Токийская история

      По дороге Чон, пользуясь случаем, расспросил Наму-сэнсэя о русском композиторе, музыка которого так впечатлила его вчера. Мон-хён без труда назвал имя, которое не вспомнил Чимин. Оно действительно могло вогнать в ступор любого нормального корейца, и Чон не стал исключением. Ну не могли же родители всерьёз назвать своего сына «Пётырыилличичаикопсыки»? Разве что, если хотели, чтобы его никто и никогда в жизни по имени не называл.       – Его в самом деле так звали?! – спросил поражённый Чон.       – Конечно. Но это полное официальное имя.       – А, так дома его всё же называли по-другому! – с облегчением выдохнул Чон.       – Думаю, дома его называли проще, – улыбнулся хён. – Ну а в мире музыки достаточно назвать его фамилию, чтобы было понятно, о ком речь.       – А что из этого имени фамилия? – уточнил любознательный Чон.       Услышав, что фамилия «Чаикопсыки», Чон вздохнул:       – У русских такие длинные и сложные имена…       Ну действительно, для фамилии вполне достаточно было бы «Ча» или «Чаи», в крайнем случае – «Чаико». Разве нет? Видимо, размышления так явно отобразились у него на лице, что Наму непроизвольно улыбнулся. Чон заметил это и вновь смутился, но хёну явно нравились искренность и заинтересованность младшего земляка.       У входа в «Цветы и птицы» они расстались. Чон, как и обещал, отправился сперва во дворик. Задняя дверь была, как обычно, распахнута, слышались знакомые голоса. Чон приветственно крикнул, не зная наверняка, к кому обращается. В глубине послышались разноголосые отклики и быстрый топоток. Сердце вдруг подпрыгнуло – так тепло и радостно стало оттого, что его здесь ждут. И тут же на порог выскочил Чимин – волнительно-растрёпанный и приветливо улыбающийся. Видимо, он уже готовился переодеваться к выступлению.       – Проходи-проходи!       Чимин торопливо нырнул обратно. Чон быстро последовал за ним, вновь окунувшись в волшебный мир закулисья. Тама-сан уже колдовал на кухне, в глубине здания приглушённо слышались разрозненные обрывки мелодий – музыканты готовились к выступлению. Мимо пролетел Су со стопкой посуды в руках – Чон едва успел ему поклониться. Из помещения с декорациями раздавался звучный голос Чин-хёна, и Чимин оповестил хозяина на ходу:       – Вот и Чон! А я пошёл готовиться.       И тут же умчался по коридору, оставив слегка обескураженного Чона. Впрочем, ведь сейчас Чимин на работе. Сам Чон тоже, будь он в море, расторопно и чётко выполнял бы свои обязанности, а не тратил время на досужих спутников.       И он шагнул внутрь комнаты, приветствуя Чин-хёна. Вместе с хозяином «Цветов и птиц» около декорации стоял ещё один мужчина – лет тридцати пяти, с добродушным и улыбчивым круглым лицом. Облик дополнял расплывающийся цветной синяк вокруг левого глаза. Но даже это не сильно портило впечатление – он всё равно был похож на большую, немного нелепую и тем не менее милую панду. Ещё до того, как Чин представил их друг другу, Чон понял, что это художник. Одет Сэйко-кун был не совсем по сезону – в хлопковое тёмно-синее юката с простым геометрическим узором, которое кое-где, как заметил Чон, было испачкано красками.       – Ну, ребята, давайте вместе постараемся! – Чин воодушевлённо призвал к действиям, хотя сам отошёл подальше. Он сегодня, совершенно понятно, прикасаться к декорации не собирался.       Зато с удовольствием руководил процессом её переноса на сцену. Работа эта Чону понравилась – вдвоём с Сэйко-куном они ловко подхватили с двух сторон и аккуратно подняли конструкцию, которая оказалась не слишком-то и тяжёлой. Зато Чон сразу почувствовал сопричастность к создаваемому волшебству, когда они осторожно проделали путь до сцены и тихонько опустили сферу с цветами за закрытым занавесом в указанном Чином месте. Этот выход и взгляд на сцену изнутри был для Чона чем-то вроде торжественного и таинственного акта посвящения. Он слышал за занавесом музыку и голоса в зале, знал, что там и его место, но вот он чудесным образом здесь, в центре святилища.       Когда, повинуясь жестам Чина, они молча удалились со сцены и вновь оказались во внутреннем коридоре, Чон осторожно спросил:       – Сейчас Ширатори будет выступать?       – Да, Чимин сегодня начнёт вечер своим номером. Он, собственно, и вчера должен был первым выступать, да мы ж всё ждали и надеялись, что Сэйко-кун вот-вот объявится и поможет, – Чин хоть и пенял присмиревшему и потупившемуся художнику, но совсем беззлобно. Как хозяин он, судя по всему, философски относился ко всяческим рабочим казусам и не сильно переживал по этому поводу.       – А потом убрать шар? Надо же будет? – уточнил въедливый Чон.       – После номера – конечно. Но ты, наверное, хочешь пока в зале посидеть? Просто подходи обратно сразу, как Чимин выступит. Дорогу-то уже знаешь.       – Идём, Чон-кун! – это Сэйко-кун на ломаном корейско-японском изъявил желание поскорее отправиться за компанию с Чоном в ряды зрителей.       – Стой! – категорично заявил хозяин «Цветов и птиц». – Никуда ты не пойдёшь в таком виде – ты ж всех посетителей мне перепугаешь!       – Да я сзади сяду, Чин-кун, как обычно… Не заметят меня…       Чин укоризненно покачал головой, а художник стоял и смотрел на него глазами преданной, но покорной судьбе собаки.       – Жди меня здесь, я сейчас, – сказал Чин по-японски. И добавил по-корейски: – Пойдём, Чон. Ты-то парень приличный.       Чон лишь успел кивнуть удручённому Сэйко-куну на прощание.       – Пойду у ребят хоть белил для лица возьму, замажу как могу этот ужас, – сокрушался Чин, поспешая по коридору. – Чем только приходится заниматься! Как деньги у нашего Сэйко появляются – сразу находит неприятности на свою и мою голову… Ты иди в зал, не жди.       И Чин-хён проскользнул за ту дверь, где была комната его артистов.       Чон, направляясь к выходу, заметил на кухне Пу-и, который торопливо подхватывал палочками и отправлял в рот маринованные ростки сои из миски – видимо, решил на скорую руку подкрепиться перед выступлением. Тама-сан, не обращая на него особого внимания, хлопотал по своим кулинарным делам.       Заглянув поздороваться, Чон воспользовался случаем и попросил Пу-и выйти с ним во двор на минутку. Хотя красавец махнул на него рукой, промычав что-то с набитым ртом, моряк не оставил его в покое. Чон умел быть очень настойчивым, когда ему это требовалось. И Тэхён, на ходу дожёвывая ростки, вышел, вопросительно поглядывая на нового знакомого.       А Чону была крайне необходима консультация такого сведущего специалиста, как Пу-и. Потому он поклонился и сразу перешёл к делу:       – Хён, пожалуйста, покажи мне, где тут ваша простая уборная.       Тэхён некоторое время оторопело смотрел на собеседника, но потом заулыбался и действительно дал исчерпывающую информацию по вопросу: провёл Чона по тропинке и показал за бамбуком, раскинувшимся изящным веером в глубине двора, традиционный домик. Указал и на висящий фонарь у входа, который можно засветить, если уже стемнело.       – Вот спасибо! – от души поблагодарил Чон.       Его очень смущала роскошная уборная в «Цветах и птицах», но ещё больше – возможная встреча там с Наму-сэнсаем. Что делать, если они окажутся в ней одновременно? Как неловко-то будет! Уж лучше сюда во двор сбегать.       Очутившись сегодня вновь в зале «Цветов и птиц», Чон ощутил необычное чувство умиротворения и предвкушения удовольствия. Такое, верно, испытывает заядлый курильщик, делая первую затяжку после чересчур долгого перерыва. Кстати, знакомый парень в чёрном, который уже сидел за своим столиком, сейчас действительно с удовольствием затягивался сигаретой. И явно так же с приятным нетерпением ожидал начала выступления. Хоть этот человек казался немного странным и тревожащим, Чон всё равно поклонился ему. И на сей раз получил в ответ вежливый, хоть и краткий, поклон. А ещё изучающий взгляд, который скользнул по молодому пусанцу, но потом быстро вернулся к музыкантам у сцены.       Атмосфера в уютном заведении Чин-хёна была такая, что становилось абсолютно понятно, почему вновь и вновь сюда приходит Мон-хён. Почему парень в чёрном тоже, судя по всему, завсегдатай здесь. Почему так рвался скорее в зал Сэйко-кун. Он, кстати, действительно вскоре появился среди публики и занял, как и Чон, один из столиков в самом заднем ряду. Радостно улыбался и счастливо посматривал на всех одним нормальным глазом, а другим – в виде узкой щёлочки. Синяк вокруг глаза будто бы исчез, но при внимательном рассмотрении проступал из-под белил зловещей темнотой. Впрочем, никто, кроме Чона, рассматривать скромного художника явно не собирался, а самому Сэйко, как и Чону, какие-то там мелкие недочёты во внешности были без разницы.       Сегодня Чон решил спросить Су, какие блюда предлагаются посетителям. И выбрал рис и простые закуски. Денег у него оставалось немного, нужно было разумно распределить их на оставшиеся дни. Слушая музыку и рассматривая посетителей в зале, он заметил, что нынче у Су новый помощник. Он был так же юн, как и вчерашний паренёк, и тем не менее впечатление производил совершенно другое. Более высокий, с привлекательной, но несколько холодной внешностью, парень явно знал себе цену. И, очевидно, имел амбиции, не собираясь долго задерживаться среди обслуживающего персонала. Чон специально понаблюдал за ним и вдруг осознал – да он же явно подражает Чимину! Некоторые жесты, манера держаться и даже полудлинные волосы, собранные в хвостик… До оригинала, впрочем, было далеко, и Чон только по-доброму усмехнулся. Что ж, во всяком случае, выбор этим парнишкой себе кумира был Чону совершенно понятен.       Незадолго до начала выступлений в зале появился посетитель, который тоже привлёк внимание пусанца. Мужчина в светлом европейском костюме и его спутники заняли тот столик, где вчера сидела красавица Кимура-сан со своей свитой. Держался мужчина очень уверенно и явно бывал здесь раньше. Выглядел он импозантно, дорого и, очевидно, был лидером своей компании – судя по тому, как к нему прислушивались и как кто-то тут же поднёс зажигалку, когда этот человек достал из инкрустированного портсигара сигарету с золотым обрезом. Чон пытался понять, кто он, рассматривая модную западную причёску незнакомца, чьи волосы были набриолинены до такой степени, что, казалось, в них можно увидеть отражение всего вокруг.       Парень в чёрном тоже вперился в новоприбывшего посетителя. А рука его машинально потянулась к своим сигаретам, лежащим на столе – это была простая бумажная пачка с бирюзово-розовым рисунком. Он привычным движением смял сигаретный мундштук, прежде чем закурить, всё так же не отрывая взгляда от столика у сцены. Чон осторожно осмотрелся, но больше никто не обращал особого внимания ни на этот столик, ни на его посетителей. Мон-хён читал свежеприобретённую книгу и время от времени делал какие-то пометки. Сэйко-кун уже увлечённо кремзал что-то карандашом на бумажной салфетке. И Чон тоже отринул прочь смутное напряжение, которое непонятно с чего стало в нём зарождаться. Тем более, что перед занавесом как раз появился нарядный и красивый Чин-хён, чтобы поприветствовать почтенную публику.       Когда Чин традиционно обходил гостей, то задержался у столика с франтоватым мужчиной, жизнерадостно беседуя и улыбаясь. Чон прислушался и с удивлением осознал, что хён сейчас бегло болтает на шанхайском диалекте китайского. «Вот те на! Откуда он его знает? Надо будет спросить потом у Чимина…» Что касается посетителя, Чон тут же решил, что мужчина в светлом – какой-нибудь богатый шанхайский торговец. Ясное дело, с таким стоит обходиться повежливее.       Чин подошёл к столику парня в чёрном, и Чон тоже напряг слух. Но парень говорил так тихо, что расслышать ничего не удалось, однако выражение лица его было серьёзным. Хозяин «Цветов и птиц» тоже ответил что-то вполголоса и без обычных прибауток.       Выступление же Чимина, которое открывало вечер, неожиданно вновь застало чувства Чона врасплох. Казалось бы, он уже знал, что это будет за номер, видел этот танец, даже сам помог принести декорацию на сцену. И всё равно – это было как первозданное чудо, волнительно и прекрасно. И Чимин снова преобразился из знакомого пусанского паренька в изящного и неуловимого Ширатори.       Чон едва опомнился после выступления, да и то когда его позвал Сэйко-кун, который уже стоял у выхода. Точно! Им же надо сейчас быстро убрать сцену. Чон подскочил, и они с художником поспешили вокруг здания к чёрному ходу и недрам «Цветов и птиц».       Шар с цветами был успешно возвращён на своё место в хранилище, где Тэхён уже поджидал возле декорации для своего номера – кровати под балдахином. Чон и тут собрался помочь, но Сэйко-кун уверил, что сейчас это ни к чему – кровать на колёсиках, и они с Тэхёном запросто справятся сами. Чон согласно кивнул и отправился по коридору к выходу, чтобы вернуться в зал. Но когда он проходил мимо заветной двери, где обитали артисты, сердце его вдруг подпрыгнуло. Если Тэхён сейчас там, на сцене, готовится к своему выступлению… То Чимин сейчас здесь, один… И Чон с колотящимся невесть почему сердцем почти крадучись подошёл поближе и осторожно постучал. Если до того за дверью слышался едва уловимый шорох, то теперь там повисла звонкая тишина. И тогда Чон позвал чуть слышно:       – Ширатори-сан!       Прошло несколько томительно долгих секунд, прежде чем дверь осторожно приоткрылась и оттуда выглянул Чимин. Он переодевался и явно впопыхах накинул сверху какое-то попавшееся под руку одеяние, стараясь сейчас в него запахнуться. Ему это удалось, но всё же Чон успел заметить мелькнувший на сливочной коже груди маленький тёмный сосок, который тут же исчез в складках шёлка.       – Что тебе? – снова по-лебединому зашипел Чимин, пока Чон стоял и пытался отлепить язык от нёба.       – Я… – начал было Чон, но тут в коридоре раздались торопливые шаги – видимо, кто-то из парней в зале спешил на кухню к Тама-сану.       Чимин охнул, замолчал и быстро втащил Чона внутрь, закрыв за ним дверь. «Видно, так же русалки увлекают людей в волшебные глубины, в свои морские обители…» – почему-то подумалось моряку в этот момент. Теперь Чон мог рассмотреть и наряды, и несколько зеркал, и загадочные флакончики, среди которых он с удовольствием заметил своё фиолетовое сердечко. Но, оказалось, само по себе это не имеет такой уж притягательной силы. Ту магию, которая существовала здесь, в этой комнате с решётчатыми перегородками, создавал сам Чимин, его присутствие. И Чон смотрел на него, молча, не отрывая глаз и вдыхая уже полюбившийся аромат духов. Молчал и Чимин, глядя на Чона. И в этом было что-то такое мистическое и необычное… Что Чон не выдержал, подался вперёд и сделал наконец то, о чём мечтал ещё вчера – взял Чимина за руку.       – Что ты здесь шляешься… – совсем невпопад, тихо и даже будто нежно сказал Чимин – видимо, ту фразу, которую собирался сказать в запале как только открыл дверь.       – Можно, я подожду тебя после работы? – так же тихо сказал Чон. И когда Чимин промолчал, добавил: – Ты не переживай, кушай со всеми спокойно. Я посижу где-нибудь по соседству на улице… Просто пойдём домой вместе, ладно?       Чимин смотрел на него такими бездонными глазами, что Чону и вправду показалось, будто он тонет в глубинах океана.       – Я попрошу Чин-хёна, чтобы он позвал тебя поужинать с нами… Ты же помогал нам с декорацией – можно сказать, заработал... – медленно произнёс Чимин. И вдруг сменив тон на деловой, заявил: – А теперь быстро уходи отсюда, мне в конце концов готовиться к выступлению надо!       И, предварительно выглянув в коридор, чтобы убедиться, что там никого нет, выпихнул Чона наружу и захлопнул за ним дверь.       Чон какое-то время тупо постоял на месте, будто его вернули в непонятную реальность из прекрасной сказки, всё ещё ощущая прикосновение маленьких ручек к своей спине. Почему же это так приятно – даже когда Чимин пихается? Чон глубоко вздохнул. Сейчас он был даже рад, что Чимин вот так выпроводил его. Потому что ещё чуть-чуть и… Он бы не выдержал, с ним бы точно что-то случилось. Что именно, Чон не осознавал, но понимал, что такого с ним не бывало ещё никогда. И возвращаясь за свой столик в зале, изо всех сил пытался немного успокоить бушующее сердце.