— Обвиняемый Дин Винчестер, согласно параграфу 155.30, а так же статье 155.42 уголовного кодекса США, суд приговаривает вас к десяти годам лишения свободы в колонии строгого режима. Согласно статье 210.1 уголовного кодекса США, суд так же приговаривает вас к наказанию в виде лишения свободы на срок семи лет в колонии строгого режима. — чернокожая женщина в черных одеждах выдыхает и смотрит ему прямо в глаза. — Суммируя приговор, согласно уголовному кодексу США, обвиняемый Дин Винчестер, вы приговариваетесь к семнадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима. Решение вступает в силу с сегодняшнего дня. У вас есть две недели на подачу апелляции и обжалование приговора. — судья громогласно стучит молотком. — Заседание объявляется закрытым.
Дин зажмуривает глаза, будто надеясь, что волшебным образом наказание не будет таким суровым. Семнадцать лет. За это время Сэмми уже совсем вырастет! Господи, ему будет сорок, когда Дин выйдет! Сорок, мать его лет! Хотя, конечно, все могло бы быть ещё хуже. Обычно, сроки за подобные вещи дают довольно большие, если верить новостям. Так что, ситуация Дина не так хороша, как он очень надеялся, но и не так плоха, как вообще могло бы быть. Его могли посадить и на больше, чем двадцать лет. Как бы не звучало смешно — еще легко отделался.
«По крайней мере, это лучше, чем у отца.» думает Дин, вставая со стула.
Он с прискорбным видом осматривает табличку на столе, за которым сидел. «Обвиняемый». Рядом нет адвоката, Дин отказался от него. Смысл? Он виновен во всех озвученных статьях. Винчестер не раз просматривал уголовный кодекс, просто чтобы посчитать на сколько его упрячут. Так что, да, нет смысла как-то «смягчать» приговор или брать адвоката.
К Дину подходит офицер, ранее стоявши за его спиной все заседание. Он же и привел его в этот зал.
— Руки за спину, — коротко говорит офицер совершено ровным голосом.
Винчестер так и делает. Всего на секунду он оборачивается, чтобы взглянуть на лица людей в зале. Взглянуть на присяжных. И, в конце концов, взглянуть на Каса. Да, он тоже здесь — Дин заметил его ещё, когда судья не пришла. Кас выглядел таким несчастным, таким разочарованным и потерянным, что ему так хотелось подойти и обнять его, или хотя бы потрепать по плечу, как он делал, когда подбадривал его. Хотя лучше Каса бы вообще не было. Не то чтобы бы Дин надеялся, что Новак не придет, ему просто не хотелось, чтобы детектив видел его вот так. В тюремной одежде и в наручниках. Чтобы он увидел, как преступнику-Дину объявляют приговор.
Офицер с, как по мнению Дина, оглушительным щелком застегивает наручники за спиной и слегка толкает Винчестера в спину.
— Пошли, — просто говорит он.
Это обычный мужчина, короткостриженный и в форме. Его лицо выглядит уставшим, но абсолютно не выражающим эмоций. Он говорит совершенно спокойно и ровно, не грубит. Когда он вел его в зал суда полтора часа назад, он обращался к нему на «вы». Дин не думал, что полицейские будут общаться с ним вот так. Он смотрел много стереотипных ильмов, где жёсткий коп не отказывается и влупить пару раз преступнику. Винчестер думал, что и с ним будет так же. Но офицер выполнял и выполняет только свою работу. И ничего более.
В какой-то момент Дин даже задумывается, что, возможно, у этого офицера есть семья, вот эта работа. Он получает за нее деньги и живёт как обычный человек. Где-то там дома его просто ждут… Что-то болезненное скручивается в животе Винчестера от этих мыслей. Что-то очень болезненное, от чего он внезапно находится на гране слез. Дин трясет головой, чтобы остановить это, чувствуя необъяснимый жгучий стыд за эту слабость перед офицером. Он не будет плакать. Он был готов. По крайней мере, он надеялся, что был готов.
Они заходят в помещение с камерой, где преступники дожидаются отправки в исправительные учреждения. Мужчина заводит Дина в камеру, снимая наручники, в потом выходит и запирает дверь. Винчестер просто вздыхает, не решаясь взглянуть на него и увидеть там осуждение и отвращение.
— Я видел таких как ты, — вдруг говорит офицер, — многие из них плакали, пока их никто не видел.
Дин переводит на него взгляд, изгибая бровь.
— Что?
— Нет ничего такого в том, что ты чувствуешь стыд или раскаяние. Я провожал до суда не одного такого как ты. Их истории не были одинаковыми. Но в них была одна общая деталь. — Он смотрит Дину в глаза. — Отчаяние. Кто-то пойманный был из банды, кто-то продавал наркотики, кто-то продавал себя. А ты воровал. Я полагаю, что, скорее всего, у тебя просто не было выбора, как и у них всех.
Он замолкает, а Дин не находит, что ответить.
— Я уже долго работаю тут, — вдруг продолжает офицер, — и что я точно понял — не все преступники ублюдки и мудаки. Есть те, кому пришлось пойти на преступления из лучших побуждений.
Плечи Винчестера непроизвольно опускаются, он выдыхает и практически не слышно говорит:
— Мой брат. — а потом замолкает.
И замолкает на долго. Офицер не побуждает его говорить, просто молчит. Дин от чего-то чувствует ярое желание рассказать все, что копилось в нем годами. Как будто он на исповеди.
— Мой брат пострадал из-за меня в детстве, и он нуждается в дорогостоящем лечении. Мой отец… Он тоже, ну, воровал. У нас это семейное дело, — горько усмехается Винчестер, — в конце концов, его тоже посадили, и он умер в тюрьме. Мне было восемнадцать.
— Мне жаль, — говорит офицер, а Дин продолжает, будто у него вылетает пробка, запрещающая говорить.
— Я не знал, как достать денег. На лечение. На еду. На жилье. На учебу. На все. Это было так страшно, думать, что мы окажемся на улице ни с чем. Мой брат был совсем мальчишкой, его жизнь только начиналась. А я больше не мог его подвести. У него никого больше нет. Я был обязан, был так виноват перед ним. — Винчестер бросает взгляд на офицера и, заметив, что он ничего не говорит, основа продолжает. — В конце концов мне предложили это работу. Я… Мне нужны были деньги. Так что я согласился. Первое время было страшно и сложно. Я понимал, что нарушаю закон. Что я преступник. Но потом, до меня дошло, что если я буду об этом думать, то не справлюсь, так что просто продолжал и не думал. Заставлял себя не думать. Начал пить, чтобы проще было забыться.
Офицер просто кивает. А у Дина не заканчивается поток слов. Он изливает душу, выворачивает себя наизнанку. Рассказывает о первом деле, о том, как Сэмми спрашивал откуда столько денег. Как Дин врал, а позже плакал в своей машине, ведь у него не было дома и денег, чтобы снять номер в мотеле. Рассказывает о Бобби. О его смерти. О том, что Дин мстительно убил человека. Рассказвает все. А когда ему удается дойти до Каса, Дин запинается, не уверенный в реакции офицера. Но тот не выказывает ни малейшей эмоции отвращение или негодования. Просто кивает и слушает. Его наконец-то просто слушают.
— Я и его так подвёл. — в конце концов выдыхает Дин обессиленный. — Я ужасно поступал со многими людьми, но он… Мне стыдно перед ним, как никогда и ни перед кем не было.
— Сочувствую, — произносит офицер, — и тебе, и тому парню. Видит бог, вы оба заслуживали лучшей жизни, чем это. Мне жаль, что ты повзрослел так быстро и был лишен безопасности и уверенности в завтрашнем дне. Ты не заслуживал всего этого.
И Дин всё. Одна фраза, и отступившие казалось слёзы наворачиваются с новой силой. Винчестер не может остановить этот внезапный поток. Его как будто сносит огромной волной. Очень сильной и тяжёлой. Он резко закрывает глаза, чувствуя как текут первые жгучие капли. Офицер больше не ничего не говорит. А Дин думает, что это к лучшему, потому что не уверен, что выдержит ещё больше подобных слов. Он опустошен как никогда в своей жизни.
В конце концов в помещение заходит другой сотрудник и объявляет, что Дин отправляется в колонию. Ему снова напяливают наручники, ведут по коридору (у Дина складывается ощущение, что его ведут на эшафот), а потом выводят на улицу под небольшим конвоем. Пред ним машина, куда сажают и пару других преступников. А затем и его самого. На секунду, когда Дин оборачивается, ему чудится, что чуть в стороне видит Кастиэля.
***
Ни одно утро в жизни Новака не было таким отвратительным как это. Когда он проснулся, ему подумалось, что он пил всю ночь. Но спустя пару секунд на него таки обрушивается все произошедшее. Несправедливо и ужасно. Плохо и больно. Он не решает, что чувствовать лучше. Да ему и не приходится, потому что в кабинете появляется Габриэль.
— Привет, Касси, — говорит он подозрительно спокойно и тихо.
— Почему ты здесь?
— Не переживай, меня не арестовали, — слегка улыбается он, дёргая бровями, — в деле, которое вам выдали, моего имени не фигурирует, — он пожимает плечами, — ну, во всяком случае не настоящее. Так что мне нечего предъявить.
— Тогда зачем ты пришел? — щурится Кастиэль, садясь более ровно на диване. Никогда не было удобно спать на нем, а сегодня так особенно.
— Твоя подружка Ханна сказал мне, что с тобой что-то не так, — говорит он словно на самом деле спрашивает.
— Я в порядке.
— О, да, я вижу, — Габриэль закатывает глаза.
Брат подходит к нему и садится рядом. Кастиэль чувствует прилив какого-то странного братского чувства, словно Габриэль хочет его поддержать, но не знает как. От чего у Новака немного теплеет в душе, хотя и выглядит это подозрительно. Они никогда так не делали, так что, да, ощущается слегка странно.
— Рассказывай, — вдруг говорит Габриэль, и Кастиэль фыркает. Это похоже на их первый диалог, когда брат только приехал в город. Кас тоже сказал ему рассказвать.
Проблема в том, что он даже не уверен, с чего стоит начать, чтобы Габриэль и правда понял ситуацию. Они сидят так в тишине какое-то время, никто из них не начинает откровенничать. Их молчание разрушает входящая Ханна. В ее руке стаканчики с кофе.
— Подумала, вы захотите. — говорит она, протягивая им обоим. А потом обращается к Касу. — Суд по делу Винчестер сегодня будет. Обычно вот так сразу никто не делает… Но руководство намерено закрыть дело как можно быстрее.
— Не хотят, чтобы все узнали, что в этом замешан главный прокурор? — интересуется Габриэль. Ханна только кивает. — Ну это логично.
Их разговор завершается на этом, Ханна уходит с внезапным поручением, а Кас так и сидит молча на диване.
— Дело в Винчестере? — как будто аккуратно спрашивает Габриэль. — Ты… Не знаю там…
Кастиэль вздыхает.
— Дин это… — он прерывается, потому что сам ещё не готов в это поверить, но вынуждено выдавливает, — я его знал… Точнее думал, что знал.
— О, — просто комментирует брат и замолкает.
— Я гей, — вдруг признается Кас, уверенный, что должен начать именно с этого.
Габриэль ничего не говорит, и Новак начинает слегка нервничать.
— Ты ничего не скажешь?
— А, так это все? — Габриэль поворачивается к нему. — Я думал, ты собираешь сказать ещё что-то.
— Тебя не беспокоит, что я сказал? — искренне удивление определенно можно заметить на растерянном лице Каса.
— Э, нет, я и так это знал, — пожимает плечами Габриэль, говоря это таким будничным тоном, что у Каса холодеет внутри.
— Ты… знал?
— Господи, Кас, это я понял уже давно. Особенно после той девушки, Мэг, по-моему. Это же она открыла тебе галаза?
— Как ты узнал? — у Кастиэля округляются глаза, и он заливается стыдливым румянцем.
— Если бы не она, то я бы это сделал, — смеётся брат, — рад, что не пришлось. Так, что в итоге это был твой бойфренд? Дин, я имею ввиду.
Улыбка сползает с лица Каса после этих слов. Реальность снова возвращается. Но, возможно, если он расскажет, станет лучше?
— Я… да, мы познакомились в автомастерской Бобби Сингера…
— Ого, звучит совсем не по-гейски, — усмехается старший Новак, но потом добавляет, — ладно прости, продолжай.
И Кас правда рассказывает. Все рассказывает. Их знакомство, как Кастиэль почувствовал неимоверное тепло в животе, когда увидел Дин в их первую встречу. Как солнце освещало его волосы, придавая их цвету немного золота. Как заворожено считал веснушки на щеках. И как утонул в зелёных глазах. А потом упоминает, чем они занимались…
— Фу, господи, давай без подробностей, — прерывает его Габриэль.
Слегка улыбнувшись, Кас опускает детали и объясняет, что происходило за все это долгое время. Как им пользовались, как пользовались его добротой и наивностью. Даже отваживается рассказать про прослушку.
— Вот козел, — комментирует Габриэль.
— Я не знаю… — продолжает Кас, — как будто это только для меня было чем-то особенным. Дин просто увидел выгоду в наших… в нашем общении.
Брат кивает, но ничего не говорит. Касу тоже больше нечего сказать. Сейчас он пьет дрянной кофе и старается сделать вид, что нет ничего интереснее, чем горький напиток в бумажном стаканчике. Проходят пара офицеров, и он отчётливо слышит, как они говорят: «Это наш детектив Новак поймал его.» «Да-да, я думаю, у нас нет чувака круче.» и ещё что-то в это роде.
Кастиэля называют героем, но он не чувствует себя таковым. Новак — детектив, но уже не уверенный, что ему это нужно. Столько лет работать, и вот к чему прийти. Жалкий простофиля. Его не должны назвать героем, потому что он никогда им и не был. Ведь не он же поймал Дина. Если бы Бобби не позвонил, если бы Винчестеру не грозила смертельная опасность, Кастиэль сейчас не был бы тут.
Его отвлекает смс от Ханны: «Вот черт Захарие каким-то образом удалось отмазаться. Он под подпиской о не выезде до выяснения обстоятельств.» Кастиэль закрывает глаза и вздыхает
— Дерьмо.
На это поворачивается Габриэль, все ещё сидящий в его кабинете:
— Что-то ещё случилось?
— Захария отказался. — пауза, а оптом Кас добавляет, — это прокурор.
— Да, я в курсе. И что, он просто выйдет сухим из воды? Он много знает…
Плечи Новака опускаются и вздыхает снова. Не одно, так другое. Он так устал за эти сутки, как не уставал годами работы с Наоми. Где же закон, который он поклялся защищать и чтить? Где справедливость? Когда настоящие преступники остаются на свободе.
— Разве в деле, которое вам прислали не было ничего на Захарию?
— Там достаточно на Дика, но для привлечения Захарии слишком мало улик. — Кас устало переводит взгляд на свой телефон. Ханна пока ничего больше не писала. — Если бы было хотя бы одно очевидное доказательство. Не знаю, например угрозы жизни кому-ниб…
Новак замолкает в ту же секунду, как в его голову прилетает идея. У него на телефоне прослушка Дина… Она была там все это время. Даже в тот раз, когда Кастиэль приходил сюда и предъявлял обвинения Дику. Захария был с ним а кабинете. И Ро́ман упоминал сделку между ними. А если верить схемам по устройству в его телефоне, записи должны были сохранится на жёсткий диск… У Каса есть доказательства. Он вскакивает под недоуменный взгляд брата.
— Я знаю, что делать.
***
И это правда срабатывает. Ханна отправляет телефон на экспертизу, и там находят необходимые файлы. Голос Дика и Захарии такие чёткие, что это определенно можно использовать, как доказательство. На удивление, Наоми (которая занимает временную должность заместителя прокурора) спокойно выписывает арест на Захарию.
Кастиэль решает не участвовать в это. На самом деле, он решает покончить со всем. Поэтому пишет заявление на увольнение на радость Наоми. Ему больше не хочется оставаться в этом месте, больше не видеть знакомые пейзажи и связанные с ними воспоминания. Кастиэль решает покинуть Лебанон, а может вообще перебраться подальше от всего Канзаса.
Единственное, что он делает перед отъездом — приходит на суд Дина. Он знал сразу, что наказание будет суровым, но… Семнадцать лет — это ужасно много, учитывая, что никто так и не стал выяснять причины и мотивы Дина. Только Кастиэль до сих пор хочется знать почему. Нельзя же просто так заниматься чем-то подобным.
Этот вопрос беспокоит его снова и снова, пока Новак провожает взглядом Винчестера, которого заводят в машину. На секунду он оборачивается, а у Каса перехватывает дыхание, и замирает сердце от того, как правильно солнце освещает его каштановые волосы и отсвечивает зелёные глаза. Это так прекрасно, что становится больно, и Кастиэль спешит уехать. В машине уже лежат его скудные пожитки, так что, когда он садится за руль и заводит машину, то едет туда, куда направит его дорога.
