Моя душа теряет голову.
Дерьмовый день. Ливень стих к полуночи, когда все уже дремали. Леви распорядился, чтобы Эрена вернули за решетку. Он уверен, что пацан слышал его утренний разговор с Микасой. Иначе как объяснить внезапную агрессию на испытаниях? Капитан слился с темнотой: прятался за углом замка и курил последнюю самокрутку Эрвина. Гонял мысли по девятому кругу, вспоминая детали. Бранил себя за скотское отношение к маленькой женщине, что раз за разом впрыскивала в его сердце жизнь. Она брала мокрые гнилушки и умудрялась разжигать огонь одним прикосновением. Откуда в ней столько силы? Столько… веры? Переборщил. Сильно. Нет прощения. Он привык действовать так. Ханджи и Эрвин принимали его таким, отряд тоже смирился, но Аккерман — новая деталь внутри давно отлаженного механизма. Она воспринимала его грубую подачу близко к сердцу. Ревела и закрывалась. Леви сам виноват, ведь изначально старался относиться к ней бережнее, чем к другим солдатам. Практически не матерился, грубо не посылал, не выказывал явного отвращения. Микаса привыкла — теперь ужаснулась его истинному лицу. Утром она разворошила раздражение капитана. Сильно. Леви почти поверил в искренность ее намерений, но чертов поцелуй все испортил. Перечеркнул взрослую осознанность, что проклюнулась в Аккерман. Капитану противно от ее действий: терпеть не мог назойливых и доставучих людей, которые не понимали слово «нет» и не знали чувства меры. Он сказал правду, но следовало донести ее мягче. Понятнее, ведь женское сердце готово сделать из мухи титана при любом удобном случае. Сейчас Леви это понял. — Умудрился же вмазаться в девчонку, — сказал он, потирая лоб ладонью. — И оказаться в эпицентре детской драмы. Самое херовое, что не могу выкинуть ее из башки. Сердцовый… сердечный… сер… короче, клещ моего сердца. Живучий такой. Бесячий. Дурной. Но пахнет вкусно, угу? Никто не ответил — капитан цыкнул. Сплюнул излишки слюны и посмотрел на небо. Бездумно скользнул тылом ладони по колкому подбородку. Щелкнул пальцами и затянулся плотным дымом. Эти мелкие неосознанные жесты бесили его. Леви желал убежать далеко-далеко — от себя не убежишь. Леви желал вернуть потерянное — мертвых не вернешь. Суетная паника сводила с ума. Что делать? Куда идти? Скрип со стороны главного входа. Капитана тотчас переключило: он мысленно досчитал до семи и выглянул из-за угла. Нахмурился, не доверяя собственным глазам. Галлюцинация, что ли? — Куда собралась? — гаркнул Леви, вынуждая Микасу крупно вздрогнуть. — Туда. — Она рассеянно махнула в сторону ворот. — Наружу. В штаб, наверное. — В штаб, значит. Ночью. Пешком… — Капитан преградил ей путь. От него пахну́ло горечью жженной травы. Он сощурил глаза и отбросил догадку про лунатизм. — Зачем? — Я никому здесь не нужна. Там пригожусь. Боль прошлась серпом по сердцу Леви, собирая урожай последствий утра. Он вздернул бровь и сомкнул пальцы в кулак. Разжал. Снова сжал. Тихо выдохнул носом, сгребая рассеянное терпение в одну кучу. Аккерман не в себе, раз решила улизнуть ночью в опасные земли за стеной. Одна. Без лошади и оружия. Микаса не привлекала внимание как ребенок, нет. Она дождалась темноты, чтобы бесследно исчезнуть. Капитан отмахнулся от желания вырубить ее и отнести в комнату. Сосредоточился, стараясь подобрать менее жесткий метод. — Не драматизируй. Снова мимо — Аккерман вспыхнула не хуже горсти пороха. — Дайте пройти! — Ты никуда не уйдешь. Я не позволю. Не пущу тебя, поняла? — Леви сглотнул горьковатую слюну. Держался молодцом: говорил ровно и спокойно, без привычной отравы. — Отвалите, — процедила Микаса. Она дышала сбито, недовольно. Закипала и булькала, как похлебка в походном котелке. — Вы все меня достали. Ведете себя как уроды. Ненавижу вас, ясно? Вы мне не указ вообще. Куда хочу, туда и иду. По своему желанию. — Понял. Имеешь право злиться. Но здесь, в пределах замка, чтоб я тебя видел. А сейчас ты пойдешь спать. Завтра, если захочешь уехать, я отвезу тебя в штаб и передам Смиту лично в руки. — Судя по всему, сдержанный голос Леви не успокаивал — разжигал костры ненависти внутри Аккерман. «Да как это работает, а?» — сердито подумал он. — Вы даже сейчас думаете только о себе! Боитесь, что командор наругает? — Микаса упала в бочку с куражом и обмазалась им, как свинья — грязью. — Угу. Обосрался уже, — кисло отозвался капитан. — Вспомни, кто поручился за тебя. Кто повлиял на командора. Кто поддался на твой каприз. Видимо, напрасно. Надо было оставить тебя перебирать бумажки. И гнить там. Аккерман оскалилась и пихнула его в грудь обеими руками — Леви инстинктивно скользнул правой ступней назад и слегка согнул колени, создавая опору. Она кривила лицо и толкалась в припадке детской истерики — не могла сдвинуть с места. Ладони бились о живой камень. С тем же успехом Микаса могла бодаться со стеной Мария. Силы иссякли после тренировки и пережитого стресса. Слезы — после часового нытья в одиночестве. Аккерман пикнула от безысходности и замахнулась кулаком. Хотелось взобраться по каменной кладке, сдирая пальцы в кровь. Падать и взбираться снова. Убежать отсюда… Капитан перехватил ее руки, дернул на себя и прижал их к пояснице Микасы. Мотнул головой, избавляясь от волос, прилипших к губам. — Будь добра, по яйцам не бей. Я успею свернуть тебе шею до того, как согнусь пополам. «Обними нормально, а не как в прошлый раз…» — Получается, ты сдаешься сейчас? — тихо спросил Леви, расслабляя хватку. — Иди тогда. Приму твой выбор. Даже слезу пущу, когда будем оплакивать погибших. Аккерман резко затихла: перестала дергаться и клясть его вместе со всем миром. — Нет, — выдохнула она и добавила тверже: — Нет. Капитан хмыкнул и оплел ее запястье пальцами. Повел за собой, но не в замок — к качелям. Держал, готовый в любой момент заломить руку и предотвратить новую сумасбродную выходку. Сбежать решила, глядите-ка. Дуреха, не иначе. — Сядь. Три минуты — и пойдем дрыхнуть. Микаса подчинилась и почувствовала бережный толчок сзади. Очаровываться не стала: скоро приедет командор — Леви нельзя терять лучшую в десятке лучших. Ситуация с качелями — всего лишь тактический ход, чтобы усыпить ее бдительность. Аккерман прочистила пересохшее горло и крепче вцепилась в толстые веревки. — Вы их сделали? — Я. — Капитан не стал лукавить. — Кривые получились. — Сносные. — Микаса закрыла глаза и глубоко вдохнула. После ливня всегда легче дышится. — Ладно. Листва тихо шепталась. Ветерок невоспитанно ерошил волосы и лез под ворот. Замок дремал, возвышаясь над мокрой травой. Минуты шли — Леви продолжал раскачивать нехитрую конструкцию. Качели ассоциировались с детством. Аккерман старалась жить одним днем и не лезть в дебри мыслей о будущем. У грез есть дурацкая черта: не сбываться. Зачем обманываться лишний раз и расстраиваться? Расшибать лоб о реальность — больно. Но Микаса позволила себе помечтать. Робко заглянуть в замочную скважину ложного будущего. В воображаемом мире, где нет титанов и стен, а люди свободно гуляют по земле, Микаса живет с Леви в небольшом, но уютном доме вдали от городской суеты. У них есть ухоженный огород и сад, рослый пес, свобода и ребенок. Мальчишка. — Капитан, а какое мужское имя вам нравится? — Фарлан. Тебе зачем? — Просто так. Силой духа и тела Фарлан пошел в отца, а красотой и озорством — в мать. Леви часто ворчит на него за устроенный бардак или засохшие пятна чая на дорогом сервизе, но Микаса видит огонь гордости в глазах мужа. Они втроем — настоящая семья. — Шагай. Хватит баловства на сегодня. Аккерман под конвоем дошла до личной спальни. Капитан без приглашения вошел следом и сел на стул. Закинул ногу на ногу и сложил руки на груди. — Мне нянька не нужна, — процедила Микаса и юркнула под одеяло. Стянула штаны, скомкала и бросила возле подушки. Настоящий Леви разительно отличался от ее фантазий — нечего лишний раз загонять себя в капкан. Следовало вышвырнуть его из головы вместе с глупыми мечтами. На этот раз навсегда. — А мне — ребенок. Аккерман надулась и отвернулась носом к стене. Холод шел изнутри, вынуждая ее мелко трястись от ледяной ярости. Как этот высокомерный индюк посмел так грубо оттолкнуть? Плюнуть в распахнутую душу... За дело, значит. — Аккерман, мне жаль, что я такой. — Старый? — мгновенно отозвалась Микаса, распыляя желчь. — И это тоже. Все, спи.×××
Леви | Антихрупкость
30 июля — 1 августа
Из этих черных глубин я возвращаюсь живой,
чтобы быть ближе к тебе, чтобы быть рядом...
Аккерман снова надела платье. Белое. Праздник же. Гюнтер отмечал очередной год, выигранный у смерти. Леви толкал скупую речь, мысленно добавляя: «Главное, не помри». Вечер близился к восьми — позади день, полный маленьких побед. Умница Йегер все еще не сдавал позиции: бегал по лесам и оврагам, выполнял прихоти Ханджи, орал. Орать он любит больше всего. Добротный клич, воинственный. Правда, башка от него трещит. Зоэ каждый раз восторженно вопила ему в ответ. Они перекрикивались, как два петуха-соседа. Капитан мечтал запечатать чужие глотки горячим воском, но на пасть Эрена воска не напасешься. Пацан заметно повзрослел за эти недели. Старался, из кожи вон лез в попытке выслужиться. Леви одобрял его рвение, а волчий взгляд — нет. Йегер битый час недобро пырился и играл желваками. Понятное дело, напрашивался на мордобой: капитан читал это по глазам. Они сверкали зелеными искрами, как у кошки. Красивые, зараза. Злые намерения Эрена — предсказуемый сценарий. Он просрал свое мрачное счастье, а теперь искал виноватого. Леви плевать на это, но не плевать на исход операции. Он сделал мысленную пометку: вправить пацану мозги. Вчерашний день капитан практически не помнил. Звал Фарлана и Изабель, искал их под каждым кустом, матерился и снова искал. Тщетно. Они бросили его, как та цапля в шляпе. Добрый, мать его, друг по имени Кенни. Ладно, не бросили — ушли. Леви понимал, что их давно пора отпустить, но не хотел оставаться один. Он бродил по замку, как палач. Молчаливый, внушающий тихий ужас. В груди суетились вороны, скребли клювами по ребрам. Им хотелось на волю: задолбались в клетке сидеть. — Идем танцевать! Верещание Зоэ вырвало капитана из вязких мыслей. Он молча проводил Аккерман взглядом и поднялся следом, чтобы покинуть празднество до официального окончания. На всякий случай. Микаса... Имя такое звучное, простое, но Леви никогда не произносил его вслух. Боялся: голос дрогнет — Аккерман все поймет. Она до безобразия смышленая. Молчит-молчит, а после выдаст такое, что можно смело вешаться на ее сраном шарфе. Красную тряпку следует выбросить. Память о близких в сердце, а не в вещах. «Культ шарфа — перебор, бестолковая», — мысленно заметил капитан, отвлекаясь от перебинтованной ладони Микасы. Снова себя резала, что ли? Дурнуха. Аккерман не замерзнет без потрепанного шарфа, от которого осталось одно название. Похолодает — Леви купит ей новый. Хоть красный, хоть в горошек. Пусть только пальцем ткнет. Аккерман… по фамилии называть проще. Безопаснее. Она — движущая сила и одновременно стопор. Родная и запретная кровь. Ладно, далекое (хрен его знает какое) родство — половина беды, как и вопросы взросления. Безродность, вонючее прошлое, неопытность в общении с женщинами, субординация и руки по локоть в крови — тоже слабые отговорки в нынешних реалиях. Даже риск быть брошенным сопливой девчонкой и одиночество — дело неприятное, но привычное. Леви тревожило другое… — Леви! Капитан мотнул головой и медленно обернулся. Ноги привели его к спортивному залу, чтобы напомнить: время — песок, ускользающий сквозь пальцы. Позади стоял Эрен. Полстакана спиртного наполнили его смелостью. — Можешь резать меня и избивать, я все равно заберу ее и защищу от тебя! — Манеры? Субординация? Уважение? Йегеру сейчас недоступно это. — Какая у тебя была игрушка, Эрен? — спокойно поинтересовался Леви и отчего-то уточнил: — В детстве. — Мяч… — рассеянно ответил Эрен, хотя первый образ в голове — тряпичная кукла от Микасы. — Какая разни… — Ну? — перебил капитан и недовольно выдохнул через нос. — Ты играл с ним один или давал поиграть другим? — Давал поиграть другим… А причем здесь это вообще? Микаса же не игрушка! Леви на мгновение закатил глаза. — Вот именно. Славно, что до тебя, наконец, дошло. Эрен осекся. — До сих пор видишь во мне главного врага? Вот как. Так и быть, дам тебе совет, пацан. Прежде чем искать врага в каждом встречном, проверь, не ныкается ли он в зеркале. Раздался радостный визг Петры — капитан сунул руку в карман и направился к остальным с присущей ему напускной леностью. У отряда вновь играло детство в жопе — хорошо. Пусть балуются, пока есть возможность. Леви все же следует разделить с ними спокойные минуты. О тяготах можно подумать завтра. — Капитан! И как же мне… Капитан остановился, реагируя на оклик Йегера, но не обернулся. Понял суть оборванного вопроса: сам в глубине души задавался им. — Уже капитан? Хм. — Пауза. — Не знаю. Мы с тобой натворили дел, Эрен. Теперь предстоит разгребать это дерьмо. Не проворонь момент, когда он подвернется. Наша миссия превыше всего. Разберись в себе и реши вопрос в кратчайшие сроки. Никто и ничто не должно стать помехой в задании командора. Ты меня понял? — Так точно, капитан Леви! Спасибо. — Ладно. На следующий день Леви подвергся атаке ненавистных бумажек и гнул спину от организационных вопросов. Перед приездом Эрвина следовало навести порядок во всем. Разумеется, капитан накинул вожжи на Армина, чтобы разгрузить башку и хапнуть дополнительное время для собственных размышлений. Итак, крысеныш Аккерман. Леви не успел отследить, как безобидное намерение помочь обернулось пошлыми фантазиями и предательскими реакциями в теле. Зато он отследил причину, из-за которой неосознанно воздвигал стену и кутался в доспехи. Безупречная, на первый взгляд, броня оказалась частично сожрана молью. Микасе удалось найти бреши и сунуть в них пальцы, прикоснуться к мякоти: ранимой и беззащитной. Подумать только, как удачно подобранные слова и кокетливые жесты могут прилично ослабить сильнейшего воина человечества. А Леви, как дурачок, позволял это. Подобная оплошность аукнулась ему в полной мере: порядком расшатала болты и гайки его капитанства. Сорвала, нахрен, резьбу. Приставила нож к горлу его репутации. Леви долго выгрызал себе право полностью отречься от блохастого прошлого, как называл это явление Эрвин. Появилась Аккерман — все пошло по… под откос. Капитан терял концентрацию и лидерство, спотыкался, много чего позволял юнцам, наплевав на субординацию. Словом, размяк. Так дело не пойдет. Со специей из концентрированной слабости не сварить добротную кашу. Не выиграть чудовищную войну, где и без этого явный перевес в сторону тупых зубастых великанов. «Разве тебе не тесно в своей стойкости? Разве она позволяет тебе жить полной жизнью?» — Слова Эрвина прочно засели в памяти, но Леви понял их только сейчас. Ему тесно. — Антихрупкость. Что за слово такое… пафосное? — Бубнеж под нос. — А? — отозвался Армин, отвлекаясь от кипы бумаг. — Сказал бы я… продолжай, Арлерт. Капитан вздохнул и заварил чай, задержавшись у окна. Стены замка впитали так много любопытных событий. Леви давно не чувствовал себя настолько живым и вовлеченным в изнанку войны. Благодаря Аккерман. Воспоминания неслись перед глазами перелетными птицами — уголки губ малость изогнулись в ностальгии. Хорошо было. Контрастно. Ярко. Так действительно ли Микаса убивает его капитанство? Ведь прежде чем искать врага извне, следует посмотреть в зеркало.×××
Микаса | Идеальный солдат
30 июля — 1 августа
Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не мог ее убить.
«Я не достойна ни дружбы, ни любви». Эта мысль разбухла в голове, превращая Микасу в ржавый механизм. Преследовала ее целый день, лишив аппетита и воли. Аккерман вяло реагировала на приказы, не поднимала взгляда и увязала в повседневных заботах. Отключалась во время монолога взволнованного Армина или осторожных попыток Петры выведать причину плохого настроения. Микасе невкусно жить. Нет ни злости, ни радости, ни страха — ничего. Осталась пустота и редкие, но яркие всполохи самоедства. Вчерашний день спалил Аккерман дотла. Она инстинктивно хваталась за любую работу, чтобы не полететь с башни головой вниз. Хотелось перечеркнуть бесполезность жизни одним решительным (трусливым) шагом и забыться навсегда. Смысл топтать землю, когда два значимых человека вогнали ножи под ребра? Микаса никому не нужна. Это страшно — сама виновата. Лезла к названному брату, будто их условное родство давало на это право. Лезла к офицеру, надеясь на крошку счастья в ее пустой тарелке жизни. Использовала Жана в качестве заплатки. Глупая. Зря Аккерман сняла броню и разодрала корку. Стала уязвимой: эмоции — ненадежные костыли. Не поддайся Микаса эгоистичным желаниям, все было бы в порядке. Но зачем тогда капитан методично вдалбливал в ее голову мысль, что нужно ориентироваться на них? Сложно признать, что Эрен и Леви терпели ее омерзительную компанию из жалости, но Аккерман признала и сунула руку в кипяток. Жгучая боль вгрызлась в кожу — мокрая ладонь прижалась к груди и сомкнулась в кулак. Боль — явный сигнал, что Микаса все еще жива. Значит, есть шанс все исправить: мертвые лишены такой привилегии. «Придумай, за что сражаться и ради чего жить, тогда не умрешь. Так сказал мне Марко за пару дней до смерти. Я придумал — он, видимо, не успел. Я буду жить за нас двоих. Пусть смотрит моими глазами. Дышит со мной. Чувствует… а я чувствую его. Даже сейчас. Эй, не смотри на меня так! У меня даже пару веснушек выскочило. Во, гляди! Красиво?» Аккерман вспомнился недавний разговор с Кирштейном. Она открывалась ему — он принимал ее и баюкал хрупкое доверие в крепких руках. Микасу осенила мысль. Она, теоретически, могла запретить себе любить Жана, инстинктивно защищаясь от возможного горя. Если он умрет — Аккерман не переживет этого, ведь второго такого не сыщется. Шансы погибнуть у Кирштейна (объективно) выше, чем у Леви. Капитан не подпускал Микасу близко — получается, что с ним она могла кутаться в приятные иллюзии очень долгое время. Пока жива надежда, все по плечу. Есть шанс на хороший исход. Желать недоступного Леви безопаснее, чем жить со страхом потери любимого человека. Сложно. Запутано. С этими мыслями Аккерман погрузилась в сон. Следующий день — перевалочный пункт. Микаса сосредоточенно копалась в глубине сознания и памяти, прерываясь на испытания, тренировки и бытовые дела. Внутри — крепкий стержень в окружении мусора и дохлых мечтаний. Драить сортиры все же проще, чем разбирать хлам в себе. Аккерман вспомнилась повозка, куча людей и прыткий девиант. Она спасла столько жизней несколькими росчерками клинков. В толпе была девочка с игрушкой в руках. Она смотрела на Микасу с поразительно осязаемой благодарностью и восхищением. «Когда я вырасту, то буду как вы!» — Понятно без слов. Разве это не имело значения? Аккерман окатило ледяной водой. Крупные мурашки осели на коже. Мир не сводился ни к Эрену, ни к Леви, ни даже к Микасе. Он полон людьми, нуждающимися в защите. Они любят, боятся, целуют детей перед сном, играют в карты, выращивают урожай, пьют и строят дома. Словом, живут. Проблемы и тяготы Аккерман так ничтожны, когда города и деревни за стенами — фермы для титанов. Но как вновь отречься от эмоций? Микасе теперь тоже хотелось жить и испытывать разные чувства. Ей понравилось быть живой. — Поздравляю, — тихо сказала она, поднимая стакан за Гюнтера. Ее голос утонул в гуле. Мир извне воспринимался чередой сменяющих друг друга картинок и поразительно цветастых теней. «И все же… почему Леви?» — Аккерман часто задавалась этим вопросом. Поерзала голыми ступнями по мягкой траве, бросила мимолетный взгляд на угрюмого капитана и ответ пришел сам собой. Четкий и полный красочных мыслеобразов. Долгие годы под ногами Микасы горело прошлое. Она упрямо бежала от него прочь, страшась обернуться и встретиться лицом к лицу. Рядом с Леви ее стопы ощутили желанную прохладу. Аккерман набралась смелости и развернулась, зная, что теперь за спиной стоит человек, способный защитить ее и укрыть от любой беды извне. Она вверила ему свою жизнь. Прошлое — вонючий ком черной жижи, где запутались крики мертвецов — лопнуло. Микаса нахмурилась и подняла руки, инстинктивно пряча лицо от склизких ошметков. Прикосновение к плечу наполнило ее спокойной уверенностью. Аккерман открыла глаза — в груди приятно запекло. Вот лес, домишко и улыбчивая девочка. Она кружилась вокруг мужчины беззаботным щенком, пока он не позволил помочь ему с рыбой. Неподалеку стояла молодая женщина и держала разноцветные нитки. Ее улыбка способна согреть весь мир. Микаса знала их. Знала слишком хорошо. Она успела забыть, что тогда мир казался дружелюбным и интересным. В нем не было места для титанов, смертей, тренировок до потери сознания, лютого голода и плохих людей. Там тесно переплелись свобода и простое человеческое счастье. Там безопасно и тепло: папа всегда-всегда защитит и добудет еду, а мама — приласкает и научит: шить, печь булочки и рисовать. Аккерман забыла, что в любой момент в силах вернуться сюда и перевести дух. Поговорить с близкими, уловить запах свежей выпечки или хвои, пройтись по знакомым местам. Леви — ее невольный проводник. Микаса готова поставить мыльные розы на кон, что он даже не догадывался о своем… даре. Или проклятии? Аккерман бессознательно ловила состояние покоя и безопасности рядом с капитаном — оно держало ее все это время. Толкало к Леви. После смерти родителей Микаса сильно изменилась: стала замкнутой, серьезной, холодной и мрачной. Строго-настрого запретила себе показывать эмоции. Воспринимала себя как личный щит Эрена Йегера и идеальное оружие из плоти и крови. Ушла в его тень, добровольно ставя крест на себе и своей женственности. Отреклась от всего ради одного «обещаю», данного миссис Йегер… Но появился капитан. С каждым днем Аккерман все меньше походила на сплошной сгусток напряжения, контроля и боеготовности. Леви (чертов сухарь Леви!) уделял ей много внимания: разговаривал, учил и лично тренировал, а Микаса, привыкшая к холодку Эрена, жадно впитывала любое проявление отзывчивости и взаимности. Привыкала к своеобразной и колючей близости, ведь другой не было. И минуя невыносимое упрямство, категоричность и ядовитость капитана, она временно забывала о происходящих ужасах, отвлекалась от тоски и зудящего страха. Аккерман нашла собственный щит: надежный и прочный. Впервые за долгое время ей нестрашно побыть обычной девушкой со своими слабостями, проявить кокетство, ляпнуть глупость и насладиться запретной властью над взрослым мужчиной. И Микаса потеряла голову, силясь удержаться в гавани и снова не попасть в пучину. За многие поступки ей жутко стыдно, но разве способен человек всегда действовать правильно? И кто определяет границы этого «правильно»? Аккерман ни о чем не жалела. Хорошие воспоминания тянули чашу весов к земле, и она благодарна за это. Микаса вернулась в реальность — цветастые тени вновь стали знакомыми товарищами. Она попросила у поддатой Ханджи ненужную тетрадь или дневник, на крайний случай, парочку бумажных листов. — Конечно, милая, а сейчас — идем танцевать! Следующий день полон суеты: вот-вот приедет командор для финального экзамена ручного титана Разведки. Зоэ на взводе: ей не терпится показать, как далеко они продвинулись в столь важной миссии. Шансы человечества росли — боевой дух метался от разведчика к разведчику, наполняя каждого очередной порцией веры. Аккерман вертелась в отлаженном быте и третий день тренировалась одна. Маленькая мирная жизнь в старом штабе подходила к концу. Микасе грустно покидать зеленые окрестности и возвращаться в город. Она наслаждалась каждой минутой здесь и делала быстрые заметки в дневнике на свежем воздухе. Выдуманные персонажи без прошлого и имен заселили страницы. Безликие, они могли похвастаться лишь номером на нашивках и засушенными цветками в потертых жестяных баночках. Аккерман выуживала из памяти все моменты, которые хотела запомнить навсегда, и переносила их на бумагу. Заново проживала собственную историю и поражалась, что теперь смотрит на нее под другим углом. После пережитого урагана человеческих чувств и долгих часов анализа, Микаса осознала простую истину. «Мои эмоции важны. Я живая и… взрослая». Но служба есть служба. Холодный рассудок — полезный напарник. Аккерман, наконец, прочитала инструкцию и нащупала переключатель. Рамки чужих ожиданий, укрепленные многочисленными травмами и потерями, рухнули. Микаса возведет новые границы. Свои. Такие, какие захочет. Какой толк всю жизнь прятаться за каменной маской, если ее лицо имеет невероятно богатый спектр эмоций? Некогда мрачная девочка выросла в свободную женщину. В погоне за взаимностью Эрена, вниманием Леви и контролем чувств к Жану Аккерман совсем забыла о себе. Она много отдавала и ждала — мало получала в ответ. Такой путь — прыжок в пропасть, где мучительная неизвестность вкупе с неопределенностью уже подготовили острые колья. Микаса не готова падать. Она будет летать. Она предназначена для этого. «Я стану верным клинком в руках Разведки. Идеальным солдатом. И если я не могу быть другом Эрену — я стану другом всему человечеству».