×××
Леви спустился в лабораторию, где царствовал настоящий срач. Творческий беспорядок, по мнению Зоэ. — Я знаю, о чем ты думаешь. Только попробуй мне здесь убраться, — Ханджи пригрозила Леви острым концом карандаша, как маленьким копьем. — В тот раз, после твоей уборки я не смогла найти нужные реактивы и документы. — Не нашла, потому что я этот вонючий мусор выкинул, — капитан пнул скрипучую дверь, закрывая ее, и подошел к массивному письменному столу, заваленному всяким хламом. — Давай думать, что писать в отчете. Официально нам выходной никто не давал. Зоэ неохотно кивнула и отвлеклась от блокнота, куда записывала всякие наблюдения и мысли. На обсуждение ушло достаточно много времени, вот только бóльшую часть занимали споры на повышенных тонах. Майор хотела написать об успехах, а капитан настаивал на том, что хватит уже отклоняться от истины. — Это приказ, — гаркнула Зоэ, ставя жирную точку в дискуссии. Леви в ответ посоветовал ей полечить башку и сходить к черту. Он пулей вылетел из промозглого подвала, где воняло химией и безумием. Настроение, будучи сносным после пикника, разом протухло. — Какого… — пробормотал капитан, застыв на пороге своего кабинета. Он зло бросил бумаги на столешницу и подошел к окну. Уткнувшись ладонями в подоконник, Леви выглянул наружу, сканируя местность зоркими глазами. Никого. Вот уж не удивительно. Капитан пылал. Зоэ развела огонь, а потом жизнь щедро нассала на поленья керосином. Чувствуя, как дергается веко, Леви принялся скрежетать зубами, норовя перемолоть их в муку. Еще один малейший повод, и он сожрет первого, кто попадется ему под горячую руку. Мигрень врезалась в него сотней игл, пока капитан шел за ведром и тряпкой. Корень такого состояния скрывался глубже, чем могло показаться на первый взгляд. Всему виной не перепалка с Зоэ, не дурацкий мяч, а Аккерман, которая сегодня смотрела на него с каким-то щенячьим обожанием. Слишком доверительно. Слишком искренне. Впрочем, все было еще глубже. Леви злился сам на себя. Он не мог плюнуть в рожу своей морали, не мог просто трахнуть девчонку, что сама к нему тянулась. Трахнуть и забыть, потому что наверняка Микаса окажется не такой уж и желанной после того, как он сорвет с нее все тряпки и набросится, как голодное животное. Да что со мной не так? Леви шагал по коридору непривычно громко, пока за углом не показалась долговязая фигура Ханджи. — Я не люблю ругаться, Леви, — она дружелюбно улыбнулась, мол, ничего страшного не произошло. Леви в тот момент мечтал задушить ее половой тряпкой. — Искорка моя, давай напишем что-то среднее. У нас же был такой день, когда все началось хорошо, а потом… потом все пошло под откос! Капитан молча кивнул, но Зоэ все равно увязалась следом, продолжая говорить слишком громко. — Леви, ради всего святого! Хватит дуться. — Пиши, что хочешь, но сама. Я скоро блевать начну клочками документов, — с обманчивым спокойствием отозвался Леви, чтобы женщина наконец от него отвязалась. — Не забывай, что мое дело маленькое: слежу, чтоб никто не сдох. Все. — Вечером поговорим, когда успокоишься. Но ты лучше не кипятись… ладно? Фраза Ханджи вновь напомнила о чайнике и темном пятне на полу, а ее хлопок по плечу и вовсе показался издевкой. Леви сделал глубокий вдох, стараясь вернуть хоть толику самообладания. Однако все попытки собрать себя воедино, как разбитую мозайку, потеряли смысл, потому что в начале коридора мелькнул до боли знакомый силуэт. Просто убей сразу, — мрачно подумал капитан и нырнул в подсобное помещение, чтобы вооружиться инвентарем для уборки. Бегать от девчонки — глупо. У Леви такое впервые. Однако эта беготня выгодна именно Микасе, потому что очередная стычка может закончиться необратимыми последствиями. Для нее. Плевать, что она там от него хотела. Может, просто мимо шлялась? Впрочем, если провести меловую черту от нее к мячу и разлитому чаю, то нетрудно догадаться, к чему все шло. Продолжая игнорировать Микасу, Леви вернулся в комнату и с гулким стуком опустил ведро на пол. Он присел на корточки, чтобы поставить чайник на тумбу и собрать осколки чашки. Очередной чашки из подаренного сервиза. Теперь капитан никогда не будет ставить посуду на подоконник. Мысленный яд брызгает в сторону Аккерман. Почему ему плохо, а ей нет? У него же даже рычаг давления есть. Леви посмотрел в сторону стола и проглотил ком в глотке. Он вытащил нож, что все это время дремал в перевязи под штаниной брюк, и проткнул мяч. Легче не стало, но капитан все же продолжил топтать его подошвой туфли, выкачивая воздух. Стук в дверь вынудил его по-бычьи выдохнуть, выпуская незримый густой пар из ноздрей. Леви не разрешал войти, однако гостья, видимо, потеряла чувство самосохранения еще несколько дней назад. Капитан принялся жрать Микасу взглядом, стараясь мысленно обглодать ее до косточек. Я тоже не в восторге, — сказал он про себя, улавливая в чужих глазах, на дне серо-черного мрака, откровенное недовольство. Аккерман, разумеется, заметила продырявленный мяч, которому уже никакая починка не поможет. — Легче стало? — глухо спросила она, хмурясь. Желание причинять добро и умиротворение мгновенно улетучилось. Микаса подошла ближе к постели, подняла острый черепок чашки и убрала его в карман, чтобы, возможно, позже вскрыть им горло Леви. — Может быть, вы бы захотели поиграть со мной… потом, когда рука будет в порядке... но из-за вас теперь никто не сможет поиграть. Почему вы так злитесь? — Тебя это никоим образом не касается, — соврал Леви. Он нахмурил брови, и на лбу появились морщины недовольства. Аккерман подняла кусок уже бесполезного материала и покрутила в руках, большим пальцем мазнув по распоротой коже. Потеря не самая горькая, возможно, где-то в закутках замка найдется еще один пригодный мяч, но все равно было по-детски обидно, ведь Леви наверняка сделал это назло. Она была готова к такому повороту событий, поэтому смогла сохранить некую долю спокойствия и рассудительности и не стала бездумно сыпать эмоциями, как это было с шарфом. — Это, — Микаса указала на последствия игры, — получилось случайно, а это, — потрясла куском материала. — Вы сделали специально. Снова. Почини́те. Она, разъедая капитана прямым взглядом, напрягла губы и протянула ему сломанную игрушку. Ее сильно раздражало то, что он мог так безнаказанно портить, ломать или выбрасывать чужие вещи. То, что Леви не горел желанием исправлять свои пакости, было очевидным. Аккерман скомкала остатки мяча, выгибая так, чтобы тот походил на шляпу или котелок, после чего торжественно водрузила его на голову капитана. Пыльная, влажная, словом, грязная вещь на чистых волосах. Через секунду-другую Леви наверняка придет в бешенство. Микаса плевать на это хотела, потому что это низкорослое зло во плоти само вышло на тропу войны. Отчаянно хотелось в довесок пнуть ведро, чтобы окончательно подписать себе смертный приговор. Развести в офицерской комнате настоящее болото — не такая уж и дурная идея. Пусть Леви сидит в одиночестве, как чудище, и злится на всех и вся. Очень, к слову, привлекательное чудище, каких не сыскать. Она коротко мотнула головой, прогоняя легкое наваждение. Не время заниматься любованием, но зато самое время проучить этого мужчину с крайне дрянным характером. Аккерман бросила взгляд на стол, без спросу взяла чернильницу, плотно прижимая крышку пальцами, и стремительно пошла прочь. Плевать на его приказы, как и на возможные попытки удержать силой — вырвется. Он ее довел. Натуральный варвар, но и она барышня не самая простая. Держать в страхе дворы, полные мелкого хулиганья, не каждому дано, особенно, если ты — такая же мелкая девчонка. — Стоять! — гаркнул Леви. Он не сразу сообразил, что все происходящее — реальность. Когда мимолетный ступор прошел, а девчонка выскочила из кабинета, капитан сорвал с головы кусок плотной резины. Он с силой отшвырнул его, диву даваясь, что тот не застрял в стене или не снес что-нибудь на своем пути. Впрочем, нечего сносить-то, ведь мебели — кот наплакал, как и всяких интерьерных цацек. Красивые чашки разве что, одна из которых сегодня пала смертью храбрых. — Ах ты мелкая дрянь, ну, ничего, — пробормотал Леви, хватая испорченный мяч и бросая его аккурат в окно, чтобы глаза не мозолил. — Ничего… сейчас я тебя… Он дрожащими пальцами выдвинул один из ящиков стола и достал клятый шарф, привезенный с собой из самых лучших побуждений. Были лучшие, а стали худшие. Потрепанная ткань, которую чинили не меньше сотни раз, сперва впитала воду из ведра, а потом с чавканьем шлепнулась в эпицентр чайного пятна. Леви скривился и придавил шарф ведром, чтобы тот малость напитался крепким чаем. Он чувствовал неясный зуд в кончиках пальцев. Иногда желание крепко схватить Микасу за глотку и прижать к стене перетекало в абсолют. Схватить лишь для того, чтобы высказать ей все в лицо, чтобы словесно высечь и отвадить от себя шквалом грубости. Почти лишь для этого. Почему у них отношения строятся на таких контрастах? Почему они вообще строятся? Надо придушить их на корню, однако все предыдущие попытки не увенчались успехом, ведь стоило Аккерман что-то сказать или сделать, как у Леви сразу до неприличия сильно сносило крышу. Есть ли в этом его вина? Пожалуй, ведь он позволил всему этому случиться, как и позволил просочиться обычной девчонке себе в голову. Не совсем обычной. Теперь Леви понял, что Микаса имела в виду тогда, в коридоре.×××
Аккерман уверенно шла к цели, а именно — к чистой одежде капитана, развешанной на улице. Хватит всего пару брызг на видном месте, чтобы испортить белье. Она уже представляла, как ткань жадно впитает в себя эту краску, как быстро расползутся чернильные кляксы на светлой форме. Ей вдруг вспомнилось, как мама порой надевала голубое шелковое кимоно, садилась на пол перед куском пергамента и рисовала одноцветный пейзаж. Их семья жила очень скромно, но даже в худшие времена отец не разрешал матери продавать ее единственный такой красивый наряд. Мама говорила, что когда Микаса подрастет, то тоже сможет носить его, и маленькая девочка мечтала о том, чтобы этот день быстрее наступил. Матушка тем временем грациозно придерживала край рукава одной рукой, а другой заставляла кисть рождать невероятные образы. Деревья, цветы, озера, дома, все это оживало на бумаге. Младшая Аккерман в те моменты сидела смирно, наблюдала за уверенными, но плавными мазками, запоминала. Эти теплые и печальные воспоминания вынудили ее застыть напротив чужой одежды. Она посмотрела на чернильницу, потом на белье, колебаясь. Стоит ли оно того? Принесет ли ей это радость? Вещи придется выбросить, потому что такие загрязнения не так уж и просто будет отстирать. С одной стороны, ей хотелось отомстить Леви, посмотреть на его гневливую реакцию, втайне позлорадствовать, но с другой — он за эти дни стал ей ближе, хоть на деле их разделяла целая пропасть: запреты, субординация, внутренние страхи и прочие детали, вроде разницы в возрасте. Иногда она видела капитана другим, хорошим, быть может, настолько хорошим, каким он сам себя не видел. Все эти склоки — пустяки. Микаса отчего-то была уверена, что в трудный момент капитан сделает все, чтобы спасти ее и других солдат. Он забрал ее с собой, на дерево, без всяких колебаний, когда Эрен стал титаном. Он подставился под удар, когда спасал Армина. А еще Леви ее обнял, когда она так в этом нуждалась. Тряпка, — подвела итог ее темная и циничная сторона, после чего заткнулась. Аккерман тяжело вздохнула и провела пальцами вдоль пуговиц на чужой рубашке: не сможет. — Аккерррман! — прорычал настигший ее Леви и выбил чернильницу из девичьих пальцев. Пусть лучше на траве вырастут уродливые кляксы, нежели на одежде, которую он с таким усердием стирал. Если бы Микаса испачкала его вещи, то он наверняка бы придушил ее одной из них. До потери сознания и синяков на шее. — Вернулась обратно, живо! — Леви подтолкнул ее в спину. — Тебе за хорошее поведение полагается маленький презент. Из-за шаткого покоя на душе Аккерман даже препираться не хотелось. Первая мысль, что это за презент такой — вымыть полы в комнате, и отчасти то будет даже справедливым, если не учитывать некоторые детали. Уж явно не полевые цветочки ждали ее в чужом кабинете. Чернильное пятно на траве — слишком явная улика, придется позже выполоть это место, чтобы краска особо не впитывалась в землю, разрушая сложившиеся там порядки. Надо беречь природу. Всяких катаклизмов вроде огромных плотоядных существ и аномальной жары и так хватает. Кто бы убедил в этом майора, которая не чуралась заставлять титана Эрена просто так рушить все вокруг. Аккерман обернулась после толчка, чтобы мрачно посмотреть на капитана, после чего покачала головой и послушно пошла обратно, на этот раз впереди. Неправильно как-то все у них по всем фронтам. Видимо, они слишком похожи (или наоборот, разные, Микаса до сих пор не могла это определить для себя), поэтому не могут мирно существовать в относительной тесноте. Надо дождаться приезда командора и прийти к нему с повинной. Нужно было действительно остаться в штабе, а не срываться вслед за этими идиотами. Первому идиоту она просто не нужна, как выяснилось, а второй идиот сам по себе невыносим, противоречив и неясен, что от такого надо держаться как можно дальше. У них в Разведке не больно уж и много людей, но если задаться такой целью, то пересечения с Леви можно свести до минимума... только не больно уж и хотелось, если быть честной, но как еще прекратить всю эту мутную дичь? Такие эмоциональные всполохи ведь могут и с ума свести. Впрочем, безумие уже коснулось Микасы, раз она просыпалась и засыпала с мыслью об этом сероглазом мононокэ, одержимом злобой и ненавистью. — Это... Взгляд Аккерман сразу зацепился за инородную тряпку. Таких в арсенале замка не было. Когда пришло осознание, что это ее шарф восстал из небытия каким-то чудесным образом, она бегом сократила дистанцию и шлепнулась на колени перед темной лужей. — Ну и мерзость, — глухо прокомментировал Леви. Он стоял посередине своей захудалой комнаты, от стен которой в последнее время начинало тошнить, и смотрел на проявление чистейшего сентиментализма. Микаса и правда обрадовалась этой гнилой тряпке? Надо было сжечь эту ветошь к чертовой матери прямо на ее глазах. Связать Аккерман, чтобы не дергалась, и сжечь проклятый шарф. Капитан просчитался. Микаса испытала не ярость, а облегчение от того, что ее шарфик не сгорел в печи наряду с прочим мусором. Он не выбросил его, — подумала она, чувствуя, как внутри цветет радость. Все равно, что вещь была мокрой, испачканной в заварке, и позиционировалась сейчас, как половая тряпка. Это не имело значения. Щенок, который пропал, а спустя некоторое время вернулся домой. Грязный, в репьях, исхудавший, но живой и здоровый, ведь тогда уже плевать на его внешний вид, потому что ты готов прижать его к себе и гладить, каким бы чумазым тот ни был. Аккерман подняла шарф, чувствуя, какой он тяжелый от воды, после чего опустила в ведро, чтобы наспех прополоскать. Она достала его, отжала и скрутила в небольшой валик. Понять план Леви нетрудно, вот только осуществил он его в неподходящее время. Будь ее воля, Микаса бы молниеносно намотала ткань на шею, несмотря на мелкие неудобства, но сейчас ей в первую очередь хотелось сделать другое. Она встала, обернулась и посмотрела аккурат в глаза командира, который явно ожидал совершенно противоположной реакции. Неужели он все это время хранил шарф у себя? Но зачем это ему? Эти размышления стоило отложить на потом, потому что секунды необратимо гибли, а делать что-то нужно, ведь иначе так пялиться друг на друга можно до скончания времен. — Чего удумала, окаянная? — ворчливо поинтересовался Леви, замечая странный блеск в глазах девчонки. Он ощутил тотальное поражение по всем фронтам. Не такой реакции ждал, совсем не такой. Злоба внутри всколыхнулась с новой силой. А все потому, что ему глотку острыми когтями разрывали невысказанные слова, которые не следует произносить. Никогда. Микаса сделала робкий шаг, после чего еще один, пряча руки за спиной. Далось это довольно трудно, как будто лодыжки были скованы кандалами, и приходилось тянуть за собой увесистый груз на цепи. Возможно, трудность заключалась в том, что Леви, особенно в приступе раздражения, излучал дикую энергию, которая вынуждала тонкие волоски на коже вставать дыбом, настолько она осязалась. Понадобилась доля смелости, чтобы войти в этот незримый барьер и не отступить под тяжестью стального взгляда. Но для чего ей подходить так близко? Ударить по лицу мокрой тканью можно и на расстоянии вытянутой руки. Аккерман осторожно обняла эту ядовитую колючку одной рукой, в благодарность за то, что тот не стал выкидывать ее сокровище. Рот открывать лишний раз не хотелось, как и говорить о том, что она не собиралась портить его вещи. Зачем прибегать к более серьезным пакостям, когда капитан сильно бесился даже с малого? Вроде той шапочки из сдутого мяча. Главное знать, за какую ниточку потянуть, чтобы у того задергалось веко. Одна из явных нитей — одержимость чистотой. Аккерман позволила себе секундную слабость и подалась ближе, плотнее прижимаясь корпусом. — Отойди, — тихо сказал Леви, сжимая пальцы в кулаки, чтобы ненароком не схватить Микасу так, как хватал ее в своих бесстыдных снах. Ему бы сделать несколько спасительных шагов назад, но он не делает. Чутье металось и вопило, мерцая красным тревожным светом, но желание почувствовать толику женского тепла оказалось сильнее. Капитан коротко выдохнул через рот, пребывая в каком-то трансе. — Аккерман, отойди, я сказал, — шумно прошептал Леви, прикрывая глаза. Чужой запах ворвался в ноздри, и он невольно зарылся носом в темные волосы. — Не хочу. Та вода, что осталась в ткани, стала снова собираться на одном из краев. Вот-вот начнут набухать капли, чтобы методично падать на пол и разбиваться вдребезги. Микаса тихо выдохнула через рот, будто набираясь храбрости, затем невесомо коснулась шейных позвонков малость влажными пальцами, как бы спрашивая разрешения. Она скользнула дальше, к вороту, чтобы чуть занырнуть под него и пройтись по коже короткими ногтями. Похоже на застенчивые приставания подростка, который не шибко разбирается в ласках и боится быть отвергнутым. На деле — всего лишь уловка для того, чтобы в итоге оттянуть ткань дальше, поднести шарф и выжать холодную воду Леви за шиворот. — Какого хрена, Аккерман?! Вода потекла вдоль хребта, оседая жидкой грязью на позвонках. Леви зарылся пальцами в волосы Аккерман, сжал у корней и оттянул ее голову назад. — Ты… — он запнулся, услышав любопытный звук, сбивший его с толку. Тело предало Микасу дважды. Сначала непроизвольно возник слабый стон, но плотно сомкнутые губы не позволили ему вырваться и обрести слишком явный чувственный окрас; затем во все уголки проникла приятная слабость, вынуждая кожу вновь покрыться мурашками. Неправильные, недопустимые реакции, ведь Леви сейчас предельно ясно дает понять, в чьих руках сосредоточена сила, и кто кому обязан подчиняться... но страха нет, однако есть то, о чем не принято говорить в приличном обществе. Пока Аккерман слепо смотрела в потолок, пытаясь вновь обрести хоть каплю ясности и трезвости, ее ладонь инстинктивно сжала чужое запястье. Давить на болевую точку бессмысленно, ведь реальной угрозы нет, поэтому она ослабила хватку. Микаса скользнула полукольцом пальцев по предплечью Леви, признавая в нем вожака, после чего позволила собственной руке плетью свеситься вдоль тела. Если от подобных жестов большинство девушек просто сходило с ума, то Микаса испытывала нечто подобное, но вдвое сильнее. Командир, видимо, совсем не догадывался о том, что такие жесты вынуждали ее придумывать новые способы привлечения внимания, лишь бы снова испытать эту редкую эмоцию. Сладость подчинения по доброй воле, а не потому, что так заведено уставом. — Пошла вон, — ледяным тоном сказал Леви и толкнул Микасу в сторону двери, больше не желая контактировать. Ложь, конечно же, но как ему еще выстраивать общение с той, что сама лезет, провоцируя? Леви нужно поелозить тряпкой по полу, чтобы остыть, и уже вечером, будучи в здравом уме, отчитать Микасу на тренировке. Сейчас его ресурс здравомыслия находился где-то на дне, поэтому если та решит ослушаться, то он непременно окунет ее головой в ведро. — Я выиграла на этот раз, — тихо сказала Аккерман, интонационно делая акцент на первом слове. Эта фраза словно подтверждала существование некоего негласного состязания, которое началось еще в суде, а потом плавно перетекло в игру, о которой не следовало говорить вслух. Надо играть тайно, порой даже друг от друга, давиться намеками, наблюдать из тени, делать непредсказуемые ходы. Кто первым дойдет до точки кипения, покажет эмоции, прогонит или сам уйдет, тот и проиграл, если выражаться фигурально. Она сказала это без бахвальства и самодовольства; скорее сухо и буднично, как будто докладывала о том, что уборка закончена, а инвентарь аккуратно убран на свои места. Перед тем как послушно уйти прочь, Микаса сделала то, что обычно делал сам Леви: бегло осмотрела его с головы до пят, поставила точку очередным пересечением взглядов и вышла из кабинета. Стоило ей замыслить какую-нибудь весьма безобидную пакость, так смелость тотчас тут как тут: ляпнуть глупость — не вопрос, почесать угрюмому командиру холку — пожалуйста, а вот сделать нечто такое, что может хоть немного прояснить их отношения вне шалостей — нет уж, можно на расстрел? Прикрываться гадостями, оказывается, очень удобно. Аккерман первым делом отправилась в сторону душевых, а точнее — к раковине. Раз шарф все эти дни и ночи, когда сама Микаса порой чуть ли не царапала горло в попытке схватить пустоту, был где-то у капитана, то из этого следовал простой вывод. Она посмотрела на скомканную ткань и вздохнула, испытывая самое настоящее сожаление. После стирки шарф больше не будет даже самую малость звучать Леви. Микаса сможет услышать фантомные запахи второго дома, Эрена, может быть, отдушину какого-нибудь из эфирных масел доктора Йегера, но только не запах капитана. Досадно. Аккерман нырнула пятерней в волосы, прошлась от загривка к затылку, словно собирая послевкусие чужого прикосновения, как если бы облизнула губы после того, как наелась сладких ягод. Она посмотрела на себя в зеркало, сразу цепляясь взглядом за легкий румянец. Смотрела пристально, изучая черты, после чего задрала подбородок, желая увидеть тот ракурс, который открылся Леви тогда. Она медленно огладила пальцами горло, коснулась ключиц. Ее интересы всегда сводились к брату, оружию, новым приемам и прочим солдатским премудростям, однако в последнее время Аккерман все чаще задумывалась о себе. Она пыталась понять, какой ее видят другие, женщины и мужчины, вспоминала взгляды, фразы и намеки, анализировала и сопоставляла. Саму себя она определяла, как хорошую боевую единицу с годной выправкой и подходящим для разведчика телом, но редко когда задумывалась о более тонких и зыбких понятиях, вроде красоты. Конечно же, больше всего ее интересовало, какой ее видит Леви. Иногда в его радужке будто сгущался плотный туман, перетекая в пропасть черного зрачка, живой, играющий клубками, беспокойный. Порой этот оттенок напоминал что-то кристальное и чистое, возможно, ледник, который она видела только на картинках, однако должного холода не чувствовалось, скорее это напоминало приятную прохладу, в которой хотелось укрыться в жаркие дни. — Вы чего тут? — голос Саши пробурился в сознание. — Ничего, — Микаса вздрогнула внутри, как если бы ее застали за кражей или чем-то таким, чего не следует видеть другим людям. — Стираю. Она действительно принялась пенить шарф, чтобы изгнать из него запах заварки. Носить его Аккерман будет, но теперь уже значительно реже. Если только ей каким-то образом не удастся напитать ткань желанным запахом. Она повесила шарф в комнате, а не на уличную бельевую веревку, подальше от греха. Затем надела перчатки и подобрала чернильницу, чтобы как следует промыть ее от пятен и оставить сушиться на краю обеденного стола. Чернильные кляксы на траве решила не трогать. Пусть это будет напоминать капитану о его маленьком промахе.