Ядовитый

Оставалось не так много времени на чувства и отдых. Ли потратил много сил на беспрерывные раздумья о чувствах, что он испытывает по отношению к другу. С каждой мыслью вопросов возникало все больше. Но признаваться он пока не хотел: боялся чувств Джисона. Хотя было глупо с его стороны надеяться на то, что Хан продолжает терпеливо ждать, когда хулиган созреет и осмелеет. Сам бельчонок дошёл до такой стадии, когда вечная беспочвенная надежда причиняет глухую боль, скапливающуюся в огромный ком. И он тоже боялся чувств Минхо. С точки зрения Джисона ситуация не имела очевидного решения, потому что, опять же, его приятель был внезапным и легко возбудимым человеком. Оглядываясь назад, он понимал, что влюблен беспроглядно и крепко, но уже не так уверенно. Но видя слезы возлюбленного, он хотел его защитить. «Ты и я против целого мира с нашей неправильной любовью, » — думал он. Конечно, их чувство симпатии и привязанности друг к другу было самым правильным и искренним, но порой казалось, что двое мужчин просто не вправе любить так, как это принято в обществе людьми разной гендерной принадлежности, от чего и возникали сомнения и недопонимание. Но разве имеет смысл любовь, если она не несет в себе сгорающую бурю эмоций? Любовь есть любовь, как обыкновенное необъяснимое явление. Но порой просто находиться рядом достаточно, чтобы родная улыбка заставляла забыть о грустных мыслях, приходящих в голову в одинокой темноте. Именно таким методом и отвлекался Джисон, час за часом и день за днем посвящая всего себя Минхо. Ли манил; вел за собой словно ангел или Бог — и когда тот был рядом, все остальное прекращало существовать. Смысл был только в этом небесном рыжем создании, привлекательном, как сам дьявол, и прекрасном, как высшее существо. Время почти вышло. Семья Хан и рыжий кот встали рано с рассветом, ведь перед отъездом им хотелось еще немного погулять по Чеджу, наполненному новыми воспоминаниями. — Вы же справитесь? — улыбнулась мама, помахавши рукой в знак прощания — родители снова поспешили на свидание. Минхо иногда думал, что отец и мать Джисона уже устали друг от друга, но видя, как они наслаждаются совместным временем наедине, он понимал, что не прав; они выглядели невероятно счастливыми, поэтому Ли немного завидовал их увлеченности и преданности. Когда они были только вдвоем, они снова становились молодыми — это вдохновляло. — Куда ты хочешь? — обратился Хан уже к задире, прибывающему в удивленном состоянии. — На пляж, а ты? — на пляж они могли бы отправиться и у себя. Хотя никто и ничто не могло бы заставить Минхо перестать скитаться по пляжам, учитывая, что песок и ветер, и море на Чеджу были особенными. Джисон некоторое время спустя потащил друга на остановку, ведь пляж возле трассы не вызывал бурных эмоций, а на берегу в городе они еще не были. На улице действительно был дубак: оба укутались в теплую одежду с головой, но их главными аксессуарами были красные и шмыгающие носы. В автобусе они сначала молчали, а после Ханни достал свои любимые проводные наушники и протянул один соседу. Тот неожиданно охотно принял предложение. И хотя бельчонок редко слушал в присутствии одноклассника музыку, но лишь потому, что не желал отвлекаться и был полностью погружен их совместным временем. Какую музыку предпочитал Минхо, он, к сожалению, не знал, и вообще слушал ли. Плейлист Хана был разнообразен, но в нем было много треков женских к-поп групп, в которых не раз и не два девушки пели о любви. Ли понемногу это стало надоедать, и Джи увидел, как тот корчит гримасы от недовольства. — Тогда хочешь послушать то, что я сочинил? — прошептал тихо он, понадеявшись на то, что друг просто не разберет его вопроса. Но хулиган положительно кивнул всего раз, продолжая завороженно таращиться в пространство за стеклом. Он всегда пялился в окно, если то было. Джисон застеснялся, засмущался, но все-таки включил запись сначала своей игры на пиано, после на гитаре — все мелодии он сочинял самостоятельно. Звуки сильно отличались от того, что композитор слушал. Музыка была нежной, проникала в самое сердце и ласкала слух. — А ты поешь? — Есть только отрывки. Голос Джисона был ангельским, таким сильным и красивым. Минхо просил послушать каждую часть несколько раз, потому что в первый он не слышал ничего, кроме заставляющего его душу дрожать голоса, во второй же Лино пытался понять слова и смысл. Стихи были печальными, что отлично подходило голосу. В городе они купили немного вредной еды, а после сели на другой автобус, идущий прямиком до пляжа. После прослушивания песен, написанных Ханом, парни в основном молчали: Джисон был в ужасе от того, что решился на такой шаг, поделившись чем-то сокровенным, а хулиган был настолько поражен гениальностью друга, что боялся хоть что-то сказать, ведь в любом случае слова не могли бы передать его истинных чувств. Возле воды было еще холоднее, чем за городом. С моря дул сильный ветер и щекотал мальчишкам щеки и уши. Рыжий достал из рюкзака плед и расстелил на песке: — Скорее, — позвал он друга и плюхнулся сам, чтобы покрывало не улетело. Минхо повалился на спину и наконец взглянул на спутника, — Мне очень понравилось. Спасибо. Джисон неуверенно покачал головой и прикусил нижнюю губу: — Ага, спасибо. — Одну из них ты записал совсем недавно? — Может, Ли и знал уже ответ, но решил уточнить, чтобы завести разговор, но друг только кивнул. В отрывке пелось про безответную любовь, о том, что именно это чувство остается навечно с его обладателем: такая любовь не проходит, о том, что даже вопреки всей боли, что испытывает «герой», он будет защищать ее. Минхо сощурился и вздохнул, доставая перекус. Он протянул одну булочку соседу, другую надкусил сам. Их вновь окружила тишина. Молчание. Ребята были погружены только в свои миры, свои мысли, переживания и никак не делились этим, поэтому тишина была оглушительной и мучительной. Они осознавали, что им необходимо лишь начать, только завести разговор, но выдавить и одно слово было будто невозможно. Открывая рот, казалось, что они оба потеряли дар речи. Да и тема для обсуждения была тяжелой и неоднозначной. На пляже никого не было, совсем никого, кто мог бы им помешать. Было бы теплее, прижмись они друг к другу. Минхо смотрел вперед: перед ним была почти прозрачная, бирюзовая вода, тихие волны, что туда-сюда качали красный ограничительный буек, небольшие участки земли, проглядывающие сквозь вуаль моря и возвышающийся остров, который, казалось, был так близко, что вполне возможно было до него дойти. Но вся эта красота терялась в невероятно холодный жуткий ноябрьский полдень, когда морской бриз завывал, а город прятался в тумане. — Давай оставим все здесь, — предложил Ли, — Скоро экзамены, совсем скоро. Будет некогда думать о ветренном. Оставим на Чеджу, разве не прекрасно? — усмехнулся он, понимая, что вовсе не согласен со своими же словами, но поступить таким образом будет проще для них обоих. Были вещи намного важнее, — Приедем и все будет, как раньше. Все будет хорошо, — он снова тяжело вздохнул и опустил голову, прижимая руками колени к груди. Джисон в ответ только промычал: — Ммм… — он был готов смириться с любым решением друга, сожителя, одноклассника и возлюбленного, потому что не хотел доставлять проблем ему, хотя и знал, как сильно это его самого ранит. — Нет? — хулиган сделал короткую паузу, — Да? — Может, — из собеседника было нереально вытащить и слова, таким он был подавленным. В последнее время он, конечно, получал удовольствие от поездки, но хандру та не вылечила. — Джисони, — ласково позвал он бельчонка, — Пожалуйста. — Я не хочу, но если так будет лучше для тебя, то я согласен с тобой. — И ведь я не хочу тоже. Ты обычно говоришь больше меня, а тут молчишь. — Я хочу хотя бы попробовать. Ты мне нравишься: я говорил тебе это еще давным-давно, ты, наверное, уже и забыл. Но я не отказываюсь от тех слов, только, может, теперь ты мне нравишься сильнее, — Хан начал всхлипывать и задыхаться, а потом и вовсе закашлялся. Он прятал лицо за ладонями, вытирая предательские слезы, которые ручьями полились, как только Минхо заговорил о Них. Рыжий вскочил на колени, прижимая голову Джисона к своей груди, да так сильно, и целуя макушку. Он не мог вспомнить, когда видел слезы бельчонка и видел ли, хотя сам не раз проливал перед ним соленые водопады. Ему было больно от того, что наконец заметил, как мучился его возлюбленный. Причиной этих страданий был он и никто другой, поэтому он ненавидел себя и казнил. — Будь моим, — молил Ли, выдыхая горячий воздух в холодные волосы рыдающего. — А ты? — поднял заплаканные большие глаза тот, такие наивные и полные надежды. — Я всегда был твоим.