Токийская история

      На мгновение человек напротив опешил. Но тут же лицо его наоборот прояснилось, и он сразу заговорил на корейском, правда, так же быстро и взволнованно.       – Да, да! Вы не могли бы помочь? Нам срочно нужна помощь! Маленький мальчик попал в беду… А дома только его мать и двое братишек… Если бы вы позвали других соседей или сходили в ближайший полицейский участок…       Мысли в голове Чона хоть и двигались сейчас медленнее, чем обычно, но по сути не теряли своей логики и здравого начала. Поэтому он ответил:       – Я впервые в Токио, ничего здесь не знаю и почти не говорю по-японски. И к тому же я…       Чон хотел добавить «изрядно выпил», но смущённо осёкся и замолчал. Как-то неловко стало перед соотечественником, которому нужна помощь. Впрочем, парень в полосатом кимоно, кажется, и сам уже всё понял. Пьяный молодой кореец, который среди ночи ломится в дома добропорядочных японских граждан или того паче в полицейский участок – явно не самый лучший способ позвать других на помощь.       – Тогда… Не могли бы вы просто побыть здесь, рядом? Пока я сбегаю за помощью… Страшно оставлять мать одну… А самому мне не справиться…       На это Чон тут же согласно кивнул. А незнакомец уже схватил его за руку и потащил за калитку, в сад. Ручка у парня была такая миниатюрная, нежная и тёплая, что даже несмотря на драматическую ситуацию, Чон почувствовал какую-то странную неловкость от этой близости.       В глубине довольно запущенного сада в свете керосинового фонаря, стоявшего на земле, Чон увидел женщину, в слезах и явно в шоковом состоянии, и двоих смертельно перепуганных ребятишек лет девяти-десяти. Женщина даже не среагировала на появление незнакомца, она бессильно осела на землю, ухватившись руками за край какой-то невысокой каменной постройки. Подойдя поближе, Чон понял, что это старый замшелый колодец. Рядом валялись полусгнившие доски, должно быть, некогда прикрывавшие его сверху. А из глубины, будто из другого мира, доносился слабый плач.       – Мальчик упал в колодец? – недоуменно спросил Чон у парня-пусанца.       Дети, и так перепуганные, с ужасом уставились на незнакомого дядьку, который говорил на другом языке. Но парень в кимоно сказал им несколько слов по-японски и, кажется, как мог успокоил. Затем, наклонившись над колодцем, закричал вниз, пытаясь подбодрить несчастного малыша, и повернулся к Чону:       – Он жив, но непонятно, в каком состоянии… Колодец давно пересох. Надеюсь, там был какой-нибудь мусор внизу и смягчил удар… Так я побегу за помощью!       И он собрался было снова убежать.       – Погоди! – Чон почему-то, неожиданно даже для себя, перешёл на неформальную речь. Наверное, сказывалось волнение и возникшее из-за этого какое-то особое чувство родства со вторым парнем-корейцем. – Много народу тут всё равно ни к чему, они ничего не сделают. В колодец может спуститься только один человек…       Парень взглянул на него и секунду спустя сказал:       – Я… могу попробовать. Я достаточно ловкий… Если ты подстрахуешь…       И поскольку Чон продолжал смотреть на него, пробормотал, взглянув на своё кимоно:       – Да, одежда не самая подходящая…       Но Чона мало волновала одежда парня. К тому же он почему-то был абсолютно уверен, что слова о ловкости – не пустое бахвальство. Однако, покачав головой, Чон медленно сказал:       – Нет. Полезу я. Я сумею. Но если вдруг не справлюсь – ты наверху сможешь позвать ещё кого-то на помощь. Надо постараться вытащить малыша как можно скорее. Есть крепкая верёвка?       Парень явно был удивлён такому повороту событий, но сразу решил, что Чону и его словам можно доверять. Он кинулся куда-то и вскоре вернулся с верёвкой, на которой, судя по всему, обычно сушилось бельё.       – Сходу больше ничего не найти…       – Слишком тонкая, не годится, – тут же вынес вердикт Чон. – Тащите любые ткани, одежду, покрывала…       Парень бросился к женщине и принялся что-то втолковывать – видимо, объяснял, что им надо. Но та не двинулась с места – похоже, просто не могла действовать от шока. Тогда он обратился к мальчишкам – несмотря на испуг, они с готовностью подхватились и побежали вместе с ним. Чон проследил взглядом и увидел в той стороне дом. Сам он пока что подошёл к колодцу, как мог осмотрел его и покричал вниз, чтобы хоть примерно определить глубину. От этого малыш внизу заплакал сильнее, но, к счастью, женщина в этот момент тоже будто ожила и сквозь слёзы заговорила, заглядывая в чёрное отверстие. Чон отошёл от колодца и выискал неподалёку не очень высокое, но кряжистое и явно крепкое дерево. Кажется, это была вишня. Для уверенности он схватил ствол руками, изо всей силы попытался согнуть и остался доволен – дерево и правда было сильное и упругое. Затем, подобрав и расправив бельевую верёвку, привязал её к ручке керосинового фонаря.       В саду замелькало знакомое кимоно – парень и двое мальчишек прибежали с целой кипой всевозможных вещей – платки, одежда, накидки. Чон кивком головы одобрил и тут же принялся скручивать вещи одну за одной в жгуты и связывать друг с другом прочными узлами. Его моряцкая выучка оказалась очень кстати. Вчера утром на корабле он так же ловко связывал тюки при разгрузке. Правда, теперь усталость и алкоголь давали о себе знать, и Чон действовал почти механически, не особо осознавая, что происходит вокруг. Но у него чётко запечатлелось в памяти, как незнакомый молодой пусанец смотрел на его действия с молчаливым восхищением.       Наконец самодельная верёвка была готова, Чон сбросил куртку и обвязал один конец вокруг своей талии.       – Я буду держать? – спросил парень.       – Не удержишь… Просто придерживай, если надо будет, – с этими словами Чон пошёл и крепко привязал второй конец к выбранному дереву. – Ты, это… уведи от колодца других подальше…       Собственно, у самого края колодца была только заплаканная мать, но Чон не решился сказать «уведи женщину» и тем более не решился сделать это сам. Второй же пусанец, видимо, был близко знаком с семьёй, он подхватил женщину под руки и наполовину отвёл, наполовину оттащил в сторону. А затем нагнулся над колодцем и крикнул:       – Рёко-тян! Сейчас за тобой спустится дядя и поднимет тебя наверх, не бойся! Он хороший, но не говорит по-японски, он кореец, как и я… – тут парень осёкся, сообразив, что сам всё это прокричал по-корейски. И тут же исправил свою оплошность, закричав в глубину колодца уже по-японски.       Чон засунул несколько больших платков себе за пояс, подошёл к краю колодца и перебросил ногу через край.       – Будь осторожен…       Чон кивнул и вручил парню фонарь на верёвке.       – Я буду спускаться, а ты опускай потихоньку за мной фонарь. Потом, когда крикну, так же наверх поднимать его станешь.       Стенки колодца, сложенные из неотёсанных камней, хоть и были покрыты мхом и слизью, позволяли довольно легко найти опору. Чтобы спуститься вниз, Чону потребовалось относительно немного усилий и времени. Колодец был очень стар и действительно засыпан всякими ветками и опавшей листвой. На этом мусоре внизу Чон увидел мальчика лет четырёх, ободранного и в слезах, но, кажется, без страшных травм. К счастью, парень в кимоно и его слова, похоже, действовали на детей волшебно. Хоть малыш продолжал тихо плакать, он не кричал и не сопротивлялся. Чон сделал из двух платков что-то вроде переноски, аккуратно изворачиваясь в узком пространстве, а затем осторожно поднял мальчика и крепко привязал его спереди перед собой.       Тут он взглянул вверх и, хотя не увидел ничего, кроме той части колодца, что освещалась фонарём на верёвке, у него слегка закружилась голова от осознания того, что надо как-то выбираться, всё вверх и вверх. Тем не менее, Чон крикнул, чтобы поднимали понемногу фонарь, и начал медленное восхождение. Теперь он лез очень аккуратно, старательно нащупывая каждый раз ногой более-менее удобный камень. Держась за верёвку, одновременно рукой придерживал мальчика, стараясь уберечь его от твёрдых стен. Сознание плавало, стало каким-то прерывистым. В узком пространстве Чон явственно ощущал, как от него несёт спиртным. «Какого токкэби я так напился?» – думал он. Подъём казался бесконечным, а над ним всё плыл и плыл вверх яркий фонарь. Но вот наконец, остановившись ненадолго перевести дух и подняв взгляд, Чон увидел не только яркий круг света от фонаря, но и очертания края колодца на фоне тёмного неба, и освещённое склонившееся к нему взволнованное лицо. «Ещё немного», – подумал Чон, и стал подниматься к этому лицу, как к путеводной звезде.       Наконец, шатаясь от усталости и напряжения, он неуверенно перекинул через край колодца одну ногу, затем другую и тут же сел на землю, а потом бессильно опустился назад на спину, на влажную холодную траву. Малыш, крепко привязанный, лежал у него на вздымающейся груди. И ночь снова огласилась криками и плачем, теперь уже взволнованно-счастливыми. Женщина обхватила сына, а заодно и Чона, который в другое время уже сгорел бы от стыда, но теперь ему это было без разницы.       – Отвяжи платки и верёвку, я сам сейчас не смогу… – только и сказал он. И новый знакомый, который тут же рядом стоял на коленях, стал быстро развязывать узлы у него на груди и на талии.       Мать подхватила спасённого малыша на руки и унеслась с ним в дом, за ней убежали и старшие сыновья. А Чон всё лежал и лежал, глядя в ночное небо Токио, видел звёзды и ощущал сырую траву под спиной, а сознание летело и летело куда-то… И тут он вновь увидел склонённое над собой лицо другого пусанца, появившееся на фоне ночного неба, как светлый диск луны.       – Тебе плохо? – заботливо спросил взволнованный голос.       У Чона не хватило сил ответить, он лишь покачал слегка головой из стороны в сторону. А сам всё смотрел вверх на тёмные пряди волос вдоль светлого лица, на необычный разрез глаз, маленький носик и пухлые губы. «Какой милый…» – вдруг подумал Чон. И умиротворённо закрыл глаза.       Однако перспектива отключиться среди ночи в незнакомом саду на влажной земле была всё же не очень. Через минуту Чон собрал последние силы и сел.       – Что с мальчиком? Всё хорошо? – спросил он.       – Вроде бы да… Можем сходить посмотреть… – и парень подал Чону руку и помог подняться.       – Погоди… Сначала надо чем-то закрыть этот чёртов колодец.       Полусгнившие обломки, некогда служившие крышкой, уже ни на что не годились, и чёрно-белое кимоно снова замелькало между деревьями сада. Парень вернулся, притащив с собой видавший виды круглый столик без двух ножек, который, очевидно, выбросили в хлам. Но столик вполне подходил по размеру, и Чон с новым знакомым взгромоздили его сверху, закрыв зияющую дыру колодца. Оставшиеся ножки одиноко тянулись к ночному небу, а для надёжности, чтоб столик никто случайно не сдвинул, Чон навалил на него большой замшелый камень, который выковырял из земли неподалёку. Наверное, в лучшие для сада времена камень служил здесь декоративным украшением.       По вьющейся садовой тропинке они подошли к дому, где горел свет. Парень в кимоно раздвинул перегородки-сёдзи, легко скинул свои туфли и переступил порог. А Чон принялся расшнуровывать ботинки, которые были изрядно заляпаны грязью после путешествия в недра колодца.       – Не стоит, хозяева наверняка не обидятся, если ты и так зайдёшь сегодня…       Но Чон просто не мог ступить на эти чистые циновки в такой грязной обуви. Он продолжал старательно, хоть и заторможенно, разбираться с ботинками. А второй парень проследил взглядом за его руками, тоже испачканными, местами с ободранной кожей и кровоточащими ссадинами, и метнулся в дом. Через несколько секунд он появился с кувшином воды и предложил полить. Чон вымыл руки, а заодно ополоснул и лицо, это его немного взбодрило. Вытерся полотенцем, заботливо поданным ему, и наконец вошёл вслед за парнем в дом.       Женщина в комнате уже сняла с малыша разодранную одежду и, сидя рядом, промывала и перевязывала многочисленные ссадины и ранки. Сначала, всецело поглощённая этим делом, она не обратила внимания на вошедших. Но через какое-то время подняла взгляд и медленно повернулась в их сторону. А потом неожиданно из глаз её снова потекли слёзы и она вдруг ничком упала на пол. Чон решил, что женщина потеряла сознание, и со страхом зашептал парню в кимоно:       – Что с ней? Что делать?       – Она просто благодарит тебя за спасение сына… – так же вполголоса ответил ему парень.       И тут Чон понял, что это не обморок, а глубокий церемониальный поклон, в котором лежала плачущая женщина, почти уткнувшись головой в его ноги.       – Скажи ей, чтобы… не надо… – забормотал Чон, для которого всё это было уже слишком.       Парень в кимоно опустился на колени и приобнял женщину за плечи.       – Мико-сан… Мико-сан…       Пока он увещевал и успокаивал хозяйку, Чон подумал: «Какой удивительный парень… Совсем не стесняется прикасаться к женщинам, брать за руки незнакомцев…» Тут он вспомнил тёплые пальчики в своей большой ладони… И то, как маленькие ручки бережно развязывали верёвку у него на талии… Чон мотнул головой, чтобы отогнать это странное наваждение.       Он осторожно прошёл мимо женщины и парня поближе к малышу, который лежал на футоне. Тот внимательно смотрел своими тёмными глазёнками, как и старшие братья, которые стояли рядом. Но теперь ни у кого из них во взгляде не было испуга, только сосредоточенность. «Наверное, этот малыш родился в счастливый день и час», – подумал Чон. – «Он жив и, кажется, быстро поправится…» Но внимание Чона привлёк большой синяк на правой ручке мальчика и изрядный отёк в этом месте. За свою мореходную жизнь Чон несколько раз видел переломы, случавшиеся у других матросов. Он тут же повернулся к парню в кимоно:       – Послушай…       И высказал ему свои соображения. Парень внимательно выслушал, а потом пересказал женщине. Тут по дому снова разнеслись причитания и плач, и Чон быстро затараторил:       – Скажи, чтоб не плакала… Это лечится. Тут, кажется, даже смещения нет. Просто надо что-то твёрдое, чтобы пока зафиксировать кость.       Он объяснил, что примерно нужно, парень перевёл остальным. И по дому началась взволнованная беготня женщины и старших детей. Наконец самодельный лубок был сооружён Чоном из найденного старого поломанного деревянного веера и какой-то ложки-мешалки. Чон попросил, чтобы парень-кореец помог, пока он будет фиксировать и перевязывать ручку, потому что мальчику может быть больно, его нужно успокоить. Малыш действительно пару раз взвизгнул во время манипуляций, но парень в кимоно ласково приговаривал ему что-то, и всё завершилось благополучно.       – Завтра утром нужно обязательно позвать врача, – сказал напоследок Чон. – А сегодня всем лучше скорее ложиться отдыхать.       Тут второй пусанец взглянул на него и спросил:       – А ты? Где ты живёшь?       – В пансионе для моряков… Тут недалеко… Наверное… Я утром другой дорогой шёл, но найду…       – Что ты! Тебе нельзя сейчас никуда идти! Ты же на ногах еле стоишь от усталости!       Парень в кимоно быстро перекинулся несколькими словами с женщиной, и та согласно закивала.       – Останься у нас до утра! Пойдём, ляжешь у меня в домике. Так мы за тебя не будем волноваться. А Мико-сан и дети пусть тут сами спокойно отдохнут.       Поскольку всё пережитое за день вновь навалилось на Чона с удвоенной силой и сознание опять стало уплывать, он просто согласно кивнул. Поклонился на прощание хозяйке дома и вышел вслед за парнем. Сунул ноги в ботинки – завязывать шнурки сил не было – и побрёл вслед за чёрно-белым кимоно по тропинке через уже немного знакомый сад. Где-то в стороне остался злосчастный колодец, а дорожка привела их к маленькому флигельку, которого Чон поначалу вовсе не заметил.       – Я здесь живу, – сказал парень. – Снимаю этот домик у Мико-сан и её мужа.       Он зажёг керосиновую лампу у входа. В доме хозяев было электрическое освещение, но сюда его, видимо, просто не провели.       Чон снова стащил ботинки и переступил порог. Казалось, домик настолько крохотный, что один человек займёт всё пространство, если ляжет. Однако сил держаться на ногах уже не было, Чон опустился на циновки и растянулся во весь рост. Последнее, что он успел осознать – что его заботливо укрывают тёплым одеялом. А потом провалился в глубокий, словно колодец, сон.