«Нас книги обманут»: от «А» до «Я»

Малышка Габриэлла любила сказки, а Ури знала их превеликое множество. Почти все они, правда, забывались спустя доли секунды после того, как белокурая головка касалась подушки, а отяжелевшие веки прикрывали лучистые голубые глаза, и девочка забывалась счастливой грезой, полной любви и волшебства. Ури смотрела на нее долго, и сердце ее щемилось противоречивой смесью умиления, любви и боли. — Историю, мамочка! Расскажи мне историю! — требовательно твердила крошка, тиская в пухленьких ручках игрушечного длинноухого зайца. Габриэлле четыре по ангельским меркам — а могло бы быть шестнадцать по земным. Девочка хвостом таскается за матерью — а могла бы гулять с многочисленными друзьями и тайком посматривать на мальчишек из соседней школы. Она живет мечтами, насколько, конечно, можно в ее возрасте — и это, пожалуй, единственное, что связывает ее с той, кем она могла бы быть. — Тогда слушай, — откликнулась Ури, присаживаясь на край кровати и поправляя подушки. — Жила на свете одна девушка — настоящая красавица: с золотыми волосами, большими голубыми глазами и белыми крыльями за спиной. Совсем как ты, малышка. — Этот восторг в ее взгляде действительно стоил того. Габриэлла не ее дочь, хотя все вокруг, да и сама девочка, считали иначе; правда осталась почти в двадцати земных годах позади, а из тех, кто знал ее, ровно половина была, скорее всего, мертва. С тех самых пор Ури никогда больше не слышала о Раф, как не слышал никто иной. Она исчезла: ушла, умерла — называй, как хочешь, — оставив после себя лишь воспоминание и хныкающую новорожденную девочку, которая с годами стала бы как две капли воды похожа на свою настоящую мать. — Как настоящий Ангел, она была доброй и честной, всегда приходила на помощь и была самым верным другом, какой только может существовать. Ее искренность и ее свет были столь ярки и чисты, что никто не мог уступить ее очарованию. Не смог и юноша, чьи волосы были черны, как ночь, а глаза сияли пылающими янтарями. Даже спустя столько лет Ури в мельчайших деталях помнила тот роковой вечер, когда приняла подругу у себя и позволила ей остаться на восемь с половиной месяцев. Она никогда не спрашивала, как так могло получиться и кто отец ребенка, а Раф не особенно стремилась говорить об этом. Ее мысли занимал один только черноволосый красавец-Демон, готовый положить перед ее ногами весь мир… или для начала Путь Метаморфоз. — И пускай он принадлежал к демонической братии, они полюбили друг друга. Никто не одобрял их выбора, их пытались разлучить, но все безуспешно — их любовь оказалась сильнее любых напастей. Вместе они были способны на все: они могли бы покорить весь мир, но им было нужно нечто совершенно иное — они хотели любить. Ури со слезами на глазах проклинала свою прозорливость, но что кричи, что не кричи, все одно. Она не хотела видеть, но видела — Раф не нужен был этот ребенок, пусть даже и от любимого человека. Если правда вскроется, никто не позавидует судьбе крошечного комочка только-только появившейся на свет жизни — дитя союза Ангела и Демона сыщет славу изгоя как у одних, так и у других. — Союз Ангела и Демона кощунственен, но они так никогда не считали. Да и можно ли считать кощунственным такое светлое чувство, как любовь? К сожалению, они так и не нашли себе союзников среди Вечных… И тогда у них остался лишь один выход — стать Смертными. Обрекать ребенка на такое — вот что в самом деле кощунственно! Раф исчезла и никогда больше не появлялась, да и на вряд ли сумела бы найти в себе силы на такое — Ури не желала ее видеть; но, с другой стороны, кто бы захотел?.. Девочка стала ее дочерью и получила имя Габриэллы, в честь, по мнению Мики, Дольче и Кабале, якобы отца и по совместительству любовника их подруги. — Был один способ исполнить задуманное. Далеко-далеко в горах, под зданием старого театра, был надежно запечатан вход в древний лабиринт, прозванный Путем Метаморфоз. Любой прошедший его становился Смертным, но цена за то — сущность и память. Ангел и Демон бесстрашно ступили вперед. Лабиринт приготовил им множество испытаний, но не было ни одного способного сломить их, потому что они любили друг друга, а перед любовью, как известно, не устоит ни одно зло. Раф и Сульфус исчезли; их искали, но, ожидаемо, не нашли — не смогли бы найти. Ури не знала, удалось ли им задуманное или нет, куда важнее было позаботиться о Габриэлле и постараться, чтобы никто не узнал правды. Она всплывет, наверное, когда-нибудь — малышка уже сейчас была точной копией своей непутевой матери. — А дальше? — сонно пробормотала Габриэлла, уже не пытаясь бороться со сном. — Что стало с ними? Они стали Смертными? Где бы Раф сейчас ни была, она, верно, счастлива. Ведь ради чего-то она оставила дочь и пустилась вслед за возлюбленным, уже сама стеля ковром горы под его ботинками, принося в жертву собственного ребенка во имя их любви. Ури не могла осудить ее за это, как и не могла оправдать. — Быть может. — Но Габриэлла уже не слышала.