Токийская история

      Было уже около десяти вечера. Су собрался идти в «Цветы и птицы», чтобы оставить там фотоаппарат. Но Чимин возразил:       – Тебе здесь до дома недалеко. Давай лучше мы с Чоном занесём, нам всё равно в ту сторону. Я положу на место, не переживай.       Су согласно кивнул и передал камеру и штатив Чону, который не преминул ещё раз поблагодарить младшего за науку и сегодняшнюю возможность пофотографировать. Вскоре они распрощались и Су исчез в одном из переулков.       Компания корейцев продолжила путь втроём. Чимин и Тэхён уверенно шагали вперёд, согласно сворачивая на ту или иную улицу, пока не замедлили ход возле симпатичного особняка, у которого был даже небольшой второй этаж.       – Вот я и дома, – сообщил Тэхён. – Кимоно отнесу обратно на работу завтра. Спокойной ночи!       Он легко поклонился на прощание, открыл калитку и зашагал по аккуратной дорожке через палисадник.       – Тэхён-хён живёт в таком богатом особняке? – удивлённо спросил Чон, глядя вслед удаляющемуся Пу-и, длинные рукава которого сбивали лепестки осенних цветов.       – Он всего лишь снимает второй этаж, – улыбнулся Чимин. – Там две комнатки не больше моих. Отсюда не видно, но со двора есть лестница и отдельный вход.       Пусанцы, оставшись вдвоём, тут же взялись за руки и неторопливо направились к «Цветам и птицам».       Когда свернули на свою артистическую улицу, их рысцой обогнал рикша. Чон обратил внимание, что седока у него нет, но рикша везёт что-то, громоздящееся довольно высоко. Не прошло и полминуты, как мимо промчался ещё один рикша с таким же грузом. Чон и Чимин одновременно проследили за ним взглядом.       – Он, кажется, остановился около «Цветов и птиц»? – недоумевающе спросил Чимин.       – Да, – ответил не менее удивлённый Чон.       Они прибавили шагу и теперь уже ясно видели, что возле входа в родное заведение высится какой-то груз, и им занимается какой-то человек.       – Да это Чин-хён! – воскликнул Чон.       – Что он здесь делает сегодня? Они же в поездке были с Мон-хёном…       Чин уже заметил их и радостно махнул рукой, подзывая.       – Ребятки! Ну как же вы вовремя!       Чон поклонился хёну. Он с удивлением обозревал громоздящиеся кругом ящики, наполненные красивыми румяными яблоками в соломе. А Чин, кивнув им в ответ, уже развивал свою мысль дальше:       – Вот вы сейчас и поможете! А то я переживал, как всё это перенести.       – Чин-хён! – возмутился Чимин. – У меня сегодня единственный выходной! Не стану я ящики таскать!       – Чимини, дорогой! С днём рождения тебя! Конечно, не надо таскать. Ты просто побудешь тут, покараулишь. Но у Чона-то не выходной, и он с удовольствием поможет, правда?       Чон согласно кивнул, передавая Чимину фотоаппарат.       – У тебя, милый, просто замечательное умение оказываться в нужном месте в нужное время… – Чин прервался, чтобы заплатить очередному подъехавшему рикше. А Чон тем временем принялся резво разгружать ящики.       Хён живо пересчитал прибывшую партию и удовлетворённо сказал:       – Ну вот, сейчас подъедет последний рикша и всё!       Действительно – тут же они увидели очередного возницу. Только на этот раз у него был седок. В коляске ехал Мон-хён, и всем было очевидно, как ему неудобно. И не только потому, что у него под ногами, рядом на сиденье и на коленях стояли ящики яблок.       Чон тут же бросился высвобождать сэнсэя из ящичного плена. Наконец хён кое-как выкарабкался из коляски, тут же закрыл лицо руками и почти простонал:       – Чин-хён… Чтобы я ещё хоть раз поехал с тобой куда-нибудь… Как я теперь своим коллегам и студентам в глаза смотреть буду?!       – Ой, да ладно тебе, Мони! – Чин задорно потрепал друга по руке. – Все были только рады помочь такому красавчику, как я!       Чимин хихикнул, а Мон-хён обречённо вздохнул, хотя всё же улыбнулся.       – Да и потом я же отблагодарил! – продолжил Чин успокаивать его. – Пять ящиков яблок оставил вашим преподавателям и студентам – могли угощаться сколько пожелают. Ну пойми же, Мони! Не мог я не купить такие прекрасные яблоки по такой замечательной цене! К тому же у меня рефлекс сработал, ведь понедельник у нас – день закупок…       – Куда теперь это нести, Чин-хён? – спросил Чон.       – Сейчас-сейчас! Ты, Мон, отойди подальше, вон туда, чтобы ничего не развернуть. Вы тут с Чимином постойте пока, вам вдвоём нескучно будет! А мы с Чоном живо управимся. Вот, возьмите, скушайте по яблочку! – и Чин протянул им два яблока.       Затем хён свернул в галерейку, кивнув Чону, и тот, подхватив несколько ящиков, последовал за ним. Во внутреннем дворике моряк приостановился, чтобы глаза привыкли к темноте. Впрочем, Чин очень скоро, повозившись где-то, включил садовые фонари. А затем прошёл в глубину двора, к заброшенному павильону. Чон рассматривал это строение. Деревянные столбы с облупившейся краской поддерживали двускатную крышу, повреждённую в нескольких местах. Промежутки между столбами сейчас были закрыты потемневшими от времени решётчатыми сёдзи из тонких пластинок бамбука. Похоже, их вставили, чтобы внутрь не залетала опадающая листва с деревьев и не заливал дождь, если он пойдёт. Но в тёплую пору года рамы можно было вынуть, превратив павильон в просторную открытую беседку. Лишь задняя стена была полностью деревянной, и в дальнем конце павильона имелось даже какое-то небольшое отдельное помещение, куда вела дверь. Чин отпер её, повозившись с навесным замком, и велел Чону пока подождать. Затем сходил за светильником, что висел у уборной, и исчез за дверью. Вскоре изнутри послышалась возня – это Чин вынимал одну из створок сёдзи.       – Тащи их сюда, Чони!       Чон подхватил ящики и шагнул внутрь, на дощатый настил павильона. Сумрачную глубину слегка рассеивал золотистый свет фонаря, подвешенного Чином на стене. Как и думал Чон, это оказалось пустое просторное помещение. Правда, в одном углу высилась гора каких-то вещей, скорее всего, старых столов и стульев. А в дальнем конце было возвышение-помост.       – Это сцена? – сразу догадался Чон.       – Точно, – подтвердил Чин. – Хорошее помещение для летних представлений! Да только, видишь, досталось мне всё это уже вот в таком неприглядном виде. И всё никак ремонтом не займёмся. Ну ничего, зато пока как склад можно использовать.       И Чон занялся оперативным перетаскиванием ящиков с яблоками. Надо сказать, что хён ему честно помогал – если не считать того, что носил он по одному ящику, а не по пять-шесть за раз, как пусанец.       – Всё, – выдохнул наконец Чин.       – Там ещё несколько ящиков осталось, хён.       – Те сразу в кладовую Тама-сану занесём. Теперь надо только вставить сёдзи на место.       – Давайте я помогу, – предложил Чон.       И он ловко вставил раму в пазы. Пока Чин снимал светильник, Чон ещё раз оглянулся на внушительный запас аккуратно составленных ящиков. Чтобы выйти, им пришлось пройти через сцену и небольшое помещение за ней, из которого и вела дверь на улицу. «Видимо, сделано специально, чтобы артистам было где готовиться к выходу», – подумал Чон.       Чимину и Наму-сэнсэю было разрешено покинуть свой пост. Мон собрался было сразу взять рикшу и ехать домой, но Чин запротестовал, сказав, что надо обязательно посидеть и перекусить после такой дальней дороги.       Чон подхватил оставшиеся ящики, и все вчетвером направились во двор. Наму тут же опустился на садовую скамеечку около фонаря, с наслаждением вдыхая ночной воздух. Чин отпер дверь, и Чимин отправился положить на место фотоаппарат, а Чон отнёс яблоки в кладовую. Сам хозяин задержался на кухне, Чон же решил выйти на улицу к Наму-сэнсэю и поблагодарить его.       Мон улыбнулся, выслушав Чона и приглашая присаживаться рядом.       – Понравилось вам в ботаническом саду?       – Да, спасибо! И университет я увидел, Чимин показал, где вы работаете. Он такой красивый! И пруд Сансиро…       Чон сказал это так прочувствованно, что Мон взглянул на него с особым вниманием и теплотой.       – А как прошла ваша поездка, сэнсэй?       – О, тоже замечательно! – оживился Наму. – Филиал нашего ботанического сада расположен в очень живописных местах. Мы увидели много интереснейших трав и цветов, растущих только там, в горах. И сами горы просто прекрасны! Особенно в эту осеннюю пору.       – А яблоки? – осторожно спросил Чон.       – Ох, – выдохнул Мон-хён, но потом тихонько рассмеялся. – Яблочные сады тоже были очень хороши. Мы приехали туда перед закатом, солнце так красиво освещало деревья с плодами и уже убранный урожай… Я рассказывал студентам о том, что сюда, на острова, первые яблоки привезли из Европы через Китай в начале тысяча восемьсот шестидесятых годов, и тогда эти диковинные для Японии плоды посчитали незрелыми. Тем не менее некоторым они понравились, и яблочные деревья стали появляться в садах у знати как экзотика. А после реставрации Мэйдзи законодатель Хосокава Дзюндзиро узнал от американского агронома, что условия Японии вполне подходят для выращивания хороших урожаев яблок. Путешествуя по Соединённым Штатам Америки, Хосокава приобрёл много саженцев яблони сорта «роллс дженет» и распространил их в разных местах Японии. Кстати, этот сорт очень любил и культивировал третий американский президент Томас Джефферсон. А ему, по легенде, черенок яблони подарил посол революционной Франции Эдмон-Шарль Жене…       Мон осёкся и взглянул на Чона – но тот внимательно слушал, как и всегда, когда сэнсэй о чём-нибудь говорил. И хён перешёл к самой важной части своей истории:       – Меня все с интересом слушали, прямо как ты сейчас. Даже садовники. Увлёкся я, в общем… И не заметил, как Чин-хён за это время успел включить свою деловую хватку и договориться с владельцем сада о покупке сразу ста ящиков яблок. А везти-то до Токио их надо было в нашем автобусе. Пришлось распихать всем под ноги и между сиденьями, а кое-кого хён ещё упросил и на колени по ящику взять…       Сэнсэй замолчал, прикрыл глаза и драматично покачал головой.       – Мон-хён, – вновь заговорил Чон. – А правда, что семья Чин-хёна приехала в Пусан из Китая? Мне Чимин-хён сказал, что вроде бы они оттуда родом.       – Да, это так, – кивнул Наму.       – Значит, Чин-хён действительно китаец!       Мон усмехнулся.       – По правде говоря, наш Чин-хён – кайфынский еврей.       – Аааа… – протянул Чон. Теперь ему многое стало понятно.       Евреев-торговцев он встречал в основном в Гонконге и Шанхае. Эти люди были общительны, умели пошутить и найти подход к любому – тем более, что все они свободно говорили на нескольких языках. Многие носили прекрасно сидящие костюмы из качественной ткани и, судя по всему, были далеко не бедны. Среди молодых часто попадались весьма привлекательные, с выразительными глазами. У пожилых, правда, внешность была очень характерной – особенно выделялся нос и оттопыренная нижняя губа. (Чон тут же подумал, что губа красавца Чин-хёна пусть едва заметно, но тоже чуть выступает вперёд). О том, что евреи любят вкусно покушать, а по случаю и других угостить, Чон узнал, когда корабль, на котором он ходил, зафрахтовал еврейский торговец, чтобы перевезти большую партию обуви из Гонконга в Пусан. В честь заключения сделки он тогда от души угостил всю корабельную команду. (Кстати, свои любимые ботинки Чон купил именно у него, выбрав их из множества пар отлично сшитой обуви, хотя и обошлось это недёшево). А ещё, похоже, все евреи любили музыку. Потому что если они не были торговцами – то чаще всего встречались моряку как музыканты в портовых кабачках.       – Хён, а что значит «кайфынский»? – Чон решил уточнить лишь это.       – В городе Кайфыне, расположенном в центре Китая, уже почти тысячу лет существует еврейская община, – стал рассказывать Мон. – Точно неизвестно, откуда пришли её жители – то ли из Индии, то ли из Персии. Они принесли дары китайскому императору и получили разрешение поселиться в городе. Но за прошедшие века население общины смешалось с китайцами и теперь уже почти ничем не выделяется среди них – ни внешним видом, ни обычаями. Разве что религия у них всегда была другая. Но в середине прошлого столетия во время восстания тайпинов храм общины был разрушен. Тогда вообще время в Китае было очень смутное. Потому многие еврейские семьи перебрались из Кайфына в Шанхай. И предки нашего хёна тоже. В портовом городе жилось легче, к тому же там были другие евреи-поселенцы, приехавшие в Китай позже. А вскоре семья Чин-хёна уехала в Пусан, где они переняли многие корейские традиции и обычаи. Теперь же вот наш хён и его хён и вовсе в Токио…       Чон слушал Наму-сэнсэя и думал. Ему порой казалось, что какими бы жизнерадостными весельчаками ни выглядели евреи, где-то в глубине души они всегда будто немного печальны, и просто хотят спрятать эту грусть за весёлыми шутками. Он вспомнил, как однажды, когда впервые был в Гонконге, спросил у старших товарищей, что это за люди? Откуда они, где их страна? И ему ответили, что евреи живут по всему миру, но своей страны у них нет. Была когда-то очень давно, но они её потеряли и вынуждены были разойтись во все концы света. Это сильно поразило тогда юного Чона. Как это – нет земли, которую можно назвать своей? Конечно, жить можно всюду… Вот и сейчас, например, сам он в Токио, далеко от родины. И он, и Чимин, и все остальные корейцы… Можно сказать, тоже здесь чужаки. Но у них с Чимином есть родной Пусан, там свой дом, там семья и соседи, туда всегда можно вернуться…       – О чём ты думаешь? – негромко спросил Чимин. Он появился бесшумно и присел рядом на скамеечку.       – А… – Чон словно вынырнул из глубоких вод и вдохнул живительный воздух. – О жизни… О нас… Обо всём…       Когда рядом был Чимин, всё вдруг обретало ясность, было хорошо и правильно. И Чон непроизвольно взял ручку Чимина в свои ладони, нежно поглаживая. Совсем позабыв при этом, что они не одни и рядом Мон-хён. А вот сэнсэй этот жест заметил и чуть заметно улыбнулся, проследив взглядом за движением Чона.       – Друзья мои, идите кушать! – провозгласил Чин, появившийся в дверном проёме.       Оказалось, за это время он не только накрыл стол из разных холодных закусок, но и успел сварить свежий супчик.       – Чин-хён, ты сварил суп из морских водорослей? – поразился Чимин, увидев, что именно Чин разливает по тарелкам.       – Ну конечно, Чимини, милый! Ведь у тебя сегодня день рождения! Как можно без традиционного супчика?       – Спасибо, хён…       Чин улыбнулся, наполнив всем чарки:       – Будь здоров и счастлив! И чтоб у тебя всегда были силы и желание выступать в «Цветах и птицах»!       Рассмеявшись, все выпили за здоровье Чимина и принялись за еду.       Тост в честь Чимина поднял и Мон, пожелав успехов в творчестве, гармонии и любви. Показалось ли Чону, или хён действительно при последних словах как-то по-особому перевёл взгляд с Чимина на него?       Сам же моряк смутился, когда Чин предложил и ему сказать что-нибудь. Но на него все смотрели и он, подняв чарку и глядя на своего любимого, смог произнести только:       – Чимин-а… С днём рождения…       Но Чимин так светло улыбнулся, чокаясь с ним, что Чон понял – больше никаких слов и не надо.       – Ох, Чимини! – всплеснул руками Чин. – Есть же ещё один вкусный подарочек! Мы с Тама-саном специально для тебя сделали. Хотели завтра вручить, но раз уж мы встретились прямо сегодня… Думаю, Тама-сан поймёт и не обидится. Он приготовил, а я украсил. Та-дам!       Говоря всё это, Чин залез в шкафчик и вынул оттуда небольшой тортик, который и водрузил в центре стола. Сверху он был украшен парочкой скульптурно вылепленных белых лебедей, соприкасающихся клювиками друг с другом.       Чимин оторопело смотрел на тортик.       – Нравится? Это тортик из рисовой муки, вроде как моти – ты же у нас для своих Моти-сан, правда?       – Хён, – обрёл наконец дар речи Чимин. – Это ведь свадебный торт. Западные рестораны такие специально делают для жениха и невесты…       – Ой, ну подумаешь! Чимини! Что за стереотипы? Наоборот, оцени же мою творческую находку! Достались мне по знакомству лебеди, которых случайно кондитер сделал лишнюю пару, я нашёл им прекрасное применение – решил поздравить моего Ширатори! Это ведь гораздо интереснее, чем обычный подарок, правда?       Чимин рассмеялся. «Умеет всё же хён устроить и шоу, и праздник!» – думал Чон, тоже улыбаясь. Настроение у всех было превосходное.       – Лебедей мы всё равно есть не будем, да? Оставим, они очень красивые. А вот по кусочку каждому отрежем, – Чин ловко орудовал ножом, вырезая треугольнички торта.       Лакомство оказалось на удивление нежным, и Чон в очередной раз высоко оценил мастерство Тама-сана. А ещё предприимчивость и юмор Чин-хёна. Оставшуюся часть тортика Чимин попросил сохранить до завтра, чтобы угостить остальных работников «Цветов и птиц».       Чон помог хозяину быстро прибрать стол после ужина, и хён возвестил:       – Ну вот, теперь, подкрепившись и отпраздновав сегодняшний замечательный день, можно и по домам!