор, как мы покинули ваше бывшее жилище. — Не понимаю. А где тогда те мы, которые должны существовать в этой версии? — Потрудитесь подумать, господин Светлый, — посоветовал южанин. — Боюсь огорчить, но эта ветка создана на основе предположения, что я не выручил вас и ваших друзей из западни, в которую вы себя загнали. Поэтому здесь вас больше нет, о чем, кстати, любезно сообщили ваши знакомцы из того кабака. — Ясно, — сказал Эльгас враз севшим голосом. Почему-то именно это заставило его поверить. Он вдруг отчетливо понял, что где-то в этом мире есть его могила. Он даже может посетить ее. Или… что еще мог сотворить Серый Орден с отступником? Маг подумал, что сейчас где-то в башнях Ордена заточен он сам, искалеченный, измененный, обезумевший от боли и отчаяния, со сломанной волей и погасшей душой. Тоскливый страх серым паутинным комочком вспрыгнул на спину, заскреб ледяными когтистыми лапками, чтобы вскарабкаться выше, наконец, угнездился в висках. Потерять все — больше никогда не почувствовать ветра на лице, запахов прогретого солнцем разнотравья, не увидеть сокола, чертящего круги в небе и зависающего точкой в непредставимой вышине… Не рассмеяться, легко и свободно, над шутками друзей, не задумать новое творение, не смять в горсти все свои беды и разочарования, чтобы с улыбкой шагнуть за порог. Никогда больше не знать, что такое свобода. Какой это все-таки великий дар, к которому он относился так легко. Даже не понял, что по-идиотски балансировал на лезвии ножа, рискуя утратить самое важное! И где-то рядом тот, кто все уже утратил. Эльгас встал, чтобы спрятать лицо от всеведущего Темного, и распахнул окно — вдохнуть холодный запах тумана и ночного леса — ветер свободы и жизни. Небо, какая разница, куда и зачем послала его королева, лишь бы подальше, лишь бы в другом мире, в подземельях Шаа-Мирам, на краю света они его не нашли! Убивать в день хоть по сотне помощников этих, серых демонов во плоти, потакать причудам южанина — лишь бы свобода! Лишь бы жизнь… Сердце бешено колотилось в груди от запоздалого ужаса и раскаяния. Маг зажмурился в тщетных попытках не глядеть в затравленные, беспамятные, потерявшие цвет глаза воображаемого двойника, не видеть лица, искаженного той же мукой, что истекала из зрачков столпившихся вокруг чудовищ, вечно длящих миг своего бессмертного страдания. — Именно поэтому я прошу вас, постарайтесь, чтобы эта ваша версия не окончила существование столь бездарно, — на этот раз Азфирэль наполнил голос вкрадчивыми огненными нотами заботы и участия, и насмешка выскользнула из него, как игла из мягкого бархата. Эльгас со смутившей его самого надеждой обернулся. Он многое отдал бы сейчас за живой взгляд другого человека, кого угодно, лишь бы не мертвый остекленелый ужас, пялившийся на него со всех сторон. Но видеть мог лишь длинные пальцы в серебряных перстнях, рассеянно перебирающие шерсть твари, похожей на зыбкий клочок тумана с кошачьими ушами и лунными плошками глаз. — Это Полуночная Дымка. Она прославилась… — Я благодарю вас, шер-хаин, — перебил его Эльгас, сглотнув комок в горле и безуспешно стараясь преодолеть дрожь в голосе. — Вы спасли меня от ужасной судьбы. Если есть услуга, которую… — Ну хватит, светлейший господин! — южанин поднял руки. — Не принимайте таких решений под влиянием момента! И, кстати, забудьте совсем этот титул, он вовсе не доставляет мне удовольствия. — Как вам угодно, — пожал плечами Эльгас. — Но я отвечаю за свои слова. — Я верю. Надеюсь, и вы поверите, если я скажу, что с помощью прыжков с ветки на ветку рано или поздно мы сумеем обмануть законы времени. Мы проникнем в прошлое, которое случилось не с нами, удостоимся лицезреть божественных владык в полном блеске их сияния и власти и обретем желаемый трофей. Вот и все, господин Эльгас. Как вам план? — В народе такие планы зовутся «сходи к Хведри за огнивом». А принадлежит он, очевидно, вам и шуту. Вы хоть знаете, как его воплотить? — Если вас смущает участие Аль-Кини, то он ничего не придумывал, — возразил Азфирэль. — Лишь предсказал мне некоторые опорные точки. Что же касается воплощения, то однажды я уже почти попал туда, мне просто не хватило силы. — Так вот зачем я вам нужен, — хмыкнул Эльгас. — Что ж, стало чуточку легче. А вам-то что там понадобилось, кстати? Не думаю, что вы помогаете королеве по доброте душевной. — Об этом не беспокойтесь. Ее Величество заплатила мне, и с этой минуты ваша цель всецело становится моей. Я, знаете ли, не добываю золото из свинца. Мой заработок заключается в услугах деликатного свойства. Таких, которые более никто оказать не в состоянии. — И все равно вам там что-то нужно, — заметил Эльгас, пристально наблюдая за руками собеседника. Тонкие пальцы чуть дрогнули — рубиновое пламя Кольца Воли сверкнуло иначе, поймав свет под другим углом — или ему так показалось? — Не то же ли самое? — Мне? Всевластие? — рассеянно протянул Азфирэль, почесывая уши и подбородок мертвой кошки столь же внимательно и нежно, как если бы она отвечала ему мурлыканьем. — Gran Madre, какая пошлость! У меня, по счастью, нет ни красавицы-дочурки, ни своры тявкающих шавок под ногами. Мне ни к чему божественный огонь. Я лишь… рассчитывал встретить одного старого друга, чтобы задать пару вопросов. Итак, если это все, что вы хотели узнать… — Вы кого-то потеряли? — удивился Эльгас. — Не думал, что вам свойственны сантименты. — И были правы, — быстро ответил Темный. — Но я ценю новые знания. К сожалению, в этом свете больше нет никого, кто смог бы удовлетворить мое любопытство. — Понятно. Итак, куда мы дальше? — Дальше? Я полагал, вы хотите отдохнуть от треволнений. Это время суток для сна вам подходит? — Но не здесь же! — возмутился Эльгас. — Какой-нибудь постоялый двор вы отыскать не в состоянии? — Не в силах, — холодно возразил Азфирэль. — Я понимаю, все тяготеют к удобствам за чужой счет, но вы вообще-то представляете, что такое портал? Точнее, портал в сдвинутой реальности? Очнитесь, Светлый! Мы не будем прыгать из точки в точку всякий раз, как вам захочется вздремнуть на шелковых простынях. — У меня не сложилось впечатления, что демонстрация силы доставляет вам затруднения. Во всяком случае, пока дело касалось шута, — Эльгас скрестил руки на груди и с вызовом посмотрел на собеседника. — Что-то я не заметил, что вы хотя бы запыхались. — Дело не в моих силах. Хотя и они, бывает, иссякают, — голос Темного опять истекал издевкой. — Уж не вы ли готовы мне их восполнять? — Раз это позволит не ночевать под боком у какой-нибудь страхолюдины, почему нет? Если вы, конечно, не привыкли выпивать по стаканчику крови на ночь глядя. — О Великая… — пробормотал Азфирэль. — Господин Эльгас, я в последний раз даю вам совет — не разбрасывайтесь словами. Кто-нибудь, не столь к вам расположенный, непременно этим воспользуется. Если хотите знать, вы сейчас предложили провести со мной очень страстную ночку. Не то, чтобы я был принципиально против, но это все-таки в мои планы не входило. Эльгас кашлянул. Потом еще раз. Потом сделал вид, что приступ внезапного кашля одолел его всерьез и надолго. И в самом деле — о чем он думал? Несложно догадаться, что посвященные Красной Луны известны склонностью к веселым похождениям не только благодаря любвеобильному нраву. — В последний раз, — с нажимом повторил южанин. По голосу его Эльгас понял, что тот с трудом сдерживает смех. — И я сейчас не о потребности в… хм… питании. Порталы всегда немного искажают реальность, особенно незакрепленные, хаотические, как мой. Поскольку мы гости этого пространства, оно и так выдерживает нас с трудом. Не советую вам оказаться соринкой в глазу у великана. Если слишком раздражать его всплесками магии, рвать плывущую ткань реальности, то мы рискуем вылететь из нее, и где тогда окажемся, знает лишь Великий Хаос. Это тоже не входит в мои планы, а потому… на многие майле вокруг лес, господин Эльгас. Если хотите добраться до другого жилья — вперед! — Да лучше устроиться под каким-нибудь кустом, твою налево… Постой! Как мы без портала выберемся отсюда? — А вот над этим я и собирался подумать в тишине и покое, — отрезал Темный. — Раз уж благодаря вашей неосторожности мы заперты посреди негостеприимных просторов северной тайги. — Моей?! — возмутился Эльгас. — Так это я нас сюда притащил? — Если бы вы не кинулись в драку, я нашел бы способ покинуть кабак на своих двоих и не рисковать понапрасну… — А что оставалось? Ждать, пока прискачут Серые? Я и вас защищал, между прочим! — Больше никогда этого не делайте, умоляю! — Уже раскаиваюсь! — рявкнул Эльгас. — Но почему Хведри направил вас именно в эту небом забытую глушь? Почему не на соседнюю улицу, где есть прекрасная гостиница, тьма вас забери? Азфирэль выдержал на редкость красноречивую паузу. — Напомните, как только представится возможность, вручить вам трактат о порталах, — с особой издевательской вкрадчивостью зажурчал, наконец, его выразительный голос. — Когда вы с ним ознакомитесь, нам, возможно, станет чуточку легче понимать друг друга. Пока поясню вкратце: дорогу можно провести лишь в знакомое место. Я не завсегдатай Короны или ее окрестностей. Из всех знакомых мне в допустимом радиусе точек единственно возможной оказалась эта. Здесь, по крайней мере, никто не жаждет вашей или моей крови. — Сомневаюсь, — пробормотал Эльгас, покосившись в угол с паучихой, а потом на полуметровые клыки неизвестного ему красного пятнистого зверя напротив. — Тогда ищите ваш куст, — велел Азфирэль. — И не мешайте мне. Эльгас плюнул и двинулся в соседнюю комнату, уводя за собой магический светильник. Должна же быть у урода, живущего здесь, хоть какая-то постель? И она действительно обнаружилась. Соломенный тюфяк с подушкой и шерстяным одеялом покоился на импровизированном возвышении в кольцах огромной синей змеи — видимо, той самой паскудины, которой сочувствовал Темный. Собственно, змея занимала всю комнату и, прикинув ее размеры, маг тоже усомнился в том, что тварюга могла удовольствоваться младенцем-другим в год. Кем должен быть человек — или не человек? — что сумел притащить сюда такую тушу? Но хотя бы никаких кошмарных многоногих в комнате не обнаружилось, и на том спасибо. Костеря про себя неведомого ублюдка с манией величия, Эльгас осторожно взобрался к своему тронному ложу по чешуйчатым извивам, уложенным в форме ступенек. Гася свет и устраиваясь, он мог лишь от души понадеяться, что в складках постели не обнаружится мышей или насекомых. Впрочем, запах полыни и пижмы несколько успокаивал. Медленно накатывающую дремоту вдруг разорвал скрип дверных петель — Эльгас подскочил и прислушался, но в доме царила мертвая тишина. Значит, южанин умотал куда-то, и хорошо, если не насовсем… Маг повернулся на другой бок, стараясь не соприкасаться с сухой холодной чешуей, но теперь сердце понеслось вскачь, как взбесившаяся лошадь. Спать — это самоубийство! Никакие щиты не спасут от медленно ползущего из темноты ужаса. Зажечь светильник? И всю ночь созерцать застывшие звериные оскалы? Но ведь они и сейчас из темноты пялятся… А вдруг в ночи чудовища оживают? Вдруг исчадие бездны, висящее там, в углу под потолком… Так… Напугать себя до полусмерти — плохая идея. Предстать перед южанином сопляком, испугавшимся темноты и чудовищ под кроватью — еще хуже. Эльгас поднялся и открыл окно, чтобы впустить в мертвый дом влажную прохладу, шорох крон, острое покалывание звездных искр в складках тяжелых синих облаков и далекое теньканье ручейка. За окном поднимался туман, белые струи медленно ползли среди темной травы. Налетел порыв ветра, принес успокаивающий запах шиповника и земляники, овеял взмокший от испарины лоб. Где-то в лесу скрипело больное дерево, раскачиваясь под ветром, но даже этот неприятный звук был живым и знакомым. Вопила безумная ночная птица. «Пустые страхи, — подумал Эльгас. — Прочь! Это просто нервы, ведь столько всего случилось. С утра прогуляюсь по лесу, дойду до ручейка, может, костерок запалю. Плевать на Темного с его загадками и страшилками. Скоро встанет солнце, ведь ночи нынче короткие, и будет совсем не страшно. А я все-таки должен выспаться…» Он медленно и глубоко дышал, вызывая в памяти, как солнце приветливо сквозит в паутине листвы, как кружится листок, сорвавшийся с ветки, как белка цокает в ветвях, мелькая пушистым хвостом, как сапог проваливается в мягкий мшистый ковер, и след его тут же затягивает болотной водой… Он случайно открыл глаза, чтобы посмотреть вверх, в мерно шумящие под ветром сосновые вершины, но увидел лишь смутно различимую в свете луны маску. Черные провалы глаз, темнее, чем сама ночь… Показалось, или огонек вспыхнул в левой глазнице? И на потолке уроды поразвешаны! Эльгас дотянулся до маски, сорвал ее и швырнул в угол. Подумал немного, нарисовал над собой золотое обережное плетение, охраняющее спящих, и снова улегся, следя теперь лишь за вереницей глифов, закрученных в хороводе солнечного танца. Но пришла другая напасть, от которой плетение не защитило. Именно здесь, в пустом доме посреди безымянного леса, среди запахов древесной трухи, пыльных страшилищ, влажной листвы и стынущей на ветру туманной измороси, Эльгаса впервые пронзило столь острое и всевластное чувство одиночества. Он знал об этой напасти, всегда знал. Словно бы где-то в груди, меж сердцем и солнечным сплетением, где у всех людей находится что-то другое, у Эльгаса ничего не было. Черная пустота, пауза в разговоре, воплощенное ничего, осязаемое на всех уровнях отсутствие, словно бы запаянное в стеклянную пробирку. Так ему представлялось, во всяком случае. Эльгас обращался с этой неудобной, чужеродной субстанцией крайне осторожно, чтобы случайно не потревожить. Он старался жить так, словно ее нет, веря, что сумеет заменить образом жизни образ своей души. Но воображаемое стекло, с честью выдержавшее все потери и разочарования, все предыдущие туманные или беспросветные ночи его жизни, наконец, треснуло. Эльгас не знал, почему теперь, он ведь ничего такого не сделал. Словно с кончика иглы, смазанной ледяной полынной горечью, яд растекся по всему телу, поражая безысходностью и отчаянием. Путешествие обойдется ему слишком дорого, теперь он в этом не сомневался. Он не вернется, и станет поздно. Уже поздно что-то предпринимать, бежать, бороться, верить в тепло и свет. Кто вспомнит? Кому будет не хватать его в этом мире? Друзья молча поднимут горькую поминальную чарку, Клео храбро и жалко улыбнется, не сможет подобрать слова, будет отмахиваться от утешений и давиться слезами пополам с еловой водкой. Лис обнимет подругу и будет долго стоять так, думая о своем. Маэлли выйдет замуж, тетя Равала получит письмо с печатью Ложи и поймет, что племянник не приедет из города на следующий сенокос… Или — никто ни о чем не узнает. Он просто исчезнет, будто никогда и не рождался на свет. Он видел лица всех своих близких, как наяву, но они уплывали, тонули в равнодушном тумане. Это все. Больше ничего не останется. Никто не знал, кто такой Эльгас, и никогда не узнает. Он не подарил никому любви или памяти, и сам остался неодаренным. Даже не попрощался. Хельга… Хельги нет, и больше никогда не будет, а все, чего она дождалась от него — безобразную истерику поглощенного собой мальчишки. Эльгас давно похоронил в глубинах памяти то, как они расстались, но сейчас все вставало перед глазами. Как он возненавидел женщину, которой верил, как богине, обожал больше, чем отца и мать, для которой готов был вынуть сердце из груди — в момент, когда осознал, что она уходит, оставляет его одного… Нет. Не это. Только не это. Забыть! Немедленно снова забыть, запереть на все замки! Впервые Эльгас тогда видел ее слезы. Никогда больше не увидит. Никогда. Он принес ей только слезы. И смерть. Отец проклял его за смерть матери. Не хотел, не верил, но в душе все равно проклял. Как он мог простить человека, отнявшего самое дорогое? Как мог любить такого сына? Только нести это бремя всю жизнь, до собственной смерти. Проклятье вернулось стократно, когда погибла Хельга. За ее гибель Эльгас проклял сам себя. В глубинах тьмы и тишины угасал солнечный танец оберега, растворялся в пляске теней, ведущих хоровод в обратном направлении, — и вдруг померк совсем. Там, наконец, можно было спать. Тяжелая каменная тьма надежно укрыла его от мира, и это было уютнее самого пухового одеяла. Тяжело и спокойно, как в объятьях Смерти. Ни порывистого, непокорного ветра, ни тревожащего зеленого шелеста, ни назойливых мыслей. Ни страхов, ни сомнений, лишь покой одиночества. Хельги нет, и его не будет. …Ему приснилась алая метель, словно чья-то огромная, искусно сплетенная из кружев и огня, шаль падала и падала на мир, закутывая его в шелковисто-кровавые складки. Что было дальше, он не запомнил.