Ядовитый

Избитого Хана оставили лежать на земле. До этого он мог бы гордиться тем, что был абсолютно здоров: даже раны, оставленные на его теле Минхо, затянулись, а недомогание быстро отпустило. Но теперь он лежал, согнувшись от боли и еле дыша, в спортивной форме, испачканной кровью, слюной и грязью, на холодной земле. Он закашлялся, уже было начал задыхаться, но продолжал лежать, потому что знал, помощи ему не видать. Друзья бы никогда не подумали, что с Джисоном может произойти нечто подобное, так как тот был действительно защищен от проблемных людей, по их мнению. Телефон его тоже был изъят — никакой помощи. Тогда он перевернулся на спину, вытянулся и просто начал глядеть в небо: ему ничего другого и не оставалось. «Мы хотя бы видим одно солнце.» Голова трещала то ли от ударов, то ли от нервов. Сердце колотилось с невероятной скоростью и никак не могло успокоиться. Хан получил также несколько неслабых ударов по лицу, от чего губа его вновь была разбита, щеки опухли, а вокруг левого глаза стал проявляться фингал. Он размышлял о том, заслужил ли он подобное отношение, но не имел понятия, почему с ним так поступили друзья Хенджина, который вроде бы был к нему добр. Хан корил себя за то, что позволил секрету Ли просочиться наружу. Он винил себя, совсем не чувствуя боли, ведь самым главным для него было сблизиться с Минхо, который впервые проявил к нему человечность. Но он не в силах был подняться и сражаться с целой толпой злых подростков, копивших ненависть, за телефон. Джисон спал, когда его нашел Феликс. — Хан! Что с тобой случилось?! — друг вскрикнул от испуга, на опухшем, искалеченном теле Хана не осталось и живого места. Блондин тут же бросился к больному, проверяя пульс. А как бы вы поступили? Ликса увиденное повергло в шок, он разозлился. — У Чана мой телефон. Достань его. — Занятия закончились. В классе никого нет. Я еле тебя нашел. Ты в порядке? — Ли беспокоился, но боялся прикоснуться к Джисону, — в больницу? — Можно, но это не необходимость. Мне нужен телефон. Он твердил, не переставая о телефоне, и думать забыл о своем физическом состоянии. Конечно, Феликс его не слушал, он лишь посадил раненого на спину и понес в ближайшую больницу, где Хану могли бы оказать хотя бы первую помощь. Он по-настоящему нуждался в ней, потому что, по оценке друга, выглядел ужасно. Теперь Джи часто оказывался в неприятных ситуациях, на больничных койках, а также нередко был избит либо самим Минхо, либо, неожиданно, его приятелями. Но, кажется, бельчонка не беспокоили такие глупости, потому что он чувствовал, как жизнь его становилась насыщеннее, хоть и опаснее. В больнице на ночь Хан не пожелал остаться, отец строго с ним поговорил на тему насилия и репутации их семьи, мать же понимающе, но с сочувствием наблюдала за воспитательным процессом. Сын получил ожидаемую реакцию от родителей, та была неприятной и создала напряженную атмосферу вокруг: Джисон даже еще не успел рассказать, что лишился нового телефона, старый отдал какому-то хулигану и не сдал несколько последних тестов, но уже успел подвести родителей. Его оценки действительно стали ухудшаться, а о посещаемости и говорить нечего было. Следующим утром его ждала кошмарная новость. На территории школы стояло несколько досок с объявлениями, где кружки по доп. активностями могли размещать свои плакаты, иногда там же появлялись и скандальные слухи, пропущенные мимо учительской цензуры. Сейчас же возле них столпились десятки учеников разных возрастов, чтобы разглядеть нашумевшую новость. Последние ряды шептались, вторые фотографировали стенды, но а в первом стояли виновники, поднявшие утреннюю суету — Чан и его приспешники. Волк довольно улыбался, наблюдая за скоплением народа, за вздыхающими и охающими одноклассниками. Теперь-то уж он мог с гордостью назвать себя королем. Поверх объявлений студсовета, постеров к фестивалям и расписания, красовались большие глянцевые страницы с фотографией Ли Минхо. Той самой, что сделал Хан, той, что не удалил рыжий. Джи с растерянностью и бешенством в глазах подбежал к снимкам, узнаваемым издалека. Он, вновь перебинтованный, растолкал толпу, стал срывать картинки одну за другой. Он не мог оставить все, как есть, не мог смириться. Внутри него зрела ярость. Будь он здоров, он бы, не раздумывая, накинулся на лидера этого бедлама, поколотил бы, отомстил. — Остановись, — тихо предупредил Бан. Хан в ответ посмотрел на него глазами, наполненными печалью и презрением. — Возвращаю, — посмеялся главный, протягивая украденный телефон владельцу. Ухмылка никак не сползала с его лица: ни разу Джисон не видел того спокойным. Яд так и сочился сквозь его оскаленные зубы. — Поговорим, — глухо отозвался наконец Хан, приглашая пойти за собой нежелательную компанию некогда знакомых. — Как скажешь, — последовал вожак. Сейчас уже Хан был тем, кто изъявил желание остаться наедине с опасными людьми, хотя те и не были старше или больше него самого. Он больше не боялся их, а чувство страха и ужаса вытеснили отчаяние и злоба. — Что тебе нужно от Минхо? Насколько я знаю, он в тебе ни капли не заинтересован. — Как грубо. Да, парни? — всякий раз он обращался к тем, кто стоял за его спиной, будто напоминая о последствиях, — Допустим, есть кое-что в нашем общем прошлом, что в настоящем меня очень напрягает. А ты лишь пешка на пути выполнения моего плана. Ты тоже ему не интересен, я уверяю. — Что! — продолжал настаивать Хан, потому что знал, что Минхо ему ни о чем не поведает. — Должок ему возвращаю, — Чан ушел, оставляя вопрос открытым. В течение дня голова Джисона была занята учебой в последнюю очередь: он все думал о Ли. В школе он сегодня еще не был замечен, но все его бурно обсуждали. Обговорили каждую мелочь: это фото теперь было в телефоне каждого неравнодушного ученика. Кто-то даже не боялся публично посмеяться над Минхо. «Он строил из себя крутого парня, а на деле…», «Говорят, что он мальчик на побегушках у Бана», «Он влюблен в Принца», — и многий другой бред коснулся ушей Хана, который был виноват во всей этой ситуации. На большой перемене в класс ворвался самый обсуждаемый человек в школе на данный момент. Он не смотрел по сторонам — он явно преследовал цель, которая сидела за партой класса 1-2. Нет, то был не Бан Чан или Хенджин, они-то проводили свое время на крыше в спокойствии и незнании. — Ты, — ударил кулаком по столу Хана Минхо, так сильно, что по кабинету раздалось эхо, а присутствующие ребята приковали все внимание к происходящей у них на глазах сцене. Джисон вздрогнул и отпрянул назад. Ли же резко и грубо схватил чужое предплечье и потянул за собой. Коридоры были пусты, дети старались обедать на улице в эти теплые дни, поэтому никакие заинтересованные лица не последовали за парнями. Дорога их была недолгой: на этаже, где располагался класс 1-2, был туалет, закрытый на ремонт, где часто кто-то запирался или устраивал потасовки. Минхо же решил, что это место будет подходящим для выяснения отношений с Джисоном. — Объясняй, — требовательно приказал хулиган, толкая спутника в стену. Хану же и без того было тяжело справляться со своим состоянием, которые было, мягко говоря, потрепанным. Толчок вовсе не был сильным, но даже от такого бельчонок повалился на пол. — Ты выслушаешь меня? — попросил Джи, осознавая, что его собеседник может выйти из себя в любую секунду. А он в свою очередь получит немалую порцию новых тумаков. — Нет! — накинулся рыжий, хватая одноклассника за шиворот, замахиваясь и ударяя еще не тронутую щеку. Он без разбора колотил Хана то по лицу, то по груди. У того-то сил было достаточно, но у пострадавшего их не было и вовсе. Он не сопротивлялся, давая Ли выпустить накопленную ярость, который бил снова и снова, пока руки его не стали слабеть и опускаться, пока крик не начал стихать. — Послушай, пожалуйста, — прошептал Хан, — я виноват перед тобой. — Разве я заслужил, — склоняясь над потерпевшим, кричал Ли. Он прижался к чужой груди лбом, — Разве я заслужил? — повторил он вновь, но тише. — Никто не заслужил. Прости меня. Здесь только моя вина, поэтому можешь сделать то, что обещал. — Мне страшно, — заплакал Минхо. Он стал всхлипывать, сначала пытаясь проглотить слезы. Хан потянулся свободной рукой к спине Лино, чтобы утешить и приобнять беззащитного рыжего хулигана, обнажившего перед ним душу. — Твои слезы прекрасны. Ли еще несколько раз ударил Хана в грудь, но то уже было от обиды и поселившейся внутри грусти.