Любопытство, как беспокойный крот, слепо царапало ребра изнутри. Микаса оставила посылку в комнате и вернулась к отряду, чтобы отправиться на испытания. Она могла разорвать коробку в клочья, но сдержала себя. Ей хотелось открыть ее неторопливо, наслаждаясь каждой секундой распаковки.
Кто отправитель? Подозрение падало на капитана, ведь он единственный ездил в город. Аккерман косо поглядывала на него, но Леви вел себя привычно отстраненно, погруженный в раздумья. Ни капли внимания, зато целый чан равнодушия.
На испытания он не поехал. Чуть позже Зоэ сказала, что Микасе следует активно учиться и перенимать опыт, потому что Эрвин видит в ней большой потенциал. Аккерман пророчили должность капитана и личный отряд, когда она окончательно созреет для такой ответственности. Ей не нравились эти разговоры, как и идея выращивать офицеров смолоду, однако Микаса промолчала и лишь твердо кивнула. Сейчас все эти напутствия казались зыбкими, так что не следует упираться рогом и спорить. Никто ведь не знает, что произойдет завтра.
К новому поручению — заменить Леви на испытаниях — Аккерман отнеслась со всем присущим ей усердием. Она засела на ветке, внимательно наблюдая за происходящим. Возложенная ответственность давила на плечи, однако Микаса дала себе слово, что ни при каких обстоятельствах не подведет офицеров. Никогда неизвестно, когда очередная полоса неудач и потерь возникнет под уставшими ногами. Громкий успех брата может дорого стоить, поэтому Аккерман была настороже.
Эрен обратился и принялся разминаться, копируя действия Ханджи. Титан делал зарядку, и со стороны это выглядело отчасти забавно, отчасти жутко. Не каждый день видишь, как зубастый великан тянется в стороны, отжимается и приседает под руководством крохотного, по сравнению с ним, человека. Микаса встряхнула плечами, сбрасывая послевкусие странного ощущения. Вот если полугодовалый малыш сам вылезет из колыбели и пойдет по своим делам, она может почувствовать нечто подобное.
После разминки, Йегер начал оттачивать приемы рукопашного боя, поразительно ловко работая массивными конечностями. Он сражался с невидимым соперником, уклонялся, делал подкаты и стегал воздух руками и ногами. Эрен словно исполнял боевой танец, настолько он был пропитан невероятной грацией и мощью. Человек и титан стали единым целым, и эта огромная кукла без промедления отзывалась на каждый приказ. Кукла ли?
Порой Аккерман казалось, что это создание — отдельная сущность со своими мыслями и целями, что она направляет брата, а не он ее. Есть ведь и другие? Колосс и Бронированный, например, которые нарочно ломали единственное препятствие между людьми и титанами. Но зачем людям убивать других людей? Разве они не должны объединиться для устранения общей угрозы? Слишком много вопросов и слишком мало информации, чтобы найти ответы.
Вернувшись в замок, отряд рассредоточился. Обед подали скромный и пресный. На повестке угасающего дня встал новый вопрос. Следовало снова съездить на охоту, чтобы пополнить мясные запасы, от которых не осталось ровным счетом ничего.
— Можете ехать тем же составом, как и в прошлый раз, — сказала Зоэ, дав добро на завтрашнюю вылазку в местные леса. — Вы отлично постарались.
— Так постарались, что приперлись аж после отбоя, хотя
что я говорил, Аккерман? — пробормотал Леви и поднял взгляд на Микасу.
— М, — протянула Аккерман, сглотнула и быстро слизала с губ ворсинку укропа. Она задумчиво нахмурилась, елозя взглядом по столешнице, в попытке мысленно вернуться в прошлое.
— Так я и думал, дырявая памя…
— Валите к чертям, но до отбоя чтоб ваши задницы были здесь, — перебила Микаса и с вызовом посмотрела на капитана, вынуждая его вскинуть бровь.
— Очень на него похоже, — прыснула Ханджи.
Послышалась глухая дробь, а следом еще одна — это Леви стучал пальцами по столешнице. Стук оборвался.
— Последняя фраза от меня в тот день.
— Сними эту бесполезную тряпку с руки и…
… наведайся ко мне.
— Ладно, заткнись, — прервал ее Леви. — Помнишь.
— Вот это у тебя память, Микаса, — восхитилась Зоэ, вновь вклиниваясь в разговор — Знаешь, есть такая занятная история про профессора, у которого ослепла жена-писательница. Он создал машину, очень похожую на человека. Она запоминала все, что ей говорили. Автозапоминающая кукла. Позже так стали называть сотрудниц почты, которые писали письма для клиентов. К чему это я…
— Хочу такую куклу, — прошептала Саша и ее кивком поддержала Петра.
— Глупо сравнивать ее с какой-то машиной, и, тем более, с куклой, — процедил капитан. — Если несешь херню, то хотя бы не разливай ее.
— А ты раскрой глаза и научись замечать не только плохое, — огрызнулась Ханджи. — Ты хотя бы похвалил солдата за правильный ответ?
— Хвалю, солдат, — сухо отозвался Леви, — короче, чтобы до отбоя ваши задницы были здесь и отчитались лично мне.
После десятиминутного перерыва, настало время как следует заняться лошадьми: подстричь гриву, тщательно вымыть, согнать скребками лишнюю воду, почистить копыта и отпустить пастись, чтобы обсохли. Затем можно и самим наведаться в душ и наконец-то смыть с себя всю грязь и пот.
К тому времени, когда Аккерман вернулась в комнату, она уже мелко тряслась от любопытства, которое преследовало ее с тех пор, как пальцы впервые коснулись заветной коробки.
Раскрыв шуршащую белую обертку, Микаса отшатнулась. Все красное, словно ей прислали измазанные в крови вещи. Прогнав жуткий морок, вызванный чередой кошмаров, Аккерман снова заглянула в коробку и раскрыла рот от удивления.
В прозрачной упаковке лежали небольшие бутоны роз, излучающие приятный аромат, не свойственный этим цветам. Микасе довелось в своей жизни увидеть и изучить куст диких роз. Тогда она по незнанию укололась о шипы, поэтому очень четко запомнила их запах. Отец сказал ей, что колючки и шипы — это защита от тех, кто решит сорвать эту красоту, и маленькая Аккерман не трогала розы, только слушала их аромат.
Микаса бережно развязала алую ленту и достала один бутон, чтобы как следует рассмотреть его со всех сторон. Она ковырнула ногтем и обнаружила, что поверхность цветка скатывается в тоненькую стружку. Аромат стал ярче.
— Мыло?
Аккерман даже подумать не могла, что привычное для нее брусковое мыло может выглядеть так утонченно и красиво. Мастер филигранно вырезал лепестки и даже оставил пару мелких бусин, имитирующих росу. Таким мылом жалко мыться, лучше им любоваться время от времени и нюхать.
В коробке, помимо этого, лежали спортивные перчатки и три мотка эластичного бинта, тоже красные, практически в тон ее шарфу. Однако самой любопытной вещью оказался сложенный вдвое лист бумаги. Микаса взяла записку осторожно, словно та могла рассыпаться в ее пальцах.
Откуда слезы?
Долго ищу обидчика твоего,
Избегая зеркал.
Почерк и тайный смысл послания не оставляли сомнений в личности отправителя. Микаса перечитала записку несколько раз и прижала ее к груди в раскрытом виде. Нельзя очаровываться, нельзя воспринимать этот жест, как акт симпатии, но она ничего не могла с собой поделать. Сердце, скованное льдом обиды, стало таять. Горячие капли разносились по телу вместе с кровью, наполняя надеждой. Надеждой, которая могла вновь увести ее в глушь и начисто выпотрошить.
Аккерман очень сомневалась, что ей удастся собрать себя по кусочкам, если Леви снова унизит ее и назовет куском мяса.
Но вот в чем загвоздка. «Куску мяса» не шлют подарки. Их отправляют на дни рождения или праздники, порой в качестве поддержки при болезни или извинения за то, что не могут приехать на какое-то событие. Иногда подарками откупаются, но вряд ли жалование капитана настолько высокое, что он станет тратить его на это. Это не в стиле Леви, по мнению Аккерман.
В раздумьях, она щипала сухую кожицу на нижней губе. Минуты шли, а Микаса все еще сидела на полу и смотрела на разложенные перед ней предметы, словно они являлись подсказками к загадке, которую ей предстояло разгадать. А кто сказал, что с Леви будет просто? Кто сказал, что он доверится кому-то за какую-то неделю прерывистого и редкого общения?
Аккерман мысленно сняла розовые очки мечтаний и увлекла саму себя к верстаку, где ей предстояло подумать над дальнейшим поведением и усовершенствовать план по захвату стратегически важного объекта под кодовым названием «мистер Сухарь».
Капитан кололся еще сильнее, чем те дикие розы, и теперь Микаса могла предположить, почему он к своим годам настолько оброс шипами.
Она аккуратно сложила вещи обратно в коробку и поставила ее на столешницу. Прилипнув к зеркалу, Аккерман несколько минут укладывала волосы, прежде чем отправиться на улицу. Она хотела заглянуть на кухню, чтобы предложить свою помощь с ужином, однако ее внимание привлекла Петра. Та сидела в теньке и увлеченно орудовала иглой.
Микаса убрала руки за спину и медленно зашагала к ней. Она боялась потревожить Петру, однако вместе с тем ей было любопытно, чем та занималась.
— Чего крадешься? — спросила Рал и тихо рассмеялась. — Садись, если хочешь, мне не помешает компания.
Аккерман сразу ускорила шаг и села напротив Петры, складывая ладони на бедрах. Та сшила тканевую куклу и теперь занималась нарядом для нее. В коробке лежала всякая всячина: куски материала, какое-то тряпье, ножницы, катушки с нитками и маленькие пуговицы.
— Красиво получается, — сказала Микаса и осторожно ткнула пальцем в тканевую болванку, набитую чем-то мягким.
— Правда? Спасибо, — отозвалась Петра и улыбнулась с налетом печали. — У меня родилась сестренка. Хочу передать эту куклу домой, когда будет увольнительная. Надеюсь, что успею. Хочу, чтобы эта кукла напоминала Кире обо мне, когда малышка вырастет.
У Аккерман все разом похолодело внутри. Она подползла ближе и тоже привалилась спиной к дереву. Микаса не могла подобрать слов поддержки, все они казались ей недостойными звучать для такой солнечной и доброй девушки, как Петра. Она, немного колебаясь, осторожно накрыла ее ладонь своей и легонько сжала, смотря аккурат перед собой.
— Обязательно успеете.
— Конечно! — Петра отложила шитье и ласково погладила тыл ее ладони, после сразу же переключая тему на менее тоскливый лад. — Хочешь попробовать? Какую игрушку тебе бы хотелось сшить?
Рассеянно кивнув, Аккерман задумалась. Ей действительно не помешает отвлечься на рукоделие, чтобы перестать ежеминутно возвращаться мыслями к Леви. Его стало катастрофически мало в ее жизни, а те редкие моменты вынужденной близости пролетали в мгновение ока, так и не успев толком начаться. Ни поговорить толком, ни поругаться. Как и всегда, впрочем.
— Картошку, — сказала Микаса и, получив от Петры недоуменный взгляд, пояснила. — У Саши скоро день рождения. Я подумала, что ей может понравиться кукла в виде картошки. Можно сделать ей длинные руки в перчатках, а в них вшить липучки или крючки от эластичных бинтов. Тогда будет игрушка-обнимашка. А еще можно вырезать небольшой лук из дерева, но это, наверное, уже лишнее…
— Дерзай, у тебя прекрасная фантазия, — вновь расцвела Петра. — Давай, я покажу тебе, как сделать болванку.
Они принялись выбирать подходящие лоскуты для будущей игрушки и прочие мелочи, что могут сгодиться в процессе. Микаса внимательно слушала советы Петры и действовала очень старательно, чтобы кукла получилась аккуратной и милой.
Времени, чтобы закончить ее было не так уж и много, поэтому Рал предложила встретиться завтра и помочь Микасе доделать игрушку. Аккерман утащила свое творение в комнату и обнаружила у двери Жана.
— Вот ты где. Пойдем, прогуляемся? — предложил он, привалившись плечом к дверному косяку и наблюдая за Микасой.
Та сухо кивнула, потому что проветрить голову и отвлечься — ей только в радость. Однако когда Аккерман первой вышла из комнаты, Кирштейн притянул ее к себе и повалил на разложенный на полу матрас, перед этим неуклюже пихнув дверь ногой. Под мягкой атакой его поцелуев и очаровательной харизмой, она вскоре перестала фырчать, как недовольный еж, и сдалась.
Они говорили о всякой ерунде, ненавязчиво обмениваясь легкими касаниями, пока Кирштейн не задал ожидаемый вопрос.
— Это кэп тебе прислал? Ну, посылку.
Микаса нервно пожала плечами и едва заметно кивнула. Говорить с Жаном на эту тему совершенно не хотелось, да и с другими тоже. Аккерман посмотрела на него, чтобы считать реакцию. В ее взгляде, на стальном диске, подобно ржавчине, проступили пятна вины.
— Тебе не стыдно, Аккерман? Ты даже стариканов сводишь с ума, чего уж говорить обо мне, — Кирштейн ухмыльнулся.
Юмор — его керосин и спички для сжигания гадкого чувства ревности и вынужденного смирения. Пусть все горит. Огонь осветит его пустоту и станет танцевать беспокойными тенями на серой тоске стен. При желании, можно представить уют камина в рождественскую ночь, и плевать, что воняет протухшей надеждой и дохлыми мечтами. Плевать.
— Скажешь тоже… — пробурчала Микаса, утыкаясь носом ему в грудь, и вдохнула.
Жан звучал для нее тихим счастьем, уютным домом и спокойствием, о котором она всегда мечтала. Только все это невозможно осуществить в нынешних реалиях, приходится жить моментом и жадно впитывать любые приятные эмоции, чтобы сердце продолжало биться, чтобы оно не засохло от скорби и не лопнуло от страха.
— Ну, а че? Леви в последнее время дико странный. Обычно огрызается на меня, а тут начал и заглох. Голос охрип.
— Ничего странного, он же часто прочищает его. Наверное, сказываются условия, в которых капитан вырос. Да и на вылазках постоянно глотаем пыль дорог. Лето очень сухое. Мне самой порой трудно дышать, — буднично ответила Аккерман, однако уши навострила.
— Ладно, а что ты скажешь на это? Я ходил в конюшню как-то раз и услышал его голос. Он с кем-то разговаривал. Когда я вошел, там никого не было.
— Он же разговаривает с Конем. Время от времени, разве ты не замечал? — Микаса постаралась скрыть любопытство в голосе и сделать вид, что она просто поддерживает разговор. — А что он говорил?
—
Я ничего не чувствую, — Жан попытался изобразить постный тон капитана. — Что-то такое. Странная тема для разговора с лошадью, не находишь?
— Ну, может Конь его лягнул…
— Ага, или у него марко в голове.
— Марко? — переспросила Микаса.
— Да, я так называю голоса или иллюзии. Иногда мне чудится зануда Ботт. Скучно ему, наверное, одному там… короче, марко — это состояние, когда видишь то, чего нет. И слышишь тоже. Словом, глюки.
— Тогда… у меня тоже иногда бывает марко в голове. По ночам, в основном, — Аккерман помолчала немного и добавила шепотом. — Нашему Марко там не скучно.
Там много таких, как мы.
Несправедливо. Родители не должны хоронить детей. Дети не должны умирать в челюстях чудовищ. Этот мир — апофеоз безумия, и родиться в нем — самое настоящее проклятие.
— Тшш, я могу сделать так, что в твоей голове останется только Жан. Только скажи, — Кирштейн приподнялся на локте и навис над Микасой.
Атмосферу момента нарушил звон с улицы, что зазывал всех жителей старого замка на ужин.
— Надо идти, — сказала Аккерман и, подтянув подушку, ткнула ей в лицо Жана. У нее уже губы опухли так часто целоваться с ним, хотя делать это, без сомнений, ей очень даже нравилось.
Перед отбоем Микаса достала книгу, чтобы дочитать последние две главы, и наткнулась на сложенный листок — одну из частей их с Жаном официального соглашения.
Аккерман никогда бы не позволила себе бессердечно играть с чувствами Кирштейна и водить его за нос, чтобы потом отмахнуться от него, как от какого-то мусора или…
куска мяса. Она не понаслышке знала, как это больно.
Микаса предложила ему вступить в отношения без обязательств, где каждый волен расторгнуть их в любой момент. Без пустых обещаний, без верности, без «долго и счастливо на всю жизнь». Без истерик и скандалов, без слез и обвинений. Очередное исследование чувств, реакций, себя. Очередная попытка повзрослеть и набраться нового опыта. Очередное стремление почувствовать хоть что-то, кроме тревоги за будущее и скорби.
Жан дал официальное согласие на это и подтвердил, что его тоже устраивает такой расклад, по крайней мере, на данный период времени. Он уточнил, что не собирается давить и достойно примет любое решение Микасы, но и она, в свою очередь, должна скинуть вуаль холодной и мрачной принцессы, чтобы это соглашение имело обоюдную пользу.
Они решили забыться друг в друге и наглухо запереть дверь перед одиночеством. Их ключ — их первый невесомый поцелуй у дерева — после этого незримо болтался на шее, даруя ощущение спокойствия. У каждого был свой, и каждый мог в любой момент отпереть дверь и шагнуть наружу.
×××
24 июля
Этой ночью Леви признал войну. Не ту, что шла извне уже черт знает какое десятилетие, а ту, что масштабно развернулась в пределах его воспаленного сознания. Она порой кочевала в сердце и пытала его с той же холодной фанатичностью, какой обладал Закклай.
В тот день, когда разбилась очередная чашка, капитан не стал ничего убирать и уснул в этом беспорядке, просто приняв его, как данность. На следующий день голова опустела от паразитарных мыслей, позволяя ему думать более свободно и трезво оценивать происходящее, словно беспорядок снаружи каким-то образом поспособствовал порядку внутри.
Когда все солдаты разбрелись по спальням и наступила долгожданная тишина, которую нарушали разве что звуки всяких насекомых, Леви решил собрать все доводы в кучу и подвергнуть их анализу.
Он все это время воевал с собой и убивал себя, медленно вытягивая нерв за нервом раскаленными щипцами. Его путь никогда не отличался чистыми и легкими тропами, наоборот, там всегда хватало камней, ям, сорняков и тупиков. Вот только на этот раз капитан свернул уж совсем не туда. Сердце звало его в гущу леса, а он упрямо пошел в сторону обманчиво ровной поверхности, которая оказалась непролазным болотом.
Он уже как-то раз стоял на похожей развилке. Тогда Леви делал выбор: пройти мимо грязной и подыхающей от голода девчонки или все же попытаться вырвать ее из лап смерти. Всех ведь не спасти, так зачем пытаться? Однако он забрал ту оборванку с собой и дал ей кров. Капитан хотел спасти хотя бы ее. Так у него появилась Изабель, которая впоследствии ни разу не заставила его пожалеть о своем выборе.
А теперь Леви осмелился пойти против себя, и за это пришлось заплатить. Он упрямо игнорировал все тревожные маячки, что посылала ему судьба, и каждый раз они пищали только громче. Неуклюжесть в быту стремилась к абсолюту, пальцы дрожали, вещи портились, репутация командира медленно, но верно падала, а девушка, ради благополучия которой Леви был готов на многое, плакала и истончалась на глазах. Из-за него. Нехер было приручать изначально, чтобы потом послать ее ко всем чертям. Настало время самого себя окрестить старой тупой
свиньей.
Последней каплей стала внезапная болезнь Эрвина, которая не на шутку испугала капитана. Эту палку от жизни он в своем колесе не смог оставить без внимания.
Однако стоило Леви послать собственных демонов упрямства и хотя бы попытаться все исправить, как все сразу пошло на лад. Вернулась сосредоточенность и твердость, Эрвин выздоровел за какой-то никчемный вечер, Микаса начала расцветать и пробовать отношения с пацаном ее возраста… даже недотепа-Йегер сделал мощный рывок вперед после долгого топтания на месте. Чудеса, не иначе.
Леви достал продолговатую маленькую коробку, которую сунул ему Смит после последнего разговора. Он вытащил из нее косяк, плотно набитый какой-то вонючей травой, и покрутил его в пальцах. Дерьмо редкостное, однако капитан не мог позволить себе бухать, как Моблит. Зачем лишний раз переводить выпивку и травить организм, когда эффекта практически никакого нет? А эта дрянь действительно могла его немного расслабить после всех этих непривычных метаний, сдобренных нехилой горстью концентрированной похоти.
Капитан вышел на улицу и сел на крыльцо, чтобы в комнате не воняло потом этой мерзостью. Он засмотрелся на небо, продолжая тискать в пальцах спичку и толстенькую самокрутку.
Желание быть с Аккерман никуда не испарилось, жажда сожрать ее тело в грубой ласке — тоже, однако с этим определенно нужно повременить. Как минимум, пока она не достигнет совершеннолетия. Тогда уже можно думать, а пока что пусть развлекается с Кирштейном и набивает шишки.
Леви подождет. Он ждал
такую столько лет, подождет еще полгода. Не развалится. Сейчас ему нужно вернуть нейтральные отношения с Аккерман, чтобы иметь возможность приглядывать за ней и не быть врагом в ее глазах.
Похоже, что своими мыслями капитан приманил беду. Стоило ему закурить и настроиться на полное расслабление, как позади медленно открылась дверь.
Принесло окаянную. Кто бы сил дал.
— Время видела?
— Да, — Аккерман без приглашения села рядом и скосила взгляд на тлеющую в пальцах капитана самокрутку. — После этого в горле сильнее першить будет.
— Знаю.
— Ругаться толком не сможете, — продолжила Микаса, невольно наблюдая за тем, как Леви делает затяжку и некоторое время спустя выпускает дым через разомкнутые губы, как дергается его кадык, когда он сглатывает слюну. Наверняка горькую после этой дряни.
— Не пялься. Гляди вон, сколько звезд.
Аккерман посмотрела на небо, усыпанное огнями. Может, какие-то из них светят специально для нее? Может, с каждой человеческой смертью на небе вспыхивает новая звезда?
Леви снова выдохнул, окружая себя коконом из резкого запаха, и Микаса едва заметно поморщилась.
— Запах неприятный.
— Вкус тоже.
— Можно попробовать? — спросила Микаса, и Леви покачал головой в ответ. Она поджала губы, выждала момент и приблизилась, чтобы вдохнуть через рот остатки дыма. Поймать удалось немного, так как он быстро рассеялся.
Аккерман все ждала, что капитан назовет ее бестолковой с той особой тональностью в голосе, но он ничего не сказал, словно вовсе не обратил на эту выходку никакого внимания.
— Вы жадина. Зачем курить это, если так противно?
— Еще какой, — согласился Леви, и привычно ответил вопросом на вопрос. — Почему офицеры считаются выше, чем рядовые солдаты?
— Больше ответственности?
— На трупах стоят, вот и выше. Надо совсем деревянным быть, чтобы постоянно вывозить все это дерьмо и балансировать на этой мертвецкой горе… с каменной рожей, — капитан повел тлеющим косяком по воздуху, обозначая воображаемую кучу. — На помощь приходят зависимости. Бухло, подпольные бои, наркотики, шлюхи. Что угодно, лишь бы в башке пусто было. Я выбираю меньшее из зол. Остальное не цепляет. Да и это тоже… На, попробуй.
Леви раскрыл пальцы, все еще касаясь тылом ладони колена. Микаса обожгла его прикосновением и наклонилась ниже, однако в самый последний момент он нарочно выронил косяк и накрыл его подошвой.
— Упс. Какой я неуклюжий, — без всякого сожаления в голосе прокомментировал капитан.
— Вы только и делаете, что лжете! Вы обещали тренировать меня по вечерам, и не сдержали даже этого, — Микаса прикусила губу изнутри, чтобы прервать поток невысказанных слов. Из-за короткой вспышки гнева, пришлось гонять воздух чаще. Леви, не моргая, молча смотрел ей в глаза, раздражая еще сильнее. Аккерман отвернулась, прячась за волосами, и пробубнила. — Два состояния: либо лжете, либо молчите. Если бы я писала про вас историю, то перед репликами обязательно бы добавляла кое-что.
— И что же?
— Эмоции. Настроение. Все, что поможет понять, что вы имеете в виду, что чувствуете, — Аккерман продолжила бубнить себе под нос и шаркать камешком по ступени, избегая смотреть Леви в глаза. — Иначе непонятно. Совсем непонятно.
Ничего непонятно.
—
Просьба. Посмотри на меня, — сказал Леви, моментально включаясь в ее игру. —
Честность. С завтрашнего дня восстановим вечерние тренировки.
— Клятва на мизинцах, — строго сказала Микаса, недоверчиво смотря на него.
—
Недоумение. Что за чушь?
— Это не чушь, а ритуал клятвы, — Аккерман оттопырила мизинец, выжидая, пока капитан повторит ее жест. — Нельзя нарушать клятву, которую даешь на мизинцах.
—
Смотрю с раздражением.
— Перестаньте. Я уже поняла, что это глупо. Так клянетесь или нет? — Микаса смутилась, потому что ее палец подрагивал от волнения, такое просто невозможно скрыть.
Вот только едва ли Леви заметил это, ведь все это время он не отрывал взгляда от ее глаз. Со стороны это выглядело жутковато, особенно, под холодным лунным светом.
— Клянусь, — капитан сжал ее мизинец своим. — Замерзла, что ли?
— Может быть, немного, — Микаса поджала пальцы на ногах, а потом частично положила одну стопу на другую.
— Не торопись взрослеть, Аккерман, — Леви осторожно убрал прядь ее волос за ухо и, подобрав окурок, поднялся. — Тебе это идет... а остальное еще успеется.
Злорадство. Подумаешь над этим завтра, во время наряда в сортирах.
— За что вы так со мной, капитан? — Микаса невольно придержала волосы, не позволяя им выскользнуть, и обернулась.
— Меньше шляйся по ночам, — раздалось во тьме коридора.
