Однажды в Портаклой

Он влюблялся крайне редко. Не потому что был каким-то особенно рассудочным сухарем или мужиком с проблемами… Просто в то время, когда человек влюбляется в кого попало и учится этому непростому, слишком эмоциональному состоянию, Карл Блэкхок был окружен людьми, которые вызывали в нем какие угодно эмоции, только не положительные. А о влюбленности речи не шло вообще. Школа Святого Андрея для мальчиков из приличных семей, куда разочарованные, но состоятельные родители сплавляли своих взбалмошных отпрысков, гордилась старой, крепкой системой воспитания проблемных молодых людей. — У нас двадцать часов физкультуры в неделю. Любые глупости исключены. Карл был худым и низкорослым, но очень упрямым и злопамятным ребенком, который привык к спартанским условиям с пеленок и которого колотили и свои и чужие, потому что… — Полукровка! Бей полукровку! Так что избалованные придурки, с которыми ему пришлось делить спальню, казались ему небольшим и вполне терпимым злом. А вот парни на курс старше сильно его доставали. Они прилепили ему кличку «китаец» и нападали стаей. Впятером на одного. Самодовольные, уверенные в своей правоте, ущербные мальчики, от которых тоже отказались родители. Они провозгласили себя королями школы и выбирали себе жертв по простым признакам. Слишком толстый. Слишком умный. Очкарик. Или темнокожий узкоглазый чужак. Карл был абсолютно уверен, что в результате они его убьют. Он никогда не делал то, что ему приказывали, он всегда отвечал ударом на удар, и совершенно не испытывал страха перед больничным крылом. — Ты психованный, китаец! — говорили они слегка удивленно и пинали его ногами по ребрам, — ты больной! Лечить тебя надо! Мысль о смерти почему-то вовсе не пугала Карла, она уютно устроилась в его сознании, обволакивая и успокаивая, делая все, что происходило с ним раньше и сейчас, каким-то завершенным. Понятным и логичным. Как говорила бабушка: «иногда жизнь такая, что смерть — везенье». И эти парни ужасно раздражали Карла. Тупые, агрессивные, несчастные, цепляющиеся друг за друга, жалкие твари… Карл считал их обезьянками, сбежавшими из цирка. Вероятно, они это знали. — Тебе придется меня убить, Рори, — Карл уже плохо видел левым глазом, поскольку, от удара кулаком в скулу синяк моментально разросся до вселенских масштабов, — теперь точно. — Чего это? — придурка сбил с толку спокойный и уверенный тон мелкого «китайца»: этих обезьянок было легко вывести из равновесия. — Я из индейского племени лакота, слышал о таком? Тебе придется убить меня, иначе я сниму с тебя скальп. Я выжду время, когда ты успокоишься и расслабишься и отрежу тебе пол башки. Так что давай, Кавана. У тебя нет другого выхода. Это необходимый ритуал. Предки не простят меня, если я не отрежу твои жиденькие волосенки. Извини, не успел предупредить раньше. Но ты напал первым… Да, и вас, парни я тоже скальпирую. Это больно и медленно. У нас, индейцев так принято, это закон прерий, ребятки. Они больно ударили его головой об пол и пнули под ребра, но бросили, не доведя дело до конца. Видимо, отправились читать про индейцев. В то бешеное, невыносимо тягучее, хрупкое время у Карла было все что угодно, любые эмоции на выбор. Предчувствие смерти, холодная ненависть, отвращение, обреченность, одиночество, страх, ярость, тревога… Только не любовь. С этим у Карла долго были проблемы. Риган, которая увлекалась всякой чушью типа коучинга и журнала «Психология» говорила: — Это эмоциональная инвалидность, Джеронимо. Ты или нарцисс или просто ни хрена не чувствуешь. Но она ошибалась. Карл все чувствовал, просто не умел как следует это показать и не видел смысла в том, чтобы показывать свои чувства кое как. Эмоциональные, взрывные и просто открытые люди казались ему предельно слабыми, уязвимыми и от того одновременно привлекательными и пугающими. Слишком, вызывающе безграничные казались Карлу уродливыми. Свобода выражения выглядела для замкнутого и молчаливого «мужика занятого делом», чем-то вроде вызова. «Это зависть» — сказал он сам себе в тот день, когда ему подарили роскошную, нафаршированную электроникой суперсовременную инвалидную коляску. За три тысячи евро. Он вообще многое понял о себе и о людях, когда доктор… Карл забыл его имя, зато хорошо помнил звук его голоса… сказал: — Очень сожалею, но двигательные функции утрачены… Из плюсов, Мистер Блэкхок: вы будете жить. И даже в мыслях Карл Блэкхок не допускал, что еще раз внутри полыхнет неуправляемое, странное, терпкое, сладкое и опасное чувство. — На сегодня хватит. Что с лицом? — Томми закрыл книгу и тревожно заглянул в глаза Карлу, — ты тоже хочешь в Хогвартс, но мама не пускает? — Мне прислали какое-то странное, матерное письмо, — хмыкнул Карл, — по-моему это счет за электричество. Все утро продолжалось сражение за мебель. Карлу пришла в голову идея укрепить дом с помощью уродливого старого комода из прихожей, но Том внезапно грудью встал на защиту этой рухляди. — Я понимаю, что у тебя детская травма, — заявил он неожиданно жестко, — но я не могу позволить тебе ломать красивые вещи. Давай лучше поищем в подвале что попроще или купим досок. — Думаешь их еще продают? — Карл за несколько секунд повисшего молчания испытал удивление, раздражение «да что он себе позволяет?!», виноватую неловкость и, наконец, смирение, — я позвоню в местную свалку дерьма. Называется «Кухонный рай». Что, не смешно? — Прости, что я был груб. — Но у меня действительно чертова детская травма, Томми, так что проехали. Твое заступничество сработало. Любишь хлам — будешь жить с этим. — Ты расстроен? — Естественно. Мне реально было лень ехать в магазин с таким идиотским названием. — Хочешь, я… — Нет, ты сегодня сидишь с ребенком. К тому же я подумал заехать к местному суперинтенданту. Послушаю страшных историй. По блату. — Но я мог бы помочь таскать доски… — Я использую труд рабов из кухонного рая. Все, дай я поцелую мою малышку… Тебе тоже не нравятся старые уродливые комоды, моя принцесса? Вот и вразуми своего папашу, что разводить клопов уже не модно даже в таких зажопных дырах как эта… — Карл! — Что? — Не при ребенке. — Ладно, ладно… Будем беречь бедняжку от страшной правды… Суперинтендант Бакли оказался пожилым отдышливым мужиком, с целым складом лекарств на рабочем столе. — Диабет — это проклятье нашего века. Еще год назад я был здоровым человеком, а сейчас сахар вон смотрите… — он кинул на пачку бумаг перед собой маленький серый глюкометр, — Зараза какая-то. Рад знакомству, Блэкхок. Ваше дублинское начальство вас помнит. — Помнит? — Карл нахмурился, пожав пухлую, крепкую руку Бакли. — Я звонил им вчера. Сейчас времена такие, народу не хватает. Нужны все, кто может ползать. Я вот тоже на инвалидность подал, но пока ждал, началось все это… Теперь можно даже не мечтать. — Народу не хватает? — Карл не сразу осознал что происходит, но почувствовал приятное покалывание в районе желудка, — значит… Я могу получить работу? — Как здоровье-то? Между нами, я вообще один здесь на весь участок, Фаррел уволился и уехал, зам мой с инфарктом слег после первой волны. — Я в порядке, — сухо сказал Карл, по привычке наглухо заперев внутри настоящие эмоции, — но у меня нет разрешения на оружие и, если начнутся беспорядки, я буду бесполезен. — Все мы будем бесполезны. Одни старики остались. Старики и пьяницы. Так себе армия. А разрешение… Это не ахти какая проблема сейчас. Было бы оружие… — А что за история с пропавшими детьми из голубого дома… шеф, — после короткой паузы добавил Карл, уставившись в глаза интенданту. — Это вам местные наплели? — Да, один тип. — Некрасивая история. Но это было в первую волну. Тогда полно было некрасивых историй. — Тела детей нашли? — Нет. Не особенно искали, у меня людей нет, сами понимаете, а военные быстро свернули операцию у них других дел по горло. — Значит, дети пропали. — Да. — А могу я посмотреть место? — Так что, возвращаетесь, Блэкхок? Звоним в Дублин? — Я должен подумать, шеф. — Понимаю. У вас там ребенок, я слышал. Ваш парень? — Это девочка, — машинально поправил Карл. — Я про того парня, который с вами приехал, ваш? — Парень? Да, мой. — Пусть зайдет, зарегистрируется, раз ваш. — Я сам, если позволите, привезу завтра документы. — Как скажете. Как там розовый дом, стоит еще? — Да. Довольно крепкий. — Так вы там жить будете? — Думаю да. — Хорошо… Но лучше бы вам, конечно, вернуться на службу. Я запрошу для вас разрешение на оружие. — Я подумаю. Мне нужны сутки. — Понимаю. Сейчас гарда — это опасно. Ну… думайте. А как надумайте, так и выходите на работу. Будете моим замом, кабинет выделю, телефон свой. Если Дублин одобрит, так и ставку приличную. Думайте, Блэкхок. Сейчас люди очень нужны… — Я бы взглянул на этот голубой дом. — Не знаю уж зачем. Там сейчас пусто. Никто так и не въехал… после той истории. — Значит, все жестко было? — Если бы мы жили по-старинке, про это сняли бы ужастик, Блэкхок. Как минимум первый национальный бы показал… Слово за слово, старик, кряхтя, забрался на пассажирское сидение и предупредил: — У меня времени в обрез, так что давай по-быстрому. Убирали дом тщательно, но Карл заметил мелкие брызги крови на обоях в гостиной. — Живого места от мужика не оставили, — проследив за его взглядом мрачно сказал Бакли, — женщину просто истыкали шприцами, а его молотили со всей дури. С трудом опознали. — А дети? — Ни следа. Ну судмедэкспертиза поискала конечно, но никаких следов крови там или чего-то еще. Очевидно, парни вышли отсюда живыми. — Эти уроды воруют детей. Есть такое мнение. Что думаете? — Карл присел на корточки рядом с темным пятном на искусственно вытертом (под старину) сером ковре, — я видел их в Дублине. Они и сами как дети. Мелкие, но сильные. — Ходят стаями, — кивнул Бакли, — нихрена не боятся. Только если стрелять на поражение. Но мы тогда не понимали, что они никакие не дети. А палить по подросткам… Воруют детей? Зачем? — Вопрос. — До вашего приезда у нас тут детей полгода не было. — Я уже понял. — Думаете, они появятся? — Да, — сказал Карл, подойдя к окну и осмотрев раму, — они появятся. Стекла не разбиты. Как они вошли? — Хрен знает… Может быть, эти Ферреры открыли им, все-таки они очень похожи на детей. — Спасибо, что показали дом, шеф. — Так что, решили поработать? — Думаю, да. Мне только надо с семьей посоветоваться. Всем сейчас страшно. Бакли слегка опешил, хотел что-то переспросить, но потом просто покачал головой. — Ну это да, точно… Семья — это важно. Карл заехал в магазин с дурацким названием, купил и нарезал досок, взял еще дров для камина, два новых стальных засова и микроволновку. Выбрал самую дорогую, под шестидесятые, вспомнив, что с недавних пор заделался миллионером. — Раз у нас в доме завелся эстет… Надо подстраиваться… — тихо ворчать себе под нос было даже приятно. Как будто он солидный отец семейства, которого заставляют заниматься сущими пустяками. Том вымыл окна на кухне, что-то сделал с занавесками в гостиной и душный антикварный дом вдруг изрядно посвежел, словно его вытряхнули и окунули целиком в чистую воду. — Я тебя потерял, — он улыбался, но было заметно, что тревогу и недовольство спрятать ему трудно, — все в порядке? — Мне предложили работу. — Серьезно? — Серьезно, но это Гарда. — Черт… — Я думаю, тебе это не понравится, поэтому решение пока не принято. Обсудим? — Кто я такой, чтобы мне нравилась или не нравилась твоя работа? — серьезно спросил Том, сев на стул и зажав нервные руки между коленей, — это только твое решение. — Этот жук Бакли, как только узнал, что я вернулся позвонил в Дублин в управление. Ловкий мужик. — Черт… тут так быстро все всё узнают… Откуда он вообще знает, что ты бывший гарда? — Это деревня, Том, я говорил тебе, что городской человек здесь свихнется. Они все обо всех знают. А что не знают, то додумают и ты потом это от правды не отличишь. Так что привыкай. Во-первых, к тому, что мы семья… И я не принимаю важных решений без совета с тобой. У нас вообще-то ребенок и есть еще кое-что… — Что? — Вообще-то на дворе апокалипсис, никто не отменял ублюдков, которые убивают взрослых и крадут детей. Плечи Тома дрогнули, но он стоически перенес мгновенный приступ паники. Даже взгляда не отвел. — Они дадут мне разрешение и оружие, это будет очень кстати, — сказал Карл тихо и веско. — Тебя могут убить, — Том поджал губы, и взгляд его сделался строгим и серьезным. — Нас всех могут убить. Но я думаю, что могу пригодиться этой горстке старперов и сплетников. В конце концов, если бы ты видел главного местного защитника… У него одышка от четырех ступенек, диабет и ревматизм. Я с моей инвалидностью на его фоне — Шварценеггер. — Я боюсь оставаться здесь надолго один. — Я отдам тебе ружье… — Я муху-то прихлопнуть не могу… — Ты очень плохо себя знаешь, Томми. — А ты типа психолог… — Да, у меня даже корки есть, — Карл усмехнулся и сел на корточки рядом, заглядывая Тому в лицо снизу вверх, — я вас не брошу, если ты хотя бы на секунду усомнишься в этом, я пошлю в жопу управление и Бакли. Я, в конце концов, медицинский феномен, черт его знает надолго ли я такой прыткий. — Работа это хорошо, — кивнул Том, — я тоже хочу работу. Агнес предложила мне кое-что. Отвезешь нас с Эльзой завтра к ней? — Спелись, да? — Не в этом дело… Я подумал, что ей тоже нужно укрепить окна и двери, все-таки она одинокая, пожилая… А я нашел у тебя в подвале целый склад инструментов. — Кстати, насколько я помню, у нее было охотничье ружье. Не уверен, что оно рабочее, потому что охоту она забросила лет сто назад. Но если что она может башку снести… Ты поспрашивай у своей подружки, как у нее с огнестрельным, спокойнее будет. — Она на вид такая… Вообще не про охоту. — Ты удивишься, я думаю… Люди здесь странные. Я думаю, палеоконтакт произошел где-то в этих местах, ничем другим количество здесь этих чокнутых ящеров объяснить невозможно. Томми наконец улыбнулся хорошо и искренне. — Любишь ты их… — Я вообще люблю бесплатный цирк. — Вот и славно, — сказал Бакли, — я как раз звонить собирался. Тут мне из Дублина на твой счет бумага пришла. Там ребята теперь долго не размышляют, времена такие… Одним словом, поздравляю, детектив- инспектор Блэкхок. — Быстро они. — Сейчас все быстро. Да, вот и табельное оружие, — он добыл из ящика стола Вальтер Р99 и коробку с патронами, — придумай себе сейф, с этим сейчас проблемы. — Хорошо, сэр. — Можно по-простому, — ухмыльнулся Бакли, — нас тут двое, ты да я. Молодых… вообще никого. Особо в начальство не поиграешь. — Я бы поездил, посмотрел как у людей с самозащитой. — Хорошее дело, но я тебе сразу скажу… Тут одно старичье. — Я в курсе. Тут всегда было одно старичье. Но некоторые, я помню, могли здорово накостылять за украденное яблоко. Так что я бы посмотрел… — Давай. А я пока все документы оформлю, чтоб тебе потом только расписаться. — У меня есть незарегистрированное оружие, суперинтендант. — Давай просто Джеф, хорошо? — Джеф. — Что там у тебя? Пулемет? — К сожалению, нет. Баррет. — Ну… На пять лет потянет. — Три, если хорошо себя вести. — Ну, и не говори никому. Хорошая вещь. У меня попроще, Ремингтон 700, но тоже без разрешения. Наши миротворцы не очень-то рассчитывали на такие времена, верно? На времена, когда люди начнут дуреть, а похожие на детей твари забивать здоровых мужиков стульями. Так что, у нас тут с тобой, детектив-инспектор, одна сплошная уголовщина. Но хорошо, что ты сказал. Отлично. Я твое личное дело-то читал уже… Качественный кадр, да… Можно сказать нашему старому Портаклою повезло. — Поеду я? — Давай. Если что, я тут до обеда. Потом пойду на процедуры. Проклятый ревматизм! Старость, Блэкхок — это такая дрянь… Лучше не пробуй. Рабочий день начался в десять, сразу после того, как Карл отвез Тома с Эльзой к старухе. Та выскочила на свою лужайку, всплеснула руками и засуетилась вокруг малышки. Том держался очень хорошо, хотя дышал через раз, тихо, одними губами бормотал мантру про страх и тискал в ладони свой крестик. — Ты вернешься? — сипло спросил он. — Само собой, — Карл всучил ему ящик с инструментами и задержал руку на его предплечье, — все нормально, Томми. Я вернусь. И рано. Ты держишь эту хрень? — Держу, — шепотом отозвался парень, — не позволяй себя убить, хорошо? — Обещаю. На вопрос есть ли оружие, старая ведьма пожала плечами: — У меня и охотничий билет есть, если нужно. Предъявить? — Я так, — сухо сказал Карл, даже не пытаясь скрыть неприязнь, — на случай чего. — Я присмотрю за ними, — неожиданно мягко проговорила старуха, — не волнуйся, езжай. — Спасибо, мисс Мюллер. Ему стало немного стыдно за себя, за свою упрямую нелюбовь к прошлому и ко всем этим древним, высохшим человеческим артефактам, которые знали его ребенком. Знали и осуждали все происходящее. Она пришла как-то вечером, через две недели, после того, как самолет из чикагского аэропорта О’Хара приземлился в Дублине. — Бенджи, — они говорили тихо, но настороженный и предельно внимательный Карл прислушивался ко всему, что происходило в его новом, таком странном доме, — ты сошел с ума. Это ведь ребенок, а не твои коллекционные куклы! — Перестань, Нес! — Бенджамин Каннингем сердился, но как-то смущенно и не по-настоящему. Никто в семье Карла никогда не демонстрировал таких странных эмоций. Если бабушка сердилась, это было громко и страшно. А мать с отцом никогда не ругались. Карл просто не представлял себе, как может звучать крик мамы… Племянники бабушки, напивались и орали как взбесившиеся бабуины, ярость почти физически ощутимой липкой патиной оседала на стенах дома… А вот дядя Бен в гневе выглядел скорей нелепо, чем пугающе. И все же Карлу стало страшно. Он представил, как эта молодая женщина, с прозрачными глазами и золотыми волосами парой слов снова изменит его жизнь. И два пижона, которые, просили называть их просто Бен и просто Уилл, отправят его назад в обшарпанный старый вагончик с ржавой печкой и старым плакатом на двери. Он хотел и не хотел этого. Он очень устал и всего боялся. И его до дрожи пугала эта красивая властная женщина. Казалось, что она может буквально все. — Вы оба сдурели, — сказала она, — ребенок не игрушка. К тому же… Мальчик из другой парадигмы. Ты как собираешься его воспитывать? — Как сына, — на очень высокой ноте рявкнул Бенджамин Каннингем, — как нашего с Уиллом сына! И мне не интересно твое мнение. Я люблю тебя, Несс, но это мое… наше… да черт! Не твое дело! — Однажды ты поймешь… как это жестоко! — Ты не видела, в каком кошмаре он жил! Там не было даже душа! — Это его жизнь, а ты привез себе живую игрушку. — Хватит, Несси, — мягко, вкрадчиво, но ледяно вмешался Уиллоби О’Нил, — это правда, только наше дело. Он мой племянник, у меня есть все права. — И как, интересно, ты их добыл, милый? Купил себе ребенка? Вы оба дураки. Просто помяните мое слово, хорошим это не кончится. Они еще долго препирались, потом золотоволосая женщина хлопнула дверью и дядя Бен расплакался на плече у дяди Уилла. Карлу казалось, что финальным актом этой драмы будет фраза: — Извини, мальчик, ты едешь домой. Но никто ничего не сказал. На следующий день все поехали за покупками и золотоволосая женщина села на переднее сиденье рядом с дядей Беном. Карл боялся ее. Она напоминала ему колдунью из сказки про Белоснежку. И, скорее всего, была ею. На всякий случай он никогда не брал у нее из рук яблоки. Вообще ничего не брал… — Все будет нормально, — Томми улыбнулся и забрал у него воркующую Эльзу. — Я скоро приеду, — Карл взглянул на них серьезно и внимательно, кивнул и пошел к машине. Старичье оказалось агрессивным и по большей части вооруженным. — Приехали на своих уродливых и вонючих мотоциклах и давай громить все. Истоптали мне весь палисадник! — миссис О’Рейли шестидесяти семи лет, работала почтальоном, на пенсии уже два года, — я взяла ножку от старого стула… Гарри! Принеси мою ножку! — Сейчас, не ори ты так! Где она? Я, что, знаю? Лишь бы дергать человека! — На кухне под раковиной! Пошевеливайся, тут офицер пришел! — Когда надо вас не дозовешься, — маленький лысый мужчина под восемьдесят. Мистер О’Рейли ветеран войны, — вот твоя ножка, не ори! — Я не ору, я нормально разговариваю. — У меня наградной вальтер девять милиметров, — сообщил мистер О’Рейли, — разрешение есть, но я куда-то его запрятал… Знаете ли, мне уже скоро сто лет, я тут помню, а вот тут уже ничерта не помню. — Патроны? — спросил Карл сухо, оценив цельно деревянную увесистую палку с гвоздями, которой потрясала полная краснолицая миссис О’Рейли. — Где-то были… — хитрый старикашка явно был в курсе, но юлил. Карл про себя усмехнулся: все люди одинаковые. Если гарда на пороге, все сейчас же ни черта не помнят и ничего не видели. — Так вы поищите и зарядите пистолет. Сможете стрелять, если что? — А вы действительно детектив-инспектор, сэр? — удивился мистер О’Рейли — Да, времена такие, сэр. Так вы сможете им воспользоваться, если на вас нападут? — А что, армия-то теперь не придет нас защищать? — У меня нет такой информации. — А вы китаец, да? У нас тут один араб живет, — вмешалась миссис О’Рейли, — мы очень толерантные люди, со всеми дружим. — Я не китаец, — спокойно сказал Карл. -Если надо я любого пристрелю, — сообщил мистер О’Рейли, — хотите глянуть на мой вальтер? Вещь необычайная, принадлежала оберштурмбанфюреру СС Гейцелю! — Очень интересно. Пистолет оказался рабочим, хоть и неухоженным. — Надо смазать и почистить, — сказал Карл, возвращая оружие деду, — а так все отлично. — Значит, война? — Все может быть. Надо укрепить окна и посмотреть ваши замки… Они все встречали его хмурой неприязнью, а провожали предложением зайти как-нибудь выпить по стаканчику. — Очень много работы, — Карл решил доложить свежеобретенному начальству о своих пятичасовых похождениях, — почти у всех стеклянные двери и система оповещения еще с войны не рабочая. Это плохо. — Хреново, слов нет. А еще плохо, Блэкхок, что мы с тобой будем тут колупаться вдвоем. Потому что в Дублине началось. И чем все кончится, я не знаю. А ты, небось, новости не смотрел. Эти дьяволы подожгли собор Святого Патрика, а это… Ну сам понимаешь. — Надо бы наладить систему оповещения. — Набери Сэма Торнхилла, он поможет. Нет, постой… Сам наберу, он начнет выкобениваться, он еще твоего дядю на дух не переносил. Что-то они там не поделили лет двадцать назад. Позвоню, — Бакли сунул в рот диабетическое печенье и вздохнул, — все это не во время. Но хорошо, что ты вернулся. Один бы я тут сдох. — Нам точно не пришлют подкрепление? Просто я видел тех существ, еще в Дублине. Если они опять появятся, здесь будут проблемы. — Будут, проблемы у нас были, есть и будут. Но сегодня все, отдыхай, а я поговорю с Торнхиллом, чтоб занялся сиреной. — Надо чтоб она точечно срабатывала. Чтоб старики могли запустить ее, если что-то случится. — Хорошая идея. Не уверен, что осуществимая. — Хороший электрик сделает за пару дней. — Ладно, поглядим. А ты езжай домой, детектив инспектор. Отличная работа. Только Карл был абсолютно недоволен всем происходящим. Получалось, что у большинства жителей защиты не было никакой, если не считать оружием обороны кухонные ножи, куски водопроводных труб, биту с надписью «Нью Йорк Янкис» и бутафорские сабли, привезенные еще в пятидесятых из Стамбула. «Мой муж скупал эти сувениры в промышленных масштабах, офицер, есть еще катана и топор!» С другой стороны, в городе содержалось столько незарегистрированных стволов, что старину Бакли можно было бы отправлять в отставку в связи с несоответствием занимаемой должности. На вопрос «как дела» от Томми, он только растянул губы и качнул головой. — А мы мило поболтали… О тебе. — Обо мне? — Агнес рассказала, каким ты был, когда приехал сюда, — улыбнулся Томми. Он значительно быстрее расслаблялся на пассажирском сидении, чем раньше. В этот раз даже попытался сам посадить Эльзу в кресло, но в какой-то момент запаниковал, и едва не прокусил губу, в попытке обуздать себя. Карл все равно очень гордился им, хотя пришлось спешно и силой запихивать трясущееся тело в машину, под возмущенный рев малышки. — Представляю себе, что она тебе наплела, — поморщился Карл. — Не представляешь. Ты был очень симпатичным ребенком и очень несчастным, так она сказала. — Симпатичным? Старуха еще и лицемерка. Она терпеть меня не могла, все нудела моим папашам, чтоб они от меня избавились, даже не разговаривала с ними год, потому что они ее слушать не стали. — Ну… А ты не думал, что неправильно ее понял? Она мне сказала, что хотела даже тебя усыновить. — О господи…- Карл старательно сохранял равнодушие, чтоб не испортить парню всю картину мира, — я растроган. Меня только забыли оповестить. — Я так понимаю, у твоих отцов были проблемы… Ну… С тобой и с городом. — Проблемы? Да нет. Сначала они купили меня, потом они купили опеку, а потом попытались купить и весь Портаклое. Но эти доходяги не продаются. Ни за какие деньги не откажутся от возможности осуждать двух старых педиков, которые завели себе мелкого дикаря и не могут с ним справиться. Такие дела, Томас. А то, что там нафантазировала старая… Твоя Агнес… Так ей уже хорошо за семьдесят, к сожалению, в ее возрасте реальность замещается веселыми картинками слабоумия. — Ты очень жесток с ней, Карл. Ты уверен, что сам помнишь что происходило? — Ладно… Я не помню и не хочу помнить, но если тебе это важно… Я готов послушать, что там про меня наболтала твоя обожаемая мисс Мюллер. — Как ребенок, — ласково улыбнулся Томми и Карл немедленно растаял, как последний идиот. — Все, к черту! Потом поговорим. — Что это? Мы кого-то ждем? На подъездной дорожке к розовому особняку стоял черный ниссан, около него толклись двое. Мужчина и женщина. — Нет, я этих ребят не знаю. Посиди, я сам, хорошо? — Хорошо. Карл легонько сжал его колено и улыбнулся. — Постарайся дышать. Как там советовали мудрые… До семи на вдохе до одиннадцати на выдохе… Женщина лет сорока пяти, с длинными черными, аккуратно завитыми волосами, просверлила Карла взглядом. Он почти моментально почуял «своих». Улыбаться и заигрывать не стал. — Мы хотели бы побеседовать с Томасом Коули, — главная у них была женщина. По документам — Сара Бейли. — Могу я взглянуть еще раз на документы? — сухо отозвался Карл, хотя отлично понял, что это за парочка и с какой стихией предстоит вести переговоры, — и ваши, сэр. Благодарю. Времена сейчас тревожные. — А вы кто такой? — Детектив инспектор Блэкхок, — Бакли так хотел заполучить его в офис, что за сутки сварганил соответствующие корки. Их Карл и предъявил суровой даме из государственной службы опеки. — Ага… — сказала Сара Бейли и внезапно ледяной, жуткий взгляд ее погас, а мужик в черном похоронном костюме (удостоверение на имя Хьюза Барнаби) вообще, казалось, потерял интерес к происходящему, — мы бы хотели поговорить с мистером Коули. По поводу регистрации ребенка и его посещений психиатра. Вы знаете, что он снялся с учета в Дублине, но так и не явился к врачу здесь? — Знаю. — Мы сможем войти в дом? Мы обязаны взглянуть, в каких условиях проживает ребенок. — Без проблем. Одну минуту… Он без суеты, спокойно и с достоинством добрался до машины и открыл заднюю дверцу. — Это опека, малыш. Сейчас надо очень-очень напрячься и не обосраться. Я возьму Эльзу. Сможешь сам дойти до дома? — Черт… — Дыши. Давай. Никакого страха нет, я тебя прикрою если что. — Они заберут ее! — Нихрена. Давай, вылезай и делай морду кирпичом. Вот как я, — Карл скорчил смешную рожу. На его бронзовой индейской физиономии моментально нарисовалось миллион морщин, — собрался и пошел, Томми. — Они заберут ее! — Нет. Все, я пошел открывать им дом. И ты давай! Исполни все на отлично. Он взял сонную Эльзу на руки, она проснулась, загулила, обрадовавшись, цапнула его за косичку. — Проходите, господа. Но имейте в виду, мы въехали несколько дней назад и весь дом не используем. — Простите, офицер, — Хьюз Барнаби проснулся и вцепился в Карла немигающим взглядом, — вы кем приходитесь господину Коули? — Мы партнеры, — не моргнув глазом, сообщил Карл, — и друзья. Томми справился. Причем блестяще. Карл даже поначалу не признал в этом горделиво распрямившем спину, серьезном и целенаправленном мужике, перепуганного до смерти Тома. Они набросились на него вдвоем. Зачем, почему, дайте те документы, дайте эти. Барнаби влез со своим: — А в каких вы отношениях с офицером Блэкхоком? Карл спокойно переодевал Эльзу в домашние шмотки, правда внутренности его на секунду покрылись изморозью, но Томми вежливо и равнодушно сообщил: — Мы партнеры. — Официально? — Пока нет. Но сейчас очень напряженные времена. Не все учреждения работают так же четко как опека. Карл мысленно обнял и расцеловал парня. Эльза больно дернула его за косу и захихикала, увидев, как он страшно вращает глазами. — Мне нужно кормить дочь, — сказал Томми, — вы позволите? — Вам следует посетить психиатра и встать на учет в течение недели, — строго сказала Бэйли, — вы провели почти год в клинике, мистер Коули, ваша возможность выполнять родительские обязанности все еще под вопросом. — У меня есть справка от социального психотерапевта, — Томми достал из шкафчика смесь и баночку яблочного пюре, промышленные запасы которого поставила старая ведьма Агнес Мюллер, — я четыре месяца ходил на группу. — И все же. Вам нужно регулярно проходить обследование, иначе мы будем считать, что ребенок находится в опасности. Томми вскинул голову, хотел было что-то сказать, но мягко и негромко вмешался Карл: — Вы хотели посмотреть детскую и как мы тут живем? Я провожу, а отец пусть займется ребенком, девочке пора ужинать. — И все-таки, — не унимался Барнаби, в его полузакрытых сонных глазах вдруг сверкнули какие-то зловещие огни, — вы… вы ведь были женаты, мистер Коули, больше года. А теперь вдруг сменили ориентацию? Томми посмотрел на него внимательно, отложил на секунду возню с эльзиным ужином и внезапно улыбнулся. Ласково и чуть застенчиво: — Я влюбился. В него невозможно не влюбиться. Помолчал с секунду и вернулся к своим занятиям. — Если вы позволите, ей и вправду пора есть. — Ты отлично справился, — как только мрачная парочка убралась из дома, Карл подошел к кормящему отцу и обнял его за плечи. Том тяжело вздохнул. — Они ее отберут. — Не отберут. — Все хотят отнять мою дочь… Это так… Мерзко. — Ну, с этими ребятами мы сможем справиться в правовом поле, — Карл улыбнулся невесело, — без применения тяжелых тупых предметов и огнестрела. — Зато от этих ставни не спасут, — Том поцеловал засыпающую у него на руках Эльзу и прижался щекой к плечу Карла. — Мы их бумажками закидаем. Начнем прямо завтра. Эльза заснула за долю секунды, едва только Томми уложил на кровать рядом с собой. — Надо было ее помыть, — виновато шепнул он. Карл покачал головой. — Завтра с утра помоем. — Великие планы и все на завтра. — Сегодня мы будем просто лежать, хорошо? И читать твоего Гарри Поттера. А если кто-то еще припрется к нам — я применю табельное оружие. — Тебя посадят в тюрьму, — улыбнулся устало и грустно Томми. — Не посадят. Я детектив-инспектор, я скажу, что так было надо для порядка на улицах. — И про безопасность страны еще… — И про свободу. И про честных тружеников села. — Государственные границы? — Да-да. Кто к нам с претензиями придет, того мы просто пошлем нахрен. — Просто пошлем. — Достали они тебя? — Очень. — И меня. — Мне страшно, Карл. — Понимаю. Но… Во всем есть плюсы. Знаешь, сегодняшний день очень особенный. Нам бы надо его как-то отметить. — Зачем? — Ну… Знаешь, для меня этот день лучше рождества. — О чем ты? — Мне никто никогда не признавался в любви. Даже таким странным образом. Томми выключил свет. — Черт… Я ведь даже не подумал, — прошетал он смущенно, — оно само… Случайно. — Неважно. Раньше люди не утруждали себя такими словами. Можно сказать, я был девственником до сегодняшнего вечера. Меня даже не парит, что свидетелем был этот мерзкий маньячок Барнаби. — Господи… Как глупо… — Нет, не глупо, — Карл устроился рядом, осторожно, чтобы не разбудить малышку протянул руку и нащупав ладонь Томми легонько сжал ее, — это очень важно для меня. Даже если ты случайно. — Я не верю, что никто не говорил тебе… Ну… — Не говорил. — Это же так просто? В тебя просто влюбиться, если ты не знал. Элементарно. Карл хотел было сказать отвратительную глупость. Хотел было все испортить парой своих идиотских психологических теорий насчет треугольника Карпмана, жертв, спасателей и прочей галиматьи, но вместо этого закрыл рот с силой сжав губы. А мог бы за секунду разрушить прекрасную, встревоженную темноту, в которой было столько сладкого напряжения, столько невысказанной нежности. — Они идиоты все, — сказал Томми тихо и жестко, — просто клиника. — Да никому в голову не приходило… Мы об этом молчали… Знаешь, это ведь считалось чем-то пошлым. Соплежуйство и низкий интеллект. Моя подруга говорила: «Джеронимо, падение в бездну начинается с выбора «нашей песни», потом начнутся кольца, а там уже и до совершенно жутких вещей не далеко…» — Любовь — это не соплежуйство, Карл. — Думаю, ты прав… — Я в тебя влюблен. Карл вздрогнул, почувствовав, как неистово обдало жаром изнутри в районе желудка. Медленно выдохнул и… Промолчал. — Ты наверное думаешь, что я чокнутый. Что это вроде синдрома утенка, но я неглупый. Мне двадцать пять лет, но я не идиот, не ребенок и могу отличать даже очень сложные состояния. И я разделяю любовь и благодарность… Хотя какого черта! С какой стати я должен их разделять? Ты сделал для меня… для нас так много хорошего… Ты спас нас, Карл. Я конечно псих, но испытывать благодарность — это нормально… А еще… А еще мне нравятся твои руки… И как ты заплетаешь косы… И голос твой нравится, и как ты играешь с мелкой… И глаза… Такие умные. Никогда не знаешь, ты шутишь или серьезный… Но я просто понял… Я сразу понял, что ты другой. Ты особенный. Когда ты открыл дверь и сказал «садитесь». Это было как чудо, понимаешь? Я столько думал об этом. Я сочинял нелепые сказки о том, как появится кто-то… О том, как мир, наконец, повернется ко мне лицом. Но все стало еще лучше! Мне все в тебе нравится. Даже когда ты ворчишь. Хорошо, что сейчас темно, а то бы я не смог все это сказать. Он помолчал секунду и так же еле слышно, но очень взволнованно продолжил: — И хорошо, что ты не перебиваешь… Надеюсь, ты там не заснул, Карл? — Нет. Я вообще не уверен, что смогу теперь спать… — Понимаешь меня? — Да. — Ты сердишься? — Нет. Я просто даже не думал… — Ты вообще о себе не думаешь, Карл. Я заметил. Ты все время в действии, если ты не действуешь, ты просто замираешь. — Не люблю копаться в себе… Четыре года я этой херней занимался с утра до вечера. Хочешь, не хочешь, а роешь. Что, зачем, за что… Я устал от себя. До блевоты. Поэтому… Том… Вот что… Я не умею так. Не умею говорить на эти темы… Но ты просто знай, что, если ты захочешь… — Карл зажмурился, и максимально медленно выдохнул, стараясь унять бешено скачущее сердце, — я буду весь твой. — Я хочу, — твердо сказал Том. Было начало десятого, а Бакли уже с кем-то громко и убедительно ругался по телефону. — А я что должен делать? У меня двадцать пять домов! И что, что волна? Она не вчера, эта волна! Нет, ты мне зубы не заговаривай, Стрингер! Я хочу знать, что если у нас начнется то же, что сейчас из Клифдена по телеку показывают, я могу рассчитывать на подкрепление! Да, и эвакуация… Да, и танки. Ты вот ржешь, Стрингер, а я от танков не откажусь! Так что? Он махнул Карлу рукой и улыбнулся, оскалив желтые, чуть сточенные по центру зубы любителя орехов. — Я добываю нам подмогу, — прикрыв трубку рукой, сообщил он, — но кое-кто ломается, как целка. Карл кивнул. — Я поеду в Нокадаф, надо к врачу. За два часа успею, потом проверю, как на северной стороне дела обстоят. — Удачи. Вечерком будем с оповещением решать, я кое-что придумал, — он постучал себя по лысеющей голове и снова заорал в трубку, — а ты не отвлекайся, Риган! И что? Что теперь, что у нас населения с гулькин нос? Что пенсионеры уже не граждане страны? Им не нужна защита? А мы на кой черт тогда налоги платим? Карл усмехнулся еле заметно. Налоги… Ювенальная юстиция… Кого-то в этом аду еще волнуют такие мелочи? Томми сидел в машине и старался делать вид, что здоров. Репетиция психической стабильности то и дело срывалась, но он оборачивался к поющей в детском кресле Эльзе, прикасался к ее ножке и ужас немного стихал. — Она больше не плачет у меня на руках, ты заметил? Карл мельком подумал что темные круги под глазами Томми стали иссиня-черными, но кому теперь легко? — Я же говорил… Эти дети… Они плевать хотели на то, что там придумывают всякие психологи… Или кто там тебе сказал, что ты ее пугаешь? — Одна подруга… — Да, друзья — это здорово. Всегда поддержат… — он сел за руль, усмехнулся ядовито, и, развернувшись, на крейсерской скорости поехал в сторону Нокадафа, — скажут что-нибудь… нужное. В тему. Ко времени. У меня поэтому нет друзей. Слишком большая роскошь. Кабинет этой Л. Лайонс Д.М.Н. находился рядом с пабом «Румяный боец» с почти неприличной вывеской. — Я сам, — тихо сказал Том, — я должен сам пойти. — Но… Я подожду рядом… там, — закудахтал было Карл, но тут же опомнился, — да, ты прав. На долю секунды он почти реально ощутил тяжелый, вязкий ужас, словно ухватил краем сознания чужую болезнь. — Все будет хорошо. Я возьму Эльзу, — Том коснулся пальцами его плеча, — я должен справиться. — Отлично. Ты справишься, парень. — Я буду думать, что ты ждешь меня внизу, — Томми улыбнулся белесыми пересохшими губами. — Да, я тут. Никуда не денусь. — Это так хорошо, ты не представляешь как это хорошо! — он поцеловал дочь в нос, прижал ее к себе и почти бесстрашно двинулся к тяжелой, старой дубовой двери с бронзовой табличкой и молотком в виде хохочущего дьявола. Карл проследил за тем, как два самых дорогих ему существа скрылись в темной утробе старого особняка и вышел из машины. Ему стоило, конечно, пойти с ними. Что там еще за психиатр такой? Он за последние несколько лет целую армию перевидал, что мог бы считаться экспертом по мозгоправам! И если бывали среди них вполне приличные профессионалы, с цепкими, спокойными глазами, в которых никогда не мелькало удивление, то бывали и странные особи. Один такой доктор наук посоветовал ему побольше молиться. — То, что с вами случилось — это путь к господу. У каждого он свой… Кстати, именно монахи ему и помогли. Монахи из газеты с кроссвордами. Были важные мужчины, важные женщины, психологи гештальтисты с набором сложных слов, был отвратительный сеанс терапии, когда его пытались довести до истерики разговорами о беспомощности, был даже целый час молчания, оплаченный социальными службами. — Вы хотите об этом поговорить? — Нет. — Хорошо. И они час сидели молча. Парень лет тридцати в дорогом свитерке что-то писал в свой блокнот. Карл играл с настройками нового инвалидного кресла. — Мне пора. — Хорошо. Распишитесь в журнале. Надо было пойти с Томом в этот притон. Л. Лайонс — звучит как имя злодея из комиксов. Он уже собрался нарушить свой же внутренний договор о невмешательстве и зайти в особняк, и вдруг краем глаза заметил суету у паба. Несколько людей спешно грузили ящики в небольшой белый боксер. Они торопились, но действовали слаженно и молча. Только когда один из парней запнулся с тяжелой старой ручной кассой, седобородый мужик зашипел на него: — Глаза разуй… — Что-то случилось? — Карлу даже не нужно было напрягаться чтобы вспомнить это странное, и приятное, и противное одновременно чувство: он мог вмешаться в любую возню и ему должны были ответить. Власть. Он опять мог себе это позволить. — Так вот же… Офицер… — Старикан, разглядывая удостоверение, сощурил бесцветные глаза и они утонули в сетке морщин, — детектив инспектор… Вы что же телевизор не смотрите? В Слайго погромы. Они теперь убивают всех подряд, эти ублюдки малолетние, жгут церкви и пабы. И с ними идут еще какие-то… Вроде детей совсем. Только не дети это! Они набросились на эту девку из новостей и прямо в эфире забили ее палками! И в Баллине все горит! А это вот… Тут у нас! Сто километров! Что ж это творится? Почему полиция-то не работает? — Черт, — сказал Карл, — черт… Ладно, езжайте. Только куда вы поедете? — Да куда? Говорят, на западе у Килладуна есть американская военная база. — Нет никаких баз… — Э, правительство просто скрывает. Они еще в семидесятых спелись с америкосами и базу там построили, прямо в скалах, на берегу. Есть база! Если вы, гарда, чего не знаете, так не значит, что того нет. Мы туда поедем, американцы нас точно защитят. Вы уж извините офицер, раз вы нам помочь не можете, так лучше бы не мешайте! Эй, Симонс, поосторожней там, это антикварная вещь! Карл снова сел за руль и включил радио. Но кроме повторов старых музыкальных шоу и передач типа «Нью-Йорк — город контрастов» на ФМ ничего не нашлось. Он покрутил коротковолновый диапазон и не нашел ни одной работающей станции. Потом, наконец, на длинных наткнулся на РТЕ 1, которая вещала на гэльском. Ад, который разверзся перед ним, был слабо понятен, некоторые слова Карл слышал впервые, но все равно, интуитивно он осознал что… Началось. То о чем так долго болтали все кому не лень… То, чего все так боялись со времен первой волны насилия, когда происходящее еще выглядело, как вышедший из-под контроля подростковый бунт. Теперь никто не сомневался — даже не смешные шутки кончились. Надо было поторапливаться. Томми вышел с таким видом, словно всю жизнь шлялся по кабинетам психиатров и нормально там проводил время. Эльза энергично сосала пустышку и что-то искала у отца в ухе. Карл все равно инстинктивно рванул ему на встречу. — Все хорошо, — губы у Тома все еще были белесо-серые, но он постарался улыбнуться, — она дала мне справку. Там… в правом кармане. — Я возьму малышку? — Да, давай… Эй… Карл. Он усадил Эльзу в детское кресло, пристегнул и обернулся: — Что? — Можно… Я… Том замялся, нервно сжимая одну руку другой, так, что казалось — вот-вот хрустнут пальцы. — Можно, — сказал Карл, — что бы ты ни собирался сделать. Поцелуй получился нервный, больше похожий на неуклюжее столкновение носами. — Господи, как глупо… — Не глупо, — Карл ласково погладил его о щеке, — прекрасно. — Я кажусь тебе придурком, да? — Немного, — ухмыльнулся Карл, — когда задаешь такие вопросы. Ладно… Поехали, тут кое- что произошло, надо торопиться. Том отлично понимал гэльский и даже переводил непонятные куски текста, который читал диктор. — Значит, они объявили ЧС… — Эвакуируют людей? — Ну… это пока в больших городах. В Килкенни или в Дублине. Пока до нас дело дойдет… Карл подумал, что понятия не имеет, куда и как эвакуируют людей. И кто этим занят? По логике все выходило совершенно безнадежно. — Что ты думаешь делать? — Тома едва заметно трясло, но он держался как герой. — Надо обороняться. Сейчас говорил с местными мужиками, так они верят в то, что Америка нас спасет. Рванули на западное побережье, типа там в скалах какая-то военная база. — База? — Нет никакой базы. — Ну почему… Наше правительство же что-то подписало, что-то ради мира… — Да, что-то подписали. Но я думаю, если это началось… То точно не только на нашем несчастном острове, — Карл прибавил скорости, подумав, что с удовольствием заплатит штраф за превышение… Если будет, кому платить. — Как ты думаешь, что это? — Не знаю, Том. Может, дурь какая-то новая. Раньше постоянно нам что-то новое завозили, от чего молодняк с ума сходил. Но наркоотдел еще четыре года назад не справлялся с трафиком… Может какое-то вещество окончательно сдвинуло мозги подросткам. Гормоны и все такое… но я фантазирую, думаю, никто не знает. Ни мы, ни американцы… — Научи меня стрелять, хорошо? Вот как приедем, сразу и научи.