Токийская история

      Проснулся Чон от ласковых лучей солнца, которые тепло скользили по его лицу. Как и накануне, он несколько мгновений соображал, в каком месте находится. События вчерашнего дня, что всплывали у него в голове, казались сейчас далёкими-далёкими. Оклеенные бумагой сёдзи рядом с ним пропускали мягкий свет. Одна из створок была приоткрыта, и, повернув голову, Чон увидел через неё освещённые солнцем ветви деревьев и голубое небо. Ветерок доносил запахи осеннего сада, в которые лёгкой струйкой вплетался манящий аромат еды, что готовилась где-то. «Как хорошо…» – невольно подумал Чон.       Он неторопливо обвёл взглядом домик, где провёл ночь. Тот был лишь чуть больше, чем ему показалось в темноте: кроме комнатки величиной в три татами, где он спал, была ещё одна, совсем малюсенькая.       Чон снова перевёл взгляд на сад, и тут сердце его внезапно встрепенулось: он заметил знакомое полосатое кимоно. Волной накатило неведомое ему раньше чувство, странная смесь радости и неловкости – будто он сделал что-то постыдное, но очень приятное. Это ощущение, лишь слегка мелькнувшее ночью, при свете дня и уже прояснившейся после выпивки голове стало вдруг ещё более явным. Хотелось и скорее выйти новому знакомому навстречу, и одновременно смущённо засунуть голову под одеяло. Чон, правда, не сделал ни того, ни другого, он просто сел. А парень в кимоно уже успел подойти к домику и поставил что-то у входа, после чего аккуратно раздвинул сёдзи и сразу встретился взглядом с Чоном.       – Проснулся? Вот хорошо, я как раз еду принёс. Мико-сан приготовила для тебя, – он слегка улыбнулся.       Оказывается, парень шёл к нему через сад с целым подносом еды, который сейчас поджидал на крыльце. Когда новый знакомый заговорил, смущение Чона почти пропало. Услышав родной пусанский говор, он почувствовал себя свободно и спокойно.       – Спасибо, – искренне поблагодарил Чон. – Вот только сначала бы… Эээ…       – Уборная вон там, – тут же сообразил парень. – Пойдём, я тебе покажу.       Чон выбрался из-под одеяла. Сейчас он почувствовал, что помимо свежего запаха сада, проникающего снаружи, в домике витает ещё какой-то приятный аромат. Когда направились к маленькой уборной, скрытой неподалёку за разросшимися кустами хаги, аромат последовал за ними. Чон решил, что, видимо, одежда хозяина флигелька тоже хранит этот притягательный запах.       Кусты хаги уже почти отцвели, но изящные сиреневые соцветия ещё не полностью опали с веток. Чон засмотрелся на спокойный вид осеннего сада, когда после уборной споласкивал руки, поливая их из ковшика. Воду он зачерпнул в старой деревянной кадке, что стояла здесь специально для этих целей. На её поверхности тоже плавало несколько опавших цветков.       – Послушай, – сказал парень в кимоно. – А чем от тебя так приятно пахнет?       – Что? – смутился Чон.       Но это была правда. Тот аромат, что чувствовался раньше, теперь, когда он вышел из уборной, стал ещё ощутимей. И тут Чон сообразил. Духи! Духи, купленные им вчера в универсальном магазине. Его окутывал аромат «Хиасинуту», причём особенно интенсивный – в районе паха. Краснея, Чон залез в карман брюк и достал безбожно измятую коробочку с духами, которые так и лежали там со вчерашнего дня. Видимо, когда он лазил в колодец, прижался где-то к камням и крышечка флакончика приоткрылась. Само хрустальное сердечко, извлечённое из мятой коробки, оказалось тем не менее целым, и просочилось из него, судя по всему, всего несколько капель.       Парень в кимоно, похоже, был очарован духами, хотя и старался не подавать виду.       – Это подарок кому-то? – спросил он, явно с деланой небрежностью.       – Нет-нет! – интенсивно замотал головой Чон. – Случайно вчера купил, понимаешь… Продавщица решила, что они мне понравились. Я по-японски не очень… Вот и пришлось брать. Возьми себе, если хочешь!       Чон выпалил последнюю фразу не думая и тут же пожалел, что мог обидеть нового знакомого. Но на лице у парня вдруг расцвела такая улыбка, что у Чона тоже будто всё расцвело внутри. Хотя внешне он лишь слегка смущённо улыбнулся. И вложил фиолетовое сердечко в маленькую ладошку.       – Большое спасибо! Так вкусно пахнут! И очень мне пригодятся, – добавил парень.       – Пусть будет… подарок. В честь знакомства, – сказал Чон. И тут же подумал: «Что я такое несу?»       – Ой, там же еда! Пойдём скорее!       Они вернулись к домику, где Чон уселся прямо на пороге рядом с подносом, и, глядя в осенний сад, стал наворачивать всё, что было: тёплый рис, омлет, мясо, овощи. Попутно он расспросил, как дела у маленького Рёко. Оказалось, что доктор уже был, наложил гипс и похвалил того, кто оказал первую помощь. Тут вдруг Чон сообразил, что у хозяйки и так было полно хлопот, а она ещё успела приготовить столько еды для гостя. Палочки с аппетитным кусочком мяса замерли в воздухе.       – А вы сами-то ели? – спросил Чон.       – Да, мы позавтракали… Уже давно.       И поскольку Чон всё ещё смущённо держал на весу мясо, не решаясь положить его в рот, ночной знакомый слегка улыбнулся, тоже посмотрел на еду и вдруг приоткрыл свои пухлые губки. Кусочек слегка дрогнул в руках Чона, когда он осторожно отправил его в этот маленький ротик. А парень стал жевать, блаженно жмурясь на осеннем солнышке.       – Как вкусно! Спасибо. Мико-сан очень старалась приготовить для тебя что получше. Ты ешь, ешь! – он подтолкнул Чона под локоть.       Чон потихоньку вернулся к еде, но теперь время от времени задерживал в воздухе палочки с очередным кусочком и смотрел на соседа, который ещё несколько раз с удовольствием позволил себя угостить.       Как раз в тот момент, когда посуда почти опустела, на садовой тропинке появились старшие ребятишки Мико-сан. Один из них нёс перед собой пузатый, похожий на тыкву с носиком, чайник, а второй – поднос с чашками и нарезанными фруктами. Подойдя поближе, оба замерли и вежливо поклонились гостю. Как к нему обратиться, они не знали, поэтому старший мальчик сказал парню в кимоно:       – Моти-сан, мы принесли чай.       Чон понял эту простую фразу. И пока он подскочил, чтобы ответить на поклон и принять из рук мальчика тяжёлый чайник, в голове пронеслась мысль, что ведь до сих пор они так и не познакомились со вторым пусанцем. Когда парень в кимоно, поблагодарив, отдал мальчикам поднос с пустой посудой и они скрылись из виду, Чон спросил, не сдержав улыбку:       – Тебя зовут Моти-сан?       Он хорошо знал моти – японские мягкие рисовые пирожки, которыми нередко угощался в Иокогаме. В качестве имени это звучало на редкость забавно. Но глядя на симпатичные щёчки своего нового знакомого, а также на округлости, выступавшие под тканью кимоно пониже спины, Чон, не переставая улыбаться, подумал, что имя весьма подходит владельцу.       Парень, однако, сразу принял немного высокомерный вид и отрезал:       – Это домашнее имя, понятно? Ребята меня так прозвали – что с детей возьмёшь. И так ко мне обращаются только в доме Мико-сан! А вообще-то меня зовут Ширатори.       – Но это ведь тоже ненастоящее твоё имя, – сказал Чон с обезоруживающей простодушностью.       Парень в кимоно немного помолчал, глядя на собеседника всё ещё с некоторым вызовом, но будто немного смутившись. А потом уже более примирительным тоном сказал:       – Ненастоящее. Но я артист – надо, чтобы имя звучало красиво.       И он немного приосанился и горделиво повернул голову, будто для того, чтобы Чон получше разглядел, что он артист и имя у него тоже артистичное.       «Какой странный парень…» – в очередной раз подумал Чон, искренне недоумевая, зачем тот будто хочет предстать перед ним в более выгодном свете. Ведь ещё вчера ночью он показался Чону очень милым, хотя тогда этот незнакомый молодой пусанец был страшно взволнован и абсолютно не думал о том, как выглядит и какое производит впечатление.       – А меня зовут Чон, – представился наконец Чон. И, не зная, что ещё сказать о себе, добавил: – Я моряк.       Вдруг парень в кимоно будто снова стал таким же, как вчера ночью, и серьёзно сказал:       – Нам очень повезло, что именно ты вчера проходил мимо, Чон.       Они снова устроились на крылечке, и новый знакомый разлил по чашкам чай. В тишине осеннего сада, казалось, каждый из них прислушивался к своим мыслям, потягивая терпкий напиток.       – Как же мне называть тебя? – спросил Чон. Он искренне не понял, каким именем ему лучше пользоваться. – Можно, я буду называть тебя по-корейски? Какое у тебя корейское имя?       Рядом с ними с дерева мягко слетел лист, который оба проводили взглядом до тех пор, пока он не коснулся земли. Парень посмотрел на Чона и тихо, будто делясь чем-то самым сокровенным, сказал:       – Чимин.       – Очень красивое имя, – так же вполголоса ответил Чон. – Ничуть не хуже, чем Ширатори.       – Да... Меня так дедушка назвал – кажется, это значит «осеннее небо», если написать иероглифами.       – Правда? А мой корабль называется «Каыль Тэян» – «осеннее солнце». Ты, наверное, осенью родился, раз тебя так назвали?       – Осенью… Как раз в этом месяце.       – И я осенью, только ранней. В год Быка, – Чон добавил это, чтобы выяснить, кто из них старше и стоит ли обращаться к Чимину «хён».       – Я родился в год Свиньи, – сказал Чимин с чуть заметным тоном превосходства, так как оказалось, что он на два года старше.       – А как ты оказался в Токио, хён? Ты здесь давно?       – Уже два года. Я приехал сюда работать, меня порекомендовал мой корейский учитель танцев.       – Ты сказал, что артист… – с лёгким благоговением произнёс Чон, который в жизни почти не сталкивался с людьми творческих профессий, но всегда испытывал по отношению к ним тайное восхищение и смутное влечение к этому неведомому, загадочному миру. Пусть его познания и ограничивались эстрадными номерами в портовых кабачках и выступлениями уличных музыкантов и актёров.       – Я танцую и немного пою, – ответил Чимин, причём в его ответе смешались и гордость, и лёгкое смущение.       – Я бы очень хотел посмотреть!       – Жаль, по понедельникам мы никогда не выступаем… А завтра вечером ты ещё будешь в Токио?       – Нет, – сказал Чон с искренним горьким сожалением. – Сегодня последний свободный день, завтра уже будем в море.       Он молча съел кусочек персика, допил чай и поставил чашку.       – Я был очень рад с тобой познакомиться, Чимин-хён. Но теперь мне надо в свой пансион. Мой друг, мы с ним с одного корабля, наверное, места себе не находит – думает, куда я подевался.       – Конечно, раз тебе нужно…       – Только надо навестить напоследок маленького Рёко и попрощаться с хозяйкой, Мико-сан, да?       – Да, пойдём! Они будут рады.       Парни поднялись. Чон надел свою куртку (видимо, Чимин подобрал её в саду и аккуратно повесил на стену домика) и подхватил оставшуюся после чаепития посуду.       Хозяйка встретила их у входа в дом. Должно быть, увидела, как они идут по тропинке. Только сейчас Чон осознал, что Мико-сан весьма красивая и довольно молодая женщина, просто на лице её отражались все заботы и переживания матери троих детей. Несколько минут заняли взаимные благодарности и низкие поклоны – Чон как мог, припомнив все знакомые слова и спрашивая кое-что у Чимина, говорил спасибо за еду и ночлег, а хозяйка бесконечно благодарила за такую важную помощь ночью. Из-за дверного косяка выглядывал Рёко с загипсованной ручкой на перевязи. Чон улыбнулся ему, и мальчик тоже ответил робкой улыбкой. Тут мать, обернувшись и увидев сына, отправила его назад в дом – видимо, пока что Рёко запрещали выходить во двор. Чон пожалел, что у него не завалялся в карманах брюк какой-нибудь подарок и для малыша.       Сами же брюки представляли собой плачевное зрелище. С их горькой участью Чон смирился, как только выбрался из-под одеяла – белоснежно-белые и хорошо отглаженные вчера, сейчас они были все измяты и в засохшей грязи. Неловко, конечно, идти в таких по улицам Токио, ну да ладно…       Однако хозяйка и Чимин будто читали его мысли.       – Мико-сан предлагает постирать твою одежду. Мы уже говорили с ней об этом утром, – сказал Чимин.       – Да что вы, не надо! У Мико-сан сейчас полно других забот. Я сам постираю.       Чон действительно собирался сам выстирать брюки как только вернётся на корабль. Это у него неплохо получалось. Он постоянно стирал и свою одежду, и других матросов – не только потому, что был младшим в команде и ему вменялось это в обязанность, но и потому, что действительно любил чистоту и ему нравилось видеть результаты своих трудов.       – Мико-сан всё равно затеяла домашнюю стирку, это будет несложно. И погода отличная, быстро высохнет! Я бы мог потом принести одежду прямо в пансион, раз сейчас тебе нужно идти. Мы можем пройтись вместе – покажешь, где остановился.       Тут Чон сообразил, что это отличный способ немного продлить общение с симпатичным пусанцем.       – Ладно, – сказал он. – Только в чём же я тогда пойду?       – Я бы предложил тебе что-то из своего, но у меня одежда меньшего размера, а брюки вообще узкие… Зато муж Мико-сан немного повыше. Правда, Рёхэй-сан сейчас в отъезде и западная одежда у него с собой, но вот парадные хакама должны тебе подойти.       В конце концов Чон оказался в дальней комнате дома Мико-сан, где снял свои парусиновые брюки и облачился в широченные шёлковые хакама хозяина, серые в синюю полоску. Чимин проскользнул из соседней комнаты, чтобы помочь ему завязать ленты на талии. Рубашку Чон решил оставить свою, благо, она была коричневая и грязь на ней была не так уж видна. Однако Чимин настоял, чтобы и рубашку он сменил – во-первых, та тоже отправится в стирку, а во-вторых, иначе чем с кимоно хакама не носят. В итоге Чону пришлось-таки снять рубашку и надеть чёрное кимоно хозяина, заправив его в хакама. Рёхэй-сан был, видимо, более щуплым, чем Чон, и кимоно немного расходилось на груди, но Чимин заверил, что всё нормально. Хотя Чон всё же чувствовал смущение. И потому, что пришлось выйти к Мико-сан в одежде её мужа. И немного потому, что нужно будет идти в таком непривычном виде по улице. Но больше всего – потому, что он случайно поймал на себе взгляд Чимина, когда снимал рубашку.       Чон попрощался с хозяйкой и её детьми, вновь много раз поклонившись, поблагодарив и пожелав здоровья. Надел свои ботинки, которые не очень сочетались с нарядом, но теперь хотя бы были чистыми. Это Чон оценил, как только встал, и поблагодарил Чимина, который успел позаботиться и привести обувь гостя в порядок. Куртку Чон теперь не надел – она уж совсем не подходила к одежде, – а просто перекинул через руку. Да и день был тёплый. Чимин тоже отправился проводить его просто в домашнем кимоно.       – Немного неловко идти в нём по городу… – сказал он. – Но ничего, зато не ты один будешь смущаться!       Однако несмотря на смущение, несмотря на все странности минувшей ночи и сегодняшнего утра, Чона переполняло необычное чувство волнения и радости, когда они вместе с Чимином вышли за ворота и отправились вдвоём по улице. Он снова продолжал тот путь, что был прерван вчера вечером появлением незнакомца в полосатом кимоно, вылетевшего к нему из калитки. Но теперь этот незнакомец по имени Чимин шёл рядом, очень даже знакомый и по-своему близкий. И это было удивительно и чудесно.