BTSK (Big Teeth – Small Kiss)

15 Мая 2020       Он сожалеет, что вообще когда-то переспал с Юнги.       Нет, это ложь, даже если он просто говорит это про себя. Он не сожалеет ни об одном мгновении, проведённом в объятиях Юнги. Да и как он мог, на самом деле, когда это были, безусловно, самые счастливые, самые беззаботные семь месяцев за всю его романтическую жизнь?       Честно говоря, он не встречался серьёзно ни с кем до подписания контракта с БигХит, так что у него никогда не было личной жизни, которая не была бы скомпрометирована его статусом айдола. И хотя это, возможно, сыграло свою роль в том, что его прошлые отношения потерпели неудачу, он всё ещё чувствует, что с Юнги было легче не только потому, что они практически вынуждены проводить время вместе — а нехватка времени вносила огромный вклад в ссоры с его бывшими подружками. Это легко, потому что это Юнги — один из людей, которым он доверяет больше всего в этом мире, Юнги, который понимает его, даже не сказав Хосоку ни единого слова, Юнги, который всегда кажется немного ярче и счастливее, когда видит Хосока.       Он никогда раньше не чувствовал такой близости с партнёром. Его никогда раньше так не целовали, он никогда не чувствовал себя таким желанным и полностью принятым таким, какой он есть, как с Юнги.       Если он уж быть честным с самим собой, то, вероятно, это было неизбежно — влюбиться в Юнги, как только они начали трахаться. Потому что это не просто секс, и он хорошо это знает. Медленно, незаметно они вступили в такого рода почти-но-не-совсем отношения, и теперь застряли в этом подвешенном состоянии, без возможности вернуться к своим прежним привычкам, но с таким же неопределённым будущим, по крайней мере, для Хосока.       Также он знает самого себя. Он не вступает в случайные связи, потому что всегда быстро привязывается. И с Юнги он был более чем близок задолго до того, как они положили друг на друга руки.       Он в душе Юнги, смывает остатки пота и спермы, и до сих пор его взаимодействие с Юнги с тех пор, как он осознал свои чувства к нему, проходило довольно гладко. Конечно, они пробыли в комнате вместе меньше минуты, Юнги быстро надел пару боксеров и, коротко поцеловав Хосока в губы, поспешил на кухню, чтобы найти остальную одежду и начать готовить ужин. Но всё же. Он ещё не поставил себя в неловкое положение и полон решимости не допустить, чтобы это произошло в течение вечера.       Он пользуется средством для мытья тела Юнги с ароматом сосны, тем же самым, которым Юнги пользовался, когда собирался раньше. В свое время Юнги использовал всевозможные лесные ароматы, одеколоны, мыла, дезодоранты, и Хосок обнаружил, что предпочитает этот запах всем тем, которые Юнги пробовал на протяжении многих лет. Это его фирменный запах, так сказать, и он напоминает Хосоку о старых временах, когда всё было намного сложнее, но в то же время намного проще.       Он может это сделать, говорит он себе. Даже если ситуация не идеальна, потому что дети, вероятно, останутся на добрых три-четыре часа, у него всё равно будет время. Потом он поговорит с Юнги. Как только дети уйдут, он усадит Юнги и расскажет ему всё, что он чувствует. Сбросит всё это с души, и, может быть, ему повезет, и Юнги действительно ответит взаимностью на его чувства. Или, если он еще этого не испытывает (или не до такой же степени, как Хосок), тогда, возможно, Юнги, по крайней мере, будет готов попробовать в любом случае — посмотреть, может ли любовь вырасти между ними.       Он немного съёживается при этой мысли, потому что это очень похоже на то, что он недооценивает себя. И дело не только в этом. Юнги никогда не был силён в настоящих свиданиях, в серьёзных отношениях. Его первая и самая большая любовь — музыка, и ничто никогда этого не изменит, Хосок знает. Кроме того, секс без обязательств даётся ему гораздо легче, чем Хосоку, и он, казалось, всегда предпочитал это, никогда не позволяя себе привязываться к кому-либо, как к настоящей девушке или парню. Потому что в тот единственный раз, когда он вступил в настоящие отношения, Юнги отдал в них всё своё сердце.       Вздохнув, Хосок смывает последние капли мыла и выходит из душа, вся его собранная храбрость уже колеблется. Он точно знает одну вескую причину, по которой Юнги не хочет возвращаться к свиданиям. Суран.       Не то чтобы Суран была для Хосока воплощением дьявола, но он обнаружил, что ему все еще трудно простить её за то, как она поступила с Юнги. У него есть своя изрядная доля неудачного опыта, и его последние отношения почти заставили его отвернуться от самой индустрии, но, по крайней мере, его подруга–айдол — вторая из трех — никогда не давила и не манипулировала им, чтобы сделать их отношения достоянием общественности.       И Хосок понимает это, должно быть, Суран было тяжело. Так всегда бывает, когда кто-то из них встречается, не только как участники Бантан, но и как айдолы в целом. Многим по контракту вообще запрещено встречаться, но это всё равно никого не остановит. Однако Бантан, возможно, были чем-то особенным в 2018 году из-за их безумной популярности в самой Корее, но также и во всём мире.       Поэтому, когда Суран решила настаивать на большем, желая сделать отношения более публичными, Юнги, конечно, попытался мягко осадить её, дать ей понять, что он просто не мог рисковать быть обнаруженным, хотя он очень, очень сильно любил её и хотел представить как свою девушку. Хосок знал, что Юнги с удовольствием открыто назвал бы себя её парнем, но цена на тот момент была слишком высока, и подобный скандал скомпрометировал бы не только Юнги, но и всех участников группы.       Сначала Суран казалась успокоенной, в конце концов, она не была какой-то незрелой девчонкой. Но, возможно, в этом-то и заключалась проблема: она была на семь лет старше Юнги, а он был непропорционально более знаменит. Возможно, разница в возрасте заставила её чувствовать себя более неуверенной, более отчаянной, чтобы публично заявить о своих правах на мужчину, которого она любила. Фотографии, которыми она поделилась в своем Инстаграм, быстро привлекли внимание как АРМИ, так и других пользователей сети. Фотография с Холли, ещё одна в одной из толстовок Юнги. Вскоре поползли слухи, пока пост с именем Юнги не взорвал всё это, и БигХит пришлось опубликовать официальное заявление, отрицающее отношения.       Суран была вынуждена публично извиниться, и это, казалось, стало последним гвоздём в крышку гроба их любви, потому что ссора, последовавшая той ночью в её квартире, глубоко потрясла Юнги и разрушила отношения. После нескольких часов жарких споров Суран приняла решение покончить со всем этим. Точно так Юнги снова был одинок, и будущее, к которому он стремился в течение двух лет, будто вырвали у него из рук. Сокджин забрал его из её квартиры, и в итоге они провели большую часть ночи взаперти в гостиной общежития, все шестеро пытались утешить и исцелить своего сломленного друга.       Это было необычно, потому что раньше они объявляли друг другу о расставаниях, коллективно ругаясь и немного хандря, и после этого участник, о котором идет речь, справлялся со своей потерей так, как ему было нужно, будь то с помощью написания лирики, музыки или физических упражнений. Этот случай, однако, был особенным. Мало того, что это было всего через месяц после разрыва самого Хосока, который фактически поставил под угрозу BTS в целом, но также это был Юнги. Юнги, хён, который всегда найдет что-нибудь приятное и ободряющее, чтобы сказать любому, кто чувствует себя подавленным или борется с чем-то. Юнги, который так сильно чувствовал и любил всем сердцем и душой. Юнги, чей разум не всегда был здоров, который боролся с мрачными мыслями и чувствами в течение зимних месяцев. И, наконец, Юнги, который искренне верил, что Суран — единственная для него, любовь всей его жизни, женщина его мечты.       Было так трудно не ненавидеть её, потому что ненависть — это то, что Хосок ни за что не хочет допускать в свою жизнь, особенно по отношению к людям. Но, увидев Юнги таким, с разбитыми сердцем и духом, когда Суран бросила его… Ненависть просто казалась единственно верным чувством.       Юнги потребовалось много времени, чтобы прийти в себя, и Хосок помнит, как он очень решительно отказался от какого-либо интереса к возможности снова встречаться летом 2019 года, когда Сокджин в шутку предложил Юнги попрактиковаться в технике флирта, чтобы «вернуться в игру».       — Нет, спасибо, хён. Я играл в эту игру. Я проиграл. Это игра и я покончили друг с другом.       — И что теперь, ты просто останешься холостяком ещё на три года, как в прошлый раз?       — На неопределенный срок, если это зависит от меня. И, к счастью, это зависит от меня. У меня есть всё, что мне нужно, я в порядке.       Конечно, это было до того, как они заключили свое «соглашение», но Хосок не может знать, изменило ли каким-либо образом то, что он хорошо трахался со своим лучшим другом в течение семи месяцев, позицию Юнги по этому вопросу. Он снова глубоко вздыхает. Боже, он в таком дерьме.       Одетый ниже пояса, он неторопливо возвращается на кухню, где находит Юнги, занятого нарезкой мяса, перед ним кипит кастрюля, рисоварка уже гудит в углу.       Юнги поворачивается и широко улыбается ему, и когда он делает всё возможное, чтобы улыбнуться ему так же счастливо и беззаботно, как и его хён, Хосок хочет, чтобы он мог просто покончить с этим и поговорить с Юнги прямо сейчас. Однако быстрый взгляд на часы духовки напоминает ему о том факте, что времени недостаточно, сейчас уже 6:58 вечера. Даже если дети немного опоздают, что абсолютно возможно, учитывая, что один из людей, о которых идёт речь, — Пак Чимин, у них не будет достаточно времени для нормального разговора. И давайте будем честны, Хосоку определённо нужно время, чтобы справиться с его беспорядочными мыслями и ошеломляющей тревогой.       Словно прочитав его мысли, Юнги снова оборачивается: — Чимин только что прислал мне сообщение, они сейчас паркуют машину.       — Понятно, — отвечает Хосок, натягивая рубашку. Он чувствует, что улыбается, глядя на Юнги. — Что ты готовишь?       — Кимчи чиге.       — О, правда? — он подходит к Юнги сзади, заглядывая ему через плечо. — Я мог бы поклясться, что ты приготовишь курицу или что-то в этом роде, раз ребята придут.       Непреднамеренно, почти по их собственному желанию, его руки обвиваются вокруг талии Юнги, и его сердце немного поёт, когда Юнги немедленно расслабляется в объятиях, позволяя своей спине прислониться к груди Хосока. Он напевает, помешивая чиге.       — Ну, я знаю, что тебе это нравится, и Чимину тоже. Плюс… — он указывает на полупустую банку кимчи, стоящую на прилавке. — Я могу приготовить тебе блинчики завтра вечером с остатками из банки, если хочешь.       Уткнувшись головой в изгиб шеи Юнги, Хосок тихо мурчит в удовольствии.       — Я люблю тебя, — говорит он, и это кажется опасно волнующим, почти коварным — произносить слова так откровенно, хотя Юнги, очевидно, думает, что это дружеское преувеличение.       Но улыбка Юнги становится ещё шире, как будто эти слова действительно каким-то образом достигают его сердца.       — Знаешь, флирт с поваром не освобождает тебя от необходимости оставлять чаевые в конце, — дразнит он.       Отложив ложку, он поворачивается в объятиях Хосока, обхватывает его руками за талию и притягивает ближе. Странно, как напряжение, которое Хосок чувствовал всего несколько минут назад, рассеивается в нежных объятиях Юнги, как будто тяжесть мира снята с его плеч. Просто находиться рядом с Юнги всегда оказывало на него такое влияние. Ощущение комфорта и того, что о тебе заботятся, но при этом никогда нет чувства вторжения, как будто ты задыхаешься.       Юнги целует его медленно, всего один раз, а затем прислоняется лбом ко лбу Хосока, и на мгновение между ними воцаряется уютная тишина.       На самом деле, всё в порядке, думает Хосок. Может быть, разговор с Юнги пройдёт не так уж и плохо. Может быть, он всё-таки сможет избежать этого вообще? Потому что прямо сейчас, в этот момент, он счастлив настолько, насколько это возможно, и зачем ему хотеть изменить их нынешнее соглашение и потенциально поставить под угрозу их дружбу, когда он может получить всё, что захочет, просто так?       — Нам, наверное, стоит перестать так распускать руки до конца вечера, иначе дети что-нибудь заметят, — шепчет Юнги, закрыв глаза.       О, да. Вот почему ему нужно поговорить с Юнги. Потому что даже мысль о том, что ему «не разрешат» прикасаться к Юнги только потому, что придут двое их самых близких друзей, гей-пара, чёрт возьми, сводит его с ума.       — Я всегда прилипчив, — бормочет он в губы Юнги, прежде чем снова нырнуть за очередным поцелуем. — Это вроде как моя фишка.       Юнги хихикает, качая головой, но всё равно целует его в ответ: — Знаешь, Чимин как ищейка, когда дело доходит до секретов, — его руки обвиваются вокруг шеи Хосока, и он прижимается к нему всем телом, противореча собственным словам предостережения.       Хосок подходит ближе, прижимая Юнги к кухонной стойке, и оставляет пару жадных поцелуев на его шее, когда голова Юнги откидывается назад.       — Мне не стыдно или что-то в этом роде, если ты так думаешь, — шепчет, голос его звучит немного хрипло. Это правда. Он не хочет сразу говорить об этом Чимину и Чонгуку, но ему не стыдно.       Он чувствует, как Юнги улыбается, его руки уже пробираются под рубашку Хосока: — Да? Хочешь сказать детям? Позволить им поймать нас вот так?       Хосок слегка качает головой, снова ловя губы Юнги, и поцелуй такой же голодный, как и те, что они разделили здесь примерно тридцать минут назад.       — Блять, — бормочет Юнги, его губы путешествуют вниз от челюсти Хосока к уху, кусая мочку уха. — Знаешь, то, что ты сделал раньше, было действительно чертовски сексуально, но когда дети уйдут, я хочу провести с тобой ещё немного времени и уделить внимание только тебе.       Желудок Хосока скручивается от этих слов, от перспективы секса, а также от разговора, который его ждёт. То есть, если Юнги всё ещё захочет трахнуть его после того, как Хосок сбросит на него эту бомбу.       — Что ты хочешь сделать? — спрашивает он, затаив дыхание.       Юнги урчит, крепче прижимаясь к нему, слегка постанывая, когда Хосок снова целует его в шею.       — Я хочу отсосать тебе, — говорит он. — Подвести тебя к краю, пока ты больше не сможешь этого выносить, а потом я хочу оседлать тебя, — он вздрагивает, когда Хосок целует его в ключицу. — Я буду кататься на тебе так хорошо, что ты заплачешь, детка.       — Чёрт, — Хосок нежно кусает ключицу Юнги, пытаясь сосредоточиться. Сейчас не время возбуждаться, и они действительно должны остановиться, прежде чем–       Звук дверного звонка Юнги разрушает момент и заставляет их чуть ли не отпрыгнуть друг от друга.       — Блядство, — бормочет Юнги, пытаясь поправить рубашку и проводя рукой по влажным волосам. Он немного покраснел, но это легко можно списать на то, что он стоит рядом с кипящей кастрюлей с тушеным мясом. Хосок проводит рукой по рту, пока Юнги идёт впускать детей, и пытается поправить растрёпанные волосы в отражении духовки Юнги.       — Привет, хён, рад тебя видеть, — Чимин весело приветствует его, входя в кухню, таща Чонгука как на буксире, их макнэ несет массивную спортивную сумку в одной руке и ключи от машины в другой.       Хосок лениво улыбается, потому что они вроде как видели друг друга накануне вечером, когда уходили с работы. В нём всё ещё осталось немного остаточного раздражения из-за невозможности провести вечер наедине с Юнги, как он планировал, но теперь, когда дети здесь, он действительно рад возможности увидеть их и пообщаться вне работы.       И Чимин, и Чонгук сегодня тоже без макияжа, на них только маленькие украшения, и всегда приятно быть рядом друг с другом, когда они могут быть только самими собой: без камер или других людей, которые могли бы их видеть.       Чимин заглядывает в кастрюлю с кимчи чиге и издает радостный звук одобрения, в то время как Чонгук достаёт две бутылки красного вина из своей сумки.       — О, точно, — говорит Чимин, похлопывая Юнги по плечу. — Хён, мы купили немного дорогого вина из Франции. Хочешь попробовать?       — Конечно, — Юнги указывает на один из своих шкафов. — Там есть бокалы, не мог бы ты взять их, Сок-а?       Только когда Хосок протягивает Чонгуку вторую пару бокалов для вина, Чимин замечает, что что-то не так.       — Почему у тебя мокрые волосы? — спрашивает он, глядя сначала на Юнги, а затем на Хосока, и у него сводит живот. После многих лет жизни в одном доме, находиться рядом друг с другом после душа всё ещё кажется нормальным, и он на самом деле вообще не задавался этим вопросом до сих пор.       — Душ, — Юнги невозмутим, за что получает равнодушный взгляд от их донсена.       — О, неужели, капитан очевидность? — хрипло отвечает Чимин. Затем его глаза немного расширяются, и Хосока начинает подташнивать. Не стыдно, нет, но у Чимина в глазах такое выражение, которое появляется, когда он за что-то берётся всерьёз, и Хосок внезапно остро осознаёт каждое мельчайшее движение своего тела, пытаясь выглядеть как можно незаметнее и, скорее всего, добиваясь прямо противоположного. Он знает своего вечного соседа по комнате достаточно долго, чтобы понимать: что бы ни случилось дальше, это не может быть слишком хорошо. Он чувствует, как меняется энергия в комнате. Они будут раскрыты.       Чимин, однако, снова удивляет его, когда открывает рот: — Хосоки-хёну наконец удалось затащить тебя с собой в спортзал, хён? — радостно спрашивает он, пробегая взглядом вверх и вниз по телу Юнги. — Мы наконец-то получим накаченный рэп-лайн для камбэка?       Чонгук смеётся, подсознательно выпрямляясь рядом с Хосоком, чтобы казаться шире при упоминании о тренировках. И, может быть, узел в животе Хосока вот-вот расслабится от этого заявления, они едва избежали разоблачения, но Юнги не смеётся, вместо этого он смотрит на Чимина прищуренными глазами, в них что-то похожее на вызов.       — Хён побьет тебя лопаточкой, ты, дерзкий ублюдок, — угрожает он, размахивая посудой в направлении Чимина, на что младший пригибается с весёлым писком. — Нет, Сок-а просто вытрахал из меня душу под Daechwita, всё стало немного грязно, и нам понадобился душ.       На мгновение в комнате становится ужасно тихо, все они тупо смотрят на Юнги. Это как будто тебя ударили в живот, весь воздух вышел из тела Хосока, такое чувство, что его желудок просто испарился и оставил внутри черную дыру, готовую в любой момент поглотить остаток его жалкого существования.       Затем Чимин смеётся, громко и ярко, как колокольчик, и хлопает Юнги по груди обеими руками: — Хён! Ты такой бесстыдный, как тебе вообще такое в голову приходит?       Может быть, Хосоку тоже стоит посмеяться, но он ещё не восстановил контроль над своими чертами лица, и он знает, как, должно быть, выглядит, когда слышит, что Чонгук ахает рядом с ним. Все всегда говорят, что Хосок плохой лжец. И хотя он действительно профессионал, когда дело доходит до того, чтобы излучать счастье и энергию, как айдол, Джей-Хоуп, независимо от того, насколько дерьмово он себя чувствует, это правда, что всякий раз, когда он чувствует, что его поймали на чём-то неправильном, это, блять, видно по его лицу.       Он поворачивается к Чонгуку, страх уже ползет по его спине, встречает взгляд младшего с выражением, которое, как он надеется, будет любопытным и слегка удивленным, но он быстро понимает, что это, скорее всего, больше напоминает маску паники, чем что-либо ещё. Глаза Чонгука широко раскрыты, когда он смотрит на него, оценивая выражение его лица.       — Боже мой, ты серьёзно! — восклицает он.       — Хм? — Чимин, который всё ещё смеялся над «очевидной шуткой» Юнги, поворачивается к ним лицом. — Что ты сказал, детка?       — Это правда. Они трахались, — выпаливает Чонгук. Хосок застыл перед ним, понятия не имея, что делать или как реагировать. Как будто время останавливается, и всё происходит невероятно медленно, и в то же время кажется, что миллионы вещей происходят в мгновение ока.       По-видимому, только сейчас осознав свою предыдущую вспышку удивления, Чонгук хлопает себя ладонью по рту, глаза комично расширяются, и он бормочет беззвучное «извини».       — Какого хрена? — Чимин переводит взгляд с Хосока на Юнги и обратно, его рот приоткрывается. Юнги пристально смотрит на Хосока, а Хосок смотрит прямо в ответ, не в силах прочесть ошеломлённое выражение лица Юнги.       Если у Чимина и оставались какие-то сомнения в достоверности заявления Чонгука, то, как они сейчас смотрят друг на друга, вероятно, решает эту проблему, не оставляя больше места для размышлений.       — Вы должно быть издеваетесь надо мной! — непонимающе говорит Чимин. — Вы не могли трахаться прямо перед тем, как мы пришли сюда.       В уголке губ Юнги играет что-то похожее на ухмылку, но он смотрит вниз на свою руку, всё ещё держащую дурацкую лопаточку, и не отвечает, хотя глаза Чимина теперь впиваются в него.       — Это правда, — слышит Хосок свой голос, и Юнги поднимает голову, чтобы посмотреть на него. Его лицо всё ещё в основном лишено какого-либо выражения. Однако он не выглядит разъярённым, и это придает Хосоку уверенности в том, чтобы нормально объяснить всё Чимину.       — Это не шутка. И это было не в первый раз.       Оба ребенка выглядят совершенно сбитыми с толку, но когда он снова ловит взгляд Юнги, в нём есть что-то близкое к облегчению. Может быть, он просто проецирует.       В каком-то смысле приятно наконец выплеснуть это наружу, но это также делает всё гораздо более реальным и, следовательно, более пугающим. После столь долгого успешного сокрытия ото всех, теперь нет пути назад к тому, чтобы это было только между ними, нет способа заставить детей не знать или забыть. Он обнаруживает, что не возражает против этого, дух вызова смешивается со странным чувством гордости в его груди.       Тем не менее он напуган.       — Как долго это продолжается? — осторожно спрашивает Чонгук.       — Некоторое время… — бормочет Юнги, указательным пальцем ковыряя засохшие брызги соуса на столешнице.       — Около семи месяцев, — добавляет Хосок, поднимая подбородок, когда оглядывается на Чонгука, который в ответ издает тихое удивленное «о».       Чимину не требуется много времени, чтобы посчитать в уме: — Вы трахались в Японии в прошлом году! — визжит он, и его рука поднимается, указательный палец почти обвиняюще указывает на Хосока. — Тот синяк на шее хёна тогда, это был ты, боже мой.       — Это было не нарочно… — Хосок скулит, его мысли возвращаются к довольно болезненным воспоминаниям о его первых двух разах с Юнги, которые были пронизаны неудачей с его стороны. — Как будто вы не трахались в Японии, — бросает он в ответ, надувшись.       — Прошу прощения? Мы вместе, мы трахаемся абсолютно везде, — заявляет Чимин с раздражением в голосе, игнорируя румянец Чонгука и последующую застенчивую усмешку.       — Поверь мне, мы в курсе, — говорит Юнги со вздохом.       — Но ты натурал! — продолжает Чимин непоколебимо, его брови нахмурены, и теперь он действительно звучит обвиняюще. Вероятно, это не так сурово, как кажется, просто выражение шока и неверия Чимина в новости, но это всё равно раздражает Хосока.       — Ну да, ведь, к счастью, все так чертовски уверены в моей чёртовой сексуальности! — он почти кричит, и это заставляет и Чимина, и Чонгука рядом с ним вздрогнуть от удивления. Он видит, как глаза Юнги расширяются, рот открывается, а выражение лица Чимина меняется на озабоченное.       — Хосоки-хён… — начинает он, но его голос резко обрывается, когда телефон Хосока звонит в его кармане. Он бросает на него взгляд, видя, что это его менеджер, и вынимает его с огорчённым вздохом. — Извините, я должен ответить. Я… — он неопределенно указывает на гостиную, — да, извините…       Он разворачивается и быстро выходит из кухни, слыша, как Чимин чуть ли не набрасывается на Юнги, как только тот выходит за дверь. С глубоким, измученным вздохом Хосок отвечает на звонок.

***

      Это недолгий разговор, простое подтверждение деловой встречи в одном из его немногих свободных дней на предстоящей неделе, но обмен любезностями в возбужденном состоянии сегодня доводит его до предела. Когда он заканчивает разговор, то на мгновение опускает плечи в знак поражения, пока не слышит шорох позади себя.       — Хоби-хён?       Обернувшись, он видит Чонгука, стоящего у кухонной двери и смотрящего на него большими глазами. Когда он закрывает за собой дверь, Хосок бросает взгляд на Юнги и Чимина, всё ещё стоящих у плиты. Чимин скрестил руки на груди и настойчиво говорит с глубоким хмурым выражением лица, но Хосок не может разобрать слов из-за готовки и музыки из динамиков Юнги.       — Ты закончил со своим звонком? — спрашивает Чонгук, подходя ближе с невинным выражением лица, выдающим тот факт, что прошло много времени с тех пор, как Чон Чонгук был наивным ребёнком.       — Да, да. Уже всё, — говорит он и неловким жестом потирает шею. — Эм, извини за то, что накричал раньше. Я извинюсь перед Чимином, мне не следовало злиться.       Чонгук подходит и встаёт рядом с ним у пианино Юнги.       — Нет, всё в порядке, я не должен был это говорить, это не мое дело, и я сожалею, что сделал это. Мне действительно жаль, хён, — он выглядит несчастным, и у Хосока возникает внезапное желание обнять его.       — Всё в порядке. На самом деле я рад, что это открылось, — говорит он успокаивающе. Затем он оглядывается на теперь закрытую кухонную дверь, задаваясь вопросом, что может происходить за ней. — Я думаю, что Чимин всё же не в восторге от этого.       — Он просто… — Чонгук хмурится. — Я думаю, он просто беспокоится о Юнги. Ты знаешь, потому что Юнги совершил каминг-аут точно так же, как и мы. И Чимин заботится о квир людях в целом.       — И я типа злой натурал, который использует Юнги, чтобы кончить? — предполагает Хосок, в его голосе больше усталости, чем горечи, хотя он чувствует себя немного обиженным признанием Чонгука и тем, как Чимин, очевидно, видит его.       — Чимин не назвал бы это так, — Чонгук качает головой. — Просто ты никогда раньше не увлекался парнями, и мы все помним, каково было после Суран…       — Да, думаю, я понял.       — Юнги сказал, что он называл тебя так раньше. Только что, когда ты вышел из комнаты. Он сказал, что назвал тебе натуралом раньше, и тебе это не понравилось. Я думаю, он сожалеет о том, что сказал это. Я думаю, мы просто все предположили, что это правда, потому что ты никогда не показывал никаких признаков того, что это не так.       Хосок мычит, прислонившись к стене. Он вертит в руках телефон, не зная, что и как много сказать. Он ещё так много не понимает до конца о своей сексуальности, и это чертовски сбивает с толку. Но если есть что-то, в чем он уверен, так это то, что он хочет Юнги всем своим телом и сердцем.       — Честно говоря, я даже сам не знаю. Да, мне всегда нравились девушки. И мне не нравится ни один другой парень… — он замолкает, чувствуя себя неуверенно.       Из всех возможных людей, с которыми он мог бы представить себе этот разговор, их макнэ, вероятно, был одним из последних, кто пришел бы на ум.       Однако Чонгук, похоже, думает по-другому, с любопытством наклоняясь к Хосоку: — Но тебе действительно нравится Юнги-хён?       — Да, это просто… я думаю, он как исключение. Он особенный для меня. Я имею в виду, вы все особенные для меня, но он такой… особенный-особенный.       Когда он поднимает взгляд на Чонгука, на лице младшего появляется слабая улыбка: — Я понимаю.       Хосок немного беспомощно поднимает руки, не находя лучших слов, чтобы объяснить свои чувства.       — Я не знаю, может быть, я просто не встречал других парней, которые мне нравятся физически или что-то в этом роде. Всё, что я действительно знаю, это то, что просто нет другого парня, с которым я хотел бы заниматься подобными вещами, кроме него.       Нос Чонгука мило морщится, когда он улыбается, глаза озорно блестят: — Что это за вещи, которые ты делаешь с ним, хён?       — Йа, я не расскажу тебе! — он хлопает Чонгука по груди, и тот смеётся, притворно надувая губы.       — Ах, хён, я просто хотел спросить, знаешь, какие у тебя границы с Юнги. Может быть, если ты действительно волнуешься о том, чтобы определить свою сексуальность, осознание этого помогло бы?       — Пфф, перестань морочить мне голову, Гук-а, — усмехается Хосок, слегка качая головой. — Ты хочешь знать, позволяю ли я Юнги отсосать мне или трахаю его с закрытыми глазами, притворяясь, что он девушка?       Чонгук съёживается, но на самом деле не отрицает этого. Это довольно странно, думает Хосок. Он знал о неприятных вещах, которые говорили о геях в Корее, во всём мире, повсюду в Интернете, но он никогда не знал о предрассудках и стереотипных взглядах, которые они могли иметь в отношении гетеросексуальных людей, которые общались с ними. Он задаётся вопросом о множестве печальных историй, которые, должно быть, предшествовали и послужили причиной той настороженности, которую сейчас проявляет Чонгук.       — Пожалуйста, не злись, хён, — тихо говорит Чонгук. — Я не хотел тебя обидеть, я знаю, что ты очень любишь Юнги-хёна.       Он протягивает руку, чтобы схватить Хосока за запястье, не подозревая о том, какой эффект оказывает его небрежное заявление на Хосока. Должен ли он рассказать Чонгуку о своих чувствах? Может быть, попросить о помощи? Он знает, что ни Чонгук, ни Чимин на самом деле не думают о нём плохо и не ожидают, что он намеренно причинит Юнги боль. И, возможно, знание того, насколько глубоко увяз Хосок, помогло бы им понять, что на самом деле не только Юнги находится в опасности и что его сердце разрывается на части.       Он прочищает горло и смотрит вниз, туда, где их пальцы переплелись с пальцами Чонгука.       — Ну, я не хочу травмировать тебя на всю жизнь подробностями, но… У меня действительно нет никаких ограничений с Юнги… Боль была бы одним, я думаю, для нас обоих. Что-нибудь ещё… — он замолкает, и брови Чонгука удивленно приподнимаются.       — О, правда, хён? — поддразнивающе спрашивает он, ни в малейшей степени не пытаясь скрыть своё любопытство. Хосок хлопает его по плечу свободной рукой, смеясь.       — Что ты хочешь услышать, макнэ, а? — спрашивает он, натыкаясь грудью на грудь Чонгука, который инстинктивно делает шаг назад, прежде чем принять прежнюю позу. — Что мне нравится целовать его? Потому что это так. Что мне нравится сосать его член? Знаю, блять, как полностью заглотить его? Потому что я могу.       Глаза Чонгука расширяются, его уши розовеют.       — Что я трахнул его прямо здесь, на ковре, на прошлое Рождество?       Взгляд Чонгука метнулся к упомянутому ковру и снова вернулся к Хосоку: — Потому что ты это сделал?       — Чёрт возьми, да, я сделал это. Я вылизываю его, мы целуемся, мы трахаемся, мы…       — Боже мой, прекрати это, хён! — Чонгук визжит, закрывая уши. — Я понял, прости, что спросил.       Хосок смеётся и делает шаг назад, чувствуя себя одновременно отомщённым и смущённым собственной смелостью.       — Ну, теперь ты знаешь, смирись с этим.       — Чёрт, ты действительно не натурал, — бормочет Чонгук.       Хосок только снова усмехается на это замечание. Но он не собирается лгать — приятно услышать подтверждение, даже если «не быть натуралом» автоматически не делает его чем-то другим, на что он может навесить ярлык. Чонгук скрещивает руки на груди, прислонившись к стене рядом с ним.       — И это супер странно — думать о Юнги-хёне, как о пассиве, раньше он был только топом, — он знает, что Хосок почти давится от этих слов.       — Откуда ты вообще об этом знаешь? — восклицает он, но Чонгук просто пожимает плечами.       — Чимин-и рассказал мне об этом спустя несколько месяцев после того, как мы начали встречаться, — объясняет он как ни в чём не бывало, а не так, как будто он говорит о предыдущих любовных похождениях своего спутника жизни.       Хосок слегка приоткрывает рот, и это заставляет Чонгука посмеиваться, когда он продолжает.       — Я имею в виду, что у нас не было секса сразу, как мы начали встречаться, мы немного подождали, но серьёзно, в течение первых шести месяцев, как только мы начали трахаться, он вообще не позволял мне быть сверху. Моя задница была так готова к перерыву, когда мы наконец начали меняться.       — Господи, Чонгук-а… — Хосок смеётся над прямотой младшего, но, учитывая, что он использовал такие же графические образы всего несколько мгновений назад, он решает, что будет справедливо, если Чонгук сделает то же самое. — Полагаю, я был невольным свидетелем твоего первого раза.       Чонгук удивленно поднимает глаза, его лицо заливает румянец. — Что? — спрашивает он, и его голос немного скрипит.       — Помнишь День Святого Валентина 2016 года? Или, скорее, в ночь на День Святого Валентина? Я проснулся примерно в час ночи, и вы двое занимались этим, как кролики, прямо рядом со мной.       Чонгук на мгновение задумывается об этом, затем кивает, всё ещё краснея: — Боже мой, я понятия не имел, что ты это видел, ты никогда ничего не говорил.       — Я жаловался Чимину об этом два года подряд, не волнуйся. Но тогда я боялся, что ты никогда больше не заговоришь со мной, поэтому не остановил тебя. Пытался снова заснуть, и я говорю тебе, это было нелегко. Что с твоей долбаной выносливостью, никто не должен быть в состоянии делать это так долго.       Его снисходительность не окупилась с тех пор, так как эти двое, будучи абсолютно бесстыдными, никогда не переставали трахаться по ночам с ним в комнате, и за эти годы, пока он не переехал из общежития, он потерял счёт всем случаям, когда ему приходилось выгонять одного или обоих из комнаты за то, что они мешали ему спать.       — Это мило, что ты думаешь, что это был наш первый раз, хён, — Чонгук смеётся, немного застенчиво. — Нет, по поводу ожидания, я имею в виду… может быть, месяц? Мы хотели подождать до Рождества, но… на самом деле, из этого ничего не вышло.       Они оба немного посмеиваются, большая часть прежнего напряжения рассеялась. Хосок считает, что они скоро должны вернуться на кухню, но это также означает, что им придётся разбираться с беспорядком, который он оставил там с Чимином и, тем более, Юнги, и он обнаруживает, что тоже не совсем готов это сделать.       — Мы должны вернуться, — говорит он, и тошнота снова подступает к его горлу, как желчь. Он хотел бы, чтобы у него было несколько минут наедине с Юнги, чтобы поговорить о том, что между ними и как им действовать дальше. Может быть, его лицо выдаёт беспокойство. Вероятно, так и есть, потому что Чонгук откидывается назад, его лицо снова взволнованно.       — Ты в порядке, хён? Чимин-и не злится из-за того, что ты повысил голос, не волнуйся.       Хосок делает вдох, немного борясь с самим собой. Такое чувство, что он стоит на краю обрыва, зная, что где-то под ним есть вода, но она скрыта слоем тумана, и он понятия не имеет, переживёт ли он прыжок целым и невредимым или вместо этого разобьётся о скрытый камень.       Переведя дыхание, он берет себя в руки и смотрит в глаза Чонгуку.       — Я влюблён в Юнги.       Неуместно очаровательным образом рот Чонгука открывается, и он пару секунд смотрит на Хосока совсем как раньше на кухне, но на этот раз менее шокированный. Затем его рот превращается в одну из самых теплых улыбок, которые Хосок когда-либо видел, улыбку, обычно предназначенную только для Чимина.       — Но, хён, это замечательно, не так ли?       — Эмм… — не совсем уверенный, что делать с такой восторженной реакцией, Хосок просто стоит и ждёт, пока Чонгук уточнит. — Я беспокоился о том, что ты, может быть, просто немного боишься снова встречаться после Нари, — продолжает Чонгук, слегка наклоняя голову, как будто боится, что Хосок может снова разозлиться. — И я думаю, мы с Чимин-и оба беспокоились о бедном маленьком сердечке Юнги-хёна.       Хосок испускает ещё один глубокий вздох, но на этот раз он сопровождается улыбкой.       — Слушай, мне нравится, что ты ведёшь себя хорошо, донсен-и, и заботишься о своем хёне, но я буквально схожу с ума по этому поводу, почему, чёрт возьми, все беспокоятся о Юнги?       Чонгук смотрит на него с сочувствием.       — Очевидно, я беспокоюсь о вас обоих. Но разве ты ещё не понял этого? — спрашивает он со счастливой кроличьей улыбкой на всё лицо. Он кажется таким беззаботным, а Хосок этого не понимает. Конечно, быть влюблённым в теории захватывающе, но если Юнги не отвечает взаимностью на его чувства, ситуация далека от идеальной и абсолютно не стоит улыбки.       — Разве я не понял что?       Чонгук наклоняется вперёд, многозначительно глядя на него.       — Хён, Юнги-хён влюблен в тебя уже много лет, — Чонгук заявляет просто и прямолинейно, как будто он не переворачивает мир Хосока с ног на голову.       — Он что?       — Юнги влюблён в тебя, — повторяет Чонгук, а затем снова улыбается, на этот раз немного застенчиво. — Но не говори ему, что я это сказал, пожалуйста.       — Я… что?       В этом нет никакого смысла. Конечно, Юнги любит его, они были лучшими друзьями почти десять лет, но влюблён? И зачем ему рассказывать об этом детям? Почему бы не открыться Хосоку?       — Это он тебе сказал?       Чонгук качает головой, но его улыбка остается прежней: — Ему не нужно было этого делать. Это и так видно.       Ну что ж. Хосок чувствует, как немного сдувается, росток надежды в его сердце снова грозит быть задушенным землей.       — Я думаю, вы смотрели слишком много видеороликов фанатов на YouTube, — говорит он, но Чонгук остается невозмутимым.       — Хён, я не говорю о сценических вещах или нашем шоу. Ты бы видел, как хён смотрит на тебя, когда ты не смотришь. То, как он улыбается, когда ты входишь в комнату. Он мгновенно становится в десять раз счастливее, когда он с тобой, — он слегка качает головой, отчего растрёпанные кудри развеваются. — Чимин тоже это замечал, но до сегодняшнего дня мы понятия не имели, что между вами на самом деле что-то происходит. Теперь это ещё более очевидно.       Хосок прикусывает губу, размышляя: — Ты действительно так думаешь?       — Да. Сто процентов. Вот почему я волновался, и, думаю, Чимин-и тоже. Знать, что Юнги чувствует к тебе, а потом услышать, что вы так долго занимаетесь сексом. Это напугало меня — я подумал, что из всех людей ты можешь быть тем, кто разобьёт сердце Юнги-хёна навсегда, даже не намереваясь этого делать.       — Разбить ему сердце… — Хосок медленно повторяет, и Чонгук кивает, его улыбка немного отрезвляет.       — Да, потому что, даже если тебе нравится физический аспект общения с ним, что, по-видимому, тебе действительно нравится, — он снова указывает на ковер, и Хосок яростно краснеет, теперь чувствуя себя глупым и незрелым из-за своей прежней грубости, — это не значит, что ты был бы готов ко всему остальному. Прятки. Я знаю, что мы все это делаем, но когда ты гей, всё по-другому. Другой вид сокрытия. И потом, ты всегда говорил о том, что хочешь жениться и завести детей. Я не знаю, как ты сейчас к этому относишься… — он замолкает, глядя на Хосока.       — Я… я не знаю, — говорит он, пожимая плечами. — После Нари я действительно больше не думал о браке. Как концепция, да, как план на будущее. Но это больше не было реальным планом, и дети вроде как идут вместе с этим. Я… всё, что я знаю, это то, что я не могу представить, что больше не буду рядом с ним. И я хочу большего, чем… друзья с привилегиями или кем бы мы ни были сейчас, чёрт возьми.       Чонгук кивает: — Я думаю, Юнги-хён тоже этого хочет. Тебе действительно стоит поговорить с ним, хён.       — Да, я так и сделаю. Я сделаю это сегодня вечером, — он колеблется мгновение, всё ещё не убеждённый. — Как ты думаешь, почему он мне ничего не сказал?       На секунду Чонгук, кажется, задумывается: — Лучше всего было бы предположить, что он беспокоится о том же самом. Не зная, что ты скажешь, если ты действительно готов к гомосексуальным отношениям. Возможно, это разрушит группу, нашу карьеру. Здесь многое поставлено на карту. Это тот же самый риск, на который мы с Чимином пошли много лет назад.       — Как ты понял? — спрашивает Хосок. — Тогда, как ты мог знать, что вы сможете заставить это работать?       — Честно? Я не знал. Я был слишком молод, чтобы принять такое решение, но я всё равно это сделал. Конечно, для меня дело обстоит иначе, чем для тебя, Юнги-хёна и Чимин-и. Я не бисексуал, и осознание этого само по себе было болезненным процессом. Но я сделал это, и мы рискнули и просто нырнули в это. К счастью для нас, это сработало. Всё могло бы пойти по-другому, и, возможно, Бантан больше не существовали бы, если бы это было так. Или мы закончили бы с другим составом. Тогда, в тот день в танцевальной студии, всё, что я знал, это то, что я хотел Чимина, хотел его для себя. И Сокджин-хён сказал, что останется на ночь в доме своей девушки, так что я знал, что Чимин проведёт ночь с Юнги, и это чертовски разозлило меня и заставило ревновать. Поэтому, когда мы остались, я был очень груб с Чимин-и, и мы сильно поссорились, но он все равно был готов простить меня и позаботиться обо мне, после того как я поехал на такси домой. Я просто понял, что должен был признаться.       — И это сработало, — делает вывод Хосок.       — И это сработало, — Чонгук соглашается, глядя в окно на реку Хан, на горизонт Каннама, сияющий в угасающем дневном свете. — Мы не всегда во всем согласны, хён и я. Но не проходит и дня, чтобы я не смотрел на него и не думал про себя, насколько я по-настоящему, действительно счастлив, что могу разделить с ним эту жизнь. Он делает меня невероятно счастливым, подталкивает меня к тому, чтобы быть лучшей версией себя и постоянно поддерживает меня. Я люблю его всем сердцем и всей душой.       Снова Хосок чувствует сильное желание притянуть его в объятия, но он остаётся неподвижным и только мычит, улыбаясь.       Чонгук снова поворачивается к нему лицом: — Послушай, хён, я не хочу пугать тебя всеми этими разговорами.       — Нет, ты прав во всём, что говоришь, хорошо, что ты не приукрашиваешь это. И я уверен, — говорит Хосок, и он чувствует это. Он не уверен, что Чонгук и Чимин правы, но он знает, что ему нужно открыться и быть честным с Юнги, несмотря ни на что. — Я скажу ему сегодня вечером и… Я попрошу его дать нам шанс.       Чонгук улыбается так широко, что его глаза полностью исчезают.       — Это удивительно, хён. Я действительно горжусь тобой. Чёрт, кажется, я сейчас заплачу, — он яростно трет глаза рукавами, но его счастливое выражение остаётся точно таким же. — Я много знаю о любви, потому что я был влюблен так долго, и в то же время я знаю так мало, потому что есть так много вещей, которые я никогда не испытывал. Но то, что есть у вас с Юнги-хёном — действительно особенное, и любой может это увидеть и почувствовать, как сильно вы любите друг друга. Я правда надеюсь, что вы сможете всё уладить, чтобы вы оба были счастливы.       На этот раз Хосок не сдерживается и обнимает Чонгука, чувствуя напряженные мышцы под его рубашкой, когда он с жаром отвечает на объятия.       — Спасибо, — бормочет он в шею Чонгука, слыша, как младший хмыкает в ответ. — Спасибо, что выслушал, и за твой совет.       — В любое время, хён, — шепчет в ответ Чонгук. — Ты пахнешь как Юнги-хён, знаешь?       На щеках Чонгука появляется мягкий румянец, когда Хосок отпускает его, и он снова вспыхивает своей фирменной кроличьей улыбкой.       — Да, я воспользовался его гелем для душа. Это плохо?       — Не плохо, просто по-другому. Но это подходит тебе, хён, — он подмигивает, отходя от их места в углу. — Давай, пойдём. Я умираю с голоду.       — Ах, голодный макнэ, — нежно ругает Хосок, следуя за ним обратно на кухню, с лёгким сердцем и приподнятым настроением.

***

      На секунду он беспокоится, что всё может стать странным, когда они войдут в комнату, но оказывается, что, каким бы ни было содержание обсуждения Чимина и Юнги, они уже решили эту проблему, и настроение на кухне приподнятое.       Юнги занят приготовлением мисок с рисом для каждого из них, несколько тарелок поменьше с панчханом уже расставлены на подносе на кухонном островке.       Когда они входят, Чимин отталкивается от того места, где он прислонился к стойке рядом с Юнги, отмахивается от извинений Хосока с улыбкой и «неважно, хён» и бросается вокруг стойки, чтобы «помочь» Чонгуку с подачей вина. Это очевидный шаг, но Хосок ничего не говорит, благодарный за небольшой жест, позволяющий им побыть наедине, даже если дети всё ещё в комнате.       Когда он подходит сзади к Юнги и осторожно кладет руки ему на талию, он чувствует, как тот на мгновение напрягается, и это заставляет Хосока немедленно передумать. Однако прежде чем он успевает отойти, Юнги уже расслабляется в его объятиях.       — Мне жаль, — бормочет он, его лицо наполовину повернуто к Хосоку. — Я помню, ты не хотел, чтобы они узнали, я не знаю, о чём я думал.       Хосок цокает языком, чтобы утихомирить его, руки скользят дальше, пока полностью не обхватывают Юнги.       — Не извиняйся, пожалуйста. Я рад, что это произошло, — он кладёт подбородок на плечо Юнги.       — Правда?       — Да. Теперь я могу быть тактильным столько, сколько захочу.       Юнги смеётся, его руки теперь лежат на стойке перед ним без дела.       — Ты долго разговаривал с Куки, — говорит он с вопросительной интонацией в голосе.       — Угу. Хотя речь шла о хороших вещах, мы не ссорились или что-то в этом роде.       — Это хорошо.       Повернув голову к шее Юнги, Хосок делает глубокий вдох, наслаждаясь успокаивающим запахом кожи Юнги.       — Давай поговорим позже, когда дети уйдут, — шепчет он, и после минутного молчания Юнги коротко кивает.       Дети где-то позади них всё ещё очень шумно занимаются своими делами, открывая не одну, а сразу обе бутылки вина и наполняя бокалы. Это Чимин наливает вино, а значит, все бокалы слишком полны, чтобы быть скромными, но, когда он смотрит на них, Хосок замечает, что один стакан заметно светлее по цвету, а бутылка воды, стоящая рядом с Чонгуком, только подтверждает его подозрения.       Это может показаться немного снисходительным, но вино на самом деле не является одной из сильных сторон Хосока, и он ценит тот факт, что Чонгук присматривает за ним, желая, чтобы у него был ясный разум для его признания позже.       — Мне стоит беспокоиться? — тихо спрашивает Юнги, привлекая внимание Хосока.       — Что ты имеешь в виду?       — Ты хочешь поговорить, — он не знает, что и думать о тоне голоса Юнги. Он сдерживается, это очевидно, но из-за чего именно, Хосок сказать не может.       — Ничего плохого, хён, — отвечает он, крепче обнимая Юнги. — Просто хочу, чтобы мы были на одной волне о том, как нам жить дальше, теперь, когда некоторые люди знают.       Он хочет сказать больше, но не знает, как это сделать, не выплеснув на самом деле то, что его бешено колотящееся сердце так сильно хочет, чтобы он выпалил. Позади них Чимин читает этикетку одной из бутылок на чём-то, что предположительно должно напоминать французский, но, честно говоря, звучит просто как тарабарщина.       — Я всё ещё хочу, чтобы ты сделал со мной всё то, что обещал ранее.       Это, наконец, заставляет Юнги рассмеяться, повернуться в его объятиях и слегка поцеловать кончик носа Хосока.       — Хорошо тогда, — ему удаётся вырваться, прежде чем громкое и протяжное умилительное «ооооо» от обоих их зрителей проглатывает всё, что он хотел сказать.       Они ставят большую кастрюлю с чиге на пол в гостиной Юнги и собираются вокруг нее, несмотря на то, что Чимин заявляет, что вместо этого они должны есть за обеденным столом Юнги, ведь они пьют французское вино. Юнги утверждает, что смешивание французского вина с традиционной корейской едой, вероятно, по умолчанию противоречит этикету французской кухни, и, поскольку они всё равно планируют посмотреть фильм после этого, все быстро устраиваются и с удовольствием приступают к угощению.       Беседа протекает легко, пока они едят, и Хосок благодарен за то, что ни один из детей не поднимает снова новости об их романе, даже когда они говорят о съёмках Daechwita и о том факте, что Чимин всё ещё немного обижен тем, что его не попросили появиться в видео, как Чонгука и Сокджина.       — Ты просто слишком красивый, — пожимает плечами Юнги. — Это отвлекло бы внимание от моей красоты.       — О, понятно, так вот почему вместо тебя появился WWH Ким Сокджин и этот великолепный мужчина? — Чимин бросает поддразнивающий вызов, выпячивая нижнюю губу.       — Вот почему я заставил Сокджин-хёна носить бороду, — кивает Юнги, а затем уклоняется, когда Чимин бросает в него использованную салфетку.       После ужина они все устраиваются на большом диване, решив посмотреть Время Охоты. Чимин, очевидно, чувствующий себя сегодня мягким и милым, будто становится меньше и прижимается к Чонгуку с довольным вздохом.       Хосок не ниже и не меньше Юнги, и весит он тоже намного больше, но, чувствуя себя соблазнённым примером Чимина, он тоже наклоняется ближе к Юнги, всё ближе и ближе, пока Мин не кладёт себе на колени маленькую подушку и жестом просит Хосока положить на неё голову. Как только он устраивается, Юнги запускает пальцы в его волосы, нежно поглаживая густые шелковистые пряди.       Хосок не отрывает глаз от экрана телевизора, прекрасно зная, что дети наблюдают за ними, возможно, ухмыляясь и насмехаясь, но он обнаруживает, что его не волнует ничего, кроме тепла от тела Юнги и ощущения того, что его обнимают и заботятся.       С полным животом еды и пальцами Юнги, лениво ласкающими его, Хосок медленно чувствует, что засыпает, веки тяжелеют, а действие фильма затухает до глухого фонового шума, погружая его в теплое и успокаивающее состояние спокойствия. Он поддаётся, понимая, как сильно ему нужна передышка и шаг назад, чтобы изучить дорогу, которая привела его сюда.       Он закрывает глаза и позволяет своим мыслям вернуться в прошлое.