О чём молчат лжецы

      Начало конца было здесь.       В злачных и болезненных прикосновениях мужчины, чьи зеницы светились ярким заревом. Совсем как солнце на закате. И взгляд кромсал её на части, пробираясь глубоко внутрь в рёбра, где неистово шумело сердце.       Короткий вздох, после которого мир расплывается во тьме. Она не кричит, не отбивается, смиренно принимая то, что уготовано. Не прячет глаз, своевольно смотря прямо перед собой, в лицо этого чудовища, прожигающего её страхи насквозь. Его когтистые пальцы впиваются в подбородок, челюсти острые, клацают возле носа, от него смердит чужой кровью, сгнившим мясом и спиртом.       Корнелия видела его единожды на Меридиане и после, спасаясь бегством.       Летучие мыши, по которым он выслеживал своих жертв, забирались на чердак той таверны, послужившей ей временным пристанищем. Их было не больше десяти, и Герда вовремя заприметила их появление, прогнав с помощью дурнопахнущих трав. На следующий день перед самым закрытием в дверь постучали, и, обмазавшись зловонной копотью, Корнелия спряталась в стене, за камином, прижимаясь к изодранным доскам и смахивая паутину. Крошечные и узкие проёмы не позволили увидеть всего. Только общую картину: высокий силуэт, крепкий стан, гортанное рычание. Это был не человек. Один из созданных Фобосом монстров и перешедший в руки Нериссы после его внезапной пропажи.       Нюхач, Ищейка, Пёс, Рысь, — его звали по-разному. Подручный Седрика, один из его охотничьих псов, обладающий острым чутьем и превосходным зрением. Столкновение с ним означало два исхода: смерть и заточение. Зачастую узники прибегали к первому варианту, не жаждя оставаться наедине с монстром. Иначе его никак не назовешь.       Ей тогда повезло. И не уповая на повторение счастливого случая, Корнелия покинула Герду через сутки, боясь, что Пёс заявится снова с более доскональной и тщательной проверкой. Всё, что его отвлекло — долгий звон городской колокольни, пробивающийся сквозь стены. Смотря в щель, она видела, как он озирается по сторонам, притрагивается ко всему, что хранило запах Корнелии. Потолок был слишком низок для него, а его псина с навостренными ушами вертела хвостом, и беспокойно ковыряла потухшие угли в камине. Дышать она не решалась. Подолгу засматриваться на Ищейку тоже, опустив голову и зажав рот ладонью. Они ушли спустя несколько минут, забрав её дорожную сумку, в которой покоились несколько вещей и два ценных письма. Одно предназначалось Олдерну, нынешнему лидеру повстанцев. Второе должно было отправиться за границы Меридиана, в цитадель чародеев. Там в затворничестве и полной изоляции находилась Тарани, обменявшая свою свободу на безопасность. Наверное, единственное место во всём мире, куда Нерисса не могла попасть без печати Фобоса. Даже имея его родную кровь на руках, Элион, её попытки обрушивались тотчас, стоило появиться вблизи высокого здания без окон и дверей.       Укрытое сильным и неподвластным волшебством, породившем Оракула и Кондракар когда-то. Вмещающее внутри себя собственное измерение, с иными законами природы и жизни. Тюрьма для одних, райская гавань для других.       Это была её крайняя попытка связаться с ней. Отчаянная мера, уберегшая от морального разложения. Корнелия искала не только Калеба. Он был приоритетом, но не её последним шансом.       Теперь она перед ним. Без копоти, маскировки, в самом уязвленном виде после открывшейся правды. Раскаленные цепи Ищейки освещают крошечное пространство камеры, адская псина скалит пасть, готовясь в любой момент напасть и разорвать её на куски. Единственное, что волнует — слова Элион, сложившие паззлы смехотворной загадки. Рассудок ошпарен сказанным, в сердце скребётся ненависть, норовя уничтожить последние крупицы добра и веры.       Предана единожды. Предана дважды. Обида на Элион незначительна, забывается тотчас, как только затравленный взгляд устремляется на принцессу. Пришла проконтролировать процесс допроса. Убедиться, что ей не сделают больно и не сведут с ума. Последняя попытка уберечь дружбу, едва ли вынесшую все тяготы прошлого.       Корнелия её не винит. Каждый выживал как мог, и слабохарактерная Элион умерла бы сразу же, если бы подняла мятеж. Просто потому что это не в её духе. Кровавые сопротивления, войны, оставляющие после себя след праха, голода и боли. Акты насилия, пусть оно и вынужденное, последнее, на что согласится Браун. Сердце мягкое, сотворено нежностью, наполнено любовью ко всему живому, дышит миром, светом и восхваляет доброту.       И осознание высекает в ней то самое признание. Принятие и смирение, ударяющие по оголенным ребрам, велят забыть о плохом. Элион выбрала сторону не спроста, и Корнелия, глядя на неё, понимает её мотивы. Она видит это в её долгом и пронзительном взоре.       А после вспоминает беззвучный плач и искреннее признание.       Он забыл.       Стёр воспоминания.       Забыл. Забыл. Забыл.       Она для Калеба никто. Стражница, по-глупому попавшаяся на всколыхнувшихся чувствах. Цель, устранение которой необходимо для процветание власти Нериссы и Меридиана. Загнанная в угол мышь, что встретит участь в безжалостных экспериментах и пытках.       Не помнит. Не узнает. Не спасет.       Ей приходится выбираться из этой ямы самостоятельно, не полагаясь на чью-либо помощь. Корнелия рассматривает силуэт Калеба с едва сдерживаемым гневом, поздно пробудившимся после короткого и болезненного беспамятства.       Грудь раздирает безотчетная жажда вспороть его глотку, заставив давиться кровью и жалкими предсмертными хрипами. За всё то, что пришлось пережить в одиночестве, смердящем постоянным присутствием смерти.       Злость её на кончиках пальцев вспыхивает, проносясь по телу импульсом. Нюхач подмечает изменение пульса моментально, сжимая до противного хруста плечо правой руки.       Она не замечает, как Ищейка присаживается на корточки, как приближается к ней, вылавливая упрятанные эмоции. Её иссохшие уста растягиваются, выдавая омерзительно-победную ухмылку. Она не издает ни звука, вынося боль перелома молча и выглядывая в алых зеницах собственное отражение. Отрешенно улыбается, забывая о всякой опасности и ледяном страхе, дёргает другой рукой, поднимая шум и привлекая ещё большее внимание.       Говорить он не умеет, только пытать, убивать и выслеживать. Ищейка поднимается во весь рост, не переставая смотреть на неё. В полутьме на расстоянии его багровые зеницы пугают ещё больше, чем вблизи. Следом за ним Корнелия голову поднимает, вновь цепью дергает и ухмыляется. Нарочито издевательски, победно, вызывая неумолимое желание убить её и сорвать ухмылку с губ. — Согласно приказу королевы, мы должны убедиться, что ты не опасна, — Элион выходит вперёд к ней, останавливаясь у решётки.       Она сожалеет, но голос её не склоняется пред душевными переживаниями. Звучит отстранённо, гордо, став тем, кем ей положено быть. А именно правой рукой Нериссы. — Ищейка не сделает ничего лишнего, — убеждает она, мельком глянув на высокий силуэт перед ней, — как только твои воспоминания будут просмотрены, а состояние силы изучено, ты предстанешь перед королевой. Её Величество определит твою дальнейшую судьбу, исходя из мнения совета. — Кондракара вам было мало, благородное Высочество?       Широкая рука поднимается над её макушкой, и Элион пресекает его, Ищейку, замахнувшегося на Корнелию за непростительную дерзость. Она сцепляет пальцы у живота, измученно выдыхает и безмолвно молит её молчать.       Не тянуться к огню, раздуваемому ветром. Гордость свою унять и побыть кем-то более безликим и безвольным, чем она есть сейчас. — В Кондракаре тобой занималась Аверда. Не забывая об этом, имей в виду, что правдивое признание и объяснение твоей невосприимчивости к ядам исправят ситуацию и сыграют тебе на руку. Совет заинтересован в твоих способностях, стражница. — Вы ничего от меня не получите, — подобно клятве, цедит Корнелия. — Все так говорят, — пожимает плечами Элион, — Ищейка это исправит. Нет ничего, что Нерисса не получила бы с помощью своей силы. Или нас. — Я перестала бояться больших злобных мутантов ещё в девять лет — взор Хейл устремляется к чудовищу, наблюдающему за ней. — Он переубедит тебя, — парирует Эсканор, остановив Калеба, собравшегося подойти ближе.       Забинтованная ладонь её источает блеклый свет. В воздухе, пропахшем сыростью и вонью псины, появляется тяжесть магии. От неё Ищейка отшатывается, что Корнелия тотчас запоминает.       Непереносимость света. Вот, о чём думает Корнелия, всматриваясь в разъяренного прислужника, согнувшегося пополам. Сердце её бьется в панике, веля перестать смотреть и бежать. Несмотря на цепи, усталость и сломанное плечо. Бежать, покуда Меридиан не останется позади. Её пронзает нечеловеческий крик. Рычание, смешанное с истошным болезненным воплем. От него пересыхает в горле, а по костям проносится царапающее опасение. Вверх от пола прорастают трещины в стенах, камера уменьшается, оставляя место только для них троих. Не сбежать, не подвинуться, не спрятаться. Цепи натягиваются, являя из неё загнанную лань.       Внешне он не меняется. И даже ростом не становится выше, выпрямляясь и оставаясь таким же. Но смотрит Ищейка теперь по-другому.       С примесью жажды, интереса и гнева. С безумием, охватившем всё узкое и небольшое пространство. С немым обещанием уничтожить её до праха, высосав каждое чувство и страх, словно сладкий сок. — Не заигрывайся, — приказывает ему Элион, схватившись за кровоточащую ладонь. — И узнай всё, что необходимо Нериссе.       Её уход звучит похоронным маршем. Её присутствие придавало ей сил и хоть какую-то надежду. Теперь же, оставшись наедине с изголодавшимся монстром, Корнелия осязает безнадежность своего положения.       Она сглатывает, приказывая себе не бояться. Не кормить его тем, что Ищейка хочет получить и чего ради он существует. С вызовом глядит прямиком в его глаза, избегая мрачных мыслей, что кучкуются в темени.       Он и об этом узнает. И скормит Корнелию этим же, затолкав всё в рот. — Приступай, — только и просит она, не желая тянуть. Знает, что её мысли победят в этой схватке и предадут. — Я хочу, чтобы ты запомнила меня, — неожиданно хрипит он. Голос прокажённый, спокойный и пугающий. — И тот страх, который душит тебя сейчас. — Я встречала людей похуже тебя, и я видела чудищ уродливее, чем ты. Ты забудешься, как очередной кошмар, обещаю. — Но никто из них не мог достать до тебя. А я, — Ищейка делает шаг, опускаясь, — могу. И кошмар этот станет причиной, по которой ты не будешь спать ночами.       Короткий миг, и его когти впиваются в её горло. На расстоянии нескольких сантиметров, лбом задевает её нос, погружая длинные когти всё дальше, до переплетений артерий, пуская кровь и мучения наружу. Корнелия давится вдохом, сжимаясь у стены. Всё, что она видит — сосредоточение алого в его глазах. Не способная увернуться, смотрит за его плечо, увиливая от прямого зрительного контакта, чтобы не позволить ему проникнуть в её голову.       Туда, где больше всего правды сокрыто за слоями пережитой боли.       Пальцами тянется к запястью его, царапает, стремясь скинуть с себя руки и освободиться от хватки. Намерения рассыпаются пеплом, а оставшиеся силы чувствуются занозой в открытой ране. Ей не победить, и, надавив, Ищейка ударяет её затылком об стену, загоняя всё дальше в угол, откуда не выбраться. Он забирает весь воздух себе, оставляя её задыхаться в предсмертном смраде и упавших слезах.       Так он и поступает. Как и обещал, вырисовывая свою ухмылку и власть над ней в глубине сердца. Порождает безвылазный страх, наступая с каждой стороны и убивая всё оставшееся упрятанные мечты.       Корнелии кажется, что его рычание будет последним, что она услышит перед смертью. Такова её судьба и приговор. Умереть здесь, в тесной камере, зажатой приспешником Нериссы, что пустил когти в её шею и стремится разорвать её сущность, точно избитую куклу. Умереть тут после вынесенных невзгод и исполнившейся мечты, что вбила молотком гвозди в рёбра.       Уходя от взгляда, натыкается на другой.       На блуждающий, изучающий и предостерегающий. Во тьме оберегающей стоит, наблюдая издалека. Близко и далеко одновременно. Способный остановить всё и спасти её, но предпочитающий следовать повеления матери и не знать её.       Так безопаснее и лучше. Так Калеб не подвергнет себя сомнениям королевы и совета, так он избежит неприятностей.       Она звереет от его равнодушия. От обстоятельств, подтолкнувших его забыть её и подвергнуть всем пыткам. Подвергнуть сжирающему одиночеству и выживанию, изничтожившему в ней веру в лучший мир.       Злость чувствуется ядом. Порабощающей пощечиной, что приводит в сознание. Гнев раскалённой удавкой стягивает лёгкие, резкий толчок адреналина подстёгивает её поддаться вперёд.       И Корнелия слушается, забывая про руки, душащие её и про кровь, стекающую по груди. Лбом ударяет Ищейку в переносицу, пробудившийся приток ярости направляя на него. Она слышит хруст, она ощущает как пальцы разжались на шее, и как носоглотку обжигает вдохом. — Стражница не хочет позорно умирать, — довольно произносит он, словно ждал этого. — и делиться секретами тоже не хочет.       Он стихает на пару секунд, сжимая и разжимая кулаки. Даёт ей время на передышку, разминая мышцы. Стремление выбраться потухает в ней так же быстро, как и возникло. Гнев осязается на языке вкусом поражения и крови. Притупленная боль в висках гноится, тремор стискивает нервные окончания.       Её трясет, и то состояние не от обессиленной ярости. Оно от собственного падения и понимания, что Калеб не сделает ничего. Ожидание смерти подобно, но не оно прикончило Корнелию. — Я начинаю сомневаться в твоей пользе, — слышит, как подходит он, открывая решётчатую дверцу. — Со мной ты не церемонился. — Тебя калечила Нерисса. Не я. — Я запомнил тебя, — Калеб поворачивает к нему голову, — и то, как ты улыбался, пока ломал мне кости. — Славные были времена, — Ищейка оставляет его позади, закрывая полностью собой. — Не отвлекай. Я занят делом. — Играться будешь с другими узниками. Моё время дорого стоит, а ты его отнимаешь, растягивая дело. Элион ясно сказала тебе не заигрываться, — теряя терпение, отчеканивает Калеб, натягивая перчатки выше. — Я веду её к Нериссе. Даю тебе две минуты. — Жаль, что ты смог восстановиться, — выплёвывает Ищейка, присаживаясь вновь. — На твою радость, я помню всё, что ты делаешь.       Он не оставляет их двоих, сцепляя руки за спиной и смотря на неё. Возвышается над ними, напрягая Ищейку и дожидаясь результатов.       Когтистая ладонь цепляет её подбородок, зажимая и не давая увернуться. Он вжимает её в стену, сокращая расстояние заглядывая в покрасневшие от лопнувших капилляров глаза.       Она не противится. Единожды всхлипывает, готовясь к наихудшему унижению. Сама же переводит на Ищейку взгляд…       … И мир её рассыпается. Чернея, взрывается, срывая с её губ первый измученный крик.       Пальцы удерживают за виски, когтями режет кожу, пока в разуме её копошится, как в ящике собственного комода. Боль несоизмерима ни с чем, и её выворачивает на его ноги. Агония сжирает заживо, а сердце, кажется, норовит остановиться от пытки.       То, чего она боялась больше всего. Чужого присутствия в голове, в сердце, в чувствах, раскрасивших каждую мысль.       Корнелия не обращает внимания на то, как сжимаются его пальцы. Надрывно скулит, отторгая Ищейку и силясь выбросить его из разума. Его появление подобно раскатистому грому, ударившему в самый неожиданный момент. Её скрючивает, тянет вниз.       И он вынуждает пережить всё снова. Встретиться со всеми стражницами вновь, затеряться в коридорах новой школы, столкнуться с первой неразделенной влюбленностью и потерей друга. Получить силы Кондракара, пролететь над городом на собственных крыльях и сплотиться с девочками больше прежнего.       Увидеть Калеба впервые, беспамятно влюбиться и затеряться в разногласиях, разделяющих их. Довериться вновь, забыть про предостережения Ян Лин и наплевать на законы Завесы, стремясь к одному-единственному. Убивать ради него на войне, выжигая первобытным страхом тропу, соединяющую её и его.       Ищейка переворачивает все без сожаления. Он не сосредотачивается на чем-то конкретно, просматривает всё в быстрой перемотке, не давая ей вдохнуть.       Для него то быстрые мгновения, для неё же — истязание. Всё, что было похоронено, воскресло, нанеся ответный удар. — Интересно, — ничего больше не произнося, он встает, осматривая испачканные носы ботинков. — Передай Её Величеству, что я подойду ближе к ночи. Мне нужно разобрать увиденное по склянкам.       Корнелию мутит, и его уход не воспринимается ничем, кроме ещё одной порции боли. Пытаясь привстать на руках, она терпит неудачу, падая и ударяясь щекой об пол.       Больно. Физически и морально. Кровоточащие раны не пересыхают, тело объято нездоровой дрожью. Смерть милосерднее, протягивает руки, напевая колыбель и подзывая к себе. Прикрывая веки, Корнелия тянется к ней тоже, согреваясь тихой мелодией.       И их воссоединение обрубает что-то тяжелое. — Встать можешь? — Калеб переворачивает её на спину, осматривая шею. Насильно открывает её глаза, заставляя смотреть на него.       Она показывает ему изрезанную ладонь, что самовольно трясется. Ничего не говорит, потому что по-другому будет больнее. Звать его по имени, общаться, точно ничего и никогда не было. Отвечать на вопросы, думая, что он переживает и стремится помочь.       С неё довольно, и Корнелия отворачивается от него. Предпринимает самостоятельно попытку приподняться, делая всё медленно. Так, как ему не нравится. Но Калеб молчит. Выжидает, не сводя с неё взгляда и, в конце концов, рывком поднимая на ноги. — Раны нужно обработать. Иначе Нерисса своего не получит.       Ноги пачкаются в чём-то темном. Кровь её, как пятно напоминания, образовала лужицу. Вот, почему стало спокойнее. Смерть ей в затылок дышит, опаляя теплом.       Шаг сделать не способна, не говоря о ходьбе. Льнёт к стене, желая удержаться и спастись от него. Единственное, что не дает упасть — рука его, сжавшая талию.       Корнелию от прикосновения воротит и вместе с тем душа оживает. Она на него не смотрит, стремясь дойти сама, опираясь на стену, но опирается на предплечье Калеба, сдерживающего её. От него пахнет другим, тяжёлые ноты нового парфюма закрадываются в мозг, въедаясь в каждую мысль.       Это ирония, от которой её мутит. Его касания подобны порезу ножа, она жаждет укрыться чем-нибудь, чтобы избежать их. Он не тот, кого она полюбила однажды, и чем дольше она находится подле него, тем острее понимание впивается в подкорки мозга.       Упала бы, если бы не поймал. Ноги не держат, и потому он поднимает её, тотчас для собственного удобства прижимая к груди.       В действе этом нет никакого подтекста. Кожа холодна, дыхание замедленно, губы приоткрыты. Не должна лежать вот так, чувствовать ладони его на себе и мириться с действительностью. Впору самой встать и доползти до выхода, спасаясь от гибели в его внимании, но сил не осталось.       Выпотрошена до основания и убита с десяток раз своей же слабостью. Она замирает, укачиваемая его твёрдой, медленной походкой. Вдыхает с ненавистью, слезами давится и собственным ничтожеством.       Себя убеждает, что Калеб не вспомнил её и ему легче донести её до покоев, чтобы не ждать и не возиться лишний раз. Потому как время его дорого стоит, и она это услышала.       Раны под его пальцами не ноют. Сердце впервые за несколько лет проникается освобождением. Мнимой радостью и спокойствием. С этим Хейл ничего поделать не может, ненавидя и себя, и его.       Калеб её попытки отстраниться и создать дистанцию ощущает. Назло ей усиливает хватку, кровью пачкаясь и жаром тела своего обдавая. Ей тошно от этого. И неправильность всего вытачивает в ней гнев на свою беспомощность. — Боль уйдёт, если заснешь, — молвит Калеб, подходя к длинной лестнице.       Он говорит об одной боли. В то время, как плоть её сгорает заживо от другой. Невзирая на борьбу внутри, слушается его, смыкая веки.       Отныне темнота пахнет им. И в ней объятие его исцеляет.