О чём молчат лжецы

      Выпущенная пуля задевает потёртую и влажную кору дерева, так и не долетая до конечной цели. Она теряется в куче железных опилок и лишь тонкая, едва заметная струйка дыма, поднимающаяся вверх, указывает на местоположение снаряда. В стылом воздухе, забитом запахами пороха, пота и жжённой древесины, затвердело безвыходное разочарование. Ещё немного и дуло винтовки поменяет направление и упрётся в миловидный и узкий девичий подбородок. Прогремит новый выстрел, который выбьет из её головы всю дурь вместе с жизнью; капли крови достанут до сводчатого потолка, куски черепа и мозга разлетятся по комнате.       Быть может, это действительно хороший и приемлемый для неё вариант?       Элион вздыхает, отбросив от себя кровавые картинки. Её мышцы тугой раскаленной плетью связывают усталость и борьба в себе. Из-за постоянных противоречий, одолевающих её естество, ей хочется прибежать на каменистый обрыв и сброситься с него. Она тянет за затвор, щёлкает пальцем и встаёт в правильную стойку, поднимая ружьё. Она не привыкла держать тяжести и носить их, но с последнего вооруженного нападения мятежников изменилось многое. Калеб отдал приказ одному из доверенных оружейников научить её стрелять и сделать это так, чтобы Элион перестала относиться безответственно к собственной безопасности. Приставленный учитель отличался вежливостью, терпеливостью и манерами. Когда Элион тренировалась с Калебом, то проклинала каждое его редкое, но обидное слово; стоило признать, что занятия с ним никогда не оставались без результатов. Оружейник Руперт тщательно подбирал слова, почти не ругал, а если и делал это, то со всей мягкостью.       И разница была в том, что Элион так и не научилась держать винтовку крепко за прошедшие три занятия. Это катастрофа.       Она прицелилась, сосредоточившись на своём дыхании. Руперт закончил занятие ещё час назад, сославшись на их общее изнеможение. Его отсутствие обрадовало даже больше, чем ожидалось. Никто не жужжал над ухом ненужные комплименты и лестную похвалу, никто не пытался разузнать о её положении при дворце. Её компанию разделяла изредка нарушаемая тишина и трезвонящая боль в темени. Мишень по-прежнему не задета, она ни на йоту не приблизилась к ожидаемому результату, чем огорчало её ещё сильнее.       Отчасти Элион ненавидела всё, что хоть как-то связано с оружием. Она предпочитала использовать разговор и слова в качестве самого сильнейшего ножа или ружья. А смысла в боевых баталиях, наполненных кровью, страданиями и болью не видела. Это крайняя мера. И не всегда необходимая.       Приклад упирается в изнывающее от боли плечо. Ещё один выстрел и отдача выбьет ей сустав или разорвёт сухожилия. Для неё остается загадкой, как Калеб способен стрелять несколько часов без длительных перерывов. Она не сможет стать такой же и приблизиться даже на крохотный шаг к его боевым умениям. Он пережил войну, а она пряталась за стенами Запретного города в относительном тепле и безопасности; он повидал огромное количестве смертей, а Элион прикрывает веки каждый раз, когда отдалённо слышит о человеческих потерях. Ей понятны его мотивы, направленные на её защиту. Никто не сможет защитить её от врагов, кроме неё самой.       Задерживая дыхание, Элион прицеливается в красную точку на манекене на расстоянии пятидесяти метров от неё. Лёгкие агонически сжимаются. Её словно закопали под землю, оставив на съедение червям. Винтовка в её руках противоречит всей душевной морали, и последующий выстрел приходится на красную металлическую бочку, заполненную водой. Снова мимо. В этот раз плечо уже не ноет; Элион перестает его чувствовать и апатично потирает ушибленное место дрожащей ладонью. Опускает осторожно винтовку, ощущая облегчение и стыд одновременно. Если вдруг произойдёт новое нападение, то у неё не будет выбора, — снова придётся прятаться за спину Калеба или бежать в охраняемые подземные коридоры. Ей, возможно, повезло в этом. На её защите стоят одни из самых вооруженных и опаснейших бойцов во всём мире и шанс нарваться на неприятности низок. Калеб пребывает возле Элион чаще всего по понятным причинам — она разделяет обязанности формальной советчицы, а Калеб управляет армией Нериссы во всех захваченных мирах, помимо Меридиана. Седрик же довольствуется неприметным статусом личного рыцаря Нериссы. Он не следует за ней по пятам, появляется во дворце редко, однако всегда знает о готовящихся нападениях и бунтах. Неведомо откуда находит информацию, скромничает при расспросах и оставляет после себя недосказанность. Элион боится его и уважает. Седрик не раз доказывал свою верность, выполняя её поручения и защищая на городских улицах от наглых и выпивших мятежников.       Признаваться Калебу в своей немощности сродни поражению. Элион не обещала себе быть идеальной ученицей и достигать плодотворных успехов. Вопрос прежде всего вертелся вокруг её безопасности, и он ясно выразил свою позицию: либо она учится защищать себя сама, либо погибает от чьей-либо руки. Потому что Калеб не умеет создавать двойников и не способен перемещаться на поле боя с невообразимой скоростью, перечеркивая все законы реальности и физики. Ему не подвластны время, мысли чужих людей и единственное, что он может сделать — позаботиться сначала о себе, а затем уже об Элион. Если умрёт первым он, то доберутся и до неё.       Беспокойным взглядом она обвела образовавшуюся подле бочки лужицу. Ни одной царапины на манекене, говорящей об её успехах. Тотальная и безоговорочная неудача. Рассудок вопреки ожиданиям ликует. Не было нарушено ни единого принципа и не испачкана честь принцессы, отказавшейся от крови и насилия. Методы правления Нериссы не касаются её напрямую, и Элион молча благодарит равнодушную королеву за то, что та не собирается её переучивать и воспитывать нового Седрика. Нерисса прислушивается к мнению Элион, к мягким, непринужденным советам, и иногда поступает так, как поступила бы принцесса. В такие моменты Браун захлёстывают небывалое счастье и восторг.       Коридоры замка полны стражи. Они кланяются ровно в ту же секунду, когда видят шествующую мимо них принцессу. Их безропотность, повиновение и готовность служить образуют в груди Элион чувство защищенности и благодарности. Пробегающие прислуги тотчас останавливаются и отдают честь, натягивая выученные улыбки. Мало кто рад столкнуться с ней без особой на то причины. И лишь некоторые почтительно склоняют головы, легонько приседают в поклоне и искренне интересуются о самочувствии принцессы, не забывая улыбаться, держать спину и голову ровно, как полагает королевский этикет.       Её опочивальня находится на третьем этаже в самом конце длинного коридора. Проходя мимо развешенных портретов Стражниц, Элион стремится избавиться от гнетущей тоски в груди и оказаться у себя в покоях. У расписной дубовой двери она останавливается, выглядывая в широком окне очертания городка и двух часовень. В центре над однотипными черепицами крыш возвышается колокольня, отдающая пронзительным и холодящим кровь звоном. Небо заволокло громоздкими тучами, предвещающими дождь и слякоть; сквозь крошечные трещины в замок проникает хлёсткий ветер. Он жужжит, жалит свежие раны на руках и улетает вглубь крепости, ища новых жертв.       Элион скучает по тёплой погоде, солнцу и ясному небу. С момента правления Фобоса, а затем уже Нериссы, Меридиан позабыл о радостях, приносимых природой в самых мелких деталях и проявлениях. Ей хочется собрать вновь полевые цветы, утонуть в шелковистых травах и испугаться жужжания надоедливых пчёл. И не видеть скверного мракобесия, пришедшего с Нериссой.       Слуги разжигают огонь в камине к её приходу. Так покои становятся теплее, воздух нагревается, позволяя не кутаться в шали и одеяла. Элион убирает винтовку на полку, шипя от простреливающей боли в предплечьях; ладони изнывают от мелких ссадин. Отблески огня поднимаются к потолку, щёки покрываются румянцем и мерное потрескивание сухих дров привносит спокойствие в душевный штиль.       Ей бы руки умыть, да не находится сил на это. Стаскивая огрубевшими пальцами сапоги, она корчится, отбрасывает обувь и, прихрамывая, плетётся к кровати, мечтая о сне и продолжительном отдыхе. Взор её замечает неубранные книги, раскрытые письма граждан с обращениями, просьбы об аудиенции, высохшие чернила и догоревшую свечу. Воск застыл на краю стола, тонкой каплей повис в воздухе, так и не добравшись до остальных пятен на полу. Калеб просил её разобраться с отведением средств на расширение военных казарм, но Элион успешно позабыла об этом, заработавшись в поставках продовольствия и урегулировании расходов денежных средств в королевской казне. У неё находились превосходные аналитические способности и пылкая любовь к цифрам, что завоевало доверие Нериссы. Отныне только одна Элион знала о счетах в банках, действительном положении дел казны и об ежедневных растратах на содержание прислуг и частных лиц. Весь экономический водоворот, полный не самых честных сделок, крутился вокруг её проницательного ума, находившего ошибки и несостыковки там, где, на первый взгляд, всё казалось гладким.       Постепенно это изнуряло похлеще самых жёстких тренировок. Элион всё чаще путалась в цифрах, тратила бесценное время на перечитывание и переосмысление элементарных вопросов. Да и к тому же, происходило подобное на глазах остальных придворных, что жутко смущало и мешало сосредоточиться.       Рационального объяснения резкому снижению концентрации не находилось у именитых лекарей Меридиана. Элион умалчивала о ежедневной мигрени, стирающей в раскаленный песок рассудок и терпение; иной раз ей хотелось размозжить собственную голову о бетонную стену, чтоб не испытывать трудностей. Она — главная советница королевы и казначей, не имевшая права болеть и восстанавливаться лишний раз в разгоряченных саунах. Доктор Шенгель больше всех выразил беспокойство, касаемо её самочувствия и сна. Оказалось, что нехватка необходимого витамина в организме привела к дисбалансу.       Оказалось, что длительное пребывание вдали от солнечного света превращает её в увядающее существо, постепенно лишающееся собственного света.

***

      Она удачно расправилась с письменными просьбами граждан, потратив на это больше пяти часов. Под конец раненной и изможденной ланью упала на пуховое покрывало, не удосужившись расправить постель и скинуть подушки. Утомление достигло того апогея, в котором одна минута приравнивалась к пытке с оголодавшими крысами.       И благо сон был без каких-либо картинок. Сплошная бездушная пустота, мраком тернистым заволокшая и успокоившая. Наутро Элион чувствует себя хуже. Сквозь плотно замкнутые портьеры просачивается тонкая блеклая полоса, разделяющая комнату на две части, от холодных стен звенящей пустотой отражается тишина. В предрассветные минуты Меридиан погружается в серое безмолвие. Днём небо очерчено плотными свинцовыми тучами, не пропускающими ни йоту солнечного света. Ночью же невозможно разглядеть пальцы рук без помощи факела или фонаря.       Не торопясь, Элион приподнимается с кровати. Скептически оглядывает смятые подушки, покрывало, кромешный беспорядок на столе и догорающие поленья в камине. Часы указывают на пять утра. Она ожидала, что проспит дольше и ей понадобятся слуги для пробуждения. Рискуя испортить себе настроение, Элион дотрагивается до онемевшего плеча; под пальцами горит увечье, распустившееся на коже ярко-фиолетовыми цветами. Ей стоило обратиться к лекарю или позвать его к себе. Если это скажется на работе и аудиенциях, то Элион скорее бросится в огонь, нежели стерпит унижение и позор.       Не собираясь смотреться в зеркало, она растирает щёки, глаза и пальцами расчёсывает спутавшиеся пряди. Привычка детства.       Маковое молоко, разбавленное мёдом и брусникой притупляет боль в теле, отзывающемся отторжением на каждое движение. Шаги выдаются крохотными, в уголках глаз собираются слёзы. Распахивая портьеры, Элион ухватывается за ткань, сжимая её с низким шипением. Утренний Меридиан ей нравится больше. Не так ярко, тепло и жизнерадостно, но зато нет всепоглощающей тьмы. В её жизни она забрала многое.       Выходя в коридор, она подмечает, насколько тихо и пустынно бывает в замке. Просыпаясь всегда позже восьми, Элион привыкла видеть привычную и слаженную работу слуг, носящихся по коридорам по личным поручениям или с тряпками и вёдрами. Ей не тяжко дойти до второго этажа, избегая встреч с просыпающимися обитателями замка. Бредя в полумраке к комнатке лекаря, Элион держится стен, не глядя на портреты в позолоченных рамах. Лица с картин смотрят на неё, взывая предательскую тоску и угрызение совести.       Ведь она выжила, а стражницы нет.       Официальное подтверждение их смерти не значилось ни в одном отчёте рыцарей мести. Просматривая их с одержимым страхом и потаённым нежеланием увидеть доказательства их гибели, Элион блаженно выдыхала, когда не находила подтверждения своим мысленным безумствам. Ни одна из чародеек не должна была умереть. Эта мысль укрепилась в подкорках сознания, проедала плешь в верности короне и заставляла надеяться на лучшее. Они безызвестно потеряны для всех миров, в уродских мечтах гниют на виселицах и переживают страдания похлеще тех, что были уготованы им королевой. Элион верила, что Сердце Кондракара не уничтожено.       Иногда она задумывалась о том, что Нерисса когда-нибудь пробьёт её ментальные щиты. Обнажатся все мысли, раздумья и желания, ударив по самолюбию и гордости Нериссы.       Браун проходит мимо зеркала и останавливается, улавливая в отражении знакомые черты другого лика. Боязненно и настороженно подходит ближе, слушая иррациональный глас стиснутого горем сердца. В глухой тишине замка, его беспробудном сне и сокрытых тайнах, Элион неотрывно следит за плавным движением тени, подбирающейся к ней уверенной и бесшумной поступью. Чёрное пятно материализуется за её спиной, прикованные к зеркалу глаза немигающе лицезрят за этим. Сердце на миг прерывает свой ход, в переплетениях вен вязкая желчь предательства сплетается с кровью и одно мнимое присутствие Фобоса, построенное на её кошмарах, испепеляет последнюю нить благоразумия. Это не он, — убеждает себя Элион, отходя назад и спотыкаясь о собственную ногу. Но внушительный рост, величественная статность фигуры и бледное обездушенное лицо твердят об ином. Элион резко озирается, позабыв о плече. Коридор по-прежнему пуст, за исключением духа Фобоса. Направленный на неё взор жалит и отравляет, подобно шипам королевских роз. — Не смотри так на меня, — судорожно выдавливает из себя Элион, наблюдая за ним в отражении. — Ты ничем не лучше меня.       Его тень молчит, и в этом молчании Элион слышит гадкое осуждение. Догадавшись о том, что это не призрак, расслабляется. Прерывисто дыша, она мотает головой, снимая с себя наваждение и, глядя вновь в зеркало, замечает, что Фобос тянет к ней руку. Подобно заблудшей душе, ищущей покой, он касается невесомо плеча её, и кожу обдаёт арктическим холодом. Элион может чувствовать, как его призрачные прикосновения проникают под рёбра, раздрабливают кости и потрошат сознание.       Он исчезает так же внезапно, оставляя после себя смрад крови, пепла и темноты. Будь Элион безрассуднее, бросилась бы в неё, сломя голову.       Но её добивает присутствие другой тени.       Той, что молча взирает с картины, льдистыми зеницами вспарывает совесть и выскрёбывает всё хорошее. Браун хорошо известен этот взгляд. Она не спешит обернуться, дрожащие уста растягивая в тягучую улыбку. Память её ядом заполняется, воспоминания проносятся каруселью, и ни в одной сцене нет утешения.       Возвращаясь к себе в комнату, Элион пытается выбросить из головы гудящие обрывки разговоров с Корнелией, вспомнившихся именно сейчас. Она обещала быть честной сестрой и хорошей подругой, но ни то, ни другое не воплотилось в жизнь.

***

      Её отвлекло появление целительницы.       Оторвавшись от хмурого разглядывания пальцев ног, Корнелия чуть приподняла голову, чтобы увидеть посетительницу. На сей раз девушка пришла в длинном чёрном сюртуке, сшитом ровно по её фигуре. Высокий прямой воротник, серебряные пуговицы на груди и отделанные шёлком манжеты; от прежнего измятого и испачканного кровью платья не осталось и следа.       Она плотно закрыла за собой дверь, не забыв провернуть ключ. С минуту под гнетущей тишиной рассматривала виднеющиеся шрамы и раны на теле узницы; её ясные проницательные глаза отмечали каждое изменение. — Как ты себя чувствуешь? — Это имеет какое-то значение?       Краешком губ улыбнулась. Корнелия с опаской следила за её шагами и за тем, как беззаботно та приземлилась на пошатанный стул. Видеть её без медицинских инструментов, гремящих о дно металлического подноса было непривычно. Никакого шприца, марлевой повязки на ремне и приевшихся действий. На короткий миг Хейл показалось, что это игра воображения и не более. И что сидевшая перед ней целительница никак не могла прийти к ней без сопровождения охраны и новой настойки. — Я дала тебе три дня на обдумывание, — заговорила Аверда, наклонившись ближе, — всё это время на тебя не действовали никакие снотворные и болеутоляющие. Полагаю, ты находишься в здравом рассудке и способна оценивать и переваривать услышанное.       Голос её отличался беспрекословной твёрдостью. Таким тоном обычно говорят, когда не дают права на возражение и оспаривание принятых решений. В отличии от собранной и настроенной на разговор целительницы, Корнелия пребывала в рассеянном состоянии, едва ли анализируя всё сказанное. Она проморгалась, развеяв муть. Аккуратно пошевелила одеревеневшими ладонями, щурясь от искр боли. Запястья беспрестанно болели в первые несколько часов после купания. Позже боль притупилась, но не настолько, чтобы не замечать её.       Цепь лязгнула, напоминая об истинном положении вещей. Корнелия здесь не более, чем заключённая без собственного слова. Никто не хочет слышать её честного мнения и никто не нуждается в нём. Оттого целительница не дожидалась ответов на риторические вопросы. Её не интересовали мысли стражницы, как и её намерения. — Тебе будет легче смириться с неизбежным, если ты сама согласишься. Я не собираюсь калечить твоё тело или держать в кислотных чанах. Меридиан далек от совершенства медицины, но безболезненное вмешательство я тебе гарантирую. Ты никак не пострадаешь, — заверила Аверда, протянув склянку с вязкой зеленоватой жидкостью. — Это мак, хмель и мелисса. Выпей, чтобы снять остатки головной боли и тошноты. — Это ведь снотворное, — покачала головой Корнелия, спрятав руки у живота, — я не стану это пробовать. — Боишься, что я раскрою твой череп, пока ты будешь в отключке? — Ухмыльнулась Аверда, выпрямив спину. — А в этом есть необходимость? — Несущественная. Прежде всего нужны твои биологические образцы: кровь, ноготь, волос и слюна. Пока начнём с них. Если результаты исследования мне понравятся, то я двинусь дальше.       Она говорила беззаботно, с лёгкостью. Уверенно заявляла о своих планах, никак не беспокоясь о внешнем посягательстве на них. Её твёрдость смешивалась с непритворным желанием изучить неизведанное. Девушка расслаблено повела плечом, прислонилась к спинке стула, и было что-то в её действиях неправильное, отчего Корнелия напряглась ещё больше, обняв себя сильнее. Она не могла безошибочно доверять ей и полагаться на имеющиеся сведения. Методы работы приспешников Нериссы знакомы всем. Проявленное дружелюбие не обещало безопасность, но существовал один обнадёживающий факт. Корнелия не преминула им воспользоваться, впервые за все посещения целительницы взглянула на неё без животного страха и подозрения. — Вы знали, что я была куплена взамен на информацию? — вопросила чуть громче, чем полагалось. Собеседница заинтересованно приподняла брови, хмыкнула, но ответа не дала. Тогда Хейл продолжила: — На каждый купленный товар распространяется Закон Неприкосновенности. Для начала вам нужно письменное разрешение того, кто меня купил, — с примесью отвращения и стыда проговорила она. — Нет, не знала, — немного подумав, призналась Аверда. — Это очень интересно, и я полагаю, что многие поэты и писатели отдали бы всё, чтобы описать правдоподобно твои страдания в своих мемуарах, но твоя принадлежность к кому-либо не играет никакой роли при исследованиях, — широко улыбнувшись, расстроила её она, — я имею полное право пользоваться твоими знаниями и возможностями, если на кону будет стоять общественная безопасность и благородная цель. Мне не нужно разрешение. — Как и моё согласие? — Своевольно огрызнулась Корнелия. — Я могу пообещать тебе незначительную свободу взамен на некоторые биологические образцы и твои знания. Но я не могу залезть в твои мысли, а с некоторыми менталистами я состою в плохих отношениях и просить их смысла нет. Мне не составит труда взять тебя силой, Корнелия, но будет в разы приятнее получить твои бесценные знания согласием. Если ты добровольно согласишься, то будешь перемещена в мою лабораторию. Свежий воздух, тёплая вода, богатый рацион питания и книги, — соблазнительно перечислила она, загибая пальцы. — Это не означает, что ты станешь полностью свободной. Пока я не пойму, почему твой организм не откликается на эффект яда, то буду держать возле себя. На привязи в подвале или на добром слове в окружении книг и еды — решать тебе, хотя моя щедрость не такая широкая и длительная. — Помолчав пару секунд, Аверда добавила: — Я получу образцы в любом случае. Другой разговор о твоих воспоминаниях, опыте и полученных знаниях. Ты представляешь очень интересный объект науки и медицины. Это станет настоящим прорывом, если я сумею создать на основе твоих клеток противоядие. — Много на Кондракаре было заключенных, которых вы забрали точно так же? — Без особого оптимизма поинтересовалась Корнелия. — Десятки или сотни, — торжественно поделилась целительница. — Каждый человеческий организм уникален и мне доставляет особое удовольствие находить различия между, казалось бы, одинаковыми людьми. — Вы их пытаете, — констатировала факт Корнелия, всё это время наблюдая за жестикуляцией и мимикой целительницы. При упоминании исследований её лицо стремительно менялось: глаза затмевались дымкой счастья и неописуемой гордости; уста растягивались в блаженной улыбке; движения рук становились более хаотичными. — Иначе как ещё вы узнаёте о способностях и качествах каждого организма. Они проявляются в выживании и при болезнях. Разве нет?       Ей понравилось видеть недолгие раздумывания над словами. Корнелия сглотнула, догадываясь о том, что происходит в голове целительницы. Герда не была учёной и мало поддавалась влиянию экспериментов над человеческой плотью, но даже она всё чаще, будучи лекарем, задавалась вопросом о скрытых от обычного глаза возможностях человеческого тела. Помогая ей перевязывать раненных граждан и мятежников, Корнелия всё чаще замечала, как Герда доставала экспериментальные настойки и пробовала каждую на полумёртвых солдатах. Итог не всегда был положительным. Кое-какие формулы пошли на благо, а большая часть из них загубила порядочное количество солдат. Корнелия узнавала в лице целительницы свою прежнюю наставницу, с которой прожила больше полутора года.       Если бы та знала, что никакого сложного секрета в появлении такой мутации нет, то очень обрадовалась бы. Поджав иссушенные губы, Корнелия спрятала лицо в коленях, борясь с необузданным порывом согласиться и поведать, что нет нужды в изъятии биологических образцов. Результаты дадут всё тот же ответ, не менявшийся на протяжении нескольких лет, зато изрядно вытрепет нервы обеим девушкам. Шумно вдохнув, она прикрыла веки, успокаивая себя. На перифериях разума, в укрытых потаённым страхом глубинах, заскользили отрывки прошлого. Они так сильно разнились с её настоящим, что пришлось насильно заставить себя опомниться. Это было сильнее пощёчины и холоднее раннего льда на озере.       Корнелия еле заметно кивнула. Если ей предоставят выход отсюда, то и найдутся ответы, как и возможности к побегу. Целительница не выглядела натренированной и умелой в обращении с оружием; при ней почти никогда не было ножей или клинков, кроме медицинских инструментов. Ей необходимо достать любой осколок или иглу, чтобы спасти себя и выбраться из заточения. А в тюрьме, в крошечной камере, лишенной окон и мебели, таких вещей невозможно найти.