Ишрам многоколонный

11 глава. Собрав растерянно мечущиеся мысли, от которых голова гудела, как пчелиный улей, Эльгас захотел обсудить со спутником увиденное. Он хотел обрушить на беспутную голову водопад вопросов, на которые тот должен был ответить хотя бы относительно правдиво… но нигде его не нашел. Маг, отбросив всякую вежливость, обошел сад и весь дом, исключая запертые магическими замками покои жрицы. Он заглянул в свободные гостевые покои, библиотеку, просторный зал для музыки и танцев, прохладные комнаты без окон на первом этаже для того, чтобы прятаться от жары в самые знойные полуденные часы, кухонные помещения, даже комнату, где ночевали рабыни. Везде было пусто. Других гостей в доме госпожи не было. Стало быть, Эстрейя обитала где-то за пределами поместья, и Азфирэль отбыл к ней, не сказав ни слова? Или все это было просто враньем? Служанки лишь отрицательно трясли косичками на слова «шер-хаин», «el moreno» — это слово, которым именовали темноволосых мужчин, он узнал от Мушмулы, — и другие попытки расспросить их. Когда же Эльгас, исполненный злости и томительной, словно зубная боль, тревоги, воззвал к Темному через кровь, то понял, что тот в очередной раз сумел проскользнуть мимо условий договора подчинения. Да, он находился где-то рядом, но плотный туман иллюзий не давал разобрать, где именно. Что ж, Азфирэль должен был все понять, увидев книгу и догадавшись о ее содержании — и позаботился оказаться вне досягаемости от попыток припереть его к стенке. Что было совсем плохо — пузырька с заклятой кровью Эльгас в кармане тоже не обнаружил. Все это наводило на горькую, но единственно возможную мысль — ловушка, в которую угодил наивный чужак, была очень простой, хоть и не лишенной поистине изящной наглости. Итак, Темный предал его. Чего и следовало ожидать, но маг все-таки не думал, что это произойдет так скоро. Он искал интерес южанина в том самом мифическом божественном артефакте, за которым они отправились, но, кажется, все оказалось намного проще, потому что никакого артефакта не было. Азфирэль просто обрушил ему на голову снежный ком из откровенных небылиц, и это было так нелепо, что он поверил. Поверил, забери его Желтоглазый шутник, который, небось, живот бы от смеха надорвал, лицезрея такого кретина! Впрочем, и без некоего театрального иллюзиона, надо полагать, не обошлось — ведь королеве-то пройдоха, как ни крути, тоже заморочил голову. Темный все-таки предал… Как предал бывшего любовника, хозяйку и, вероятно, еще не один десяток человек. С той лишь разницей, что в юности он мстил обидчикам, и Эльгас не мог винить его за это. Теперь, видно, такие тонкости предателя уже не волновали. Что ж, это хотя бы объясняло его прежние бессмысленные манеры — то вспылить и наговорить грубостей, то из кожи вон лезть, чтобы заслужить доверие. Трудно, должно быть, принимать помощь от человека, которого ведешь прямиком в ловушку. … А может, он несправедлив, и жрица обманула их обоих? Но зачем? Да и увиденные картины делали надежду на такой исход почти невероятной. Нет, сделать что-то с Азфирэлем без его на то воли практически невозможно, а значит… Эльгас лежал на полу, закинув руки за голову и мучительно соображал. Итак, он остался совершенно один в незнакомой стране — куда там — в незнакомом мире! — во власти двух хитрых, искусных и невероятно сильных темных магов. И хорошо бы один, а то ведь есть еще и бедная Мушмула, за которую он теперь в ответе. Что из преимуществ? Пожалуй, только то, что этим двоим он для чего-то очень нужен. Ведь просто убить посланца королевы можно было еще в столице, зачем же идти так далеко? Нет, Темный вел его именно сюда, а значит, игра с госпожой Тайханой все еще имеет значение. Значит, единственное, что остается — продолжать как ни в чем не бывало. Пытаться. Найти силы. Оставалось понять — в каких отношениях состоят жрица и ее бывший раб? Враги они или союзники? Пережив первую волну ужаса и отчаяния перед возможностью остаться навсегда в другом мире, никогда не увидеть друзей и не выполнить поручения тщетно ожидающей повелительницы, Эльгас взял себя в руки и додумался до этого простого вопроса. Если Темные действуют сообща, тогда, конечно, все пропало. Но что, если это не так? В любом случае, их ненависть друг к другу никуда не делась — достаточно было вспомнить взгляд Азфирэля, когда речь зашла о рабстве и бывшей хозяйке. Может, южанин решил столкнуть солнечного мага и жрицу, чтобы избавиться от кого-то из них? Или от обоих? Книга достаточно красноречиво поведала Эльгасу о том, как именно Азфирэль предпочитал добиваться своих целей. Ко всему прочему, если вспомнить покойного амира, Темный обожал ставить людей перед тяжелым выбором и давать им прочувствовать вкус предательства в полной мере. Эльгас долго еще лежал, глядя, как солнечные лучи становятся оранжевыми, а тени деревьев в саду удлиняются и наливаются чернотой, и часто сглатывал от неведомой горечи, что наполняла рот и забивала горло. Улыбаться было больно, но в заведомо проигрышных ситуациях он всегда улыбался. Этому он научился еще в детских играх. Не так уж часто ему в жизни приходилось побеждать, поэтому проигрывать он умел. Во всяком случае, очень на это надеялся. О том, что на самом деле больно терять то, что даже не успело родиться, он старался не думать. Наверное, это было и к лучшему. Темный никогда не стал бы ему другом. Никогда. Почему ему вообще этого хотелось? Когда первая звезда робко прорезала густую бирюзу вечернего неба, маг снова отправился к дверям из благоуханного кедра. Светло-сиреневая магическая пелена на этот раз при его приближении раздвинулась с упругим шелестом, словно занавес из водяных струй. — Твоя книга погибла, госпожа Тайхана, — сообщил Эльгас вместо приветствия, когда услышал легкие шелестящие шаги за спиной — словно шорох змеиной чешуи о плиты пола. — Не выдержала накала страстей, в ней заключенных. Он оторвался от созерцания картины, на которой заметил сегодня несколько новых подробностей — например, на столике у ложа богини из-под тонкого кружева брошенной одежды высовывался изящный улиточный завиток скрипичного грифа. Если приглядеться, то можно было обнаружить и смычок — он лежал под ногами у Эль-Тари — еще чуть-чуть, и походный сапог его раздавит. Эльгас знал, что скрипка издавна слыла любимым народным инструментом в Эсгранаде и Караху. При дворе халифа в Эль-Шиарафе, столице Эсгранады, ею несколько пренебрегали наряду с бубнами и медными сагатами, предпочитая арфы, мандолы и разнообразные клавишные. В отличие, кстати, от северной моды, где романтические струнные вот уже лет двести правили королевским оркестром, и простонародным духовым или рафинированным клавишам свою власть уступать не собирались. Интересно, кому принадлежала скрипка на картине? Служила она здесь символом отвергнутой, опороченной любви или все-таки атрибутом истинного дара непонятного бога, которого на Севере проклинали как Владыку Ночи и Холода, а на Юге почитали Хозяином Времени и Вестником Надежды? — Мне это ведомо, господин Эльгас, — мягко отозвалась женщина, и в ритуальной чаше вновь вспыхнул огонь. — Что ж, книга исполнила свою миссию, и больше не пригодится. Важно то, что вы ее прочитали. Что думаете? — Смотря о чем спрашиваешь, госпожа, — криво улыбнулся Эльгас. — Все, что я видел, для Севера в диковинку — нравы, лица… готовность из-за каждой обиды развязать жестокое кровопролитие. Я был бы благодарен, если бы ты объяснила мне, госпожа, как понимать увиденное. Простите, — вдруг спохватился он. — Я непростительно невежлив, обращаясь к вам, как принято в нашей стране… Жрица опустилась на подушку, грациозно подогнув под себя ноги, благо разрезы на платье — розовом с перламутрово-серебристым исподом, совсем не сковывали движений. На этот раз кошка дремала рядом с ней. Столик с напитками и легкой закуской был отодвинут в сторону так, чтобы собеседников ничто не разделяло. — Я вас прощаю, мой светлый господин, — сказала она. — По традиции высокие собеседники переходят на «ты» в знак признания, что слова из их уст текут легко и свободно, не отягощенные тайнами и дипломатическим умалчиванием. Я была бы рада, если бы нас связало именно доверие, поэтому, если позволите… Госпожа Тайхана дождалась кивка Эльгаса, и продолжила. — Что касается нравов и обычаев, заведенных в моем доме в те времена… Конечно, ты волен решить, что именно я создала чудовище, знакомое тебе под именем Азфирэля, а потому заслужила свою судьбу. Не буду спорить. Как бы ни было заманчиво скрыть некоторые моменты и вымарать их из памяти Книги, я хотела, чтобы ты видел все в точности так, как это произошло. Повторяю, ты вправе судить, и я покорно приму упреки, не это главное. Война, что мы выпустили в мир — вот что страшно, война, что вышла из-под контроля, потому что ключ к ней заполучил безумный, ненавидящий все человечество маг с повадками демона. Или все же демон? — Так, серединка на половинку, — покрутил руками в воздухе Эльгас, с трудом удерживая истерический смешок, и взял со столика бокал вина. Откуда он знал, в самом деле? О границах возможностей Азфирэля он не имел ни малейшего понятия, об истинных целях и желаниях — тем более. — Я надеялся, что раз уж поймал шер-хаина, он окажется посильнее, — заявил он, вспомнив о дурацкой легенде. — Мечтал увидеть иные миры и рассветы над Эртар-Шедой, пожить во дворце из хрусталя и радуги. Но либо сказки врут, либо демоны измельчали. Чего ни попросишь — все «вне моих способностей» да «иная сторона силы…» — А интересовался ли ты прошлыми его свершениями? — склонив голову набок, осведомилась женщина. — Слыхал ли, каким именем в ныне дружественной Кхмели величали нашего столь трогательно презирающего войну и славу притворщика? — Нет… — медленно ответил Эльгас, и страх шелохнулся в его душе. Что если речь и в самом деле о чем-то большем, чем его собственная шкура? Если жрица хочет остановить войну — враг ли она? Одна беда — как им верить, этим южанам? Как определить, тьма побери, когда они врут? — Разумеется, ты можешь спросить у него сам, если сомневаешься в моих словах, — мягко журчал голос жрицы. — Такое трудно скрыть… и трудно объяснить благими намерениями. Отомстив обидчикам, имеет ли право человек мстить всему нашему народу, а следом и твоему, господин Эльгас? — Нет, — сказал маг. — Другое дело, что человек не может отвечать за целый народ. Кто-то ищет власти, денег или славы, для кого-то это великое служение, ну а иной просто закрывает глаза, надеясь, что общая чаша его минует. Чья-то ненависть — лишь капля в море общего стремления к разрушению. Скажи, госпожа — ты винишь Азфирэля за то, что он предал тебя лично, похитив оружие, которое ты собиралась вручить халифу? Он продал Песню Смерти на сторону, я правильно понимаю? — Ты мудрый человек, господин Эльгас, — рассмеялась жрица. — Ты, конечно же, прав. Вина милого Москита не в том, что он наказал меня за гордыню и ослепление властью, но в том, что усугубил мою ошибку, отправив Смерть гулять по миру и собирать кровавую жатву без разбора. Но кое-чего ты не знаешь. Он пошел дальше, чем я или сам халиф. — Что же случилось? — Вскоре от Саиди мы узнали, что таинственная и недобрая земля Кхмели породила нового бога, — темные глаза госпожи Тайханы смотрели на Эльгаса серьезно и испытующе. Маг изумленно вскинул брови, и тогда она пояснила: — Разумеется, не во плоти. Но разве это что-то меняет? Разве не все равно, кто кого создал — боги людей или люди богов? Главное — имя на знаменах. Новый пророк возгласил это имя — Война. Сначала фанатиков нового культа было мало, и их называли умалишенными, потом стали считать опасными, но кое-кто начал прислушиваться к их проповедям. А потом они принесли оружие, безжалостное и страшное, словно грозные стрелы Эль-Тари, и сказали, что дух его снизошел на землю и вновь созывает верных. Догадываешься, что это было за оружие, господин Эльгас? Старый князь Шему-ор-Динн отринул фанатиков, и в канун Ночи Богов князя не стало. Его же преемник, Тахир-ор-Динн, всегда ненавидел Эсгранаду и наше могущество. Он склонил слух к речам пророка, и на боевых знаменах Кхмели появилась белая звезда с черными лучами. Но Тахир не успел собрать силы, ведь Саиди предупредила Великого Халифа, что медлить нельзя. Слабость кристаллов Поющего Песка, который наш с тобой демонический раб умудрился обнаружить в сердце страшной пустыни Караху, в том, что они медленно зреют. Вооружить ими армию в одночасье нельзя. Поэтому фарисы Эсгранады под предводительством самого халифа с помощью магии Саиди разбили кхмелитов, заплатив за это большой кровью. — Этим все не закончилось? — Нет. Князь Тахир был казнен, как и самые ярые из фанатиков, что теперь называли себя жрецами Эль-Тари Светозарного, но их главу не нашли. Великого мага, которого последователи величали Шер-хааином, Черным Сполохом, Пророком-под-Покрывалом, потому что, как говорят, лица его никто никогда не видел. Он исчез бесследно, словно нырнул в бездонный Колодец Времени, или ушел неведомыми путями демонов. Рассказчица многозначительно умолкла, будто ожидала от собеседника ответа. — Раз мага никогда никто не видел, как бы его узнали? Этак можно притвориться хоть конюхом, хоть поваренком, — развел руками Эльгас, делая вид, что не понимает намеков. Чем больше женщина скажет сама, тем быстрее проговорится. — По словам последователей, Пророк обладал великими силами и странными умениями, владея чуть ли не тайной бессмертия, — сделала она еще одну попытку. — Некоторые величали его воплощением Эль-Тари на земле. Ты просто представить себе не можешь, как его обожали — в основном, юные и наивные, конечно. Какие жертвы возносили ради его благосклонности! Сколько девушек и юношей гордо пошли на смерть, чтобы прославить его имя! Но он отчего-то не поддержал своих сторонников в бою и не сделал ничего, чтобы спасти их от расправы. Эльгас снова скучающе пожал плечами. Жрица, на его вкус, для отшельницы знала слишком много подробностей. Что-то здесь не сходилось. Ложь? Полуправда? Ему надо было быть предельно осторожным. — А разве не так обычно поступают все кукловоды, понимая, что партия проиграна? — сказал он, нарочито подавив зевок. — Раз он сбежал, то сейчас это не главная головная боль. Что же с войной? — Армия Эсгранады отправилась домой, увозя с собой вожделенную покорность последнего из государств Альянса Четырех Ветвей, самых мудрых его алхимиков и лекарей, а также диковинное оружие. И вместе с ним в наш цветущий ласковый край отправилось имя бога, что звучит теперь несколько иначе. Не просто «Эль-Тари», «Звезда, рассекающая небо» в переводе на фолька, а Эль-Хаар-Тари. «Хаарта» же, милый господин Эльгас, на священном языке значит «справедливая война». — Победители принесли заразу в свой дом? Что ж, так часто бывает… И что говорят жрецы этой новой религии? Куда они гонят свою паству? — Думаю, ты уже и сам догадался, господин Эльгас. Ваша южная граница пала пред именем Хаар-Тари и силой его стрел. Новая религия пришла к жаждущим и мгновенно разлетелась по халифату. Я ведь уже говорила — мы всегда любили своего бога… И многие лелеяли надежду, что однажды он вернется в силе и блеске славы, чтобы покарать врагов и вручить любимому народу весь мир. — Я благодарен за сказанное, — помолчав, сказал Эльгас. — Но почему ты говоришь это мне, госпожа? Я должен передать твои слова в Ложу? — Ты волен поступить с этим знанием как сочтешь нужным. Но, полагаю, Ложе и так достаточно известно. Северяне уже имели несчастье познакомиться с моим оружием, и это для вас не новость. Лишь об одном почтенные солнечные маги пока не знают, и лучше бы так оно и оставалось. Думаю, ты согласишься, что это и в твоих интересах, милый господин Эльгас. — О чем же? — деревянным голосом спросил маг, понимая, что вот оно. Выбор. С закрытыми глазами ткнуть пальцем в один из двух клубков узловатой разноцветной пряжи, сплетенной из небылиц, тайных целей, мерзких вожделений, скользкой полуправды и откровенного вымысла. Кому поверить — Азфирэлю или жрице? Впрочем, без Темного ему не выбраться отсюда. Если путешествие было заведомой ложью, то и поручение королевы теряет смысл. Как ни крути — исход один. Эта реальность отныне — его дом, объятый войной. Может быть, следует принимать решения, исходя из этого? Что он может сделать для своей родины и Ее Величества теперь?.. Или… Все-таки что-то было не так. Эльгас чувствовал это. Ему безумно хотелось дочиста протереть сознание влажной тряпкой, как запыленное витражное окно, потому что он никак не мог разглядеть сквозь него реальность. Где бы найти такую тряпку для чистки внутреннего зрения? Цветастые картинки двоились, троились, накладываясь одна на другую, и катастрофическим образом не совпадали. Эльгас не знал, что делать с нелепыми безобразными кусочками, которые со всех сторон высовывались из-под мозаики, что выстроили перед ним жрица, Азфирэль, Книга Памяти… Эти куски были ни на что не похожи, но маг ощущал, что самое важное именно в них. Он машинально потер глаза и осушил бокал, чтобы смочить пересохшее горло. Женщина терпеливо следила за ним. Судя по искоркам любопытства, вспыхивающим в ее взгляде, она догадывалась о сомнениях собеседника. Маг заметил, что и кошка вовсе не дремлет, как ему показалось вначале. Яркая голубизна на миг сверкнула из-под полуприкрытого века, а шоколадный кончик хвоста вильнул из стороны в сторону. — Я думаю, ты уже догадался, господин Эльгас, — мурлыкнула, наконец, жрица. — Если бы твои соплеменники знали, кто виновен в их бедах, они бы разорвали его в клочья. Я прошу помочь исправить давнюю ошибку и этим предотвратить многие и многие жертвы среди наших народов. Не допусти возвращения демона в мир. Тот мир, что знаем ты и я, не перенесет нового воплощения Хаар-Тари, ведь не случайно боги, чтобы защитить равновесие и порядок, казнили своего брата, а затем добровольно уступили место людям. — Ты полагаешь, Азфирэль развязал войну и собирается продолжать ее в качестве земного воплощения бога? — переспросил Эльгас, чтобы потянуть время. — Даже будучи связанным моей волей? — Я боюсь, что он будет делать это твоими руками, да так, что ты не заметишь, пока не станет поздно. Вспомни, что он сказал перед тем, как сломать мое клеймо, — пожала плечами жрица. — И если на это у него хватило силы, то и развязать демоническую печать хватит. Эльгас тоже в этом не сомневался. Особенно, если учесть, что никакой печати не было. Но когда жрица поймет, что его согласие ничего не меняет, а перстень — пустышка, и все это время ей просто морочили голову… М-да. Ответить мстительная дама может по-разному. А ведь ему еще нужно выторговать у нее свободу Мушмулы. Он снял с пальца перстень и положил его на стол перед собой. — Ради таких глаз не жаль никаких сокровищ, госпожа, — сказал он. — И все, чем я владею, я отдал бы за одну твою улыбку. Меня беспокоит лишь твоя безопасность. Демон не просто подчиняется мне — наши похождения избавляют его от скуки и разжигают любопытство. Но тебя он ненавидит. Как только шер-хаин сломает печать — а ты знаешь, что это неизбежно — он уничтожит тебя. На меня же возложена ответственность за то, чтобы никто не пострадал. — Если это все, что тебя беспокоит, любезный господин Эльгас… — Жрица рассмеялась — словно россыпь небесных колокольчиков зазвенела в тишине покоя. — Не хочешь ли поговорить о цене? Я лишаю тебя волшебных удовольствий и увлекательных историй, которыми потчевал тебя милый Москит, так не возьмешь ли взамен чудесную служанку? Зарита ублажит тебя не хуже, ведь ты, кажется, успел покорить и ее маленькое сердечко! Женщина ловко ухватила кошку за загривок, та, недовольно мяукнув, замахала лапами. — Кошка? — удивился Эльгас. — Но зачем мне кошка? — Зарита не просто кошка, — мурлыкнула госпожа Тайхана, и поднесла животное поближе к лицу, словно, как это было в обычае у жеманных барышень, собиралась чмокнуть питомицу в розовый носик. Та не оценила столь бесцеремонного проявления чувств, шипя и извиваясь в воздухе. — По ночам она может становиться ослепительной возлюбленной. Поверь мне, господин Эльгас, она знает множество способов порадовать тебя, и весьма искусна в любви и дивных рассказах. Позови, и увидишь, насколько она к тебе расположена! Кошка шмякнулась обратно на подушку и с оскорбленным видом принялась вылизывать шерстку на боку. — Благодарю, — покачал головой маг, досадливо морщась — ведь кошка все-таки оказалась шпионкой! — Но мне не нужна служанка. — Ты все-таки позови ее! — сладко усмехаясь, предложила жрица. — И может быть, передумаешь, увидев, насколько послушной может быть моя — а теперь твоя служанка! — Ну хорошо, — пожал плечами Эльгас. — Кис-кис! Иди сюда, Зарита! Он похлопал по колену. Кошка вновь напряглась, вздыбила шерсть на спине, потянулась и медленно двинулась к магу. Подойдя, осторожно поставила мягкую лапку ему на колено. Эльгас изумленно смотрел, как она колеблется — взбираться ли дальше? Потом все-таки прикоснулся к гладкой шерстке на лбу, почесал нежные ушки. Кошка смотрела на него как-то странно — то ли растерянно, то ли умоляюще. Глаза ее сейчас были цвета предгрозового неба. Он снова услышал сладкий перезвон колокольчиков. Госпожа Тайхана, смеясь, протянула опахало из павлиньих перьев. — В этом обличье Зарита умеет потешно прыгать, — сказала она. — Попробуй сам. Кошка вздохнула, и Эльгас почувствовал прикосновение влажного носика — маленькая треугольная мордочка полностью умещалась у него в ладони. Тут же в колено вонзились острые когти. — Нет, — на прощание он еще раз любовно провел по пушистой спинке. — Я вынужден оставить это невероятно прекрасное животное в доме, где ей будет намного уютней. Зарита мне ни к чему. Но я попросил бы тебя за другую девушку. Разреши уехать со мной садовнице по прозвищу Мушмула! — Вот как? — жрица была, казалось, чем-то очень довольна, огромные шоколадные глаза ее сияли, в них мелькали янтарные искорки. — Ты уже выбрал, милый господин Эльгас? Так значит, нет? — Нет, — раздраженно покачал головой маг. — Что ж, вернись ко мне, Зарита, мужчина, пленивший твое сердце, предпочел другую! Впрочем, так всегда поступают мужчины… Она, дразнясь, помахала павлиньими перьями перед носом кошки, и та вдруг прыгнула. Правда, вовсе не за опахалом. Бежевая красотка плюхнулась на грудь своей хозяйки, попутно зацепив когтями покрывало. Гладкий шелк стек на колени госпожи Тайханы, и Эльгас в ужасе замер. Вся нижняя половина лица и шея у красавицы отсутствовали. Не было ни шрамов, ни рваных ран — плоть словно бы просто вдруг закончилась сразу под глазами. Обнаженные зубы бессмысленно скалились в безумной ухмылке, из нежной кожи плеч торчали ключицы и голые шейные позвонки. Разрыв плоти уходил куда-то дальше под платье. Маг закашлялся, подавившись испуганным вскриком. — Теперь ты видишь, что сделал со мной мой раб Москит, — наконец, нарушила тишину жрица. Зубы ее при этом механически сходились и расходились, сухо клацая, голос скрежетал, как ржавая жестянка и мертво шуршал, как сухой песок. Эльгас переглотнул, чтобы подавить тошноту. — Почти все мои силы уходят лишь на поддержание такой жизни и иллюзий, скрывающих уродство. Эльгас кивнул, не в силах выговорить ни слова. То, что не пугало в Шаа-Мирам, здесь, среди роскоши, цветов и драгоценностей потрясало кошмарным абсурдом, выворачивало пределы реального и допустимого до границы, за которой начинаешь молить лишь о том, чтобы немедленно проснуться. Он не мог смотреть на это. Липкая струйка пота покатилась с виска на щеку. — Но не волнуйся, господин Эльгас, я не буду мстить, — сказала… сказало то, что некогда было женщиной. — Это мне уже не нужно. Демон лишь поделится маленьким полезным секретом — как ему удалось слепить из обломков новое тело. Так будет честно, я полагаю? Садовница принадлежит тебе — я ведь желаю ей только счастья. Убереги ее от войны. Это все твои условия? — Есть еще… — проговорил маг, не в силах сдержать дрожь. Зубы у него стучали. Теперь он понимал как нельзя более ясно, что должен немедленно убираться отсюда. Какое счастье, что хитрый темный ублюдок лишил его бремени выбора! Эльгас одинаково содрогался как при мысли о том, чтобы добить это страшное и жалкое создание, несмотря ни на что, желавшее жить, так и чтобы отдать ей на расправу любое живое существо, пусть даже это завзятый предатель! — Эфирная метка, — быстро выговорил он, справившись, наконец, с языком. — Прости за невежливость, госпожа, но это было излишней предосторожностью. Мне хватило бы простого приглашения. «Отпусти меня, — стучало у него в голове. — Мне нужно уйти. Подумать… Время… Время!» — О, прости! Я о ней совсем позабыла, — осклабился скелет, и Эльгаса вновь замутило. — Завтра, когда настанет пора прощаться, я сниму печать. — Принимаю, — с облегчением кивнул маг и тоже встал, забирая перстень. — Доброй ночи, любезный светлый господин. Я уверена, тебе не придется пожалеть о своем выборе. Вообще-то Эльгас не хотел никого видеть. Кроме Темного, разумеется. Он молил богов, которые не слышали, чтобы все это оказалось досадной нелепостью, и Азфирэль не предал бы его. Чтобы они могли сейчас же, прихватив с собой девушку, просто сбежать порталом в любую точку на карте. Но пустота и тишина в покоях доказывали, что просто ничего не получится. Итак, он в полном тупике, и кроме бегства, ничего не остается. Когда этот выходец с того света узнает, что гостю нечем оплатить свое пребывание здесь, а лютый враг снова оставил ее с носом… Эльгас полагал, что определенная степень телесного и духовного разложения вряд ли способствует терпеливости и добронравию. Маг закрыл глаза и заставил себя успокоиться. Есть время найти выход. Да, о порталах придется забыть, но есть ведь и обычная дорога. В имении должны быть лошади… или нет? Судя по тому, что он увидел, хозяйка не держит выезд, чтобы навещать друзей и знакомых. Пусть так, и все-таки невозможно купаться в роскоши, будучи совсем отрезанным от мира. Слуги должны ходить на базар, по крайней мере! Вот что. Почему бы не расспросить об этом Мушмулу? Девушка должна помочь им обоим отсюда выбраться. В дверь постучали. Эльгас распахнул ее со смешанными чувствами — он не знал, чего больше хочет — броситься на шею Азфирэлю или измолотить его красивую физиономию в кровь. Но это была садовница с серебряным подносом, на котором исходили паром крохотные чашечки. — Ты… вернулся, — сказала она, расплываясь в улыбке. — Я… тебя ждать… так долго! — Входи, — вздохнул Эльгас. — Ты мне нужна. Он отобрал у девушки поднос и пристроил его на край стола. Зажмурился, накрывая покои куполом тишины. — Мушмула, — сказал он затем отрывисто. — Отчего-то я не нашел в этом доме одной простой вещи — выхода наружу. А как слуги покидают имение? Девушка смотрела на него блестящими глазами, грудь ее высоко вздымалась от волнения. — Но слуги… нэ… выходить. Еда… вещи… все доставлять волшебные слуги госпожи. — Час от часу не легче, — сквозь зубы выдавил Эльгас, чувствуя, как его прошибает пот. — Что за заколдованная клетка! — Ты… плохо, господин? — Мушмула рывком поднялась на цыпочки и обняла его. — Священный напиток, я… принести для тебя. Выпей! Тебе нужно… спокойствие! Ой! Госпожа все знать! Эльгас обернулся на звон и грохот — поднос, который он небрежно приткнул на стол, перевернулся, кляксы шоколадного напитка уродливо пятнали дорогой пунцовый ковер. Виновница же переполоха нагло возлежала на столе и умывала лапку, перепачканную в шоколаде. Маг нахмурился и шагнул к кошке. — Нет, Зарита, — твердо сказал он, поднимая животное за шкирку. — Прости, но ты должна покинуть эту комнату. Ты не моя служанка, и я не люблю, когда подслушивают и подглядывают. Он выдворил отчаянно мяукающую кошку в сад, и закрыл за ней дверь. — Будет плохо… — тоскливо произнесла Мушмула. — Это страшная… кошка. Госпожа все теперь знать. — Ничего, — сказал Эльгас, привлекая девушку к себе. — Хведри с этими предателями и шпионами, пусть тут сами поубивают друг друга! Сейчас мы вместе с тобой придумаем выход… … — Ничего, мы вместе с тобой придумаем выход, — убежденно сказал Эльгас, обнимая жену и рассеянно целуя ее в спутанные медно-каштановые кудряшки. Та проглотила слезы и благодарно улыбнулась, погладила свой уже заметный под платьем живот и выскользнула из комнаты. Беременность не сделала ее легкую походку охотницы менее грациозной. Оставшись один, Эльгас подошел к столу и задумался. Да, проблема была велика. Вот уже год он сражался с Ложей, королевскими чиновниками, посольством Фолькмарке в Эсгранаде, чтобы разыскать семью жены, которую некогда освободил из дома красной жрицы. Война закончилась совсем недавно, и хотя мирный договор был подписан, северян в Эсгранаде едва терпели, а уж любые попытки сунуть нос в дела южан вызывали яростное противодействие. Недавно королевский посол, господин Шантре, которому Эльгас отваливал большие деньги за содействие в поисках, прислал записку, что напал на след юных братьев, тоже проданных на торгах, как и некогда Мушмула. Конечно, требовались деньги, и срочно. Маг увеличил нагрузку и теперь принимал по ночам еще и тех больных, на лечение которых Ложа грамотки по разным причинам не выправила. Собственно, он занимался этим и раньше — чего скрывать, но никогда еще не приходилось так тяжело. А еще они с Мушмулой разбили яблоневый сад вокруг дома, и там тоже работы было невпроворот — как раз весна. Но все указывало на то, что нужно ехать в Эсгранаду. Если, конечно, друзья не согласятся взять эту миссию на себя — Эльгас боялся оставлять беременную жену в одиночестве. Жаль Лиса, вот на кого всегда можно было рассчитывать. Кстати, давненько он уже не навещал могилы Лиса и Клео… Пора бы. И все-таки — все это были мелочи. По сравнению с тем спелым и сладким яблоком счастья, что у них на двоих — а скоро и на троих — было, любая проблема становилась с маковое зерно. Наверное, такой и должна быть любовь — спокойная уверенность друг в друге, взаимное уважение и поддержка. Пусть и не было меж ними никогда сильных чувств и особенной страсти. Эльгас женился, потому что не мог не жениться — куда бы отправилась бывшая рабыня, у которой ничего и никого не было в целом свете? Но так оно было и лучше — зато никаких страданий, ревности или разочарований. Впрочем, Эльгас испытывал угрызения совести за то, что уделяет жене слишком мало внимания — может, этим и было обусловлено такое рвение к поискам семьи Мушмулы? Ему казалось, что женщина должна чувствовать себя одинокой. Что она видит в жизни — кухню и сад, да вечно занятого мужа? И все-таки наконец его мир обрел стабильные границы и очертания, стал нормальным, уверенным, плотным. Остались в прошлом буйные попойки и развеселые приключения, оголтелые споры до утра об искусстве, алхимии и судьбах мира, «салон» — впрочем, он развалился сразу после гибели Лиса и Клео. Но вместе с этим ушли и страдания по несбывшемуся, бесплодная погоня за невозможным, дурацкие идеи и покалывающие зудящим беспокойством невнятные желания. Несмотря на изматывающую работу, он даже поправился — лицо округлилось, фигура приобрела некую осанистость, свойственную преуспевающему господину целителю. На обед к ним теперь заглядывали не только ровесники, но и старшие коллеги из Ложи, и даже старикашка Родегер больше не позволял себе открыто выражать пренебрежение. Словом, жизнь восходила в зенит. Рубеж, за которым беспутная юность, набив все возможные шишки, становится уравновешенной зрелостью, остался позади и сожалеть о нем не приходилось. Эльгас и не сожалел — ну так, чуть-чуть. Все сожалеют, когда в приоткрытое окно влетает еле ощутимый запах рассвета, влажной листвы и дороги, теплое южное дуновение. Этот дух будто вопрошает — кто ты сегодня? Кем хочешь быть? Искателем, странником, любовником, поэтом, отчаянным бретером, мастером или новичком? Какова будет новая страница твоей книги? Какую дорогу выберешь на развилке? Или бросишься без дорог, напрямик, через поля, к неизведанному? Так было раньше, теперь остался один путь — добротный, широкий, утоптанный, но все же только один. Каждое утро Эльгас твердо об этом помнил и, засыпая, тоже не забывал. А сны ему почти не снились. Что ж, ответственность — то, ради чего приходится жертвовать многим. Свобода и легкость — невеликая потеря, если сравнивать со счастьем близких. Во всяком случае, маг очень надеялся, что Мушмула счастлива. — Милый, к тебе доктор Марш! — окликнула Мушмула с кухни, где весело звенела венчиком о кастрюлю — взбивала сметанно-грибной соус, наверное. Эльгас вынырнул из никчемных раздумий и заспешил к выходу — нужно было договориться о новой порции работы. Он мельком бросил взгляд на стол и чуть не споткнулся. На бумагах восседало существо размером с кошку — маг не успел разобрать, какому виду оно принадлежит. Показалось, что ли? Устал от ночных посетителей и мерещится какая-то дичь? Эльгас моргнул и уставился на пустой стол. Конечно, там никого не было, и быть не могло. «Придется поспать часов шесть, завтра наверстаю», — решил он и поспешил навстречу начальнику городской больницы. Но завтрашний день потонул в приятных хлопотах — в гости нагрянула семья тети Равалы, Мушмула наготовила своего знаменитого плова, и Эльгас сумел, наконец, отдохнуть и расслабиться. На ночь они со вторым теткиным мужем выпили на террасе несколько бутылок очень даже неплохого красного, обсуждая, как нынче живется в Аргелосе — на родине, которую маг уже давненько не навещал. На самом деле, даже не мог вспомнить, когда в последний раз. Три года, с тех пор, когда они с Мушмулой поженились и купили этот дом, а до этого… А, какой смысл вспоминать! Потом родственник отправился спать и забрал с собой масляную лампу, спасая стайку мотыльков, что настойчиво пыталась окончить жизнь самосожжением, а Эльгас еще немного посидел. Он засмотрелся на яркие крупные звезды, на которые давно уже как-то не обращал внимания — не до того было. Легкий ветерок окутывал медвяным ароматом ночного садика… сквозь который вдруг явственно прорезалась нотка ненавистного розового масла! Откуда это? Мушмула не пользовалась южными духами, а уж у провинциальной тетушки такой роскоши сроду не водилось. Эльгас встал и подозрительно принюхался. Приторный аромат, почему-то вселяющий в сердце тревогу, окреп и забил собой все остальные запахи. Маг спустился с крыльца в надежде найти источник вони. Он обошел вокруг дома, но ничего так и не понял, вскинул голову и увидел лунный серп, косо повисший над крышей. Он с каждой секундой наливался неприятной мутной желтизной — словно гной, смешанный с кровью, хлынул из нарыва больного и хлестал до тех пор, пока луна не сделалась грязно-оранжевой, почти красной. Внезапно стало холодно и как-то невероятно тоскливо. Стремительно трезвея, он вернулся в свою комнату. Нужно немедленно проверить, все ли в порядке со щитами, нужно… На столе никто не сидел, но краем глаза Эльгас успел уловить мелькнувшую на долю секунды нелепую крылатую тень. Он подошел к столу. На верхней бумаге — недописанном донесении в Ложу, между прочим, темнели бурые каракули. Что-то вроде большого красного круга, разделенного на две половинки, темную и светлую — напоминает стилизованную луну, под ним смазанные попытки что-то нацарапать, а внизу явственный отпечаток кошачьей лапы. От рисунка пахло кровью — видимо, существо не сумело снять медную крышечку с чернильницы. Эльгас зачем-то сам открыл ее и опустился в кресло. Руки тряслись. Кровавый серп грозился из окна, заливая дом и сад потеками розового масла. Какое-то проклятье? Предвестье? Предупреждение или нападение? Щиты были на месте, их никто не трогал. Над спящим домом густо раскатывался храп дяди Сандера. Эльгас проверил, как Мушмула — та тихо посапывала в постели, и ничего ее, кажется, не тревожило. Но привет был слишком ясен — угроза оттуда, из Эсгранады… Красная жрица? Но зачем? Ведь маг честно выкупил рабыню, не представлявшую для госпожи особой ценности. Он попытался вспомнить, как это было — цветы, апельсины… Одинаковые девушки в косичках, и она… глаза-флаоресы, гордая поступь и светлая, открытая улыбка. А как выглядела ее хозяйка? Удивительно, но не припоминалось. Слишком много произошло с того момента — слишком много верного счастья, честных домашних хлопот… Он помнил, как кончилась война, как он осторожно сажал в землю хрупкие и тонкие яблоневые черенки, и как Мушмула призналась, что носит ребенка… А вот как они покинули лукавую и варварскую Эсгранаду, не помнил — очевидно, все смешалось в вихре радостных событий. Эльгас укрепил защиту для жены, вернулся в комнату и снова придирчиво рассмотрел каракули. К кровавому пятну прилипла странная зеленая шерстинка. Маг отложил ее, подумал и вывел на бумаге: «Ты кто?» Ответа он, конечно, не получил и сам не заметил, как задремал прямо в кресле. — Эльгас, что с тобой? — Маг увидел милое встревоженное лицо Мушмулы, потянулся, прогоняя остатки кошмара, где плутал в подземных коридорах, засыпанных серебристым песком, и кого-то искал, но находил лишь огромные полосатые раковины, в которых гнили человеческие сердца, разорванные пополам. — Почему ты здесь? Снова заработался? — Да, — торопливо соврал он. — Завтра нужно прибыть в Ложу, а я еще не составил записку. Медальоны закончились, нужно придумать что-то похитрее, чтобы выклянчить силу на лишний заработок. — Ты слишком устаешь, милый, — грустно сказала жена. — Не стоит так много работать. Давай поедем в Аргелос хоть на несколько дней! Тетя Равала научит меня мочить огурцы и делать брусничный морс! — Хорошо, подумаем, — сонно согласился Эльгас, и взгляд его упал на вчерашнее послание. Теперь, при свете дня, каракули выглядели гораздо более отчетливыми. Во всяком случае, под красной луной кто-то попытался вывести букву «И», а дальше не справился. Какие-то палочки, кружок — вроде буква «а», и все расплылось… Маг быстро заслонил бумагу локтем — ни к чему волновать Мушмулу! — Умывайся, соня, — засмеялась та. — И приходи завтракать. Гости уже проснулись. Эльгас снова уронил голову на стол, зевнул и попытался разобрать написанное. «И»… «ш»… или «м»? А дальше длинный хвостик, и бумага порвана на этом месте — когтем скребли, что ли? Отвратительный запах едва сквозил в комнате, будто из неплотно прикрытого флакона с духами. Или это мутит после вчерашней попойки? Жена обняла его и приникла к плечу, мечтательно поглаживая живот. — Ты не думал, как мы назовем ребенка? — спросила он вдруг. Эльгас вздрогнул. Он боялся загадывать заранее. — Пусть сначала родится, — сказал он. Мушмула кивнула и направилась к выходу. Эльгасу показалось, что женщина погрустнела. Может, это он виноват? — Если будет девочка, пусть — Хельга, — попросил он внезапно охрипшим голосом. — А если сын? — просияла жена, остановившись в дверях. — Я уверена, первым будет сын! Эльгас пожал плечами. — А как ты хочешь? Может, как-то по-своему? На эсгранадо? В честь отца или… вот! Как у вас называют ребенка, когда желают ему быть самым счастливым и любимым? — По-разному. В простонародье — Фелис, а если по-благородному, со священного языка, будет Зариф, — сказала Мушмула. — Эль-Зариф… Так лучше! — Зариф? Что ж, пусть будет Зариф, — усмехнулся Эльгас, преисполнившись нежности к тому, кто навеки станет самым близким, родным и любимым существом. Ради него стоит сейчас потрудиться, а заодно уж решить все раз и навсегда с тенями и тревожными кошмарами. Только вечером, когда все разошлись по спальням, Эльгас остался один. Запах розового масла и еще чего-то сладкого мучил его весь день, то появляясь, то вновь пропадая среди других ароматов. — Ну давай, покажись, — сказал маг, прикрыл глаза и сосредоточился на рассеянном взгляде из-под ресниц, чтобы видимые объекты перестали заслонять истинный облик реальности. — Что тебе нужно? На сей раз тень неуклюже качнула крыльями с книжной полки. Вытянутая лисья мордочка, глаза-гнилушки… пушистая зеленая шерсть… Эльгас отшатнулся, сообразив, наконец. Да ведь это его голем-лисичка, одна из идиотских фантазий, которыми он от безделья увлекался в юности! Целый год носился с тем, чтобы это нелепое создание еще и оживить. Все кончилось крахом, но что было дальше?.. Кажется, она сгорела в пожаре, в котором погибли Лис и Клео. Откуда же это тут взялось? И, желтоглазый, кто мог оживить его? Голем упал на стол, склонил голову, пытливо взирая светящимися глазами-бусинками на своего создателя, и поскреб лапкой сначала изображение луны, а затем буквы. — Ты что-то хочешь сказать. Но как тебя понять-то? И… постой! У тебя же нет крови! Голем отчаянно замотал мордочкой и снова скрежетнул когтем по столу, прорвав бумагу. А потом… Эльгас увидел, как зеленая лапка словно бы сама собой окрасилась в красное. Лисенок… Тилло, вот как его звали! — принялся неуклюже царапать новый рисунок. Вышло что-то очень похожее на детский кораблик парусом влево. Эльгас озадаченно нахмурился. Вроде бы где-то он уже видел такой значок… Но никак не мог вспомнить, где. — А ты здесь не колдуешь часом? — строго осведомился он у голема. — Смотри мне! Пасть Тилло разъехалась в абсолютно человеческом выражении отчаяния. Он даже издал короткий скулящий звук и нетерпеливо застучал хвостом о стол. Потом подскочил к Эльгасу и ткнул мокрым носом в запястье. И так три раза по кругу — луна, кораблик, рука… Маг придирчиво осмотрел левую руку, но ничего не увидел. — Вот что… — задумался он. — Скажи словами, я тебе помогу. Он быстро набросал на бумаге столбцы алфавита и протянул Тилло. Лисья лапа быстро засновала по бумаге. — Ишрам… — прочитал Эльгас и замолчал. Это слово он знал! Оно ввинчивалось в мозг, рассыпалось цветными искрами, повисало на языке тяжелым горько-медовым вкусом… не давая покоя до тех пор, пока… — Ишрам многоколонный, где были радужные башни… — прошептал маг, сам не зная, о чем говорит. — Падший город богов, навеки засыпанный песками… Отчего-то в груди вспыхнула жгучая боль, дышать стало трудно. Защипало глаза, как будто в них перцу насыпали. — Ишрам… — повторял Эльгас, как заведенный. — Ишрам… О мой город, звезда в ладонях безвременья! Цветущий край средь песков, альхарби, западный ветер на заре шелестит в пальмах и треплет радужные знамена… Переливы скрипки и шорох босых ступней танцовщицы… Рубиновые звезды, сапфировые блики, изумрудные огни! Фиолетовая ночная бездна, раскаленный закат и ледяное дыхание гор на рассвете, золотые светляки в синей тишине… И ослепительные колонны света и тьмы Великой Шаа-Тари! Ишрам, что пал во мрак из-за гордыни, вслед которой пришла пустота! Ишрам, которого больше нет… Что-то едва заметно раздражало, словно мелкая мошка крутилась в поле зрения. Маг посмотрел на запястье, где алой кляксой расцвела метка лукавой кокетки Аш-Амиры. Сдвинул брови и брезгливо усмехнулся. Назойливая красотка опять за свое? Осмелилась накинуть приворот? Ну что ж, за это ее ждет короткая, но поучительная беседа. Чуть позже. Маг перевел взгляд на потешное зеленое создание, что приплясывало перед ним на столе. — А ты еще кто? — спросил он, надменно вздернув бровь. — Я смертельно зол, ведь Ишрам уничтожен. Пусть твоя хозяйка подождет своей очереди. Он занес руку, чтобы обратить эту букашку в пепел, но та не поддалась, оказалась иллюзорной. Рассыпалась лишь зеленая шкурка — очевидно, мелкий паразит, плод его дурного настроения прорвался в реальность. Скрипка поможет ему, скрипка ослабит боль в ране, что до сих пор саднит, будто вместе с гибелью Ишрама отломился и кусок его собственной души. Как вновь обрести свою потерю в мире, что никогда не станет прежним?.. Маг потянулся к смычку, что лежал на тонком покрывале, спряденным из шерсти трех алых антилоп из покрытого пеплом края Горахи, где горы дышат огнем. Голос скрипки тоже был его душой, как и великие башни Ишрама. И этот голос никогда не умолкнет. Но смычка на положенном месте не оказалось, не было и столика. Кстати, а с чего он взял, что умеет играть? Он же никогда не имел талантов к музыке! Эльгас недоуменно уставился на пустую ладонь, и в ней вспыхнуло ослепительно-белое сияние. …Обломки белой звезды летели сквозь небо, остывая и уменьшаясь в размерах, пока снова не упали в чьи-то ладони. «Они не станут одним целым вновь, — прозвучал голос, похожий на треск молний над горизонтом, на который никогда не прольется благословенный дождь. — Жизнь их не оставит живого следа в этом мире, но будет яркой и короткой, потому что сильные мира сего возжаждут их силы». «Одному — жизнь, другому — смерть! — прозвучал вдруг новый голос, густой и сильный, словно благородный гул огромного медного колокола. — Ибо мир слишком хрупок для них обоих, и не должен вновь подвергаться опасности! И да будет это моим законом». …Он вдруг понял, отчего так трудно дышать, и что-то все время теснит грудь — его стискивала грубая и плотная иллюзия. Наверное, из-за нее он не мог вспомнить, кто он и откуда, и целых три комплекта разных воспоминаний теснились в мозгу, перебивая друг друга. Он выпрямился, дождался, пока обжигающая сила сконцентрируется в груди, как маленькое яркое солнце, и тогда уже раскинул руки, посылая стремительные лучи-стрелы во все стороны, разрывая вязкую паутину, освещая ими реальность. …Две белых звезды и абрис прекрасного города, окруженного тонкими шпилями-колоннами, тоже растаяли в памяти, утонули в водовороте черно-серебряной реки.