20 июля
Зеленый блестящий жук вальяжно ползал по столешнице. Иногда он поднимал крылышки и гудел, словно хотел прогнать чужака со своей территории. Эрен наблюдал за ним минут семь, привалившись скулой к нагретому солнцем дереву. Он бездумно пялился на жука, никак не реагируя на его ворчание. Йегер так сильно устал от постоянного давления, так утомился крутить колесо неудач, что малодушно подумывал о побеге. Можно обратиться титаном и бежать за стены, туда, куда глаза глядят. Вперед, к простору и свободе. Кто знает, может, там есть что-то помимо тупых прожорливых титанов? Может, там отыщется ключ к спасению мира? Чем больше Эрен пытался копать в этом направлении, тем сильнее трещала голова. Он прикрыл веки, чтобы челка перестала колоть глаза — разгулявшийся к вечеру ветер трепал волосы, баюкал выстиранное белье, шумел в листве. Разумеется, Йегер не сбежит, не бросит близких людей и человечество на произвол судьбы. Он всегда был преисполнен жаждой справедливости, желал принести пользу, хотел очистить зараженные титанами земли, и вот, когда ему выпала такая возможность, Эрен согнулся от тяжести этого бремени. Он действительно старался обуздать силу, подчинить ее и заставить служить ему. Но стоило Йегеру ухватиться за нить в этом лабиринте, как она тотчас рассыпалась в прах, вынуждая его заново блуждать во тьме незнания и искать хоть какую-то зацепку. Жук с недовольным гудением улетел, возвращая его в реальность. — По-че-му не по-лу-ча-ет-ся, — пробормотал Эрен, на каждый слог ударяясь лбом о столешницу. Нельзя отчаиваться и опускать руки. Йегер уже столько раз падал, но врожденное упорство хватало его за шкирку и поднимало с колен. Эрен тяжело выдохнул, почесал многострадальный лоб и опрокинул в себя остывший чай. Сплюнув темный листочек на землю, он вытер рот тылом ладони и осмотрелся. Оказывается, что пока Йегер бил челом, в округе происходили крайне любопытные и странные события. Неподалеку, под кроной дерева сидела Микаса, а напротив нее — Кирштейн, у которого за ухом примостился огрызок карандаша. Они обменялись бумагой и начали сосредоточенно читать, удерживая листы пергамента обеими руками. Несколько погодя Аккерман еле заметно кивнула и спрятала свой экземпляр в карман. Жан что-то ей сказал, и та снова кивнула, но на этот раз твердо и уверенно. А дальше у Эрена отвисла челюсть, потому что Кирштейн коснулся лица его сестры и наглым образом присосался к ее губам, как огромная пиявка с лошадиной мордой. На деле, Жан мягко поцеловал Микасу и отстранился, но Йегеру все виделось иначе. Он застыл, открыто пялясь на них, но те двое, видимо, были слишком увлечены друг другом и ничего не замечали вокруг. Эта картина отозвалась глухой болью где-то внутри, вынуждая Эрена оскалиться и сжать кулаки. Стоило признать, что Микаса здорово выросла с тех беззаботных времен, но встречаться с Кирштейном? С этим самодовольным петухом? Это что, какая-то глупая шутка? Мир и без этого на грани безумия. Ноги сами понесли Йегера к тому роковому дереву. Он намеревался защитить сестру по наставлению капитана Леви. Эрен всегда стремился оберегать ее, но так уж вышло, что Микаса с детства была сильнее него, и она никогда не позволяла ему забыть об этом. Аккерман при каждом удобном и неудобном случае напоминала, что без нее ему не выжить. Может, она и была права в чем-то, но это каждый раз ощутимо било по его мужской гордости. В такие моменты Эрен чувствовал себя никчемным слабаком, который не способен защитить даже себя, чего уж говорить о других. Эта обида на сестру часто выливалась в агрессию по отношению к ней и желание отстраниться, чтобы доказать ей, что он способен на многое и без ее опеки. Йегер — уже не тот мальчишка. Он вырос и заполучил силу, способную изменить привычный ход вещей. Способную спасти всех. — Эй, коняра, тебя там Петра зовет. У Эрена жуть как чесались кулаки. Он открыто напрашивался на мордобой, однако, вопреки его ожиданиям, обычно такой взрывной Кирштейн не клюнул на провокацию. — Увидимся, волчонок, — тихо сказал Жан и, взяв лицо Микасы в ладони, поцеловал ее нежно и тягуче, прямо на глазах у взбешенного Йегера. Он выпрямился и усмехнулся. — Ты че такой кислый, Йегер? — Увидимся, — также тихо отозвалась Аккерман и подтянула шарф повыше, словно в попытке сохранить послевкусие Жана и спрятать легкий румянец. Она надавила на губы через ткань, пытаясь осознать произошедшее. Целоваться — это, оказывается, даже приятно, но все равно как-то странно и немного мокро. Жан — хороший парень, щедрый на эмоции, слова и действия, и губы у него мягкие и смелые. Микаса легонько повела плечами, смахивая шаль приятных мурашек. Ей хотелось остаться одной, чтобы полностью погрузиться в ощущения, опознать их и пережить снова, но ее отвлек голос брата. Судя по всему, тот сильно злился. — Почему ты позволила этому придурку целовать себя? — процедил Эрен и осекся. Эта претензия показалась нелепой, когда он озвучил ее вслух. — Это не твое дело, Эрен. Если ты пришел снова орать на меня, то лучше уйди. Не порть мне настроение. И себе тоже. — Это же Кирштейн, ты его не замечала даже… что такого случилось, что все вдруг резко изменилось? — С кем хочу, с тем и целуюсь, — с толикой детской капризности сказала Аккерман и отвела взгляд. — Меньше спать надо. Да и тебе все равно нет до меня дела. Я же «прилипчивая мамочка». Отойди, вдруг это заразно. Она тяжело сглотнула и принялась рвать траву, чтобы отвлечься и не позволить самой себе расплакаться от старой обиды. Семья — ее второе уязвимое сердце, бьющееся извне. Микаса пролила слишком много слез в последние дни. В основном, из-за Леви. Леви. Что случилось с командором, раз он так резко сорвался с завтрака? Как он вообще понял, что что-то случилось? Плевать. Это не ее дело. — А вдруг я заразный? Не боишься заразиться от меня слабостью? Аккерман перестала щипать траву пальцами и недоуменно посмотрела на Эрена. Тот тяжело вздохнул, сел рядом и привалился к дереву. — Мне тоже неприятно слышать от тебя, что я слабый. Ты не говоришь этого прямо, но… даешь мне это понять своими поступками и словами, — глухо сказал Йегер. — И если хочешь быть с Кирштейном, то никогда не говори ему того, что говорила мне. Парням не нравится, когда их называют слабаками. А мы тут все, получается, слабаки, если сравнивать с тобой. Лучше уж сдохнуть с честью, чем всю жизнь жить в твоей тени. Микаса не остановила его, когда он уходил. Она попросту не знала, как подобрать слова, чтобы донести истинные мотивы своих поступков и не задеть при этом чувства Эрена. Эрен, подожди, — эта фраза застряла в горле, словно кто-то ловко и быстро зашил Аккерман рот невидимыми, но очень прочными нитями. Настроение испортилось. Микаса мысленно отмотала время назад и представила другой сценарий разговора с братом. Там они извиняются друг перед другом, обнимаются, а потом приходит Армин, и они все вместе болтают до самого ужина, как в старые добрые времена. Капитан снова оказался прав: в этой жизни все происходит далеко не так, как хочется Аккерман. Совсем не так. Вместе с охапкой печальных мыслей Микаса отправилась на индивидуальную тренировку с Джином. Леви не выполнял данное обещание полностью, но стабильно посылал своих лучших людей вместо себя, словно подготавливал почву. Аккерман удалось победить Петру и Оруо, несмотря на ноющую боль ниже живота, которая к нынешнему дню успела окончательно стихнуть. — Ты умница, Микаса, — похвалил Эрд, поднимаясь с земли и отряхивая одежду. — Леви сказал, что ты хороша, но я даже не думал, что настолько. — Спасибо, мистер Джин, — Микаса склонилась в вежливом поклоне. — Капитана Леви я не смогла даже коснуться. — Эрд. После твоей победы, это я должен называть тебя «мисс Аккерман», — отозвался Джин, разминая кисти и шею. — Не ты одна… но ты сможешь его завалить, я уверен. Буду делать ставки на тебя. Ну, что, еще разок? Он по-дружески хлопнул Аккерман по плечу и принял боевую стойку. Микаса твердо кивнула, чувствуя подъем боевого духа. Слышать похвалу от старшего и опытного товарища всегда приятно. Класть его в очередной раз на лопатки тоже. Эрен кое в чем ошибся. Здесь был человек, который превосходил Аккерман по силе, но он завалил проход к своему сердцу кирпичами и песком. Рядом с Леви она чувствовала себя в безопасности, рядом с другими — сама становилась главным оберегом. Мысли о капитане отвлекли Микасу, и она поплатилась за это рассеченной скулой. — Достаточно, — сказал Джин и взял полотенце, чтобы промокнуть лицо от пота. — Сходи к Зоэ, обработай все. Иначе Леви мне башку открутит. — Ничего страшного, можем продолжить, — ответила Микаса, на что Эрд отрицательно покачал головой. — Почему вы так говорите? Ну, про голову? — Почему? — переспросил Джин, поднимая бровь и криво ухмыляясь. — Разве это не очевидно, Микаса? Аккерман осталась стоять на месте, наблюдая за уходящим Эрдом. Она рассеянно почесала голову. Почему всем все очевидно, а ей нет? Микаса отправилась в душ, чтобы перед ужином успеть посетить Зоэ. — Добрый вечер, майор Зоэ. Можно мне пластырь и немного… — она положила ладонь на живот, не решаясь говорить о тампонах вслух при Моблите. — Радость моя, отнеси отчеты на стол Леви, будь добр, — сказала Ханджи, вынуждая Бернера густо покраснеть, а Микасу — смутиться. — Ты сегодня прекрасно проявила себя на испытаниях, Микаса. Буду брать тебя вместо брюзги. Что скажешь? — Я не смею ослушаться приказа, — уклончиво ответила Аккерман и присела на край стола, как ей велели. — Я знаю, что тебе нравится кое-кто из разведчиков, — без всяких окольных путей продолжила Зоэ, намекая на Леви. Она аккуратно приклеила пластырь на чужую скулу, улыбаясь как-то по-матерински уютно. — Так точно, — подтвердила Микаса, полагая, что майор говорит о Кирштейне. — Уверяю вас, это никак не отразится на моей службе. — Любовь — это прекрасно! — Ханджи смяла щеки Аккерман так, чтобы ее губы сложились в «рыбку». — Но будь осторожна, Микаса, когда дело дойдет до близости. Перед этим загляни ко мне, чтобы я могла обезопасить тебя от последствий. Это очень важно. Договорились? — Я не собираюсь спать с Жаном, майор Зоэ, — пробормотала Микаса, все еще находясь в чужом захвате. Она посчитала, что их тисканье с Кирштейном — не секрет, поэтому озвучила конкретное имя. — Я еще не готова к такой близости. — С Жаном? — Ханджи отпустила ее и сделала шаг назад, приподнимая бровь. Она задумчиво потерла пальцем подбородок, а потом принесла тампоны и торжественно вручила их Аккерман. — В любом случае, не стесняйся, и приходи… если что. Можешь прям с Сашкой, вам обеим будет полезно послушать мою лекцию. Вы у нас — девушки видные, лакомые. Ну, иди. Она дружелюбно помахала Микасе рукой и вновь задумалась. Получается, что под прицелом безответной любви оказался только Леви? Что-то здесь явно нечисто. Ужин прошел тихо и мирно. Место капитана Леви пустовало, и это отзывалось легкой грустью в сердце Аккерман. Не так уж и просто выбросить его из головы за несколько несчастных дней. Жан пригласил ее прогуляться, но Микаса сослалась на усталость после тренировки с Джином. Она все думала о словах Эрена. Раньше Аккерман и подумать не могла, что своей заботой невольно душит уверенность брата. Если оценивать ситуацию объективно, опираясь на сухие факты, то она и правда сильнее большинства разведчиков, но это вовсе не означает, что все они являются слабаками. Ведь так? Микаса никогда не стремилась хвастать своими умениями и принижать других. Она не виновата, что родилась под сильной звездой. Аккерман готова расстаться с этим даром, лишь бы снова обнять родителей и других близких людей. Она отпила крепкого чая с чабрецом и взяла чистый лист бумаги, чтобы написать брату письмо. Микаса тщательно подбирала слова, а когда закончила, то сунула два листка под дверь комнаты Арлерта. Одно письмо для Эрена, другое — для Армина. Вернувшись к себе, Аккерман допила чай и утонула в чтении на добрых полчаса. Когда она отвлеклась, то заметила тот самый осколок чашки, и он всколыхнул в ней тоску по тому, чего никогда и не существовало даже. Тогда, почему Микаса продолжала пытаться дальше? Почему не прекратила разгребать этот завал, обдирая кожу на руках, чтобы стать хоть немного ближе к Леви? Может, не стоило нарочно тереть глаза перед каждой потенциальной встречей с капитаном? Он должен думать, что она плачет ночами. Может, не стоило проворачивать тот фокус с Жаном на глазах у Леви? Это так… по-детски? Едва ли капитан вообще обратил внимание на это. Вчера Микаса рубила дрова. Когда она складывала их аккуратными стопками в поленнице, то заметила корзину с древесным углем. В тот момент послышался топот копыт — это отряд возвращался с испытаний. Испачкав палец в угольной пыли, Аккерман подкараулила момент, чтобы незаметно испачкать Кирштейна. Она провела грязным пальцем по его скуле, одновременно сетуя на темный след, который сама же и оставила. Вытащив из кармана платок, она попросила Кирштейна наклониться ближе, чтобы помочь ему. Со стороны Леви, по этой траектории, все должно было выглядеть двояко. Сейчас Микаса понимала, что эта задумка — глупая, и очень уж напоминает детскую месть. Какой смысл вызывать ревность у того, кто воспринимает тебя как мясо для утех? Вот бы хоть ненадолго залезть в голову капитана, чтобы посмотреть на мир через его призму восприятия, чтобы хоть немного понять его мотивы, но так не бывает. Положив письмо Жана вместо закладки, Аккерман завернулась в одеяло, пытаясь уснуть. Интересно, как там дела в главном штабе?×××
Леви ворвался в кабинет командора без стука, как колючий порыв вьюги. Не здороваясь, он схватился за край кресла и развернул его к себе вместе с сидящим в нем Эрвином. — Начало впечатляет, — тихо сказал Смит и медленно, без резких движений, положил карандаш на разворот бухгалтерской книги. — Здравствуй, Леви. — А меня твоя тупость впечатляет, — пробормотал капитан и коснулся губами чужого лба, проверяя температуру. Это метод не его, а Магнолии, однако, когда люди долго живут вместе, то невольно перенимают друг у друга привычки. — Ты горишь. Я сейчас лекаря притащу. — Не надо, я… — Эрвин громко чихнул, едва успевая прикрыться ладонями. — Я в порядке. Легкая простуда. — Какая мерзость, — Леви молниеносно отстранился, выныривая из эпицентра микробов, и протянул носовой платок. Такой белый и душистый, что даже жалко марать его соплями. Смит выглядел, мягко говоря, дерьмово. Леви удивлялся, как тот еще не рухнул мордой в свои бесчисленные бумажки. Честно говоря, страшно наблюдать, как пышущего здоровьем великана разъедает какая-то зараза. На памяти капитана, Эрвин болел, может быть, два раза за все время их знакомства. Первый раз, когда показывал Леви молнии, стоя на крыше под проливным дождем в одних штанах. Тогда он раскидывал руки в стороны, поднимал лицо к небу и смеялся под оглушительные раскаты грома. Леви узнал, что молнии бывают линейные, горизонтальные и ленточные, а командоры — наглухо отбитые и самоуверенные. И пусть капитан в тот момент прятался под навесом, в безопасности, он уже тогда понял, что пойдет за этим безумцем хоть на край света. После этого Эрвин слег на три дня в постель, но все равно не желал признавать свою неправоту и глупое ребячество. Второй раз, когда бóльшую часть Разведкорпуса подкосил какой-то пищевой токсин. Страшные времена. Леви поежился, вспоминая, как им всем приходилось обниматься с ведрами и нестись со всех ног в сортир. — Что-то случилось? — поинтересовался Эрвин, двигаясь обратно к столу. — Ага, чай закончился, — Леви вытащил ту самую страшненькую жестяную коробку и поставил на край стола. Чай — лишь предлог. Не будет же капитан говорить, что почувствовал болезнь на расстоянии, что и сам ощутил непривычную и пугающую слабость в теле? Сразу покрутят у виска и выпишут путевку в психушку, где будут вскрывать череп и ковыряться в мозгах. Леви и сам не знал, откуда в голову закрались такие странные мысли. Он потрогал лоб, на всякий случай. — Ты знаешь где взять чай, — сказал Смит и принялся вертеть в пальцах жестянку. — Тот самый, который ты любишь. Где-то час назад курьер из Полиции доставил мешки. Леви? Капитан вопросительно поднял бровь, поражаясь умению Эрвина маскироваться под здорового человека. — Сколько тебя знаю, ты постоянно таскаешь чай в этой коробке. Я тебе их столько приносил, но ты всегда выбираешь эту. Что в ней такого? — командор потряс жестянкой, шурша остатками чайных листьев. — Открой, и узнаешь, — сказал Леви и оперся задом о край столешницы, складывая руки на груди. Эрвин последовал его совету. На первый взгляд, ничего особенного, но если приглядеться, то можно увидеть, что кто-то криво нацарапал надпись на изнанке крышки. Братишка Леви. — Я выиграл ее в армрестлинге у хозяина одного заведения. Хотел забрать его старуху в качестве приза, чтобы эта самодовольная свинья, хозяин заведения, то бишь, начала умолять меня на коленях. Потом увидел этот чай. Элитный. Взял его. Смит бережно закрыл коробку и снова громоподобно чихнул в платок. Леви цыкнул языком. — Лекаря притащу, — повторил он и скрылся за дверью, не дожидаясь возражений командора. Эрвин плевал на свое здоровье с самой высокой башни, и Леви это бесило. У него на шее и так сидело пятеро ребятишек, не хватало еще одного переростка для окончательного перегруза. Военному врачу выпала честь получить выборку советов от сильнейшего воина человечества. Совет выколоть себе глаза, раз они не способны распознать болезнь у командора. Совет быстро поднять свою жопу, чтобы направить ее к командору. Совет закрыть рот и открыть чемодан с лекарствами, чтобы вылечить командора. Леви молча наблюдал за действиями врача, пока тот крошил таблетки, делал уколы, словом, колдовал над Эрвином в попытке вытянуть из него хворь в кратчайшие сроки. Он также проследил, чтобы после этого Смит обеспечил себе покой. Капитан уселся на стул подле его постели и сложил руки на груди. — Почитай мне вслух, — вдруг попросил Эрвин. — Еще чего? В лобик поцеловать? — Поцеловал уже, — командор прикрыл глаза, словно собрался в последний путь. — Почитай. Между прочим, когда ты только учился грамотно читать, я терпеливо слушал твое заикание. Пришло время платить за мое терпение. Леви недовольно выдохнул через нос и протянул руку к тумбочке, чтобы взять первую попавшуюся книжонку. Он закинул ногу на ногу, раскрыл чтиво на середине и принялся листать страницы в поисках картинок. — Стихи какие-то стремные. Пойдет? — Пойдет, — прошептал Эрвин. Видимо, лекарство начинало действовать, отправляя его в целебный сон. Капитан прочистил горло и принялся за дело. Сперва он читал «про себя», и только потом озвучивал прочитанное вслух, чтобы говорить ровно, без заикания. Через некоторое время Леви замолчал и задумчиво уставился в книгу, чуть хмурясь. — Я еще не сплю, — Эрвин приоткрыл один глаз. — Понравилось что-то? — Издеваешься? Тошнит уже от гребанной поэтики. — Поэзии, — поправил его Смит и перевернулся на бок. Леви продолжил читать вслух, а когда командор начал сопеть, он и сам урвал несколько часов такого редкого и желанного сна. Проснувшись, капитан поплелся в столовую, чтобы организовать в комнате Эрвина ужин. После вылазок они часто ели вместе, и этот маленький ритуал магическим образом восстанавливал силы по щелчку пальцев. Леви не верил в чудеса, поэтому предпочитал воспринимать это, как само собой разумеющееся, чтобы добровольно не лезть в силки мигрени. Пока Смит мелькал в поле зрения, капитан чувствовал себя спокойнее. Он аккуратно сложил документы на край стола, чтобы освободить пространство для тарелок, а потом занялся чаем. Леви за этот день успел выгрузить из мыслей весь мусор, однако теперь его что-то тянуло обратно, словно он оставил в старом замке нечто крайне ценное. Уже глупо заниматься самообманом. Капитан беспокоился о состоянии Микасы, которая в последние дни выглядела слишком уж тоскливо. Ее тоска заразна даже на расстоянии, поэтому Леви мысленно заставил себя обойти все капканы и вернуться в реальность, где Эрвин нуждался в его поддержке. Но, прежде чем это произошло, он мельком вспомнил ту сцену во дворе, и чертыхнулся. Эгоизм не одобрял решение отдать Микасу Кирштейну или кому-либо еще. Разве человек, нашедший клад или, например, источник вечной молодости, отречется от этой находки? Разве побежит к товарищам, чтобы передать им карту к сокровищу? Едва ли, но Леви добровольно отрекался, чтобы не сломать эту ценную находку своими грубыми и неуклюжими руками. Клешнями, скорее. Он уронил чайник на пол, вынуждая его расплескать кипяток, а Эрвина — подскочить на постели. — Я искал петуха, но не нашел. Такой будильник тоже ничего, а? — поинтересовался капитан ровным тоном, словно ничего не случилось. Эрвин действовал на него, как «кодероин», разве что без чувства эйфории. Произойди эта незначительная авария в старом штабе, стены бы уже содрогнулись от ругани. — Вставай. Жрать пора. — Ужасный будильник. Во сне меня придавило плитой, — Эрвин тяжело выдохнул и смахнул пелену сонливости с глаз. — Не ошпарился? — Нет, только обосрался от страха. — Я тоже. Леви начал наводить порядок в комнате, пряча ухмылку. Эрвин тихо рассмеялся и отправился приводить в порядок уже себя. Он шел на поправку: походка стала уверенной, с лица ушла краснота, и отпала нужда так часто касаться пальцами виска в попытке выключить приступ головной боли. Можно смело делать ставки на то, что к утру от болезни останется лишь тихий отголосок. Через некоторое время они уселись за стол и принялись ужинать в полной тишине. Капитан ел охотно, не то что в замке. Когда тарелки опустели наполовину, офицеры принялись обсуждать положение дел. Леви честно рассказал обо всем, потому что здесь некому клеймить его слова цензурой, и искажения информации не будет. Смит слушал внимательно и не перебивал, разве что изредка кивал, выражая участие. — Если пацан не станет прятаться за юбкой сестры, то все он сможет. Вопрос «когда» это произойдет, — капитан выдержал паузу, а потом продолжил. — После всех его пыхтений должен быть прорыв. Уж поверь мне, старается он так, что скоро обзаведется целым семейством грыж. — А как там тренировки Аккерман? У Леви несколько раз дернулось веко. Паниковать рано, ведь Микаса явно достойна всего этого внимания. Все логично, все в порядке. — Сменит меня, когда уйду на покой, — уклончиво ответил он и нарочно громко отхлебнул чай, не желая больше касаться этой темы. — Она так сильно тебя раздражает? — между делом поинтересовался Эрвин и указал на свой глаз, намекая, что прекрасно все видел. — Не сильнее плесени, — снова уклонился Леви, сигнализируя, что не настроен сейчас вытаскивать душу и раскладывать ее перед командором, как обработанную шкуру. — Ты считаешь себя хрупким, Леви? — спустя несколько минут молчания спросил Смит. — Боишься сломаться? — Это что еще за чушь? Тебя Зоэ покусала? Я… эээ, — Леви не сразу придумал слово, являющееся противоположностью «хрупкости». — Стойкий. — Стресс, хаос и случайности — вот несколько фрагментов, из которых состоит наша жизнь. Это наша повседневность. Хрупкое ломается. Гибкое или стойкое остается прежним, но есть еще кое-что, — продолжил Эрвин. — Антихрупкое, пройдя через все испытания, становится еще совершеннее. Оно растет, крепнет, учится еще большей гибкости и прочности. Ты действительно стойкий, но эта стойкость стала ограничивать тебя. Разве тебе не тесно в своей стойкости? Разве она позволяет тебе жить полной жизнью? — Блондинчик, иди поспи еще, а? — беззлобно предложил Леви, стараясь не поддаваться на все эти психологические трюки командора. Мало того, что его мозг с завидной постоянностью клевала Ханджи, так теперь еще и Эрвин подкрался с другой стороны. Клюв у него посолиднее будет, так что надо быть начеку.