(Не)идеальный солдат

Микаса спала без снов, и в этом была истинная отрада. Она проснулась до официального подъема и некоторое время нежилась под одеялом. За ночь из половиц будто выросли незримые корни и оплели ее тело, соблазняя остаться. Вставать не хотелось из-за очередной уборки. Ей нужно тренироваться, срастаться с УПМ, пробуждать инстинкты, доводить до автоматизма реакции, а не воевать с пылью и плесенью с тряпкой в зубах. Однако мясной схрон в кладовой и грядущие приятные хлопоты у печи дали ей то воздушное чувство предвкушения чего-то хорошего, так что силы встать и сделать зарядку нашлись сами собой. Переодевшись в спортивные штаны и майку, Аккерман надела одну косынку на голову, а другую — на шею, чтобы при случае натянуть ее на нос. Ткань приятно ласкала горло, и это ненароком напомнило об утраченной вещи. После «разговора по душам» с капитаном, она думала, что больше проклинать его не за что. Ситуация с избиением и подвалом — понятна, но выброшенный шарф Микаса ему не простит. Симметричные следы на бедрах больше не казались какой-то дикостью. Аккерман отдавала себя Разведке, та в свою очередь снабжала ее кровом, едой и силой своих сыновей и дочерей. За все нужно платить. Все честно. Эти следы от ремней — своего рода значки и ордена, только не на одежде, а на теле. Ей они даже нравятся. Микаса крутилась перед зеркалом, чтобы выглядеть опрятно. Сперва она решила не мозолить глаза Леви, потому что утром, на трезвую голову, ей стало неловко за те двусмысленные слова. Ночью, особенно в моменты дикой усталости, ей нужно зашивать рот. Микаса изредка могла таким образом выбивать из колеи Жана ради праздной забавы, но чтобы ляпнуть что-то такое офицеру или старшему товарищу — никогда. — Зачем пришла, Аккерман? — раздался скрежет металла о металл. — Я для кого тут рожу брею? Сам к тебе собирался. Цветов нарвать хотел. Чтобы цивильно было. А ты сама приперлась в такую срань. — Ч-что? — Слишком рано пришла, говорю. Микаса опустила взгляд и замерла, подобно мраморной статуе. Леви, обнаженный по пояс, сидел перед окном. На его бедре лежало сложенное вдвое полотенце, слегка заляпанное пеной. Капитан держал опасную бритву, коробка от которой примостилась на подоконнике, рядом с кусачками. Он смотрел на Аккерман через поваленное на бок, прямоугольное зеркало. Его щеки и подбородок были белыми, словно на них наложили тоненький слой кондитерского крема. У широко расставленных ног покоился таз с водой, подле него валялось старое полотенце с маленькими клочками черных волос. — Язык не глотай, скоро завтракать будем. Повторяю, зачем пришла? — Руку перевязать. — Возьми бинт сама. Знаешь же, где я их прячу. Микаса сжала губы, набираясь смелости. Она посмотрела на Леви, перехватывая взгляд, чтобы убедиться, что у них все по-старому: «никак» с редкими вспышками обоюдного раздражения. — Не могу знать, ведь я-то за вами не подглядываю, — сухо отозвалась Аккерман. Она прекрасно помнила, откуда Леви извлек мазь и бинты, однако поддеть его за слежку — святое дело. — К тому же, не смею рыться в ваших вещах, даже если вы мне разрешаете. Эх, молодо-зéлено. Нельзя же молча взять бинт и ретироваться. Нужно обязательно обратить на себя внимание и лишний раз напомнить о том, что офицерская дрессировка не приносит ожидаемых результатов. — Капитан, у меня самой не получится так хорошо перевязать. Вчера целый день держалось, — продолжила Микаса, в попытке умаслить командира. — Сносно, Аккерман. Парируешь чуть лучше десятилетки, — сказал Леви и кивнул в сторону кровати. Ему некогда урезонивать малявок. — Сядь и жди тогда, раз бестолковая такая. Только тише будь. Капитан продолжил бриться уже по второму кругу, оттягивая кожу пальцами. Лезвие неторопливо, аккуратно и как-то любовно кусало лицо, оставляя после себя безупречную гладь. Микаса заинтересованно наблюдала за этим ритуалом, цепляя детали из общей картины. Вот помазок в чаше, полной пены от специального мыла. Вот Леви наклоняется, чтобы сполоснуть лезвие. Его лицо — оплот спокойствия. Вот мышцы играют под болезненно-бледной кожей без какого-либо намека на загар. Ключицы сильно торчат. На груди волос нет, но ниже пупка — есть. Без рубашки он кажется крупнее… — А говорила, что не подглядываешь, — между делом заметил капитан, тем самым отвадив взгляд Микасы еще на какое-то время. Он закончил с бритьем, и, расстегнув пряжку, вытащил ремень из шлевок. Прицепив его к толстому настенному крюку и натянув «хвост», Леви начал править бритву. — Подойди, — сказал он, хлопая себя по лицу. Слабо тянуло одеколоном. На этот раз перевязка заняла куда меньше времени, потому что капитан не осторожничал. — Мне нравятся цветы. Только когда их срезают и дарят для красоты, они становятся мертвыми, — сказала Микаса. Значит, подарю в горшке! Или семена. Ишь какая, разборчивая, — мысленно проворчал Леви. — Мне плевать, Аккерман, — раздраженно сказал он вслух и закрепил крючки на бинте. Ему спалось дерьмово, отчасти из-за ее вчерашних слов. Они вальяжно сидели на задворках подсознания и напоминали о себе. Не надо быть провидцем, чтобы предположить, чем такие визиты к молодой девушке могут закончиться, особенно ночью, когда держать демонов в узде сложнее всего. Леви решил вновь заковаться в прочную броню, о которой он почему-то забывал в компании Микасы. — Выметайся. Этим отрезком бинта необходимо ей рот заткнуть, чтобы острый язык впредь не говорил ничего провокационного, вынуждая капитана тихо бесноваться. Получив то, за чем пришла, Микаса послушно ретировалась. Ее не трогало чужое ворчание: все его слова бахнули о стену из спокойствия, отскочили и вылетели в окно. Не те снаряды Леви выбрал, чтобы пробить ее покой. Здесь нужно что-то более весомое. Да и не похоже это на серьезное намерение специально ее задеть. Так, привычная рутинная песня. Капитан у них такой: любит бухтеть с самого утра. Пусть бормочет гадости на здоровье, главное, чтобы его снова не атаковала мигрень из-за чрезмерного раздражения. Сам себе же делает хуже в первую очередь, а не окружающим. На завтраке снова каша, приготовленная Петрой. Микаса съела все, так как накануне голод следовал за ней по пятам. Вооружившись перчатками на пару размеров больше, ведром ледяной воды, хлипкой шваброй и тряпками, Аккерман пошла в комнату отдыха. Ничего там особенного нет: парочка диванов, стеллаж с книгами, несколько письменных столов и кресел. Микасу задержали книги. Она читала корочки и вытряхивала пыль со страниц, стараясь выгнать книжных клещей и их кладки, а после аккуратной стопкой складывала томики на столешнице. Пауки недовольно взирали на нарушителей их покойного существования, однако пришла Саша и смахнула шваброй все их узорчатые труды. — Так это на вас одну вчера обрушилось недовольство капитана? — спросила Браус между делом. — Не отвлекайся. Капитан будет тщательно проверять, а я не хочу глотать пыль до самого отбоя. Они убирались на совесть, потому что самим здесь жить. Самая дичь была в душевых. Густо побрызгав средством на прель, разведчики сели пить чай на крыльце. У каждого в кружке оказалось по веточке чабреца. До возвращения майора и ее команды оставалось несколько часов, если отталкиваться от предыдущих дней. Интересно, как чувствует себя Эрен? Оправдывает ли возложенные на него ожидания? Раньше брат занимал мысли Микасы всечасно, однако в последние дни она практически о нем не думала. Передохнув, солдаты вымыли кружки и увязли в работе. Из-за грибка никто лишний раз не открывал рот, поэтому Аккерман вновь захватил ворох мыслей. На этот раз она старалась отвадить все ненужное — недопустимое — и лишнее, пока глупые грезы об офицере не усугубились. Власть Леви над ней было сложно отрицать, и дело не только в его звании. Все намного тоньше. Стоило понять, что кроме службы и общих целей их больше ничего не объединяет, и ждать от него можно только наставничества. Аккерман дала себе установку прикинуться деревом или лучше глыбой льда. Главное, чтобы в его компании эта установка не дала сбой. Закончив с душевыми, солдаты вышли в коридор, чтобы перевести дух. Микаса стянула косынку с головы и промокнула бисеринки пота. Майка противно прилипла к телу, однако вставать под ледяную воду сейчас не было никакого желания. Аккерман вяло поинтересовалась у сослуживцев, не слышно ли чего о починке нагревателя. Те пожали плечами. Сейчас бы сигануть в речку, вода в которой согрета знойной любовью солнца, поплавать там вдоволь, как в детстве, и не думать ни о чем. Хотя бы десять минут желанного покоя в мыслях: истинного, а не имитации. На ум пришло воспоминание черт знает какой давности, когда она заходила в воду в штанах из-за страха, что голодные пиявки присосутся к коже, начнут пить кровь, разбухать и лопаться от жадности. Отец смеялся над ней, и она тоже смеялась. Хорошие воспоминания. Аккерман загребла пятерней влажные волосы назад и, уткнувшись затылком в стену, убрала руки в карманы. Под веками мелькал муаровый узор, а под черепом бился вопрос: способна ли плесень вызывать галлюцинации? Может, не стоило лезть так глубоко в рассадник грибка? Послышался характерный хлопок — это Саша с Жаном встали по струнке и отдали честь идущему мимо Леви. Микасе все равно: она так и осталась на месте, по-уличному привалившись лопатками к камню. Так обычно стоит хулиганье в переулках. Аккерман вдруг захотелось свистнуть капитану вслед. От Леви несло буйной энергией, которая манила к себе, как сладкие, но лживые сны. Ее незримые языки лизали стены и вздымались до самого потолка. Капитан всегда такой, когда возвращается с испытаний или вылазки? Она не замечала этого раньше. Невооруженным глазом видно, что Леви не в духе. У него на левом предплечье распустилась знатных размеров гематома. Что-то случилось на опушке, которую разведчики окрестили полем для первичных экспериментов. Микаса мысленно отмахнулась. Это не ее забота. Так обычно говорит сам капитан, и почему-то бесится в этот момент, словно ему противна сама мысль о том, что кто-то хочет о нем позаботиться. По крайней мере, Леви сегодня завтракал. Едва ли это что-то значило. Может, у капитана есть ритуал: завтракать по определенным дням недели. Спустя полчаса, Микаса с Сашей уже занимались готовкой. Они нацепили передники и чистые косынки, чтобы случайно не приправить блюдо волосами. Возиться в мертвой плоти — то еще удовольствие, однако Аккерман очищала и разделывала мясо с жутковатым равнодушием. Пока Браус рассуждала вслух, как им приготовить суп, Микаса крутила нож в руке, разминая запястье. Этому ее научила Энни. В ход пошли грибы, картофель, сухие сливки, мясо и подсушенный хлеб, чтобы в итоге на обеденном столе оказались пиалы с супом-пюре. Микаса сделала над собой усилие и испекла ягодные кексы к чаю, которые, по ее задумке, должны были порадовать Эрена. — Разбуди меня часа через два, ладно? Голова что-то болит, — попросила она Браус, и, получив твердый кивок в ответ, ушла в комнату. Там она упала на матрас и забылась тревожным сном. Вереница беспокойных и бессвязных образов оборвалась, когда в дверь постучали. Микаса подскочила, сонно озираясь. Если бы Саша вошла и потрясла ее за плечо, то наверняка бы получила не самую приятную реакцию: ушиб, растяжение или короткое, но настойчивое удушение. В условиях нынешней обстановки о долгом, спокойном и целебном сне можно только мечтать, однако двух часов хватило с лихвой, чтобы избавиться от дневного бреда. После уборки скулила поясница, но Аккерман все равно пошла рубить дрова, чтобы отвлечься. Поленья никогда лишними не будут, да и капризы погоды угадать крайне сложно. Сегодня неумолимо светит солнце, а завтра — может зарядить дождь длительностью в несколько суток, загнав разведчиков под крышу замка. Выбрав подходящий топор, Микаса намочила точильный камень и принялась подгонять лезвие до остроты, которая бы ее устроила. Этот процесс успокаивал, несмотря на малоприятные звуки. Около полутора часов Аккерман рубила, порой с безразличием и сосредоточенностью лесоруба, а порой — вкладывала в удар эмоции и скалилась, частично выпуская пар. Собрав поленья в удобные вязанки, она перетаскала их в большую дровницу. Желудок легким спазмом напомнил о том, что она пропустила обед. Суп, на ее взгляд, удался, да и воротить нос от горячей мясной похлебки глупо. От вкусного обеда значительно улучшилось настроение, правда вместе с этим нагрянула некоторая леность. Микаса не стала ей сопротивляться, поэтому решила заварить чай и полакомиться кексами за чтением в своей комнате. К хорошему быстро привыкаешь. Аккерман уже слабо представляла, как можно жить в казарме, где помимо твоей койки еще около пяти-семи штук чужих. Теперь намеки Эрвина о стремлении к повышению выглядели чуточку привлекательнее, когда она познала радость отдельной комнаты. Правда, кошмаров стало больше, но при этом уже не нужно было гадать поутру: кричал ты наяву или только во сне? Микаса улеглась животом на матрас, подобрала под грудь подушку и принялась читать. Книга командора снова увлекла ее в дебри человеческих взаимоотношений. Аккерман вдруг сообразила, что день приезда Смита все ближе, а она до сих пор плетется в самом начале, а к выполнению его поручений и вовсе не приступала. Да и как все это провернуть теперь? То у нее рука болела, то теперь капитан ходит подбитый. Снова гулкий стук. Чтиво настолько увлекательное, что Микаса пробормотала «открыто», даже не задумываясь о том, кто может оказаться за дверью. — Аккерман, мне нужна твоя рука и красивый почерк, идем, — сказал Леви тоном, ближе к императивному. Почему опять я? — подумала Микаса. Неужели нельзя поручить бумажки кому-нибудь из его личного отряда, той же Петре, например? Или у такой изящной барышни почерк лекаря, который приговорил в одиночестве бутылочку горячительного? Поток вопросов нужно срочно пресечь, иначе можно сойти с ума от обилия догадок. Просто очередное поручение капитана, без всякой подоплеки, вот как это должен воспринимать хороший солдат. — Шевелись. — Иду, — глухо отозвалась Аккерман, упав лицом на книжные страницы. Она нарочно медлила: нехотя уселась в излюбленную позу — «сейдза» — и сладко потянулась, разгоняя кровь. — Может, еще в позу «скорпиона» встанешь? — полюбопытствовал капитан, привалившись к дверному косяку и сложив руки на груди. Такой «домашней» он Микасу еще не видел. Любопытная картина, которая очень неплохо смотрелась бы в его комнате. По утрам. Почему она? Да потому что это — негласная провокация. — Это как, капитан? — сразу заинтересовалась Микаса, хватая личную кружку. Если уж Леви решил снова поручить ей работу секретаря, то пусть делится запасами чая. — Потом тебе покажу. Шагай за мной, — сказал капитан, обменявшись с Аккерман колким взглядом. Этот обмен происходил на уровне чего-то обыденного и оседал мерзкой оскоминой во рту. Они вышли в коридор. — У Армина тоже есть рука и красивый почерк, — сказала Микаса, сухо констатируя факт и привычно следуя за Леви чуть поодаль. Или моя вам нравится больше? — эта фраза застряла комом в горле. Видимо, да, раз запястье часто страдало то от крепкой хватки, то от подошвы сапог. Поступь Аккерман практически не слышна, потому что стопы босые. — У Армина — другое дело. Он занимается анализом или чем-то таким, я не вникал, — раздраженно ответил капитан. — Шульц? — Он занят, — градус раздражения повысился. — Браус? — не унималась Аккерман. — Тоже, — не слово, а плевок. — Пе… Микаса врезалась в чужую грудь, а по ощущениям — в живую стену. Леви даже не шелохнулся, только вовремя отвернулся, чтобы не столкнуться лбами. — Аккерман. Не ушиблась? Жаль, — капитан приподнял подбородок, играя с девчонкой в игру «у кого мрачнее взгляд». У него: десять туч из десяти. — Я не понял… В чем проблема? Служба в разгаре. Ты там жопой кверху валяешься, книжонки читаешь. Перечишь командиру. Чтоб я такого больше... А, ну. Не отводи взгляд. Смотри на меня. — Рука болит, да? — тихо-тихо спросила Микаса и с трудом сглотнула. Леви не ожидал такого вопроса. Покорного молчания, криков, оскорблений, слез или пощечину — да, но только не гребанного сочувствия. Капитан прочистил горло, прежде чем ответить. — Допустим. Слегонца… Короче, мне нужна твоя красивая рука и твой красивый почерк, — он невольно мазнул взглядом по искусанным губам. — Это не обсуждается. Поняла? — Мои… да, поняла. Простите, капитан. Микаса склонила голову, пряча легкий румянец на скулах, а Леви так и не понял, что проболтался. После утреннего визита Микасы день у капитана совсем не задался. Даже завтрак прошел куда-то мимо: ни вкуса, ни удовольствия, ни насыщения. Если бы ему подсунули деревяшку в тарелку, ее бы тоже съел, даже не заметив разницы. Воистину странное поведение для человека, который все детство и часть юности голодал. Страшно голодал. Армин, на которого вчера молилась Ханджи, стал причиной полного раздрая на душе Леви. Пришлось выбирать: подбитая рука или раскроенный череп мальчишки. Задача у Йегера была простая: вырвать парочку невысоких деревьев, оторвать ветки и сложить аккуратно на земле. Только вот под конец испытания титан взбесился и пнул ту постройку, что до этого скрупулезно строил. Гигантские бревна полетели в разные стороны. Моблит с Ханджи сразу разлетелись на самые высокие ветки, а Армин застыл, как восковая слеза свечи. Такой же бледный и несуразный. Испуганный. Леви успел оттащить его и спрятать за толстым стволом, вот только сам получил приличный удар, когда выставлял руку, как щит. По приезде в замок, Леви первым делом сунул поврежденное предплечье под струю ледяной воды. Рядом крутились Армин с Эреном, выражая сожаление по поводу произошедшего. — Идите жрать и отдыхать, — бесцветно сказал капитан, стряхивая лишнюю воду. — Бестолочи. Молитесь, чтобы у меня рука не опухла. Старательно молитесь. Все. Кру-гом! Шагом нахер марш! Пацаны ретировались, а Леви отправился в свою берлогу. Утром мотал руку Микасе, а теперь придется себе. Иронично, — размышлял он, шагая мимо горе-охотников и лишь мельком бросая взгляд на чересчур расслабленную Аккерман. Ей позже воздастся за пренебрежение субординацией. В пределах комнаты маска безразличия спала. Капитан почти поддался соблазну сломать что-то из мебели или хотя бы снести все вещи с рабочего стола. Он усилием воли подавил это желание, которое позже выльется дрожью в пальцах или нервным постукиванием стопы о пол. Ему частенько приходилось осаждать себя, прибивая буйный нрав крепкими гвоздями к половицам. Во время перевязки Леви заметил подсохшую траву, что всучила ему Микаса еще вчера. Он взял кусок растения, покрутил в пальцах и убрал в блокнот. В блокноте записей совсем немного. Капитан писал там только в минуты острого одиночества, когда требовалось выговориться хоть кому-то. Бумага умела слушать и помалкивать. На обеде Леви задумчиво разглядывал двух белых голубей, уткнувшись кулаком в щеку. Птицы фланировали, изредка тыкаясь клювом в траву, или останавливались, чтобы почистить перышки. Его мысли заняты Йегером. Как теперь быть? Леви прикрывал Эрена на бумаге, а тот потерял контроль. Не первый же день испытаний, в конце концов. Все это могло худшим образом сказаться на грядущих операциях. День другой, а дерьмо все то же, — подумал капитан. Стоит обратиться к Арлерту, который канонадой артиллерийских выстрелов выдавал толковые вещи. Они могли подсластить горькую пилюлю для Эрвина, потому что Леви больше не собирался скрывать правду. — Ты совсем не ешь, коротышка. Влюбился? Кто он? — прошептала Зоэ сослуживцу на ухо. Капитан хотел предложить ей сходить кое-куда вольным шагом, но не стал. Слишком много людей, а он и без этого умудрился обидеть Ханджи еще в главном штабе. — Эрвин. Разве не очевидно? Люблю высоких. — Правда? — Ханджи заинтересованно подалась ближе. — Бедняжка, так тоскуешь, что совсем нет аппетита. Он скоро приедет. Ты держись! — Из последних сил, Ханджи, из последних сил, — Леви драматично вздохнул, а потом поманил Зоэ двумя пальцами, чтобы та подставила ухо. — Мне полегчает, если ты мне отсосешь. Лезь под стол. — Леви! — Зоэ больно ткнула его в ребра, поняв, что над ней попросту издеваются. — Ага, бегу и падаю, сейчас только зубы почищу! — Правильно. Какая умница, — капитан невзначай оттопырил щеку языком, продолжая глумиться с абсолютно равнодушным лицом. — Не Эрвин? — Не Эрвин. Никто. Я не голоден. — Ради всего святого… — Зоэ подвинула тарелку супа. — Ешь. Это приказ. Ну что за идиот… зря, что ли, наши девочки старались? Леви съел все. Суп оказался вкуснее всех прежних похлебок вместе взятых. Он продемонстрировал Зоэ пустую тарелку и получил в ответ заливистый смех, словно с намерением довести его до точки невозврата. — Не подавись, — напутствовал он, прежде чем выйти из-за стола. Капитан долго корпел над очередным отчетом и пил чай. Из его казны снова исчезла пара знатных горстей, и Леви дал себе пустое обещание, что когда-нибудь точно придушит невыносимую Зоэ. — Капитан, — позвала Микаса, будучи уже за офицерским столом. — М? — отозвался Леви, занимаясь распределением чая по кружкам. Чайник уже грелся. — Вы потренируете меня лично, когда заживет рука? Командор Смит дал мне задание, правда, я не уверена, что верно истолковала его слова, но… думаю, он имел в виду именно это, — Аккерман мельком посмотрела капитану в спину и прикусила нижнюю губу изнутри, готовясь к войне. — Само собой. По вечерам. Выделю время, чтобы заняться тобой, раз Смит сказал, — согласился Леви. Он и сам не всегда понимал замысловатых речей и загадок Эрвина. Главное, чтобы они с Аккерман не перегрызли друг другу глотки на тренировках. — Думаешь, этот «синячок» даст тебе преимущество на спарринге со мной? Ты — святая наивность, Аккерман. Капитан смело причислял себя к тем бойцам, которые могут стать непригодными разве что после официальной смерти. Он поставил новую чернильницу и разложил бумаги на столе, после чего склонился над Микасой, здоровой рукой упираясь в столешницу. — Так, смотри. Этот отчет ты красиво перепишешь, — он ткнул пальцем в лист. — Как закончишь с этим огрызком, почитай наш с Арлертом вчерашний доклад. После этого я буду тебе диктовать, а ты — писать доклад уже сегодняшний, ориентируясь на вчерашний. Не смотри на меня так, Аккерман… эти сраные бумажки, как отдельный вид медленной пытки. В отчете — сухие факты, а в докладе можно писать более-менее в вольной форме. Приступай. — Угу, — ответила Микаса. В этом звуке даже проклюнулась толика участия и заинтересованности в том, чтобы сделать все хорошо, дабы не пришлось позже вновь тратить на это время. Аккерман невольно смяла ткань на внутренней стороне бедер и приподняла стопы на носочки, пока слушала указания Леви. Получить его персональные тренировки было честью для любого солдата, и для нее тоже, если отбросить капризы и личную неприязнь. Чтобы стать лучшим, надо учиться у лучших, и стремиться их превзойти. Тем временем Леви уселся на гостевой стул, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Он устало откинул голову назад и прикрыл веки, намереваясь вздремнуть. Первым делом Микаса взяла вчерашний доклад. Взгляд совершал спринт от строчки к строчке, но неминуемо возвращался к мужской шее. Уже не хотелось вонзить ножницы в горло или сдавить его шнурком, однако то, что хотелось, казалось еще более безрассудным. Мотнув головой, Аккерман несколько раз моргнула и попыталась укрыться за завесой угольных волос. Отчасти этот трюк помог, но она все равно поднялась через некоторое время и понесла лист к подоконнику, чтобы встать лицом к окну. Молча ругая себя за неуместные эмоции, Микаса разлила кипяток по чашкам и, не отвлекаясь от чтения, перенесла их на столешницу по одной. Судя по записям, вчера Эрен был послушным титаном. В докладе между строк читался Армин, который мог разложить по полочкам даже самые хаотичные и непокорные мысли. Микаса чувствовала гордость за брата и друга детства. Она всегда считала их особенными мальчиками, рожденными для великих дел. Рукопись подошла к концу, настала очередь отчета. Аккерман принялась тихо царапать пером бумагу. Почему капитан всегда так странно держит кружку? Наряду с этим вопросом, возник еще один, но едва ли Микаса осмелится его задать. До вступления в Разведку был ли Леви обучен грамоте? Про Подземный город ходило множество слухов. Дети там сызмальства учились выживать, и «воровство» было более ценным навыком для выживания, нежели умение читать и писать. Микасе почему-то интересно, как жил капитан до того, как попал к Эрвину Смиту. Был ли он таким же чистюлей в мире, где грязь, сырость и крысы — неотъемлемые декорации? Были ли у него люди, на которых он мог положиться? Семья? — Капитан, в вашем возрасте так может шею защемить, — не выдержала Аккерман. Она не планировала портить ему настроение… но желание «ляпнуть что-нибудь» мучило ее изнутри невыносимым зудом. Микаса выбрала самое безобидное, что вертелось на языке. Она говорила все это, не отвлекаясь от письма. — К слову, в комнате отдыха есть компактный диван. Такой же скрипучий, как и ваш. Он не займет много места… так что вы могли бы впредь диктовать с дивана. — Аккерман… — шумно выдохнул капитан, пальцами проходясь по шее, которая начала пренеприятно ныть. Он хрустнул позвонками, получая мнимое облегчение. — Стоит ли мне тогда вообще выйти на пенсию? В моем возрасте уже тяжело справляться с УПМ, как думаешь? Леви пощупал окантовку чашки и тихо отхлебнул. Он отставил ее в сторону и подался ближе, укладывая локоть на столе. — Считаешь меня старым? Чушь. Я еще долго не собираюсь становиться бесполезной ветошью. А диван твой мне не нужен. Тот скрипящий ужас, к которому привыкла моя спина, ничем не заменить… Ладно, я буду рассказывать, а ты попытайся раскрутить это во что-то приличное. Микаса усердно трудилась, изредка тормозила Леви, чтобы подумать, как грамотнее оформить мысль, после чего кивала, ожидая продолжения рассказа. Прервавшись на глоток чая, она скривилась, потому что это были уже не те травки, которыми тот поил ее раньше. Рассказ начался довольно безобидно, но чем дальше к развязке, тем больше у Аккерман округлялись глаза. — Поэтому Армин сейчас беседует с твоим любимым, стараясь вправить ему мозги. Я, например, считаю это бесполезным занятием, — продолжил Леви после сухого, но яркого повествования. — Я просил у Зоэ разрешения измордовать его, но она мне отказала. Капитан откинулся на спинку стула и снова взял чашку, косясь на Микасу. Он перешел в атаку, вновь проверяя ее слабые места, над которыми следовало поработать. Аккерман поджала губы. Командор Эрвин на одной из лекций по технике безопасности говорил, что солдат, особенно опытный и сильный, должен нести вдвое больше ответственности за свои действия и лишний раз не махать кулаками во избежание несчастных случаев. Микаса знала, что дури ей не занимать, посему старалась лишний раз не встревать в неприятности. Она могла не обратить внимания на гадкие комментарии молодых полицейских, пропустить мимо ушей провокации сослуживцев, но порой чаша терпения переполнялась, и тогда в ход шла грубая физическая сила. К чему лукавить, Аккерман тоже склонялась к тому, что Йегера иногда заносит, и верным способом прочистить тому мозги является отрезвляющий удар, но не избиение же. — Я безмерно рада, что решения здесь принимает человек, который мыслит трезво, — сдержанно ответила Микаса, стараясь не поддаться порыву вылить на капитана чернила. Смывать эти пятна с пальцев — то еще удовольствие, не говоря уже о лице. Аккерман бы многое отдала и стерпела за возможность любоваться злым и пятнистым Леви, который раз за разом безуспешно умывается в ледяной воде. О трезвости и адекватности Зоэ, конечно, можно слагать целые легенды, однако в данной ситуации она хотя бы не желала причинить вред Эрену, точнее, его человеческой сущности. — Ваши зверские методы дисциплины похожи на обычное желание потешить свое дрянное эго. И что же? Мечтаете сковать моего любимого брата цепями. Заиметь живую грушу? Это было бы предсказуемо… Ваш ход, капитан. Мне так нравится с вами спорить. Боюсь, я становлюсь от этого зависима. — А ты не бойся, Аккерман. Микаса перевела взгляд на чужие пальцы, думая, что вполне можно обойтись и опрокинутой чашкой чая, а затем снова посмотрела командиру в глаза. Она плавно встала и остановилась перед Леви, касаясь кончиками пальцев столешницы. Капитан неосознанно раздвинул колени чуточку шире, словно приглашая девчонку встать у себя между ног. Он неотрывно следил за ней, подмечая любое изменение в лице. В его собственных глазах загорелся огонек азарта. Да какой там огонек… кострище! Нападай, не сдерживайся, просто говори… кто бы знал, какая ты кайфовая, когда злишься, — мысленно умолял капитан, задрав подбородок. Они смотрели и молчали, маринуя друг друга в ожидании. Леви хотел медленно скользнуть к ее пальчикам, коснуться разок, разведать обстановку, но Микаса уже вышла из оцепенения. — Вы пока думайте, чем меня побольнее уколоть, а я тем временем принесу кексы. Чай у вас крепкий, с горечью, совсем как вы, — она ушла, ожидая услышать «пошла вон», а бонусом — получить пяток нарядов вне очереди. Ей плевать. Капитан прекрасно знал, что Микаса могла молчать до поры до времени в его компании, а после неминуемо показывать спесь. Если бы Леви хотел спокойного вечера с покорным человеком, то вызвал бы к себе другого солдата. Но он вызвал ее. Когда дверь закрылась, капитан усмехнулся. Шалость удалась. Пламенные речи Микасы были адресованы ему, и только ему. Пожалуй, Леви слишком многое ей позволял и прощал. Он признался самому себе, что в этих попытках словесно укусить друг друга было что-то, чего ему не хватало все эти годы. Какой-то накал… жизнь. Ответный «ход» у него имелся, да еще какой, вот только сейчас совсем не время для этого. Аккерман еще не созрела. Микаса вернулась очень скоро и поставила тарелку с выпечкой на стол, рядом с Леви, предварительно отодвинув какой-то блокнот. — Без яда. Могу каждый надкусить, если хотите, — она пожала плечами и уселась на место, хватаясь за перо, чтобы закончить с докладом. — Разумно, но предлагаешь мне есть после тебя? Вот спасибо. Капитан не любил сладкое, однако изредка накатывало желание полакомиться чем-нибудь эдаким. Он давно не ел какой-то действительно вкусной выпечки, да не в обиду Мельде — поварихе — будет сказано. — Знаешь, Аккерман, — Леви потянулся поврежденной рукой к кексу и стал вертеть его в пальцах, осматривая любопытства ради. — Я недурно мучаю людей, даже получаю удовольствие от этого… Но. Только тех, кто того действительно заслуживает. Они не люди уже. Падаль. А твой пацан пока что находится в списке тех, кого я оберегаю. Если он станет угрожать человечеству, я его убью. Все просто. Если тебе удобно делать из меня врага, а из Йегера — жертву и мученика, то пожалуйста. Твое право. Вот только страх — двигатель прогресса. Он вынуждает думать и действовать так, как того требует ситуация. Слабаки сдаются, сильные — борются. И твой Йегер — покаместь боец. Не надо его ослаблять и вытирать сопли. Я его закаляю, чтоб не размяк. Он говорил спокойно, без раздражения, что хвостом тащилось за ним весь день. Кекс оказался вкусным, Леви аж в удивлении вскинул брови, слизывая с губ крошки. Ягодный. Сладковатый, но не приторный. Сочный внутри, мягкий. Когда речь зашла об Эрене, Микаса сразу навострила уши и повернула голову вполоборота, чтобы вцепиться мрачным взглядом в офицера, как голодный пес — в кость. Она молчала, пропуская чужие слова через призму своего жизненного опыта, после чего разочарованно покачала головой, мол ничего вы не понимаете, капитан. Аккерман вновь принялась клеймить бумагу чернилами. Не было нужды говорить вслух то, каким она видит Леви, и что замечает, когда смотрит украдкой без всякого раздражения, потому что все это — путь в никуда. Когда капитан становился таким сговорчивым, ей и вовсе хотелось уткнуться носом в его грудь, хотя для этого пришлось бы неудобно согнуться. Другое дело — обнимать Эрена, однако тот больно-то и не горел желанием обнимать ее в ответ. От этих мыслей стало тошно и грустно. Чувство одиночества подступило с тылов и принесло с собой душевный холод и пустоту. С этими врагами Микаса была пока что не в силах совладать. Она подперла кулаком скулу, чтобы не видеть капитана, и продолжила писать доклад по памяти. Аккерман старалась облечь маленькую катастрофу на опушке во что-то менее ужасное, ведь абсолютно во всяком начинании есть свои взлеты и падения. Она задумчиво водила опахалом по скуле, прихватывая волосы, ловила мысль, как увлеченный поэт, и снова погружалась в рукопись. — Так чего там Эрвин сказал? — Леви нарушил тишину, вынуждая Микасу выпрямиться и отложить перо. Он закинул ногу на ногу, а руку положил на спинку стула, опуская кисть по ту сторону. — Ты вполне сносно со всем справляешься. Аккерман задумалась. Ей не хотелось повторять фразу командора точь-в-точь, хоть та была уже выжжена в памяти. Слишком странно было слышать подобную формулировку от главнокомандующего Разведкорпусом. Микаса некоторое время пила остывший чай, чувствуя на языке горечь, но парадоксально не спешила от нее отказываться, как и от компании Леви. Тот мог язвить, плеваться желчью, грубо отталкивать или вводить в смятение, но с ним она никогда не чувствовала той ненавистной пустоты. — Я полагала, что вы в курсе. Думаю, он хочет, чтобы я приблизилась к вашему уровню еще на пару ступеней. Сказал, что проверит, но я не представляю, как это можно отследить. Капитан… сносно — это недостаточно, слишком низкий показатель. Возможно, мне нужно больше работать с УПМ и сражаться с противником выше по уровню, а здесь — это вы… Я должна стать вашей силой, так сказал командор. — Мда, без бутылки тут явно не разобраться, — Леви нахмурился, мысленно проклиная Эрвина за загадочное поручение, которое косвенно свалилось на его плечи. Пожав плечами, Аккерман дописала несколько заключительных предложений, после чего осторожно отодвинула пергамент, чтобы чернила подсохли и не размазались. Она озвучила только первую часть приказа Эрвина, потому что вторая казалась ей еще более нелепой и мутной. Порой командор напоминал ей старца, который любит загадывать загадки, а после наблюдать, как молодые умы силятся их разгадать. — Ладно, решим… Я читал ваши дела из кадетского корпуса. Шадис отчего-то не заметил в тебе ни единого промаха. Либо ослеп, либо подхватил маразм. Недостатки есть у всех. Если Эрвин разглядел в тебе какие-то, то они могут стать загвоздкой в его гениальных планах. Быть неудобной пешкой в лапах начальства — тот еще геморрой. — Не заметил, потому что я их не допускала, капитан, — деликатно возразила Аккерман, которая до сих пор помнила некоторые задания Шадиса. Он практически не разговаривал с ней, только по делу, даже не орал, как на других, однако всегда внимательно наблюдал и строго оценивал. Никаких поблажек, даже похвала была скупой — одобрительно кивнет и чуть просветлеет в лице, не более. Тогда ей было легче контролировать эмоции, так как она больше напоминала заточенный под войну механизм, нежели живого человека. Недостатки. Это слово резало слух, потому что Микаса считала, что у нее их нет, если говорить о навыках боя или владении устройствами. Она много и усердно работала, чтобы стать лучшей. У нее лопались мозоли, стиралась кожа, пот мешался с кровью, мышцы горели огнем под плотью и хотелось просто сигануть со стены вниз головой от усталости, боли и мыслей о всех этих тварях, которых ей предстоит встретить. Она нашла гармонию со всеми боевыми сферами Разведки: есть хорошая база ресурсов, которую надо ежедневно поддерживать в тонусе и совершенствовать — да, но недостатки? Что Эрвин в ней увидел такого? Проблемы со сдержанностью и агрессией? У Леви такое тоже есть, однако он считается, без сомнений, самым лучшим. Привязанность к людям? Возможно, но разве Леви не станет защищать командора, окажись тот в опасности? Или ту же Зоэ? Господи, да он даже спас Армина и принял удар на себя, наверняка ни секунды не сомневаясь. Как почувствовать эту прокля́тую грань, когда нужно рисковать, а когда необходимо уходить, ведь ты можешь быть последней надеждой для кого-то… — Закончила с бумажками? — Да, капитан, — Микаса поднялась и встала позади стула, мягко укладывая ладони на его спинку, больше не претендуя на офицерское место, впрочем, как и на его эмоции, потому что настроение как ветром сдуло из-за проклятой тревоги. Самое время пойти в комнату и сделать растяжку, особенно на ноги, чтобы не терять ни миллиметра в поперечном шпагате, а на крайний случай — выбраться на пробежку. Физическая нагрузка и свежий воздух — одни их лучших помощников в борьбе с суетными мыслями. — Чем я могу быть еще полезна? — Много чем… но идем. Ты можешь быть свободна, а я пока проверю, что вы там убрали за весь день, — сказал Леви, поднимаясь. Он хотел попросить Микасу о массаже, но сдержался, поджимая губы. Они вышли в коридор и пошли в разные стороны. Леви остановился. Желание воспитать в Микасе самостоятельность и независимость больше не разрасталось со скоростью плесени, но все еще теплилось где-то на задворках души, служа маяком, к которому все равно приходится возвращаться. Это желание победило, вынуждая капитана открыть рот. — Эй, Аккерман, — он окликнул Микасу, обращая внимание на себя. Они успели отойти друг от друга на пару шагов. — Ты сама-то знаешь, чего хочешь? Можешь не вслух. Для себя определись. Оклик Леви вынудил Аккерман остановиться и медленно развернуться всем телом. Чего ей самой хотелось? Того же, что и многим людям, наверное. Выбраться за пределы стен без тяжести УПМ и страха, увидеть что-то помимо улочек, казарм и солдат, чувствовать не только разочарование и горечь потерь, иметь возможность быть тем, кем хочешь и с тем, с кем хочешь. Возможно, собственный домик и сад. Чтобы пахло цветами и свежестью, а не кровью и гнилью дыхания титанов. Были и другие желания, более реальные и скорые в достижении, но на них банально не хватало смелости. — Много чего… В том числе, я хочу сказать, что вы не старый. Нормальный. Обычный, то есть не совсем обычный, конечно… — Микаса тихо цыкнула языком, сетуя на собственное смятение, и принялась елозить ладонью по шее, чуть запрокинув голову. Однако наверху не было нужных слов, как и разящего молота, который мог свалиться ей на голову и уберечь от косноязычия и стыда. — Я лучше пойду. — Иди, бестолковая. Она ушла прочь, а точнее на кухню, молча чертыхаясь. Ладони слегка вспотели, поэтому Аккерман вымыла не только кружку, но и их, с куском мыла. Следующая остановка — тайник с травами, их завтра уже можно будет смело разложить по тканевым мешочкам. Леви, такой контрастный Леви, снова занимал ее мысли. С ним слишком сложно, потому что невозможно предугадать реакцию: то он вспыхивает от какого-то пустяка, то остается спокойным в момент намеренных провокаций. Микасу это цепляло, словно на горизонте маячила новая интересная дисциплина, которую хотелось изучить вдоль и поперек, но вместе с тем — было страшно ударить в грязь лицом, ведь она зарекомендовала себя способной ученицей. Вечерняя прохлада и свежий воздух действовали целебно, так что после пробежки Микаса еще некоторое время сидела на траве, привалившись к дереву, и смотрела в сумеречное небо. Вокруг — простор, не ограниченный четырьмя стенами. Он ломал придуманные барьеры и рамки, позволяя думать шире. Ей хотелось побыть в уединении и помечтать, ведь это — огромная роскошь. Бóльшая часть тягостных мыслей запуталась в траве, листьях, корнях, не поспевая за ее ловкими ногами, поэтому сейчас она могла признаться себе в том, что ей хотелось сделать именно в тот момент. Не мямлить какую-то чушь, а подойти настолько близко, чтобы можно было провести носом по шее, крадя запах тела капитана. Аккерман столько времени зарывалась в шарф, терла его об Эрена, чтобы вернуть знакомый аромат, что сейчас это стало даже необходимостью за неимением самой вещи, которую ей сберечь не удалось. Понюхать капитана Леви — одна из самых сумасбродных и нелогичных затей, которые могли прийти ей на ум в тот момент, однако она хотела этого. Как бы среагировал капитан на такую дерзость? Наверняка, ничего хорошего ждать не следовало, так как этот жест был бы грубым внедрением в его личное пространство… но разве их жизнь настолько длинная, чтобы позволять себе откладывать все на потом? Как же сложно. Микаса решила, что плавать в фантазиях и довольствоваться этим — намного безопаснее и менее болезненно, чем воплотить хоть одну из них в реальность. Она боялась наткнуться на отторжение, презрение или, возможно, разочарование. Свое или его. Ей не хотелось терять какое-никакое, а расположение Леви просто из-за того, что сердце начинает давать кульбиты, когда тот маячит рядом. И дело вовсе не в страхе, да и не в ненависти тоже, а в каком-то остром азарте. Насколько далеко они могут зайти в этих переглядках и перепалках, ведь капитан объективно позволяет ей многое, словно ему и самому любопытно, чем все обернется. Нельзя играть в такие игры со взрослыми мужчинами, но этот адреналин и чувство «на грани» слишком притягательны, чтобы просто так от них отказаться.