Спросите Минхо

У Чонина зуб на зуб сегодня не попадет. Похолодало, а он в тонком джемпере. Сынмин в объемном свитере, наоборот, выглядит теплым и уютным. Чонин придвигается к нему ближе и обнимает, наваливаясь всем телом, так что они едва-едва не оказываются на полу. — Ты такой уву! — говорит Чонин, на что Сынмин реагирует заметным конфузом. Чонину хочется еще и волосы ему растрепать, и он тянется к его макушке, но тот уворачивается и сам треплет его по волосам. Они оба смеются, и теплее от этого не только душе, но почему-то и телу. Чонин чувствует себя таким живым теперь, что ему даже напиваться не хочется, так что он отставляет пиво после пары глотков, а потом обнимает Сынмина за талию и утыкается ему в плечо. — Все в порядке? — спрашивает он. — Все отлично. Просто мне холодно, а ты теплый. Сынмин оглядывается. Находит позади себя на кровати одеяло и стягивает его, поздновато спрашивая Хенджина: — Ты не против? Чонин замерз. Хенджин говорит: — Валяй. И добавляет еще: — Так приятно на вас посмотреть. — В каком смысле? — не понимает Сынмин. А Чонин, кажется, понимает, но лучше бы не понимал. — Вы такие сладкие вместе, — поясняет Хенджин, ухмыляясь хитренько, — прямо парочка. — Не говори глупостей. Мы друзья. Чонину от слов Сынмина тут же становится холодно, и он тянется за отставленным пивом. Одеяло, которое на плечи ему накинул Сынмин, почему-то не греет. *** Феликс уходит на кухню, чтобы взять еще пива из холодильника. Свет не включает: его достаточно с улицы. Там, на улице, все кажется поразительно спокойным, застывшим в такое время и в таком районе, тогда как в душе у него ураган. Он сходит с ума от игнора Хенджина. Он задолбался сам притворяться, что он его совсем не интересует. Феликс сам не понимает, зачем это делает, он же не хочет еще больше отдалиться от Хенджина. Ему думается что это что-то вроде защитного барьера. Перед страшным-престрашным признанием. — Ты заблудился? — слышится смешок сзади. Феликс отводит взгляд от окна, поворачивается к Чану. — Задумался, — поясняет. — Поговорим? Феликс пожимает плечами и сам же начинает: — Ты просил, чтобы я сказал тебе, если узнаю, что делать в случае влюбленности. — И ты узнал. — Минхо посоветовал мне признаться. Думаю, это сработает и в твоем случае. — Что-то я не вижу, чтобы у тебя сработало, — хмыкает Чан. — Потому что я так и не признался, — огрызается Феликс. — Но почему? — Потому что я боюсь, — признается довольно просто. Чана он знает тысячу лет, и ему он уж точно может сознаться в чем угодно. Чан закусывает губу, потом говорит осторожно, словно тщательно выбирает каждое слово: — Знаешь, я поглядывал на вас, и я думаю… что он в курсе твоих чувств. Я не знаю, что у вас там произошло, но такое игнорирование… неспроста. — Я тоже уверен, что он в курсе, — говорит Феликс упавшим голосом. — Что у вас произошло? Феликс вздыхает. Но все же повторяет Чану историю, которую рассказывал Минхо. — Тогда чего ты боишься? Он сам пошел тебе навстречу, неумело, но, очевидно, не просто так. — Чан улыбается ободряюще. Феликсу хочется его обнять, и он тут же делает это, похлопывая по спине. В этот момент в кухне зажигается свет, и раздается голос Джисона: — Чем вы тут занимаетесь так долго? Феликс смотрит поверх плеча Чана и видит, как Минхо что-то шепчет ему на ухо. Он многозначительно улыбается, и Феликс едва заметно кивает.