«"За всё нужно платить" - гласит народная мудрость. Но, что если кто-то повесил на вас долг, требует денег с процентами и угрожает расправой за невыполнение долговых обязательств, которые вы даже не брали самостоятельно? Мало кого это устроит. А ведь именно так работает большая часть родовых проклятий. Зачастую в плату идёт здоровье и спокойная жизнь целых поколений. И за излечение от проклятия также взымается плата, иногда кровью, иногда чем страшнее…» — Из книги-бестселлера Алании Роберт Джин Браун - «Пророчества. Знамения. И семейные проклятия».
***
В тот вечер, в пабе «Маленькая Ирландия», произошло ещё одно важное событие. Еве в голову постучалась мысль, что у её сына нет крёстного отца. Так вышло, потому что сперва она и муж не знали, кого выбрать, никого не обидев при этом из узкого круга близких друзей, а потом случились известные события, и Ева О’Коннелл, её мать и свекровь почти три года просидели под Заклятием Доверия, во время которого виделись только с Роуз, в те редкие моменты, когда она возвращалась из-за границы. Томас Макмиллан стал наилучшей кандидатурой в подвыпивших головах. Но такие вещи никогда не решаются подобным образом в магическом обществе. Всё-таки отец-во-кресте — не просто так, а принятие в семью, высшая форма доверия, которую только может получить не-родственник. Сперва, нужно было хотя бы получить одобрение главы семейства… Что произошло на следующий день. Макмиллан показался О’Коннеллу-старшему человеком достойным, из приличного рода и показавшим себя на войне. Так у Эдварда Роя О’Коннелла появился крёстный, хотя никаким христианами эти люди не были, а обряд этот уходил корнями гораздо в более давние времена, когда люди в этих землях ещё не представляли, кто такой Христос и почему их потомки будут называть обряд Восприемствования в его честь. — Подумай вот ещё о чём, Ева… — Говорил ей Джордан О’Коннелл тем же вечером, сидя в кресле и задумчиво раскуривая трубку. — Ты ведь можешь ещё выйти замуж, как время пройдёт. А крестник может взять воспитание сына на себя, по-старому… — Нет. — Ева не желала об этом ничего слушать. — При любых обстоятельствах я его не оставлю и не променяю… — В жизни могут быть разные ситуации. К тому же, ты ещё молода… — Я хорошо понимаю вас, Джордан, но это МОЙ сын и я его не оставлю. — Ева была непоколебима и раз уж она стала О’Коннелл, то пусть так останется и впредь. — Я рад это слышать. Моему внуку нужна мать. — Вспыхнули гальдраставы на чёрном лаке.***
Жизнь шла своим чередом. Джордан О’Коннелл вместе со своей женой отправились посмотреть мир на пару месяцев, а в коттедже, что стоял в районе Мюррейфилд, жила Ева со своей матерью, Роуз и сыном. О’Коннелл-младший рос, учился читать, гулял с матерью, а иногда с бабушкой, тётей или вместе со всеми ними. И из каждой прогулки Эдвард уяснял для себя что-то новое. С каждым разом узнавая об окружающем его мире всё больше и больше. На этот раз Эдвард познакомился с явлением классового неравенства. Мюррейфилд, где он проживал — был престижным районом, в котором преобладала старинная викторианская застройка. Там жили люди в основном достатка много выше среднего, но старинный Эдинбург не ограничивался одним лишь Полем Мюррея, и даже если не брать в расчёт такой окраинный беспросветный мрак, как какой-нибудь Мьюирхаус примеров разности достатка отдельно взятых людей и целых районов хватало с головой. — Мам, а почему кто-то живёт в домах, а кто-то в квартирах? — Задал О’Коннелл заинтересовавший его вопрос. — Ведь квартиры меньше! Они возвращались с экскурсии из центра города на маршрутном автобусе, из окон которого открывались самые разные виды. Ева сперва не знала, как ответить на это, с какой стороны лучше зайти. Так всегда бывает с детскими вопросами. — Ну, у всех разный достаток, дом дороже и сложнее в содержании, да и не у всех большие семьи, кому-то просто больше нравятся квартиры… — А почему одни богаче других? «Час от часу не легче. И как на такое изволите отвечать?» — Подумала Ева, невольно пожалев, что училась на мага, а не на экономиста или риэлтора, как её мать… — Просто… У всех разные возможности и разные стартовые условия… — Не понимаю. Ответ «потом поймёшь» был уместен далеко не ко всем вопросам, потому что ответы на многие из них требовались здесь и сейчас, а «потом» интерес к ним мог попросту пропасть. И хорошо, когда рядом есть тот, кто сможет ответить хотя бы на часть из них. — Ну, у кого-то родители богаче, у кого-то бедней, у тех у кого больше денег — больше возможностей в жизни, они могут себе позволить больше, чем другие… — А если у родителей совсем ничего нет? — Частью души Ева была благодарна, что сын умом пошёл в отца, а не в заурядную мать, как тот шутил в своё время: «Если бы люди женились друг на друге из-за одного ума, то мы бы уже давным-давно колонизировали Марс, а тупые быстро бы вымерли, а без них умным скучно.» — Она смеялась: «Вот как значит? Ты женился на мне, потому что я тупая?!» — А в ответ получила: «Вот тебе простое жизненное правило: никогда не зови себя в компании тупой, пока не убедишься, что есть человек глупее тебя и не зови себя умной пока не убедишься, что ты умнее всех…» Остальная часть её души до сих пор ощущала болезненные уколы где-то в районе сердца от неправильности происходящего. Это не она должна отвечать на эти вопросы! Это была не её стезя! — Такого почти никогда не бывает. Чтобы человек не имел прям вот совсем ничего, хоть что-то у него да есть. Всегда. — А как же… Детские дома? «Впитывает всё, как губка…» — Подумала Ева и ответила: — Да, иногда бывает так, что у человека совсем не остаётся родных, которые могли бы позаботиться о нём с детства, в таких случаях ответственность о человеке берёт на себя государство. Конечно, если его не усыновят, от государства он получит образование, пенсию, а потом, когда станет достаточно самостоятельным — будет работать, чтобы купить себе дом и завести семью. — Она объясняла, как могла и надеялась, что делала это правильно и при этом понятно. — Это называется социальной помощью. — А если государство не помогает своим людям, а наоборот, как в дедушкиных книжках? — Каждый вопрос Эдвард обдумывал тщательнейшим образом, отвернувшись к окну, а когда вопрос назревал, то поворачивался к матери и задавал его. — Ну… — Ева старалась не уступить скрупулёзностью ответа. — В дедушкиных книжках говорится в основном о старых временах или вымышленных странах, которых никогда не существовало, но в них отражены проблемы настоящих людей и стран. Если государство не помогает своим гражданам, попавшим в нужду — это плохое государство. — Как нацисты? — Тут чувствовалась мысль госпожи Лидии Макбрайд, у которой хорошо получалось доносить до детей, что такое «хорошо», а что такое «плохо», Ева помнила это по себе. — Да, фашисты… Они считали, что только избранные достойны человеческих благ, а остальные в лучшем случае должны им прислуживать… Это очень неправильно… — Еве вспоминались редкие рассказы своего отца, отчего, помимо колик, в груди у неё всё сжалось. — К счастью, мир объединился против них и победил… — А почему люди не могут делиться друг с другом вещами, чтобы все жили лучше? Тут раздался смех. Рассмеялся сидящий сзади парень лет двадцати с небольшим, с трёхдневной небритостью, бритыми под ноль висками и тёмным ирокезом поверх, шрамом от рассечения на левой брови, мешками под мутными серыми глазами и оплывшим квадратным лицом. — Мелкий коммунист подрастает! — Сказал он с сарказмом, застегнул кожаную куртку и вышел на своей остановке. — А кто такие коммунисты, мам? — Это люди, которые считают, что чтобы всем жилось лучше нужно забрать имущество у богатых и распределить его равномерно между теми, кто беднее… Это тоже нехорошо, ведь у людей отнимут то, что они наживали трудом или то, что принадлежало им поколениями… — А почему нельзя просто сделать больше… всего… — Слова «ресурс» Эдвард пока не знал. — Чтобы всем всего хватало? — Это очень сложный вопрос, сынок, даже многие взрослые его толком не понимают… Но я уверена, что со временем ты поймёшь… — А мой папа был коммунистом? Себя Рой О’Коннелл называл анархистом центристского толка, а Ева не сильно разбиралась в этих вещах. Это была не её забота. — Нет… Он не был коммунистом, но для меня он был чем-то большим…***
В отличие от своего отца, Эдвард в детстве был тихим и очень усидчивым, за любимым занятием мог проводить многие часы, пока его на что-то не отвлекут. Любил рисовать, но почему-то не проявлял интереса к игрушкам. На вопросы почему он не играет, например, в солдатиков или машинки он пожимал плечами и отвечал: «Не знаю. Не хочется.» Рисунки у него выходили… Очень необычными… Он рисовал в основном чёрными или серыми карандашами и мелками, изредка прибегая к красным, коричневым или зелёным цветам, совсем редок был синий и никогда не использовался розовый. Когда Эдвард рисовал, могло показаться, что он просто малюет лист или рисует какую-то невнятную кляксу. Но если к рисунку присмотреться получше, оказывалось, что это чёрное пятно на самом деле - довольно детализированная голова волка или собаки, смотрящая своими неровными жёлтыми глазами прямо тебе в душу, а красная растянутая к верху трапеция на заштрихованном простым карандашом фоне являлась приближающимся ураганом. «А почему ураган красный?» — Спрашивала мать. «Потому что опасный. И быстрый. От него не убежишь.» — Объяснял сын. Еву такие ответы откровенно пугали. «А не обратиться ли к специалисту?» — Справедливо думала она и обратиться пришлось, забегая вперёд. Были также изображения луны и звёзд, если было нарисовано солнце, то обязательно на закате, дома охваченные огнём, зелёные вспышки и лучи, вороноподобные птицы, и, наконец, был создан эдакий магнум опус: ядерный взрыв, удивительно детализированный для детского рисунка, словно фотография. Нижняя половина листа была заштрихована в чёрный цвет, верхняя оставлена белой, посередине рос огромный жёлто-красно-коричневый гриб, а в центре гриба была нарисована чёрная человеческая тень. Каждый из рисунков производил впечатление, словно автор видел все события запечатлённые на них вживую, так натурально они выходили. «Сынок, а почему ты такое рисуешь, откуда берёшь идеи?» «Не знаю. Я просто вижу всё это.» — Еве ответ очень не нравился. «А где ты это видишь? По телевизору? В книжках?» «Там тоже. И у себя в голове. Так же работает фантазия, да, мама?» На взгляд Евы слишком уж бурной была фантазия. Специалист лишним явно не будет. И он не был. Потому что буквально на следующий день, апреля двадцатого, у Эдварда Роя О’Коннелла проявились магические силы.***
Силы у О’Коннелла проявились рано. Слишком рано. В четыре с половиной года. Стандартно способности показывали себя в шесть-семь лет. Пять лет — отклонение от нормы, а четыре года и раньше — аномалия. Ева сидела в гостиной и читала книгу «Психология и образы в детских рисунках магов» за авторством Алании Роберт Джин Браун, ничего полезного там не находя, когда по деревянной покрытой тёмным лаком лестнице, вниз сбежал её сын. Он был взволнован, но это было радостное волнение. — Мам! Мам! Пойдём, смотри, что покажу! — Обще-необычное поведение сына заинтересовало мать, отложив книгу в сторону, она встала с кресла и проследовала за ним наверх. Она ожидала увидеть новый рисунок или какую-нибудь поделку из пластилина, но никак не парящего в воздухе сына… Комната Эдварда находилась на втором этаже, в дальнем конце коридора, напротив второй ванной, пять на пять метров, на полу точно такой же, как в гостиной тяжёлый серый ворсистый ковёр — необходимость в домах без центрального отопления. В комнате была односпальная кровать с ортопедическим матрасом и светлой деревянной спинкой, детский столик, стул, на полу удивительно аккуратно лежали, а не были разбросаны канцелярские принадлежности, а всю правую от входа стену занимал большой открытый шифоньер. На верхних полках почти ничего не было, все вещи лежали снизу, в досягаемости их хозяина. На шифоньер Эдвард и залез. Он просто стал поднимать ноги и опускать их на видимые только ему ступеньки волшебной лестницы, с каждым шагом поднимаясь всё выше и выше, пока не поднялся к самому потолку, на высоту трёх метров и сел, свесив ноги. На самую верхнюю полку, где кроме пыли и какой-то бесхозной коробки ничего не было. Ева не поверила своим глазам и ушам, когда её сын сказал так радостно: — Это магия, верно?! Всё, как тётя Роуз говорила! Только она просила тебе не говорить того, что она мне говорила, ну… До того, как я стану это уметь, верно? — Верно. — У Евы внутри бешено металось сердце, будто бы рикошетируя от стенок грудной клетки, но внешне она была спокойна и голос её был спокоен, даже чересчур. — Эдвард, сынок, пожалуйста, сиди на месте, я сейчас подойду и спущу тебя… — Зачем? Я сам могу, смотри… — Эдвард! — От испуга крикнула мать, увидев, как её сын спрыгнул со шкафа. Ева ошеломлённо застыла в дверях и ни за что бы не успела добежать, а её палочка была оставлена на камине в гостиной, в её голове возникла жуткая картина: падение, хруст и крик боли её ребёнка. Но в действительности всё было не так. О’Коннелл мягко и ровно спланировал на ковёр, приземлился на ноги и сказал: — Я так уже несколько раз делал, правда здорово! — На его лице сияла довольная улыбка. Ева бросилась к сыну, упала перед ним на колени и сжала словно в тисках. — Мам, всё хорошо, почему ты плачешь, я тебя испугал? — Да… Да… — У неё был на удивление понимающий сын. — Пожалуйста, не делай так больше! — Она взяла его за плечи и посмотрела в глаза, её сын был послушен, но всегда требовал объяснений, почему что-то делается так, а не иначе. — Эти силы, которыми мы обладаем, вся твоя семья, они очень опасны! Если не уметь ими пользоваться они нанесут тебе и окружающим большой вред. Пообещай мне, что ты никогда не будешь их использовать пока не обучишься этому! Пообещай! — Хорошо, мам. Не буду.***
Вечером того же дня в гостиной вспыхнул зелёным пламенем камин. Джордан О’Коннелл вернулся вместе с женой по первому же письму. — Ева, ты уверена в этом? — Сходу спросил глава семейства, прервавший свой кругосветный вояж. — Более чем! Он сделал это один раз при мне и ещё несколько раз сам по его словам. — Это так, Эдвард? — Да! — С гордостью ответил наследник рода, но отчего-то не увидел радости в дедушкиных глазах, вместо неё почему-то была растерянность и даже испуг. — Мерлинова Борода, почему так рано! — Воскликнула Елизавета О’Коннелл. — Кто бы знал… Кто бы знал… — Ответил Джордан, вешая на крюк у двери тёмно-коричневую с чёрной полосой шляпу-трилби и бежевую клетчатую мантию. Он помог раздеться жене и спросил строго: — Где Роуз? — Она с друзьями, сказала, что задержится допоздна… — Расти! — Призвал Джордан старшего семейного домовика, одного из трёх. — Да, хозяин… — Перед семьёй возникло вислоухое старое сморщенное тёмно-розовое лысое нечто высотой взрослому человеку по середину бедра, одетое в семейные цвета с гербом: красный ясень с чёрными корнями, на двойном поле, бежевом и небесно-голубом, бежевую половину, символизирующую земную твердь — пронизывали чёрные корни, а на верхней половине на фоне неба - краснела осенняя листва. Лидия Макбрайд непроизвольно вздрогнула, хоть она и попривыкла за всё это время к существованию домовиков, как и некоторых других магических созданий - каждое появление этих существ у неё на глазах всё равно вызывало одну и ту же реакцию и мысль: «Я здесь чужая.» — Будь добр, разыщи мою дочь и хоть нагишом от полюбовника, сюда её! — Слушаюсь, хозяин… — Ответил старый домовик и исчез с негромким хлопком. — Простите, Джордан, но мне казалось, что это хороший знак, если у ребёнка проявляются силы, это значит, что он не сквиб… — Выдала Лидия познания о чужом мире близкого человека. — Да, Лидия, это так. — Терпеливо отвечал О’Коннелл-старший. — Но у Эдварда способности возникли слишком уж рано… Давайте присядем, у нас есть достаточно времени… Все разместились у камина за столом. Был подан чай. — Дело в том, что четыре года — слишком ранний возраст, у вашей дочери дар проявился в семь, насколько я знаю… — Еве сразу вспомнился тот момент, когда она училась в первом классе и в один из первых учебных дней, на перемене её стали дразнить толпой, насмехаться, тыкать пальцами, ей тогда захотелось сделать две вещи: задать трёпку каждому из обидчиков и оказаться дома, что и случилось, половина класса взлетела к потолку, включая парты, стулья, книжки, тетради и учеников, провисела несколько секунд в воздухе и упала вниз, а сама Ева вместе с партой и стулом оказалась в той же самой гостиной, где сидела сейчас… — У Роуз срок наступил раньше, в шесть лет, как и у моего сына, но четыре года… Это очень необычно… — Меня так и вовсе посчитали сквибом, стёрли память и отдали маглам, доброе семейство Скримджеров… Им всего-то надо было подождать до восьми… Нетерпеливые… — Договорив, Елизавета О’Коннелл-Стэнли-Скримджер подлила молока в чай. — А разве это не значит, что у него будет больше сил, раз это началось… Раньше… — Рискнула предположить Лидия. — Боюсь, что это работает не совсем так, мама… — Ева положила свою ладонь поверх руки матери, жест тот был хорошо понят. — Да, Лидия, ваша дочь права… И причин может быть множество, от вселения бесов, до иного проклятия… Справедливости ради, стоит сказать, что Эдвард развивается быстрее других детей, как физически, так и психологически, так было с его отцом, так было со мной. Если бы силы проявились в пять лет я бы и глазом не моргнул, это не такая уж и редкость, но четыре с половиной?! — О’Коннелл-старший цокнул языком, за несколько секунд обдумал свои следующие действия, встал из-за стола, подошёл к Эдварду, тот читал книжку с картинками, сидя прямо напротив закрытого защитной решёткой камина, сел рядом и заговорил с ним. — Эдвард, можешь, пожалуйста, рассказать мне, как ты поднялся на тот шкаф? — Конечно, дедушка. — Тот отвлёкся от книжки. — Я сидел и рисовал, а потом посмотрел наверх и увидел коробку, мне захотелось узнать, что в ней и я-я-я… Просто пошёл… К ней… Но там было пусто. Ничего не оказалось кроме пыли… — А ты… Сможешь повторить это? — Конечно! Я уже несколько раз так делал! — Эдвард оглянулся через плечо на свою мать, она сидела к нему в пол-оборота. — Только вот мама сказала, чтобы я этого не делал, пока не научусь, как правильно… — Твоя мать — мудрая женщина, Эдвард. Скажи, ты знаешь, что такое магия? — Ну, это такая штука… — «Штука» не являлась нужным ему словом. — Сила… Наверное, которая позволят случаться вещам, которые не должны происходить, так тётя сказала… — Да, это так. А тёте твоей, по-хорошему, надо уши надрать. И не только уши… Юный О’Коннелл засмеялся, сразу поняв, что именно нужно надрать. А О’Коннелл-старший, взявшись рукой за ручку кресла и не перенося вес на левую ногу, поднялся с пола. Он не до конца оправился от ранения и ходил с тростью. С тарелки с фруктами поднялся апельсин, управляемый простейшим телекинезом он в мгновение ока оказался в морщинистой, но всё ещё крепкой руке. — Эдвард… — Апельсин лежал у Джордана в открытой ладони. — Возьми его, не касаясь, представь, словно ты тянешь к нему руку, не делая этого… И не успел он договорить, как апельсин поплыл по воздуху и был взят его внуком. Все замолчали и замерли, как один. Потом Джордан, обратился к семье: — Что со шкафом, что с апельсином — это не выбросы, а неосознанно управляемая магия. Вам не нужно объяснять, почему вы движете руками, вы просто делаете это. Здесь абсолютно то же самое. Скорее всего, Эдвард пользовался своими силами уже около месяца, просто никто не замечал этого. Так или иначе, подобный случай требует внимания со стороны лиц более сведущих в этом вопросе. А сейчас… Ева, будь добра, пожалуйста, принеси мне его рисунки… Минуту спустя, Ева вернулась с любимым альбомом сына и передала его О’Коннеллу-старшему. Тот полистал альбом на свету с полминуты и вернул его снохе. — С уверенностью можно сказать две вещи: у моего внука талант к рисованию и проклятие на него всё ещё действует…