Что имеем

Ракель входит в ванную, но тут же смущённо вылетает из неё, увидев на пороге почти нагую Токио. — Твою мать, а стучать не пробовала? — кричит через дверь девушка. — А запираться не учили? — огрызается в ответ Ракель, опускаясь на постель. Токио выходит, замотанная в узкое полотенце, едва прикрывающее бедра. — Нагулялись? — ёрничает девушка, — хорошо быть любовницей Берлина? Правила не для тебя? — она нагибается к Ракель, и та чувствует сильный запах алкоголя. — Отстань, — отмахивается Ракель, поднимаясь, но Токио упирается ей в плечи. — От тебя пахнет сексом, — мурлыкает девушка, меняясь в лице, — он трахает тебя лучше Профессора? — Токио, — темнеют глаза Ракель, — убери руки, — она дёргает плечами, пытаясь освободиться, — мы вроде прошли это, — Ракель берет с постели свое полотенце, намереваясь пройти в душ, но Токио хватает её за руки. — Ответь, инспектор. Как он, лучше Профессора? — Это не твоё дело, — закипает Ракель, но девушка сжимает запястья слишком сильно, и ей приходится применить один из выученных приёмов, она выкручивает руки Токио, скрещивая их за спиной и разворачивает девушку, заставляя её согнуться, — не трогай меня, поняла?! Плечи девушки неожиданно сотрясаются от всхлипов, и она со стоном выдыхает: — Я не знаю, вернём ли мы Рио, а когда вернём, захочет ли он быть со мной. Пока вы все развлекаетесь, пока тренируетесь или трахаетесь, пока обедаете, фехтуете или изучаете план в классе, я не могу думать ни о чем больше! — кричит она, и Ракель отпускает её руки. Токио плачет, и женщина неосознанно гладит её по спине, стараясь успокоить. В какой-то момент полотенце соскальзывает с груди девушки, и она становится окончательно нагой и беззащитной. — Хочешь, чтобы я успокоила тебя? — жестоко спрашивает Ракель, — хочешь, чтобы я обманула, что все будет хорошо? Что мы вернём его, и он снова будет с тобой? — ей хотелось бы пожалеть дурочку, но она осознает, что такой помощи та не примет. — Так каково это, инспектор? — зло усмехается Токио. — Что именно, Силена? — Не называй меня так. Я — Токио. — А я — Лонгиир. Но вы все упорно забываете об этом. Каково что? Влюбиться в Профессора, а потом понять, что не нужна ему? Каково биться с вами на благо своей страны и проиграть? Каково преследовать Берлина, осознавая, что все равно не стану вас сдавать? Каково потерять опеку над дочерью, гоняясь за вами? Каково сдать свою мать в психушку, больше не справляясь с уходом самостоятельно? Что ты хочешь узнать, Токио? — Каково трахаться с ним, если любишь другого, инспектор? — гадко улыбается Токио, и прижимается к её губам, коротко целуя. Ракель только сильнее ощущает запах алкоголя и жёстко сжимает её плечо. Толкает девушку к постели, заставляя забраться с ногами, зажимает в руках спиной к себе. Колени Токио широко разведены, она выкручивается, но Ракель лишь крепче стискивает руки. — Каково это, трахать другого? — усмехается Ракель, — что именно ты хочешь знать? — она сжимает податливое тело, — кончаю ли я в его руках? — Токио мерзко хихикает, прекращая вырываться, — как часто кончаю? — Ракель опускает ладонь к животу девушки и ниже, сжимая лобок, — хочешь знать, кого представляю, закрывая глаза? Точно хочешь знать, Силена? — она на мгновение поднимает руку, облизывая пальцы, а затем опускает назад, раздвигая складки девушки. — Какого черта, — ошарашено рычит Токио, дергаясь. Ракель удерживает её сильнее и прижимает два пальца по сторонам от клитора, неспешно двигает рукой, повторяя простые движения, которыми иногда мастурбировала сама. Токио вздрагивает, когда она проталкивает пальцы чуть глубже, касаясь раскрытого влагалища, но Ракель возвращается к клитору, и девушка хрипло смеётся и перестаёт вырываться, расслабляет спину, прижимаясь к её груди. Плавные движения сменяются более быстрыми, Ракель сжимает пальцы, сдавливая клитор девушки, но та только сильнее прижимается к руке, дарующей ей удовольствие. Проходит не больше нескольких минут, когда Токио сдавленно стонет и выгибается, кончая в её руках. Секундное наслаждение, долгожданная разрядка сменяется гаммой совсем других эмоций, оглушает ее и Токио плачет, не открывая глаз. — Вот и ответ, — усмехается Ракель ей на ухо, поглаживая подрагивающий живот девушки, — каково это, — она толкает её, заставляя уткнуться в постель и уходит в ванную. Моется долго, застирывает белье. И медлит с тем, чтобы вернуться в комнату. Её саму ошарашило то, что она сделала, но реакцию Токио она вообще не готова была предсказать. Девушка лежит на своей постели с закрытыми глазами, и Ракель облегченно ныряет под одеяло, вытягиваясь на спине. Но все же Токио не спит, и в сумерках Ракель слышит, как та ревёт, уткнувшись в подушку, силясь спрятать свою боль и слабость. Ракель жаль её, но она тянется за наушниками и включает музыку, ограждая себя и девушку от ненужного и неловкого разговора. Звук заглушает происходящее, не даёт уснуть, но позволяет подумать, не отвлекаясь ни на что вокруг. И все же спустя четверть часа она засыпает. Просыпается она в той же позе, что и заснула, и с недовольством касается волос, понимая, что уснула с мокрой головой и теперь растрепанные волосы больше напоминали солому. Ракель смотрит на часы — до полуночи ещё сорок минут. Токио рядом дышит мерно, значит, все же уснула, и Ракель тихо пробирается в ванную. Приводит себя в порядок, одевается — просто, словно для прогулки по лесу, штаны, майка, мастерка. Смотрит на себя в зеркало и морщится, недовольная результатом. Не девочка уже, без сна и макияжа выглядит немного старше обычного. Ей не всегда было плевать на эти условности, но сейчас, несмотря на уколы банды, она чувствовала себя относительно спокойно — такой она себя принимала, с впалыми щеками, лучиками морщинок вокруг глаз, крупным с изломом носом. Её полюбил Сальва — хоть она и была ещё ранена браком. Её любил Анхель, долго и мучительно для обоих. Её любит Профессор и наказывает себя и её за эту любовь. Она выходит из ванной, прислушиваясь к дыханию Токио. Девушка спит, сопит носом во сне, её лицо расслаблено и немного приоткрыт рот, она заложила руку под щеку и поджала колени, словно замёрзла. Так часто спит Паула. От воспоминаний о дочери Ракель становится грустно. Она слишком явно понимала, что будет твориться с девочкой, которую бесцеремонно у неё забрали. Альберто не гнушался настраивать Паулу против неё, и Ракель понимала, что забрав дочь от отца, на какое-то время станет для неё врагом. Но и оставлять дочь с Альберто она не собиралась. И если для этого нужно было украсть у Испании её золото, то это того стоило. Ракель выскальзывает в коридор, плотно прикрывая дверь их с Токио комнаты. В монастыре темно и тихо, и как она не старается ступать мягко, шаги отдаются в звенящей тишине гулкими ударами, вторящими стуку её сердца. Выход на крышу в другом крыле, и она быстро проходит мимо закрытых дверей, едва касаясь кончиками пальцев стены, чтобы в темноте не пропустить поворот. За каждой дверью своя история. За каждой — боль и радость. И она — одна из них. И она предаст их всех и сделает это тогда, когда все они уже будут праздновать победу. В то мгновение, когда вместо холода каменной стены её пальцы натыкаются на тепло руки человека, прижавшегося к стене, Ракель на секунду улыбается. Мужчина прижимает её к себе, и Ракель утыкается в плечо, гладит сильные руки. А потом натыкается на круглые часы на запястье и осознает, что это не Берлин. Она дёргается, но Профессор мягко удерживает её в объятиях, не давая отстраниться. Он ожидал встретить её, когда брат бесшумно покинул комнату. И он понял, что хочет этого больше всего. — Ракель, — шепчет он нежно, и женщина перестаёт дёргаться. — Отпусти, — шепчет тихо и всхлипывает, когда его рука запутывается в волосах, — Пожалуйста, Серхио, отпусти. — Я тебя люблю, — он выдыхает это почти в губы и целует легко, целомудренно, едва обозначая поцелуй. А потом разжимает объятия, осторожно поглаживает по рукам, от плеч до кончиков пальцев. И отпускает. Ей хочется кричать, тело реагирует на его прикосновения, она чувствует, как горят щеки. Ракель по дуге обходит его и переходит на бег, словно ожидая, что он станет гнаться за ней. На лестнице она сталкивается с Берлином, и тот успевает поймать её, когда Ракель едва не теряет равновесия на ступеньках. — Привет, — усмехается мужчина и берет её под руку. На крыше стоит небольшой стол с разложенными папками, и когда Берлин зажигает настольную лампу, Ракель едва не стонет от разочарования. Берлин замечает изменение её настроения и говорит насмешливо: — А ты хотела бы, чтобы я тебя здесь трахнул? Снова? Это намеренно звучит грубо, но сейчас ей настолько больно, что она готова не замечать его издевки. — Да. Снова, — равнодушно отзывается она, разворачиваясь спиной к столу и обнимая его за шею. Прижимается всем телом, целуя. — Эй, эй, — он разрывает поцелуй, берет в ладони её лицо, гладит пылающие щеки, — ты вся горишь. Что случилось? — Ничего. Просто трахни меня. Не заставляй больше просить. Пожалуйста, — она слышит, как жалко звучит её голос. Берлин гладит её лицо и кивает. — Хорошо. Пойдём-ка, — он берет её за руку и ведёт во флигель, расположенный на северной части крыши. Окна открыты, но завешены воздушными шторами, а внутри стоит кровать. Ракель торопливо раздевается, откидывается на спину, широко разведя ноги и вызывающе смотрит на него. Берлин кивает и раздевается сам. Становится на колени перед ней, склоняется, целуя губы, но Ракель выворачивается, разворачивается, становится на колени и опускается лицом в постель. Он кладёт руки на её бедра, скользит к лобку, мягко касаясь плоти, но Ракель почти не реагирует на это. Ей нужна эта прелюдия, но она не желает этого, показывая всем своим видом, и когда его член входит в неё, Ракель сжимает кулаки от пронизывающей тело боли. Боль наконец на мгновение помогает отключиться разуму. Она стонет, не от удовольствия, и чуть прогибается, пытаясь найти более удобную позу, но его движения, наполняющие, распирающие, только приносят новую волну боли. Это уже не на грани, это давно за гранью, это то, что когда-то толкнуло её в руки бывшего мужа, это мазохистское желание наказать себя. Берлин накрывает её грудь, сжимая пальцы, опускается, целуя шею, но женщина не реагирует, и тогда он толкает её в спину, заставляя лечь. Выходит из неё, переворачивает за плечи и наклоняется к лицу. — Почему у меня ощущение, что я тебя насилую? — рычит он и легонько прикусывает губу, — ты просила трахнуть тебя, но как будто не хочешь этого, — он толкается языком в её рот, заставляя раскрыть губы. Играет языком в сережкой-пирсингом в её языке. А потом разрывает поцелуй и расталкивает её колени. Ложится сверху, легко лаская её лицо. Ракель кусает изнутри щеки, сдерживая слезы. — Да что с тобой? — Берлин отстраняется, но Ракель приходит в себя, выдыхая. — Не останавливайся, — шепчет она, и он сводит брови, но кивает, опускаясь губами к шее. Тело ноет от его чуть жестковатых ласк, но это наконец возвращается к грани нормального, и Ракель чувствует, как горячий огонь опускается от того места, где он прикусил шею, вниз, к животу и ногам, и стонет от облегчения. Его рука уже давно устроилась между её ног, он поигрывает большим пальцем, поглаживая клитор. — Берлин, — шепчет она, и он вглядывается в её глаза, тёмные настолько, что не видно радужки. — Да, вижу. Хорошо, — кивает он, но не убирает руку, продолжая ласкать чувствительную кожу, и Ракель хныкает и слабо хрипит, ощущая себя беспомощной. — Берлин, — требовательно стонет она, и он накрывает её, прижимает своим весом. Направляет себя рукой и входит без всякого сопротивления. Целует и не двигается, заставляя её задрожать от предвкушения. Ракель закидывает на него ноги, скрещивает, прижимаясь теснее, и берет в ладони его лицо. Смотрит в глаза, ожидая продолжения. Он качается вперёд, медленно, и так же плавно — назад, словно не он трахал её с бешеной скоростью в лесу. Ещё раз, и ещё — словно укачивая на качелях. Это не то, что было ей так нужно, по крайней мере она думает, что это не то, но плавность его движений неожиданно помогает справиться с эмоциями и отдаться полностью ему одному. Он входит глубоко, заставляя стонать и изгибаться, выходит меньше чем на половину возможного, и повторяет, снова и снова. — Ракель, — шепчет и ждёт, когда она откроет глаза. Пелена слез смазывает картинку, и она вытирает глаза, встречаясь с ним взглядом. — Вот так, — довольно подтверждает он, — смотри на меня, — касается её губ и отстраняется, сопровождая покачивающие движения лёгкими поцелуями в такт и продолжает, едва заметно наращивая темп. Оргазм обрушивается на неё, и Ракель отворачивается, а он тут же прижимается губами к открытой шее, оставляя на коже влажный поцелуй. Толкается чуть быстрее, кончая. Приподнимается на локтях, но Ракель удерживает его за плечи, не давая отстраниться. Вес его тела, распирающее ощущение его члена внутри, пусть и расслабляющегося, все это даёт ей мгновения спокойствия. — Ну и что это было? — спрашивает он, легонько целуя её лицо. Достаёт из тумбочки полотенце, оглаживает и растирает расслабленное тело женщины. Разводит колени, проводит мягкой тканью по промежности, заставляя вздрогнуть. — Я трахнула Токио, — равнодушно говорит Ракель, и Берлин изумленно кашляет от такого признания. — Серьёзно? — она видит удивление на грани ужаса в его глазах и смеётся. — Абсолютно, — Ракель приподнимается на подушке, поджимает колени к груди, — она меня достала, — пожимает плечами женщина, — своими подколами и тупыми издевками… Берлин целует её, и Ракель послушно отвечает на этот поцелуй. Похоже, нарисованная воображением картина его возбуждает, и Ракель кладёт ладонь на его бедро, медленно перемещается к животу и опускается к члену. Толкает его, заставляя откинуться на спину, и скручивает волосы на затылке, после чего прижимается губами к головке члена. Берлин слабо стонет, когда она сжимает головку в плотном кольце губ и откидывает голову назад, давая ей довести себя до оргазма. Она ласкает его умело, касаясь, но не травмируя зубами, не сбавляя, а только наращивая темп, и когда он кончает, замирает, прижавшись щекой к его животу, легко и медленно поглаживая его член по длине. Берлин лежит какое-то время, не в силах заставить себя подняться. Потом он берет её за подбородок и спрашивает. — Сможешь поработать? Ракель кивает. Снова вытирается, после чего одевается и выходит на крышу. Берлин догоняет её, но она уже за столом рассматривает рукописные схемы. — Это то, как золото покинет банк, — говорит он, и Ракель дёргает бровью. — Мне ведь не стоит этого знать? — Тебе стоит знать гораздо больше. Не все рыжье в банке Испании. И тебя в банке тоже сначала не будет. — О чем ты? — Ты ведь знаешь, кто будет вести это дело. — Приетто, вероятно. Может кто-то другой, он уже не молод. — Полковник стар и немощен. Но главное сейчас, кто будет вести переговоры. Ты знаешь, что Алисия Сьерра беременна? — Нет, — качает головой Ракель. — И она похоронила мужа два месяца назад. А ещё сейчас она в командировке. — Ты думаешь, допросом Рио занимается она? — На всю Испанию можно по пальцам пересчитать переговорщиков международного уровня. Ты была лучшей. — До связи с вами? — Думаю, дело в твоём бывшем и той грязи, которая вылилась на тебя. Сейчас фаворит Алисия. Но тебе нужно знать о ещё одной рыжей женщине, Ракель. Он переворачивает ещё несколько страниц и садится рядом. — Её зовут Татьяна. И она украдёт золото у Профессора, как только его вынесут из банка. Точнее точно попробует это сделать. — Почему? — Вопрос не почему, вопрос, как она об этом узнала. Беда в том, что я сам рассказал ей все детали. Послушай, я хочу прогуляться завтра. Ты сможешь пережить нотацию, которую будет читать нам Профессор? Ракель смеётся и кивает. Ещё около часа он рассказывает ей детали. План уже не просто с двойным дном — тройным, четвертым… Им нужно переиграть не только Испанию — им предстоит обмануть Профессора, Татьяну и всю банду. *** Утром он будит её до рассвета. Ракель быстро одевается и садится с ним в машину, почти сразу проваливаясь в дрему, спать по четыре часа ей явно было недостаточно. Когда Берлин останавливается, Ракель открывает глаза и трёт лицо, озираясь. — Где мы? — Спа, — ухмыляется он, выходя из машины. Её массажистка на вид казалась едва старше Паулы. У девушки были худенькие запястья и на удивление сильные пальцы. Ракель лежала, скрестив руки под головой, расслабленно глядя на то, как вторая массажистка, гораздо более взрослая, разминала плечи Андреаса. Когда она касалась шеи, Ракель видела, как едва заметно мужчина морщится. — Уверен, что это хорошая идея? Мне кажется, тебе больно, — тихо спрашивает она, и Андреас приподнимается на локтях. — Всё отлично, — усмехается он, — тебе нравится? — О да, — отзывается Ракель и слабо стонет, когда девушка переключается на поясницу, — это просто божественно. Руки, от плеча и до кончиков пальцев, потом ноги, от ягодиц к стопам. Ракель хихикает и дёргается, когда массажистка растирает свод стопы. — Да ты ревнивая, — ухмыляется Андреас, сквозь приподнятые веки разглядывая обнаженную женщину. Массажистка что-то вполголоса говорит ей, но Ракель не понимает языка и смотрит на Андреаса. — Она говорит, чтобы ты перевернулась, — довольно переводит он. Ракель фыркает и переворачивается на спину. Девушка кладёт ладони ей на шею, двигает руками гораздо легче, нежели по спине, разминая плечи и грудину. Почти не касается груди, переходя к солнечному сплетению, но Ракель все равно чувствует, как предательски возбуждается тело, видит, как заостряется грудь, и стыдливо закрывает глаза. Несвязно что-то мурлыкает Андреас, и Ракель спрашивает. — Что? — Ты сексуально выглядишь, — говорит он громче. Ракель чувствует, как приливает кровь к щекам. Желание закрыться руками перевешивает лишь нежелание слушать его подколы. Девушка что-то тихо говорит, и Берлин переводит. — Она сказала, что ты напряжена. Попросила расслабиться и не переживать о том, что чувствуешь. Почти половина клиентов возбуждаются от массажа. Ракель дёргается, легко отталкивая руки девушки от своего живота. Та что-то напряжённо шепчет, уткнувшись в пол, а Ракель садится и тянется за шёлковым халатом, поспешно закутываясь в него. — Она просит прощения, — коверкая слова говорит вторая массажистка, также не смея поднять глаза, — сеньорита, приношу извинения за работу мастера. — Вам не за что извиняться, — огрызается Ракель, поправляя волосы. Тело, такое расслабленное несколько минут назад, ноет от резких движений, — Андреас, я буду в номере. Маленькая девушка берет её за запястье и поднимает голову. — Прос тити, — выдыхает она, заглядывая Ракель в глаза, — что ми не сделать? — Отпусти, — рычит женщина. — Посмотри на неё, — Андреас говорит властно, спуская ноги со стола. Его тело блестит от масла, которым его добро натерла массажистка, и он не торопится скрывать свою наготу, — ну же, Ракель, посмотри. Ты как-то спрашивала меня… Что ты видишь? Какие эмоции она испытывает? — Жалость, — чётко говорит Ракель. Это то, что она ненавидела видеть в лицах других. Берлин говорит что-то, и Ракель видит, как меняется в лице девушка. А потом она расстегивает пуговицы на вороте расшитого платья. — А сейчас? — усмехается Андреас. — Страх, — Ракель видит, как дрожат губы девушки, — какого черта ты ей сказал? Андреас?! — Сказал, что трахну её, — спокойно говорит он, — у них есть и такая услуга в прейскуранте. — Берлин, — он видит, как темнеют её глаза, — она же ребёнок ещё. Даже не думай, — девушка заканчивает с застежками и сбрасывает к ногам платье. Её кожа смуглая, телосложение на самом деле ещё совсем девичье, узкие бедра, маленькая грудь. — Этот ребёнок знает про секс побольше некоторых, — огрызается мужчина. — Попроси её одеться. И не пугай её больше. Он говорит что-то ещё, и Ракель видит на лице девушки мгновение изумления. А потом девушка подходит к её столу, осторожно прижимая ладони к щекам женщины. Ракель удерживает её за запястья, кидая взгляд, полный ярости, на мужчину. — Что происходит? — Он сказал, чтобы она удовлетворила вас. Тогда он не станет делать этого с ней, — шелестит без эмоций вторая женщина. — Детка, учи язык, — рычит Ракель, отталкивая её от себя, — скажите ей, чтобы оделась. Мне ничего от неё не нужно. Ему, — она зло кивает на Андреаса, — тоже. Уходите, обе. — Спасибо, — кивает как китайский болванчик старшая, — спасибо, — она берет девушку за локоть, подхватывает платье с пола и торопливо подталкивает её к выходу. — Облегчение. Видела? — хохочет Берлин. — Я тоже вот такая подопытная крыса? — Ракель чувствует досаду, ей не понравилось то, что происходило только что. Он спрыгивает со стола и садится рядом с ней. — Ракель, — он зовёт спокойно и ждёт, пока она повернётся. В её глазах пляшут огоньки, она разозлилась, он видит это, и не трогает, опасаясь реакции. — Ты всерьёз думаешь, что я бы её изнасиловал? — Нет, — качает головой она, — нет, я знаю… Но даже пугать её было мерзко. — Ты убивала? — спрашивает он. Знает ответ на этот вопрос, но все равно спрашивает. — Да, — морщится Ракель, — обычно это не называют убийством. Скорее ликвидацией. — Но не сама. — Я отдавала приказ, Берлин. — Ты не подопытная крыса, — спокойно говорит он, — ты достойный партнёр. Ты принимаешь ответственность за свои решения. И действия. — Это так важно? — Это редко встречается. Думаю, ты это сама понимаешь, — он кладёт ладонь ей на шею, осторожно притягивая. Целует, легко и медленно, стягивает с плеча халат, перемещаясь губами от лица к шее и ниже, лёгкими поцелуями покрывая грудь. Укладывает её на стол, легко оглаживая обнажённое тело. — Ну же, чего ты ждёшь? — грубо смеётся она, прихватывая его за бедра и притягивая к себе, — поверь, я умею доставлять удовольствие и так, — она прижимается губами к его члену, переворачивается на спину, поглаживает его по длине. — Сядь, — хрипло приказывает Берлин, сглатывая и отстраняясь от неё. — Сделай это. Поверь, ты будешь не первым, — рычит она, и он видит брызнувшие слезы, — трахни моё горло, мою задницу, сделай то, что тебе хочется. — Сядь, — глухо повторяет он, и когда она безвольно подчиняется, садится рядом, — я задел за что-то глубокое и больное. Поверь, я не делал этого специально. — Пойдём, — рычит она, убирая руки от лица, — в номер. Не здесь, значит там. И не смей меня жалеть. *** Дорогая одежда, парикмахерская, обед в элитном ресторане. Она все пыталась понять, в чем была причина всего этого, а Берлин просто тратил деньги, наслаждаясь этим днем. В ювелирный он заводит её практически силой и даёт выбрать из нескольких вариантов, которые понравились ему. Ракель держит на ладони подвеску, за которую можно было бы купить квартиру на окраине Мадрида. Берлин выбирает цепочку и надевает ей на шею сверкающее украшение. — Какого черта мы здесь делаем, — тихо спрашивает она в машине, поигрывая пальчиком с подвеской. — Лонгиир, не думаю, что выживу в этот раз. Так что просто дай мне насладиться этим днем. *** — План придётся переписывать по ходу, — он прижимается губами к мочке уха, и трахает её, так, что вышибает остатки разума, но продолжает говорить, словно мыслительный процесс не мешает, а подстегивается сексом, — тебе нужно быть с Серхио, ровно до тех пор, пока фургон не отследят. Алисия, вот кто враг номер один, — губами ведёт по шее, руки заводит под спину, прижимаясь ещё сильнее, словно было куда, — её нужно отвлечь. Нам нужно время, как и в монетном дворе. Много времени. И ты станешь занятной игрушкой, — она пытается слушать, но разум бастует, наслаждаясь ощущениями, — Ракель, — он целует глубоко, овладевая её ртом, и она стонет ему в рот, извиваясь от оргазма. Его руки сжимают до боли, до синяков, но она силится не подать виду, чтобы он не остановился, и только кончив, впивается ногтями в спину, заставляя его хрипло выдохнуть и дернуться. Тело расслабляется, получив свою дозу адреналина и эндорфина, а она отворачивается от него, прижимая руки к груди. Берлин наклоняется, но она мотает головой, не готовая что-то обсуждать. — Так не пойдёт, — злится он, разворачивая её за плечо, и Ракель садится, заматываясь в одеяло. — Что именно? Муж забрал мою дочь. Серхио отнял работу. Болезнь забрала мою мать. Ты отобрал у меня Серхио. — Я дам тебе больше, чем кто-либо. — Дело не в деньгах. К чему мне деньги, Берлин? Моя мать меня не вспомнит. Моя дочь меня ненавидит. Мой любовник умрёт через полгода. Что могут решить деньги?! — Я ни слова не сказал тебе про деньги, — усмехается он, возвращаясь к разговору о плане, — ты будешь отвлекать, играть жертву, страдать. Возможно, они даже разыграют твоё убийство, чтобы демотивировать Профессора. Но ты станешь тянуть время. — Что потом? — она не смотрит на него, лицо расслаблено, рот слегка приоткрыт. И он целует ещё раз, посасывает губы. — А потом план Париж, — отвечает Берлин, — внимательно слушала Профессора? — Берлин, — она упирает ладони в его грудь, подталкивая отстраниться от неё, — это ускорит штурм. Он не пойдёт на это. — Куда он денется. Ты слишком много знаешь, Лонгиир. Мой брат просчитался в тот день, когда решил, что это его ограбление, и ещё раз в тот день, когда сжёг чертежи. И, конечно, ошибся, оттолкнув тебя. — Ты хочешь его проучить, — смеётся Ракель, поднимаясь. Натягивает футболку, все ещё стесняясь своей наготы. — Для этого и нужны старшие братья, — он улыбается, открыто и спокойно, ещё раз заставляя засомневаться, он ли вытворял то, что вытворял в монетном дворе. Артист, игрок, нарцисс. Не садист и не убийца. — Кем бы ты стал, если бы не был вором? — она щурится и замирает в дверях ванной. — Архитектором, — не задумываясь отвечает он, — в другой жизни я бы был архитектором, который проектирует новое чудо света. Или актёром. Гамлет, Христос, прямо чувствую, что это моё. — Отелло, скорее, — хохочет она в голос, заходя в ванную. Стягивает футболку и становится под душ. Горячая вода, почти кипяток, но она не снижает температуру, даже когда чувствует, что почти ошпарилась. Он присоединяется, становится лицом к лицу, прижимает за плечи. Регулирует воду, плавно снижая температуру почти до холодной, а потом снова плавно — к горячей. Не выпуская из рук повторяет ещё несколько раз, поглаживая её спину, зад и бедра. Ракель обнимает его за шею, расслабленно прижимается щекой к груди. — Тебе ведь всё это время было плевать, что будет дальше, правда? — Берлин, — вздрагивает она, — это не так. — Ты заметила, что Марсель пропал из монастыря, не могла не заметить. И ты не могла не читать новостей. Ты ведь догадалась, что твоя дочь уже несколько дней в безопасности. Почему ты ещё здесь? Почему до сих пор не сдала нас всех? Ты так боишься меня? Или ты все-таки решила спасти себя? — берет за кисть, от чего она дёргается и вырывает руку, — Ракель? Она ломается от напряжения последних дней и ревёт, размазывая слезы по щекам. — Моя дочь не в безопасности — она с твоим человеком. — Кто перед тобой, — холодеет он, — кто я для тебя, что ты так боишься? — Ты… — задыхается она, — ты… — Что я сделал, — перебивает её он, — не против выплюнувшей нас страны, не против полиции, не против банды. А против тебя? Серхио. Но ты знаешь, глубоко внутри знаешь, что ты любила не его, а он — не тебя. Вы были ролями, актёрами самого дорогого в истории фильма, обманувшими друг друга, но никогда — настоящими! И скажи мне, Ракель, что я сделал тебе, что ты так сильно меня боишься?! Его речь сбивает с толку, её игра так сильно вплелась в реальность, что она уже давно перестала понимать, играет с ней он или нет. Два идиота. — Я тебя люблю, — говорит он и берет её за подбородок, — люблю, понимаешь? — Твоя любовь обжигает. Глаза, полные слез. Он всегда любил вот так — сильно и безумно. Она не была к этому готова, сила для неё стала символом боли. — Не бойся, поняла? — спрашивает он и целует губы, чувствуя солоноватую влажность её кожи, — ничего и никого. Может быть, ты затеяла все это ради своей дочери. Может быть, я согласился на все это, чтобы отомстить брату. Но все это давно перестало быть просто игрой. Скажи мне, что я не прав, незнакомка. Скажи мне? — Не скажу, Андреас, — тихо отвечает она. Он прав. Прав во всем — как бы это все ни началось, теперь она… любила его? Берлин берет её за руки, убирая их от плеч. Сплетает пальцы, привычно заламывая кисти. Не останавливается, заводя руки за спину и прижимая их к кафельной стене. Целует — медленно, заставляя её саму потянутся к губам. Это словно подтверждение ее желания, и Берлин отпускает руки, оглаживая тело по бокам. Целует ещё раз, прикусывая губы, прижимаясь грудью к её груди. Убирает назад её волосы, открывая плечи, и скользит руками по рукам, к запястьям и назад. Обнимает и устраивает ладони на её ягодицах. Легонько целует, прихватывая губами губу. Её щеки покраснели от возбуждения, её тело подрагивает в ожидании того, что будет дальше. И он не заставляет ждать, но уж точно заставляет её изумиться, когда опускается на колени, целуя живот, прижимая её крепче и не позволяя отстраниться. Ракель шумно вдыхает, когда он перехватывается и разводит её бедра, прижимаясь губами к лобку. А потом приподнимает её ногу, закидывая ее себе за спину, и видит, как она краснеет ещё больше. Ей неудобно, ей неловко, практически стыдно, но он полностью удерживает её в этом положении, а самое главное в предвкушении. И когда его язык легко касается клитора, Ракель всхлипывает от пронизывающего тело напряжения. — Берлин, — хрипит она, дергаясь, но он прижимает её спиной к стене и крепче сжимает, не давая вывернуться. Долго и мягко ласкает языком, лишь медленно ускоряя темп. А потом губами нежно прихватывает клитор, чуть сжимая и отпуская, вбирает в рот чувствительную кожу, посасывая и играя языком. Она изгибается, и Берлин подаётся назад, подхватывает её под напряженную спину, освобождая вторую ногу от нагрузки, и Ракель шире разводит ноги. Он не выпускает её клитор, заставляя её дрожать, и ощущает, как все сильнее напрягается её спина. Он на мгновение отрывается, глядя на её лицо — её глаза закрыты, и Ракель крепко закусила нижнюю губу. Её руки прижаты к груди, и он видит, как она легонько гладит сама себя. Берлин отпускает клитор, легко касаясь его языком, и снова меняет позу, садится на дно ванной, вытягивая ноги, и опускает её спиной на свои ноги. Единственная причина невольной задержки и её недовольства — его свободные руки. Он вновь вбирает клитор, а потом подводит к её влагалищу пальцы. Не проникает, осторожно поглаживая вокруг. — Да, — сдавлено просит она, — Господи, Андреас, пожалуйста, — и Берлин неглубоко входит в неё пальцем, а потом ещё одним, не прекращая губами ласкать клитор. Двигается быстро, ритмично, посылая удовольствие клитору и влагалищу одновременно, и очень скоро ощущает, как она трясётся от пронизывающего тело оргазма. Её живот дрожит, а его лёгкие прикосновения вызывают если не боль, то раздражение. Она дергается, расслабляя ноги, вырываясь, и он опускает её бедра на свои колени, ожидая, когда она придёт в себя. Ракель закрывает лицо руками, пытаясь спрятать ощущение удовольствия, отразившееся на её лице вместе со стыдом. Обмануть Испанию. Обмануть Профессора. Обмануть банду. Обмануть Алисию. Обмануть Берлина. И обмануть себя. Хотя бы попытаться.