Ядовитый

Долгая пауза, сделанная Джисоном после продолжительного рассуждения о губах соседа, заставила Минхо выйти из укрытия. Парень с силой распахнул дверь туалета, на которую до этого опирался собеседник, от чего тот упал навзничь по старой привычке — к ногам Ли. Глаза хищного кота горели алым пламенем злобы: выразительный взгляд, которым наградил хулиган упавшего, заставил второго отвернуться. На этот раз Лино скрылся за дверью своей комнаты, куда Хан без разрешения не осмелился бы зайти. Почему он продолжал бежать изо всех сил вовсе не навстречу, а далеко прочь? — такие мысли тревожили задиру, ведь он сам был главной помехой счастья. Ограждать себя ото всех бед, будь то люди или несовершенные ошибки, разве правильно, если тем самым ты упускаешь собственное счастье. Говорят, не попробуешь — не узнаешь, но ведь многие даже бояться сделать попытку, как, например, рыжий трусишка. Джисон заставлял Минхо думать, чаще анализировать свое и чужое поведение, но такой, невероятно сложный, мыслительный процесс вызывал лишь больше вопросов, а отсутствие ответов пробуждало новые чувства и ощущения — желание попробовать что-то новое, то, что раньше было под запретом. Напряжение медленно накапливалось и распространялось дрожью по всему телу. Жалость, вызванная отсутствием опыта, страх перед неизведанным и страсть, нарастающая из-за жажды — все эти чувства овладевают разумом Лино, когда он пытается понять Хана, узнать и о своих к нему чувствах. Он хочет жить. То была глубокая рана в его сердце, заставляющая Ли сдаваться, отступать и бежать. Он подавлял желать и мечты, от чего поверил в реальность запретов, на замок запирающих собственную суть. Бояться ранить себя и быть раненым самим собой же — вот чем занимался Минхо столько лет, а Джисон осветил ему путь, протянул руку, за которую хватался беспомощный, неразумный ребенок Ли. Мучился Минхо до поздней ночи, сгорая изнутри. БОльшая часть потраченных желаний превращалась в горькую обиду, умножающаяся на притаившуюся злобу. Он частенько засиживался, но вставал всегда раньше всех, несмотря на бессонные ночи. Конечно, тревоги мешали ему сосредоточиться на учебе, от чего становилось затруднительнее готовиться к скоропостижным вступительным, которые точно так же вызывали стресс. — Эй, — над головой Джисона послышалось твердое и грубое «эй». Открыв глаза, тот увидел лишь беспроглядную зимнюю темноту, поэтому подумав, что то были только галлюцинации, он отвернулся к стене, укутался и закрыл глаза. — Вставай, — голос повторил, тон не менялся, становилось тревожно. — Минхо? — тихо предположил проснувшийся и испуганный Хан. Он хотя и знал, что в дом никто теперь не сможет проникнуть, ведь постоянный оконный гость попросту поселился внутри здания, но побаивался Ли, когда тот был не в настроении, потому что Джисон знал, на что тот способен и не хотел быть причиной злобы хулигана лишний раз. Разбуженный еще не мог понять истинных намерений соседа, поэтому приподнялся и включил ночник, чтобы осветить комнату хотя бы тусклым фонарем. Но блеклый луч не помог разобраться, наверное, вызвал больше подозрений. Лицо Минхо выражало то ли ярость, то ли печаль: стоило ли Хану посадить нежданного гостя рядом и утешить или взять сподручный тяжелый предмет и пригрозить — было не ясно. Но голос того был действительно раздраженным. Парни давно не ругались, напротив — жили в мире, но агрессивный Минхо был непредсказуем, а Джисон вполне ожидал того, что мог бы спровоцировать друга, особенно после вечернего разоблачения. — Что такое, Минхо? — Хан, где-то прочитав однажды, что собственное имя успокаивает или что-то вроде того, звал Ли по имени, пытаясь привести того в чувства. — Вставай, — чуть громче приказал он. Дрожащий от холода и страха Джисон вылез из-под одеяла, закрывая телом последние проблески света в комнате. В пижаме, сжавшись, он казался маленьким и милым, но Ли был беспощаден, даже теплые эмоции от подобного зрелища не поумерили его пыл. — Выключи светильник, — Ханджи ничего не оставалось, кроме как последовать указаниям. Комната погрузилась в кромешную тьму. В последние дни было облачно, даже луна пряталась за облаками. Бельчонок съежился от паники, но не двигался с места. Ожидание смертельнее битвы. Ли стал наступать медленно и аккуратно, подражая хищному коту. — Что ты собираешься сделать? — шепотом спросил напуганный бельчонок, весь съежившись и прижавшись впритык к холодной стене. — Ты думаешь, что тебе можно меня трогать… — начал ядовито шептать Ли, он будто подкрадывался к невинной жертве. Но была ли жертва непорочно чиста? — Извини, прости меня. Я правда совершил ошибку, — парень молил с закрытыми глазами, готовый упасть на колени и просить помилования. — Будет ли честно, если я… — вдруг Минхо резко схватил Джисона за подбородок и развернул к себе лицом. Губы заложника дрожали, на ресницах, кажется, поблескивали маленькие слезинки. Хулиган продолжил издеваться: он отпустил чужой подбородок, но прикоснулся ко лбу аккуратно с нежностью и трепетом. Открой глаза Хан, он бы увидел тоску на лице рыжего, но то оставалось для него тайной, скрытой в темноте. Дальше Ли положил ладонь на щеку и наклонился к противоположному уху, тихо, одними губами, произнося: — Если я тоже просто попробую. Секундное осознание поразило Джисона прямо в сердце, которое билось, как барабан. Так жарко, но страшно, но романтично и страстно. Он, наконец, решил взглянуть на своего мучителя, но от печали не осталось и следа, лишь самодовольная ухмылка и прищуренные хитрые глаза. Парень неосознанно подался вперед, что Лихно воспринял как прямое согласие, хотя отсутствие положительного ответа его бы вряд ли остановило. Кто же такой настоящий Минхо? Почему он порой робок и нерешителен, но при этом голоден, словно зверь? Ханджи чувствовал легкие прикосновения то тут, то там: скулы, уши, ресницы. Происходящее казалось таким запредельно сказочным, заключенным под покровом мрака. Каждый сантиметр кожи запоминал ласку. Чужие касания будто обжигали и оставляли яркие следы в памяти. Будто те становились язвами желания, будто сквозь них пробивались наружу лучи света — Джисон горел изнутри, изнемогая. Он был готов променять все на свете на лишь минуту удовольствия, настолько сильно было его чувство. Его собственные руки опустились, а колени дрожали, ведь тело стало таким ватным и легким, подушечки его пальцев приятно покалывало. Захлебываясь алым светом, он незаметно тянулся все ближе к лицу зверя, который дышал тяжело. — Минхо, — прошептал Хан, смотря на губы прежнего друга, горячим воздухом коснувшись его губ. Мечты и рядом не стояли с реальностью, хотя та и была суровой, вовсе не романтичной, но нежной и чувственной, жадной и пылкой, но грубой и дерзкой. Грудную клетку Джисона разрывало от болезненно яркой любви, которой он поделился с Ли, лишь мазнув Его верхнюю губу своим носом. Воздух в комнате нагревался; стало тепло, светло, помещение залилось розовым, красным и оранжевым. Было Хан уже сдался, падая на пол от бессилия перед собственным извращенным и неправильным влечением, когда Ли поймал его и прижал к себе, делясь своей бесконечной храбростью и решимостью. — Я тоже этого хочу, — сказал он, обвивая руками тонкую талию податливого заключенного, впиваясь в желанные губы.