«Мистеру Э.Р. О’Коннеллу.
Спальня на втором этаже.
Коттедж «Красный Рассвет».
Кэмпебелл-авеню 8. Мюррейфилд.
Эдинбург. Шотландия.»
Выражение чуть подёрнутого морщинами лица Евы можно было описать, как: «Последняя затаённая надежда». Она закусив губу, вопрошающе посмотрела на своего единственного сына, его виски и лоб были покрыты крупными каплями пота, посмотрела снизу вверх. В свои полные шестнадцать он был выше неё на полголовы, имел рост в сто восемьдесят два сантиметра и продолжал вытягиваться. Эдвард не стал распечатывать конверт, он и так знал его содержимое, и вернул письмо матери со словами: — Потом прочитаю. У меня ещё тренировка. — Голос Эдварда показался Еве сухим и невыразительным, она хорошо знала своего сына, но не могла представить, какая буря творилась у него внутри в этот момент. Эдвард обошёл дом и оказался в саду. В теплице, в одинаковых керамических горшках покачивались лианоподобные растения, словно змеи перед броском. Между нижних ветвей и приподнявшихся над рыхлой почвой корней можжевельников копошились гномы, выше, среди хвои, порхали феи, о чём-то громко жужжа между собой. Эдвард достал лакированный кожаный чехол с кнопкой, длинной явно превышающий глубину кармана его спортивных серых шорт, из чехла он аккуратно вытянул волшебную палочку, а чехол отложил на зелёный пластиковый стол из икеи. На белом дереве работы древнего мастера вился природный орнамент из оплетающих «ствол» светлых ветвей и врезанных более тёмных листьев. Рукоять занимала ровно пять дюймов, начиналась она со стилизованного молота-Мьёльнира, покрытого симметрично переплетающимся округлым узором, на нём было вырезано две руны. С одной стороны Эваз, напоминающая латинскую букву «М», а с другой Манназ, выглядящая, как два топорика, прислонённых друг к другу треугольными лезвиями. Завершал рукоять упор, похожий на гарду древнего меча, здесь по сторонам тоже были вырезаны две руны: Иса и Соулу. Основа палочки была не круглой, а чуть сплющенный по бокам, что придавало ей форму кинжала или меча, а конец чуть расширялся, образуя наконечник, напоминающий копейный, само собой, наконечник Гунгнира. Эдвард всегда очень бережно относился к родовой реликвии, по другому не мог. Ещё давно, когда он был совсем маленьким, дед рассказал ему историю этой палочки, как её знали многие поколения О’Коннеллов… Как и многие древние роды О’Коннеллы относили себя к потомкам великих героев и правителей древности, они зашли ничуть не дальше других, приписав себя ещё в далёком тринадцатом веке к потомкам Зигфрида, через его дочь Аслауг и её сына от легендарного конунга Рагнара Лодброка, Ивара Бескостного. Как говорит Прядь о сыновьях Рагнара: «У него не было детей, потому что он был таким вспыльчивым, что не встретил ни страсти, ни любви; но у него не было недостатка в мудрости или жестокости; и умер он от старости в Энгланде, и был похоронен в кургане…» Тем не менее это ни сколько не мешало маггловским королям Ирландии вести свой род от Бескостного. Не было препятствий и для О’Коннеллов вести свой род от сына Ивара Рагнарсона, некого Коннелла по прозвищу Враг-Асов, они зашли в этом ничуть не дальше Блэков, которые считали себя потомками римской богини Венеры или сгинувших, как род, в глубокой древности Певереллов, считавших себя прямыми наследниками Зевса (или Юпитера). История рассказанная Эдварду его дедом напоминала классическую сказку, про то, как храбрый герой противостоит своей судьбе, преодолевает невзгоды и трудности, с помощью своей силы, хитрости, смекалки и разных магических артефактов. Одним из которых была палочка из тиса, «величайший артефакт, который когда-либо создавала рука человеческая», работа ныне неизвестного мастера из древнего рода Оливандеров. Мифический Коннелл был первым ею выбранным хозяином. Но Оливандеры не пожелали ни за какие богатства расставаться с Магнум Опусом всего их рода, а когда, обладавший явно не самым спокойным характером древний маг, правитель Ирландского королевства, потребовал отдать ему внезапно для всех выбравшую его реликвию, пригрозив в противном случае забрать её силой, те предложили ему пройти три испытания, силы, ума и характера. И он прошёл их. Он победил короля великанов, Дувлоха, который нанёс большую обиду Оливандерам, Коннелл подрезал ему сухожилия на ногах и руках и отрубил ему голову перекованным мечом его деда, потому что был силён и ловок. Потом он добыл последний волос из гривы Слейпнира, потому что был умён и хитёр, он взял лучшую кобылу из своего табуна, вороной масти, длинноногую и стройную, у неё тогда началась течка, а непокрытая кобыла в течке не уступит яростью и норовом жеребцу, Коннелл оседлал её и бросился в неистовую скачку, ночью, при полной луне, на юг. И с небосвода сорвалась Северная звезда и стала нагонять ездока восьминогим конём, сверкающим подобно луне. Слейпнир сравнялся с лучшей земной кобылой и когда они поднялись в воздух и поскакали по небу, мифический далёкий предок Эдварда сорвал последний волос с гривы лучшего из коней и он ушёл из этого мира навсегда. Современные исследователи сошлись в одном: после девятого века достоверных случаев сошествия Великого коня на землю не было. Вороная в этой скачки была загнана насмерть, став частью цены, уплаченной за бесценный артефакт. Третьей частью оплаты стал великий чёрный Ирландский дракон, Дергшард. «Как можешь ты править своей страной, когда в ней водится такое беспокойство, убей чудовище, отдай его тело нам и тогда ты будешь признан хозяином этой палочки в глазах людей и богов, и весь твой род унаследует её.» — Сказали ему Мастера и когда Коннелл вернулся в Англию в третий раз, на его головном корабле от носа до кормы лежало тело сражённого им огромного чёрный дракона, потому что Коннелл был до безумия храбр и отважен. Так палочка обрела владельца. Пусть реальность была скорее всего гораздо более прозаичной, сказка казалась Эдварду по крайней мере красивой. Он относился с уважением к реликвии и та его не подводила. В саду раздался хлопок, из палочки вылетел сгусток жёлтого света и ударил в красный кирпич глухой стены под окном его спальни, сплошь покрытой отметинами и сколами от сотен и тысяч ударов тренировочных заклинаний. Сгусток света отскочил от стены словно резиновый мяч и полетел обратно в Эдварда, он принял его в защитной позиции, заклинание отразилось обратно в стену со звонким щелчком, эти щелчки звучали непрерывно целых двадцать минут, затмив все другие звуки в саду, всё чаще и интенсивнее: «Щёлк-хлоп, щёлк-хлоп.» Эдвард отражал заклинание под разными углами, отрабатывая фехтовальные техники. Если какой-то магл ненароком заглянул бы за можжевеловую изгородь, из-за наложенных заклинаний он бы не увидел ничего для себя необычного, просто молодой спортсмен тренируется в настольном теннисе. Темп всё нарастал, О’Коннелл скользил, пружиня на ногах по газону из стороны в сторону, приближался и отдалялся от стены, и никогда не спускал глаз с эдакого своеобразного мяча для пинг-понга. Следил он и за дыханием, бил на резком выдохе, а Браги в это время сидел на ветке и чистил перья. Однотонная тёмно-серая футболка на Эдварде насквозь пропиталась потом, от воротника и подмышек до самого низа на ней были проторены тёмные дорожки, пот крупными каплями слетал с его лба при каждом резком движении. В этот момент для Эдварда в мире не существовало ничего кроме палочки в его руке и летящего в него заклинания. Всё быстрее, всё яростнее. Щелчок. Хлопок. Щелчок. Хлопок. Щелчок. Хлопок… — Фините. — Произнёс Эдвард завершающую формулу и светящийся шарик на секунду застыл в воздухе, ярко вспыхнул и исчез. О’Коннелл подошёл к столу из икеи, утёр пот с лица заранее приготовленным полотенцем, убрал палочку обратно в чехол. На плечо ему уселся ворон, спрыгнув с ветки, он ущипнул его клювом за мочку уха и громко прокаркал: — Еда. Мясо. Дай. — Гномов жри. — Буркнул в ответ Эд. — Крак-крак! — Браги явно не был удовлетворён ответом и всем своим видом старался это высказать, он нахохлился, выпятил вперёд бороду, отставил от тела согнутые крылья и приоткрыл клюв. — Крак! — Прибьёшь гнома — получишь мяса, а то обнаглел у меня. — Сказал Эдвард сердито, но по-дружески пригладил ворону клюв костяшкой указательного пальца. — Всё, лети, охоться, я мыться… Эдвард вошёл в дом, прошёл по коридору мимо лестницы и принял контрастный душ в ванной на первом этаже. Высушившись, оделся в домашнее, свободные спортивные штаны и белую футболку-поло с редкими узкими чёрными горизонтальными полосами. Эдвард проследовал в обеденную, где на барной стойке, отделяющей шкафы с закусками и компактно собранную в одном месте маггловскую бытовую технику от остального пространства, его ждал полный графин с водой и стакан. Первым глотком он прополоскал рот и горло, сплюнул в раковину, второй и третий выпил, и ещё три стакана, пока не напился. Письмо мать оставила рядом с графином, зная привычки сына. Эдвард распечатал его стоя и бегло прочитал. Он и без того знал его содержание. Ева сидела за столом, ожидая реакцию сына. Не дождалась. Эдвард пожал плечами, спокойно вернул содержимое обратно в конверт и положил его на подоконник рядом с похожим на кактус серым невзрачным растением. Двое домовиков, живущих в подвале, к этому времени приготовили завтрак, но не смотря на пробежку, тренировку и то, что ел в последний раз он прошлым утром Эдвард был не голоден. Ему хватало пищи для ума. В воздухе парил заколдованный кофейник, подливая в кружки терпкого напитка по условному знаку. Эдвард сел напротив матери, та читала разворот Ежедневного пророка, и взял в руки приготовленное всмятку, очищенное сверху от скорлупы яйцо и чайную ложку. — Слушай, может нам автокамин купить, а то, что мы словно как в прошлом веке… — Ева попыталась начать разговор издали. — Очень удобно, не надо произносить адрес. Помнишь, как я тогда улетела в чужой камин, очень неловко вышло… Их сейчас массово в Министерстве внедряют: «Выброс Летучего пороха дозирован и рассчитывается исходя из расстояния, на которое происходит перемещение.» — Ева начала читать вслух отрывок статьи. — «Автор инновации, Чедфорд Боуи, заявил, что расход Летучего пороха с использованием технологии Автокамина сокращается вдвое. Экономичность и точность заявлены, как главные преимущества этого новшества перед классическими каминами…» — Тхех… — Эдвард усмехнулся, отложил пустую скорлупу в сторону и улыбнулся матери: — Мам, ты хочешь поговорить? — Сказал он спокойным нарочито глубоким голосом. — Конечно, хочу! — Ева тоже заулыбалась, своей самой яркой и доброй улыбкой, и свернула газету. — Расскажи хотя бы, как всё прошло? И Эдвард рассказал. Словно зачитал стенограмму, со спокойным лицом, иногда глотая кофе из своей чашки с большими красными буквами «А.С.» в красном кругу. Мать выслушав сына только вздохнула. — Ох, Эдвард-Эдвард… — Вот, что беспокоит меня больше всего… — Эд отхлебнул ещё кофе. — Это то, как был подан отказ. Импульсивность. Ха! Это прямое заявление: «Мы не хотим тебя здесь видеть.» У подобных отказов всегда есть причина, я её не знаю, и зависит она не от меня. Это меня и беспокоит. Если в следующем году это повториться, значит всё будет так и впредь. Люди годами стоят у тех дверей, стучаться и им не открывают. Я боюсь, что не откроют и мне. Конечно, это не значит, что я так просто сдамся, оставлю попытки. Нет. Но теперь мне нужно всерьёз задуматься над запасным вариантом. После Училища, с С.О.В., не так много мест, куда можно пойти, да и не хочу я… В Службу Магического Правопорядка? Детишек по переулкам гонять? Увольте. — Делился Эдвард своими мыслями и переживаниями. — Для моего запасного варианта нужно сдать Ж.А.Б.А. Так что можете считать, что ваша мечта сбылась, мама. И я от этого не в восторге. Бойтесь своих желаний. — Ох, Эдвард… — Повторилась Ева и как смогла выразила свои чувства: — Я никогда не желала тебе плохого! И радовалась, что ты уже с совсем ранних лет знал свой путь, у меня такого не было! И, по-хорошему, я тебе завидую. Не сочти это за злорадство, я рада, что ты всё-таки поучишься в Хогвартсе… — Конечно, мам, я тебя прекрасно понимаю. — Это действительно было так. Ева встала с места, подошла и обняла сына, и тот принял объятия. Свою мать он любил. В кухню влетел ворон, на секунду заняв своей тенью всё пространство, он приземлился на барную стойку, стал расхаживать туда-сюда и горделиво токовать: «Ток-ток-ток! Ток-ток-ток!» — Что, чем хвастаешься? — Спросил его Эд. Браги в ответ гулко гаркнул и кивнул головой в сторону двери в сад. Эдвард встал, подставил ворону предплечье и подошёл к окну. На газоне лежало три растерзанных маленьких, не больше фута длинной, уродливых человекообразных тельца, одно из них ещё слабо шевелилось. Эдвард заметил кровь на тяжёлом клюве и лапах ворона. — Ого, троих! — Удивилась Ева. — Он у тебя сегодня в ударе! — Если бы у этих тварей были мозги, они бы уже давно научились держаться от этого двора подальше. — Эдвард благодарно гладил Браги по спине. — Поешь? Или глазами наелся? — Мясо! Мясо! — Полоски подвяленной говядины или креветки в конечном итоге гораздо вкуснее гномов.***
Тем же днём Эдвард лёг спать и проспал до следующего утра. Проснувшись лёжа на животе вместе с пиликающим будильником и остервенело клюющим его в спину вороном, он понял, что ни на какую пробежку он сегодня не пойдёт. И дело было не в малодушии, у него просто не было на это сил. Сегодня он был твёрдо намерен отдохнуть, очистить голову, а потом принять окончательное решение по Хогвартсу. Ворон продолжал скакать по нему, подражая карканьем мелодии будильника. В голове у него гудело, как после попойки. — Да, встал я, встал! — Эдвард сел в кровати и увидел на сером ворсистом ковре большое жёлтое пятно с засохшими белыми комочками. — Бомбардировщик ковровый… Он было потянулся к тумбочки за чехлом, за его палочкой, но вдруг опомнился, не хватало ему, чтобы на нём ещё висел выговор за несанкционированное колдовство. — Расти. — Призвал он сонным хриплым голосом домовика. — Я здесь, хозяин… — Моя мать дома? — Нет, хозяин, у госпожи О’Коннелл этим утром назначена деловая встреча в Америке. «Госпожа О’Коннелл!» — Усмехнулся про себя Эдвард, слово «госпожа» никак не вязалось у него в голове с образом матери, и вспомнил, что она предупреждала его, что улетает решать какие-то вопросы по издательству, так что весь сегодняшний день он сам по себе. — А, точно… — Протёр он глаза, сказал: — Тогда, если тебя не затруднит, убери, пожалуйста, за Браги. — И зло пробухтел себе под нос: — Грёбаный Надзор… — Колдовать без присутствия взрослых он пока не мог по закону. — Сию минуту, Молодой хозяин. — Домовик протянул свою похожую на тонкую сухую ветку руку, к пятну на ковре, оно поблекло и исчезло по волшебству. — Форк готовит завтрак, Хозяин, если вам не здоровится… — Всё нормально, я буду есть внизу, спасибо Расти. — Благодарю, Юный господин… Щелчок. Старый домовик щёлкнул пальцами и аппарировал. Эдвард встал, пошёл в ванную на втором этаже, зеркальную той, что на первом, умылся, почистил зубы, посмотрелся в зеркало. Его лицо показалось ему осунувшимся, а взгляд не твёрдым и каким-то потерянным, что было ему несвойственно. Эдвард встряхнул головой, расправил плечи, наклонился вперёд, так что почти коснулся носом зеркала, заглянул себе прямо в глаза и сказал: — И что раскис, а? — И смотрел пристально, не мигал, ждал ответа, которого так и не последовало. — Не раскис, говоришь! А что тогда? Соберись, твою мать! На секунду Эдварду показалось, что из-за зеркала на него посмотрел кто-то другой, взгляд был его, но вот черты лица чуть изменились, стали тяжелее, грубее, сплошь покрылись едва заметными следами от мелких ранок, этот кто-то подмигнул и улыбнулся ему. Эдвард простоял у зеркала неподвижно около минуты-двух, галлюцинация не стала для него чем-то удивительным. Эд опять умылся. — Мыться! Мыться! — Сквозь приоткрытую дверцу протиснулся Браги. — На тебе. — Эдвард приоткрыл кран в душе. — Закрыть не забудь. Браги понятливо каркнул, и расправил крылья под тёплой струёй. Эдвард же вернулся в свою комнату, сделал лёгкую разминку, потянулся, как следует, оделся и пошёл завтракать. Поев, он проследовал в гостиную, взял со стеллажа первую попавшуюся под руку книгу, плюхнулся на диван и включил для фонового шума телевизор в углу. Под монотонное бормотание диктора передачи о животных, рассказывавшего о центрально-африканской фауне во всём её разнообразии, он читал со случайного места не менее монотонный, но увлекательный труд Вильгельма Морриса Форца: «История развития целебной магии от древних времён и до наших дней.»«Глава 4: Целебные растения.
Целебные растения использовались человечеством с незапамятных времён. Ещё задолго до обретения магии, люди древности тысячелетиями неосознанно использовали целебные магические свойства трав, деревьев, кустарников, плесени и грибов в своих целях. Согласно современным исследованиям магглов в области палеоантропологии, исходя из фитологического и спектрального анализа зубного камня, ещё неандертальцы употребляли в пищу растения из родов Achillea и Matricaria, как известно, обладающих выраженными магическими свойствами. Эти исследования были неоднократно подтверждены методом хронологического датирования Стоуна, независимо в нескольких странах, (Англия, США, Россия, Австрия, Германия и других), что даёт нам основание говорить об объективности полученных ими результатов. Как известно, Ромашка аптечная, Тысячелистник обыкновенный, как и прочие т.н. лечебные травы часто встречаются в захоронениях людей древности и до сих пор применяются магглами в якобы лечебных целях. Однако ни люди древности, ни современные магглы не подозревали и не подозревают о реальной пользе этих растений. Правильно выдержанный Настой тысячелистника способен остановить практически любое опасное кровотечение, а стандартное Ромашковое зелье незаменимо при заболеваниях и иных патологических состояниях, проистекающих с ярко выраженными воспалительными процессами. Магический потенциал лекарственных растений был замечен и первыми людскими магами (шаманами, ведунами, целителями и т.д.) в период приблизительно двадцать-пятнадцать тысяч лет до нашей эры. Доподлинно известно, что уже к началу исторической эпохи был выработан целый комплекс традиций применения и использования трав, а также грибов, плесени, частей деревьев, кустарников и прочих растительных организмов, обладающих выраженным магическим потенциалом. Многие из этих традиций до сих пор успешно применяются в современной лечебной магии, другие же безнадёжно устарели или стали неэффективны в современных условиях, не выдержали конкуренцию с современными аналогами или их рецептура доподлинно не сохранилась до наших дней…» Прочитав пару страниц Эдвард пожалел, что учебники, по которым он учился, писал не господин Форц. Чтиво ему понравилось, помогло отвлечься, собраться с мыслями. Когда на часах было девять-тридцать, раздался дребезг дверного звонка. Эдвард не ждал гостей, но сразу догадался, кто это мог быть. Он сразу же выключил телевизор, убрал книгу на место и вышел из гостиной в просторную прихожую формы усечённого по средней линии треугольника. Он посмотрел в дверной глазок и увидел троих на крыльце. Его друзей. Билл Маклагген, широкоплечий, узколицый и светловолосый парень с большим сплюснутым, не раз сломанным носом вновь нажал на звонок, когда Эдвард открыл дверь. — Выходи, рыжий, перетереть надо. — Сходу произнёс Маклагген не улыбаясь, его высокий голос звучал по-деловому серьёзно. — Ща, обуюсь… Вы заходите? — Подождём. — За всех ответил Билл. Эдвард быстро обул кроссовки, одел чёрную ветровку с белыми полосами на рукавах и вышел, не запирая за собой двери. В этом не было смысла в магическом доме. Лица его друзей имели одинаковые обеспокоенно-понимающие выражения. Здесь следует рассказать о них. Первым делом стоит сказать, что в какие бы районы, улицы и дворы Эдинбурга эта четвёрка не забредала — мало у кого возникало желания до них докопаться, даже имея на своей стороне перевес в числе и возрасте, одного взгляда на их подтянутые спортивные фигуры и то, как они держались вместе, как правило было достаточно, чтобы понять, что в обиду друг друга они не дадут, сами кого угодно «обидят». А если бы вдруг кто-то из маггловской шпаны узнал об их настоящих способностях и умениях, то обходили бы их за несколько кварталов, и почтительно кланялись им в ноги, если бы вдруг ненароком попадали в их поле зрения. Тем не менее силы их дружного коллектива неоднократно были подвергнуты проверкам на прочность. И не сказать, что этих проверок они сильно избегали. Почесать кулаками и языками они были не прочь. Один раз, что-то около года назад от описываемых событий, пользуясь серьёзным численным перевесом и движимые, предположительно, отсутствием мозгов и дешёвым алкоголем, местная банда гопников числом в семь человек решила докопаться до слабой добычи, застигнутой врасплох, как им тогда показалось. Тем вечером Генри Макаллен, Билл Маклагген, Стивен Робертсон и Эдвард проводили досуг в городском парке в компании трёх молодых представительниц прекрасного пола. Эдварду тогда не повезло, его свидание сорвалось и он был зол. В тот вечер ему представилась возможность выместить свою злобу с лихвой. Семеро разношёрстно одетых, но одинаковых на вид утырков, налетели собачьей стаей, окружили и принялись терзать добычу, которая на деле являлась самым настоящим матёрым хищником и им пришлось в этом убедиться на своих шкурах. Оскорбления в свой адрес Эдвард с компанией может и смогли бы стерпеть, в конечном счёте это были всего лишь «тупорылые магглы», но дело дошло до защиты чести. Не своей. «Что, соски, любите гладеньких?!» — Именно эта фраза и интонация, с которой она была произнесена послужила Рубиконом. Эдвард, Билл, Стивен и Генри отгородили собой спутниц, те хватали их за рукава, тянули назад, говорили, мол: «Да, ну их. Они того не стоят. Пойдёмте отсюда.» В этих словах был разум, но голос разума в тот вечер не был услышан, ни Эдвардом, ни его друзьями, что едва не стоило жизни одному из них. Когда прозвучали эти слова, О’Коннелл, Маклагген, Робертсон и Макаллен переглянулись и атаковали одномоментно. Маклагген был самым рослым и старшим из них, и шире друзей в плечах. Он схватил лидера своры, того, что сказал про «гладеньких» за ворот куртки и принялся одинаковыми молотоподобными ударами превращать его рожу в фарш. Робертсон был самым низким из них, худым, но жилистым и злым, он спокойно отбоксировал и нокаутировал одной продолжительной серией сразу двоих, а сам не пропустил ни одного удара. Макаллен не был особо силён или ловок и не любил драться, хотя был этому обучен в рамках программы подготовки Аврорского Училища, да и слабым его назвать было нельзя, он просто считал себя выше «этого» и предпочёл бы заколдовать этих маглов, если бы не Надзор и страх исключения из Училища. К тому же он был зол, как и все они. Своего первого оппонента он удачно пнул по яйцам и ударил ладонью в кадык, так что тот упал и очнулся только через неделю. В госпитале. С дыхательной трубкой, торчащей из горла. Эдвард был зол, но он был одним из тех, кто даже в самом страшном гневе всегда холоден и рассудителен, а рассудил он так: «Этого я загипнотизирую, брошу через себя и пну ногой в лицо, а тому, что показал фак — сломаю руку в трёх местах.» Так он и поступил. Тот, кто первым попытался кинуться на него, был больше, старше и тяжелее килограмм на десять, но Эдвард был техничен и хорошо владел гипнозом. Как восемь лет назад, он встретил задиру Ронни Макартура прямым в солнечное сплетение, так и в тот момент, не поинтересовавшись именем, он ударил застывшего в движении нападавшего под дых, затем швырнул амплитудным броском на землю так, что у того надолго перехватило дыхание и буквально прыгнул ему каблуком на нос. В пылу ломая руку второму, навалившемуся со спины на Макаллена, он не заметил, как на землю упал нож. Прошла буквально минута и все семеро гопников лежали на земле, кто-то из них стонал, кто-то плакал, кто-то был в отключке. Четверо знали, что способны на такое, они уже это делали раньше. И не единожды. Причём не всегда правда была за ними, иногда она предпочитала скрываться в сторонке, за уютной пеленой тестостерона и авантюризма. Потом про этот вечер Маклагген выразился так: «Сам Мерлин велел! Но больше никогда. И пусть лучше судят семеро, чем несут шестеро. Лучше заколдовать и отсидеть, чем в землю лечь.» Сразу после драки спутницы посмотрели на своих кавалеров, словно увидели их в первый раз в жизни, но от предложения проводить их до дома не отказались. По дороге, все они посмеивались, старательно переводили всё в шутку, мол: «Сами упали.» Как можно скорее покинув территорию парка, они быстро дошли до ближайшего пункта назначения, дома Генри Макаллена, в одном доме с ним, в соседнем подъезде жила и его подруга, проводив её до двери, он было хотел сам пойти домой, как вдруг сел на ступеньки у своего подъезда и сказал как-то глухо: «Мне что-то нехорошо. В глазах что-то мутно.» Его пырнули в левый бок и никто не заметил, как это случилось. Когда ему подняли футболку, оказалось, что вся она пропиталась кровью и она, чёрная, всё продолжала течь из двух ран. Увидев это — все они разом забыли про Надзор и собрались воспользоваться всеми им известными формулами лечебной магии, чтобы спасти друга. Эдвард тогда обратился к двум оставшимся девчонкам, заглянул им в глаза и сказал всего два слова: «Уходите.» и «Сейчас.» Те молча развернулись и пошли рука об руку домой, напрочь позабыв про события этого вечера вплоть до драки. Он их загипнотизировал, Надзор не распознаёт гипноз, как колдовство, это и помогло им всем выйти сухими из воды в ту ночь. Кроме Макаллена, который промок тогда в прямом смысле. Надзор не распространился и на Генри, так как он находился на пороге своего дома, где спал его отец, маг, к этому моменту он всё ещё оставался в сознании, он сказал: «Стойте, я сам, не хватало ещё, чтобы вас из-за меня выперли!» Он призвал из домашней аптечки Настой тысячелистника и выпил его, и благодаря этому остался жив. На следующий день в новостях сообщили о ночной драке в парке и, что полиция разыскивает её участников, но поскольку в тот день каким-то чудом никто не умер, полиция Эдинбурга «усиленно и ответственно» искала-искала, но никого так и не нашла. А с девчонками этими они больше не встречались. — Что-то какая-то херня вышла, брат… — С усмешкой негодования обратился Маклагген к Эдварду, когда они спустились с крыльца. — Муть полная. — А то! — Эдвард тоже усмехнулся, но не негодующе, а как-то грустно и меланхолично. — В Училище рвут и мечут, чтоб ты знал. — Они медленно шли вниз по улице, вчетвером вряд по пустой дороге, как делали тысячи раз до этого. — Матерятся напропалую, того и гляди пойдут Министерство штурмовать. — И правильно. — На ходу улыбался Эдвард. — Давно пора. — Кроме шуток — реальный пиздец! — Поддержал Эдварда мелкий, смуглый, черноволосый и взрывной Робертсон с левого края. — Лучшего кадета выпуска! Отличника! К.М.А. с отличием закончил, вон, как Билл. Ты чемпион Шотландии по дуэлям, ёбаный в рот! Двукратный чемпион Эдинбурга! Ты формулы кастовал с восьми лет! Да за одно это тебя должны вместе с руками оторвать! Списали по медкомиссии! Пиздец! — На каждом слове, особенно матерном, он энергично взмахивал руками. — Не взяли, потому что не захотели взять… — Задумчиво пробурчал с правого края шатен-Макаллен себе под нос. — Вы что вытащили меня? Чтобы за меня думать? Мои мысли озвучивать? Или что? — Или что. — Хлопнул его по правому плечу Маклагген. — Выпить. Вот зачем мы тебя вытащили. Через несколько минут они неспешным шагом добрались до угла, где улица встречалась с авеню, здесь в обилии располагались всякие кафешки, магазинчики, пабы и бары, последние сегодня и интересовали друзей. Все они выглядели старше своих лет, хотя никому из них ещё не исполнилось восемнадцати, тем не менее это нисколько не мешало им приобретать алкоголь, когда им того хотелось. Этим летним воскресным утром паб «Лига» был пуст, работал всего один официант и бармен, он же хозяин. Тощий, как скелет и вечно ухмыляющийся сорокалетний лысый хмырь, он узнал их и приветливо махнул рукой. Он знал, что им на самом деле нет восемнадцати, но его это слабо волновало, пока все остальные думали иначе. Те кивками поздоровались, прошли в глубину бара и заняли купе. К ним подошла официантка, какая-то из новых: — Простите, мы не обслуживаем лиц до восемнадцати… — Нам всем есть восемнадцать… — Широко улыбаясь, едва-едва сдерживая смех отвечал Маклагген за всех. — Покажите паспорта, пожалуйста… Билл и Генри достали свои настоящие паспорта с фальшивыми датами, а Эдвард и Стивен показали рекламные буклетики, мулатка с тёмными кучерявыми волосами, собранными в тугой пучок на затылке внимательно и недоверчиво всматривалась в них с целую минуту, видя то, что ей хотели показать, а не показывали на самом деле. — Всё хорошо. Что вы будете заказывать? — На её лице просияла услужливая улыбка, а бармен стоял и натирал стакан, посматривая на фотографии на стенах, мячи-светильники, висящие под потолком, на прочие элементы декора и всё ухмылялся. — Гиннес. — Заказал Билл. — Гиннес. — Поддержал его Стивен. — Местное. — Выделился Генри. — Простите, бочку ещё не привезли… — Виновато-удручённым тоном промолвила мулатка. — Значит Гиннес. — Выделиться Макаллену не получились. — А ты, Эд, чё будешь? — Ткнул зазевавшегося друга локтем под рёбра Маклагген. — А-а-а… Да хрен его знает, вообще пить не хочу, чего-нибудь светлого, я не знаю… — По моче сегодня? — Подколол его Робертсон, оскалившись своими ровными белыми зубами. — Значит решено, три Гиннеса и стакан мочи моему другу. — Огласил во весь голос Билл и за столом раздался дружный гогот. Эдвард тоже усмехнулся, грустить в этой компании у него не выйдет. Да и не хотелось ему омрачать их праздник своей кислой неудачливой миной. — Что-нибудь из снеков? — Да, орехи, чипсы, большую тарелку. — Руководил Маклагген, а официантка удалилась выполнять заказ. — Да, братан, хуёво быть тобой… — Продолжал Робертсон гнуть свою линию. — Не представляю, какой облом ты испытал на собеседовании… «Вот гандон, разозлить меня пытается!» — Осознал Эдвард и сказал в сердцах: — Бля, ну, ты пиздец, Стиви, умеешь поддержать! — Ага! Представить страшно! — Маклагген распознал план Робертсона. — Ты, Эд, кстати, единственный, кто не поступил. Со всего курса. А, нет, Ракли ещё не стал поступать, свалил на историческую родину, в Австралию, как и планировал, все уши прожужжал за эти девять лет, уёбок! Хочуй домуой! Хочуй домуой! — Передразнил Билл акцент своего бывшего сотоварища. — Помнишь, он в казарме говорил ночью во сне, а? — Ага… — Поддержал его Стиви, гримасничая. — Аусталья-Аусталья… Х-р-р-р… Х-р-р-р… — И изобразил храп. — Кто его знает, может он там поступит… В их местный Аврорат… — Задумчиво проговорил Макаллен и злобно заулыбался. — У него ведь были все шансы… Впрочем, как и у тебя Эдвард. — ШАНСЫ?! — Взорвался Робертсон и всплеснул руками. — У Ракли?! Погонщик блядских кенгуру — вот его максимум! Он же непробиваемый! Два плюс два по пальцами складывал! Почему его вообще столько лет тянули?! На минуту за столом все задумчиво замолчали, официантка принесла поднос с четырьмя большими стаканами без ручек. Билл по очереди принял их и, передав стакан со светлым Эдварду, сделал свой обыкновенно высокий голос низким и глубоким, и сказал чопорно: — Вот ваша моча. Приятного аппетита, сударь. Во время этой экзекуции Эдвард метался между тремя состояниями. В одном ему хотелось ржать над собой вместе со всеми, в другом — материться и крыть своих друзей распоследними словами, а в третьем он хотел молча встать, выйти из паба и больше вообще никогда с ними впредь не разговаривать. Где-то между этими тремя состояниями и находилось принятие. А самый сок ситуации заключался в том, что если он будет материться и обзываться над ним будут глумиться ещё сильнее, смеяться наравне со всеми он не мог, а выйти ему никто бы не дал, он был в прямом и переносном смысле прижат к стенке. Он молча защитно ухмылялся, кивал, и, что называется, впитывал обтекая. А расправа над ним планомерно продолжалась: — Хм… — Хмыкнул Макаллен водя ладонью по своему щетинистому подбородку. — «Погонщик блядских кенгуру»… А что, неплохая вакансия тебе на ближайший год, Эд… От их хохота содрогнулись дымчатые витражи на витрине и закачались футбольные мячи-светильники у потолка. Робертсон улыбаясь до ушей подставил руку и Макаллен дал ему верхний и нижний «пять», мол: «Сделали!» Эдвард закрыл лицо руками и затрясся в непродолжительном, но интенсивном угаре. — А что, составишь Ракли компанию, вдруг ему там скучно станет, в его родимой «Аустальи»… — Подбрасывал угли в топку Маклагген. — О-о-о-х-х-х… — Протяжно вздохнул Эдвард, отсмеявшись, он убрал руки от лица и сказал: — Знаете, я проснулся этим утром в абсолютно дерьмовом настроении, настолько дерьмовом, что был уверен, что ничто в этом мире не сможет испортить его сильнее. Но пообещавшись с вами, братцы, каких-то десять минут — мне вообще нахер жить расхотелось! — Обращайся! — Маклагген отсалютовал стаканом и с бульканьем отхлебнул. — Стараемся… — Робертсон и Макаллен со звоном чокнулись. — Ладно, предлагаю первый тост. — Билл встал, торжественно поднял стакан, его примеру последовали и все остальные, включая неохотно поднявшегося со своего места Эдварда. — За приёмную комиссию! — Не чокаясь. — Эдвард криво улыбнулся, сделал глоток и причмокнул. — М-м-м-м… На вкус и вправду как моча. — Как моча погонщика блядских кенгуру? — Не унимался Робертсон. Билл и Генри опять заржали, а Эдвард посмотрел на Стивена убивающим взглядом, и стоял, и молча смотрел около минуты. Робертсон ехидно улыбался, ждал реакции: — У тебя на руках все шансы сейчас её попробовать… — Эдвард протянул почти полный стакан над головой Робертсона и наклонил его, так что несколько капель пролилось на его короткие курчавые волосы. — Э-э-э-э! — Отряхивался Стиви. — Всё, хорош давай! — А ты, Эд, все ещё не промах! — Посмеиваясь подбадривал его Маклагген. — Я всё ещё лучше вас всех вместе взятых! — Воскликнул он, садясь на место и обвел их рукой слева направо. — А то! Лучший погонщик блядских кенгуру на диком западе Эдинбурга! Макаллен и Маклагген бились в натуральной истерике, усмехнулся и Эдвард, эта усмешка предвещала Робертсону пламя, ад и апокалипсис. Он поднялся и ровным голосом сказал: — Тогда сразу предлагаю второй тост. За уринотерапию! — Не дождавшись остальных, он залпом осушил стакан и оставил последний большой глоток во рту, надув щёки, О’Коннелл вопросительно посмотрел на Робертсона… — НЕ СМЕЙ! НЕ ВЗДУМАЙ! — Тот выставил вперёд руки и был готов создать простенькие щиты лишь бы не быть облитым. Эдвард проглотил лагер и торжествующе улыбаясь сел на место. Робертсон облегчённо выдохнул. — Хороший тост, жизненный! — Обхохатывался Маклагген. Внезапно, их идиллия была нарушена, в момент, когда официантка поставила на стол поднос со снеками, дверь заведения открылась и ни с того, ни с сего в бар вошёл полицейский. Черноволосый мужик лет сорока, в летней форме, сорочке с короткими рукавами, разгрузке и котелке, тот сразу приметил компанию, и твёрдо намерился до неё докопаться, театрально сняв и положив котелок на стойку, он пригладил назад короткие волосы с проседью и спросил бармена: — Что, Реджи, детишек спаиваешь? — Они совершеннолетние, Брюс. Я проверял. — Ну-ну… — Ребята уловили недобрые намерения по отношению к ним в этом «ну-ну», полицейский двинул из стороны в сторону мощной челюстью, шмыгнул носом, взял котелок под мышку и медленными шагами направился к единственной занятой ложе. Все взгляды обратились на Эдварда. Он был лучше всех из них в гипнозе и ментальном влиянии. Обмануть официантку им всем было проще простого, она сама рада обмануться, другое дело полицейский, который намерился докопаться хоть до того, как ты дышишь. Эдвард продолжал торжествующе ухмыляться, Маклагген посматривал то на него, то на приближавшегося копа. И Эдвард принял спокойный сосредоточенный вид, а друзья привычно выложили вряд паспорта и рекламные буклетики. Эдвард знал, что буклеты легче, а значит нужно придать им иллюзию нужного веса, не забыл он и про разную текстуру страниц и обложки. Когда полицейский приблизился, Эдвард мельком заглянул ему в глаза, не удержавшись, он незаметно прошерстил его сознание. Это был волк в овечьей шкуре. Его звали Брюс Дональдсон, он не раз злоупотреблял служебным положением, пренебрегал законом, употреблял наркотики и ни разу не соответствовал образу поборника морали, который из себя строил на людях. Он поднялся на ступеньку, навис грозовой тучей над столом, и по очереди брал «паспорта» и дотошно вглядывался в них. С буклетиками Эдварду вышло сложнее всего, нужно было на память подставить фотографии, Робертсона и свою, представить правильные печати, номера и даты, но он преуспел и был удачлив на этот раз. — Ты не выглядишь на восемнадцать… — Обратился коп к Эдварду, ему показалось, что он смутно узнал компашку, вернее, их силуэты и цвет волос, подумал, что это их он увидел как-то, удирающих со всех ног дворами прочь с улицы, во время очередного вызова по драке. — А как я должен выглядеть? С седой бородой до колен, с радикулитом, склерозом и трубкой в беззубом рту, рассказывать о Борьбе за независимость? — Осклабился Эдвард, подумав: «Или быть таким угрюмым и унылым говнюком, как ты?» — Ирландец, значит? — Не смотря на Эдварда, коп тщательно осматривал паспорт Билла. — А что, похож? — Маклагген и Робертсон раскраснелись, как раки, надулись словно перезрелые помидоры, готовые вот-вот лопнуть, Макаллен со значением тихо потягивал своё пиво. — Празднуете тут что-то? — Полицейский даже не улыбнулся. — Выпускной. — Оторвавшись от стакана спокойно сказал Генри, в руках у копа был его паспорт. — Это откуда же выпускают в августе? — Из военного училища. — Макаллен подмигнул Эдварду. — Будущие офицеры, значит? — Коп закрыл последний паспорт и небрежно кинул его на стол. — Ага, доблестные защитники её величества… — Самым главным для Эдварда в этот момент было сохранить серьёзность лица, и он достиг задуманного эффекта. — А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА… — Стиви и Билл не выдержали и хором заржали навзрыд. — Я сказал что-то смешное? — Попытка запугивания с треском провалилась и захлебнулась в новой волне безудержного угара, к которой на этот раз сдержанно присоединился Макаллен. — У моих друзей сегодня очень хорошее настроение. — Главенствовал Эдвард, слегка улыбаясь, он один из них продолжал сохранять спокойствие. — С нашими бумагами всё в порядке? Если да, то МОЖНО МНЕ ЕЩЁ МОЧИ! — Он сложил руки рупором и громко крикнул бармену. У Маклаггена перехватило дыхание, по его перекошенному высокому красно-бледному лицу ручьём потекли слёзы, он повалился на спину, положа руки на сердце и часто и отрывисто вздыхал: «А-а-а-х… А-а-а-х… А-а-а-х…» Робертсон упёрся лбом в деревянный задекорированный под старину стол и стучал по нему кулаком так, что звеня подпрыгивали стаканы, и издавал при этом приглушённые нечленораздельные вопли. Потерпевший сокрушительное поражение коп, молча развернулся, подошёл к стойке, бармен сказал ему скороговоркой: — Я-ж-говорил… — Полицейский на это ничего не ответил, взял себе бутылку тёмного эля и ретировался из заведения. — Магглы тупорылые… — Заговорщически пробубнил Эдвард друзьям, склонившись над столом, как только закрылась дверь. — Не знаю, как у вас это получается, ребята, но лучше вам не злоупотреблять этими фокусами… — Обратился Реджи ко всё продолжавшей угарать компании. Эдвард сложил пальцами знак «Окей» и сказал: — Заказ все ещё в силе. — Конечно. Разгоняетесь сегодня, да? Эдвард улыбнулся бармену и часто закивал. Когда все поуспокоились и охладились пенными напитками, Маклагген спросил: — А если серьёзно, Эд, что ты весь этот год делать-то планируешь? — Вчера пришло письмо из Хогвартса, думаю, это не самый плохой вариант, доучиться там. Порадую мать заодно. И будет больше возможностей в случае чего… — Слушай, Эд, а вдруг это всё из-за твоего отца… Ну, что он… — Заговорил Макаллен. — Исключено. — Уверенно сказал Эдвард. В волшебном сообществе Роя О’Коннелла помнили, как борца против режима Волдеморта и героя войны, особенно помнили, как он встретил свой конец, а на его ранние «выходки» люди предпочитали закрывать глаза и не обращать внимание, как на что-то мелкое и незначительное по сравнению с его заслугами. — Скорее, здесь имеет место быть вмешательство третьих сил, я даже догадываюсь, кого… И очень надеюсь, что я ошибаюсь… — Эдвард пил уже третий стакан. — Хогвартс… Пф… — Как-то презрительно бросил Макаллен. — И чё тебе там делать целых два года? — Школьниц клеить… — Облизнулся Маклагген и со значением заулыбался, его тонкие густые брови приобрели хищный изгиб. — Первокурсниц! — Выдал Робертсон. — Хе-хе-хе-хе-хе-хе… Макаллен и Маклагген сдавленно рассмеялись, сил угорать у них к этому времени совсем не осталось. Эдвард в этот момент делал глоток, он поперхнулся, закашлялся, пиво брызгами разлетелось по всему столу, попало на друзей, из носа у него потекли пенные ручейки, а глаза были готовы вылезти из орбит. — Стиви-сука-падла-гандон! — Издал он предсмертный сип и потянулся за салфеткой под дружный хохот. — Там что-то затевается в этом году, в Хогвартсе. Что-то на международном уровне. В Министерстве ходят разные слухи… — Загадочно заговорил Билл, сощурив глаза. — Что затевается-то? — Прокашлявшись и отсморкавшись, спросил Эд. — Сказал «А», говори «Б», Билли-бой! — Поддержал его Стиви. — О, я тоже слышал. — Взял слово Макаллен. — В Министерстве сейчас две заботы: Чемпионат и Хогвартс. — Да, что там будет-то… — А никто не знает, Эд. — Маклагген пожал плечами. — А что за слухи, ты так не сказал. — Родители Робертсона были рождены маглами и никаких связей в Министерстве не имели, поэтому он старался вытягивать из друзей любые крохи информации, поверх того немногого, что мог ему предоставить Ежедневный Пророк. — В Англии недавно гостил Премьер Франции и сборная делегация почти со всей Европы, в газетах об этом почти не писали, говорили они за закрытыми дверями, но кое-что сквозь них всё-таки просочилось… — Утомил… — Стиви не отличался особым терпением в разговорах и не любил все эти лишние разглагольствования. — И по тому, что просочилось можно сказать, что это будет что-то крупное. Говорят, хотят восстановить какую-то древнюю традицию… — Подожди… — Эдвард останавливающе выставил руку. — Какая общая традиция была у Франции и Англии, кроме того, чтобы грызться за территории всю нашу историю… А уж из тех, что включала в себя Хогвартс и которой не существовало хуеву тучу лет? А? Робертсон слушал его внимательно, а Макаллен и Маклагген улыбались и кивали, они что-то знали… — Они, чë, хотят возобновить Турнир трёх волшебников? — Это и есть тот слушок, Эд… — Сказал Генри. — Вот почему они тебя не взяли, слишком умный потому что… — Сделав хороший глоток предположил Стиви. — Ага… В авроры же только таких, как ты берут, непробиваемых! — Билл Маклагген взял миндаля из общей миски. — Погонщиков блядских кенгуру! — Отомстил Эдвард и купе захлестнула новая волна угара. В тот день О’Коннелл изрядно набрался, второй раз за свою жизнь. Домой он вернулся уже под вечер. Его меланхолию, как рукой сняло. На подходе к дому ему на плечо откуда-то со спины приземлился Браги. Его ворон мог спокойно летать по своим делам, когда ему то было угодно, он мог пропадать на несколько дней, а потом возвращался и рассказывал Эдварду о том, что видел и слышал. — Дед. Дед. О’Коннелл! — К деду летал? — По дороге подвыпившим голосом спрашивал Эдвард. — Да! — И как он? — Кар-кар-кар-кар-кар! — Браги часто одинаково закаркал. — Поговорить хочет? — Да! — Значит поговорим… — Эдвард погладил фамильяра по клюву. — Но потом. Давай домой. — И подкинул ворона вверх, и тот полетел к крыльцу громко шурша крыльями. Эдвард вошёл с главного входа, его мать ещё не вернулась, он забрал с кухни письмо и нетвёрдой походкой поднялся к себе наверх. Завтра у него был намечен разговор с дедом и свидание с похмельем. Сидя на кровати и вертя письмо в руках он медленно проваливался в сон. На утро он проснулся в удивительно хорошем состоянии и сделав свои утренние дела, насыпав Браги зерна и семечек, обменявшись парой слов с матерью, поинтересовавшись, как прошёл её вчерашний день, благополучно умолчав о вчерашней внеплановой попойке, Эдвард воспользовался камином и перенёсся в дом, где проживали Джордан и Елизавета О’Коннеллы. Там состоялся продолжительный семейный разговор за чаем. И дед, и бабушка выразили ему большую поддержку, когда узнали о его планах доучиться в Хогвартсе. Но Джордан выразил обеспокоенность отказом и предостерёг Эдварда от поспешных решений и сказал также, что у него есть очень нехорошие предчувствия на счёт Хогвартса. Он курил трубку, пылали руны. Эдвард поделился с ним своими соображениями по поводу отказа и в ответ получил его согласие. Тем же днём Эдвард составил ответное письмо, и послал Браги его доставить. — Не повезло с совами, пусть повезёт с воронами! — Сказал Эдвард матери и она обняла его.