Что имеем

Она, наверно, никогда не побывала бы во всех этих местах до конца жизни. Это был не отпуск, не отдых, это был невероятный калейдоскоп эмоций и впечатлений, умноженных на его нежность. Каждый день она пару раз звонила дочери, и та, хоть и скучала, была занята не меньше неё. И Ракель разрешила себе этот отдых, разрешила забыться от страха и обязательств на эти две недели. Иногда ей казалось, что за ними следят, но все же никто не нарушил эту головокружительную гонку. Берлин, тратя деньги и экономя время, купил самолёт. Она побывала на всех материках. Она была в десятке столиц. Но время неумолимо шло. И рано или поздно они все же оказались в Румынии. Он протягивает ещё одно платье в примерочную и слышит что-то непечатное в свой адрес. Она только закончила расшнуровывать корсет, и ещё одно испытание в виде полусотни крючков на другом платье вызвало у неё отчаяние. — Андреас, — стонет Ракель, и он заглядывает в примерочную. Женщина фыркает, задергивая штору, но он все равно видит её обнаженную прямую спину, узкую талию, подчеркнутую тугим корсетом и свободной юбкой платья. — Мне нравится это, — припечатывает она, не желая мерить что-то ещё. Андреас смеётся, дожидаясь, пока она застегнет крючки и покажется. Платье было тёмно-бордовым, усыпанным стразами. Она собирает волосы, скручивает их на затылке и крутится перед зеркалом. Поднимается на носочки, поворачивается, разглядывая себя со спины. — Скажи, это правда обязательно? — Там дресс-код, Ракель. — А ты конечно будешь в старомодном мужском платье? — Не дождёшься, — отмахивается он, — мужчинам дозволено посетить данное мероприятие в смокингах. Он подходит быстро, опускает голову, невесомо целуя открытую шею, и устраивает руки у неё на талии. — Тебе нравится? — спрашивает она. — Зеленое, Ракель. Померяй его. Она выталкивает его из примерочной, сопровождая свои действия непечатными характеристиками, но все же примеряет зеленое, то, что выбрал он. Глубокий цвет, наглухо закрытая грудь, вырез на спине едва не до ягодиц. Юбка волнами, сильно заниженная талия, отчего платье не выглядит слишком уж старомодным. И никакого корсета. — Это, — безапелляционно заявляет Ракель. В этом она хотя бы может свободно дышать. Берлин кивает и выходит. Оплачивает и ждёт её, недовольную и чуть раскрасневшуюся. Целует, не стесняясь особо никого, забирая пакет с платьем из её рук. Небольшой отель неформального типа, увитый девичьим виноградом и цветущей лианой, утонувший в аромате цветов в миниатюрном палисаднике, настолько не увязывается с их нарядами, что Ракель досадливо морщится, подбирая полы платья. Зато автомобиль отвечает их внешнему виду, и Берлин — о да, он умеет произвести впечатление. Он открывает перед ней дверь и придерживает за руку в невесомой кружевной перчатке. Ракель садится, с ровной спиной, изящно устраивая ладони на коленях. Андреас садится рядом и легко поправляет прядь её волос, касаясь лица. Ракель на мгновение прижимается к его руке. Дорога занимает некоторое время, но она с удовольствием смотрит в окно, любуясь раскинувшимся видом. Андреас сначала молчит, а потом тоном экскурсовода комментирует здания, которые они проезжают. Ракель смотрит недоверчиво, сводит брови. — Ты же выдумываешь на ходу, — насмехается она, но мужчина разводит руками. — Просто здесь достаточно много того, что могло меня заинтересовать. Замок впечатлял. Внушал величественный восторг. Ракель замерла, рассматривая фасад, и Андреас залюбовался чистыми эмоциями женщины. Она умудрялась переключаться, также, как и он, находится в тот моменте, в котором они были сейчас. Её зрачки сузились, она рассматривала что-то вдали, а потом решительно взяла его за локоть. — Хорошо. Я готова посмотреть на вампиров. Он улыбнулся и неспешно повёл её внутрь. *** Это было поистине странное мероприятие. Лакеи в старомодных костюмах, живая музыка, нелепое представление, странная игра драгобете — что-то из румынской истории. Десять-двенадцать пар, кто-то наивен и юн, кто-то старше их вдвое, но все дамы в старомодных платьях, а их кавалеры в костюмах или смокингах. Только у одного парнишки костюм одет под кроссовки, а у его юной спутницы платье на самом деле свободный комбинезон. Ещё между парочками сновал фотограф. А вот все остальное было совсем старинным. Через час с небольшим их провели в зал, где был накрыт королевский стол. Красное вино из кувшина-аэратора, мясо, такое ароматное, что у неё щекочет в носу от обилия специй. — Это блюдо называется точитура. Свинина. Мммм, — Берлин прекращает комментировать, впадая в гастрономический экстаз. Совсем скоро начнётся основная часть представления, по сюжету сытые гости сами становятся закуской прислуги, и те, кто «доживут» до утра получат приз — фотосессию на верхнем балконе замка и сутки в покоях господ в свое распоряжение. После того, как догорает последняя свеча за столом, он быстро опускается на пол, снимая с её ног туфли и бесшумно уводит за собой. Слева и справа раздаются топот и смех, сумасшедшая смесь салочек и жмурок, фонарик в телефоне юного парня в кроссовках выхватывает момент, когда лакеи пачкают гостей «кровью», обозначая «укус» и проигрыш, но Берлин уже ловко уводит её за собой. Они выбегают на лестницу, и он замирает, прижимая её к себе. Рядом проходит кто-то из обслуги, но в кромешной темноте не замечает их, притаившихся в углу у двери. Берлин крепко держит её за руку, а когда шаги стихают, ведёт наверх. На балконе их силуэты высвечивает проглядывающая сквозь облака луна, но Берлин замирает, перегибается через перила и показывает ей вниз. И в этот момент игра перестаёт быть безобидной, и её сердце пропускает пару ударов, потому что в человеке внизу она узнает Профессора. Можно было бы обмануть себя, убедить, что это кто-то просто смутно похожий, но она слышит его голос, и сомнений не остаётся. — Уходим, — шипит она, но Андреас крепко прижимает её к себе. — Шутишь что ли? Игра только началась. Он быстро целует её и снова перегибается через перила. А потом зовёт брата по имени. — Доброй ночи, Серхио! — Ты рискуешь последними днями жизни, я — своей свободой и дочерью! — шипит она, задыхаясь от бега по ступенькам. Берлин прижимает её к себе, зажимает ладонью рот и вытаскивает на террасу. — Посмотри, — шепчет в самое ухо, и Ракель видит то, что видит. Сквозь тёмное стекло, в едва различимом силуэте она узнает Сьерру. — Расслабься. Сейчас ты рискуешь только деньгами. А кто-то говорил, что ей на них наплевать. Он целует, легко и быстро, но Ракель чувствует, как возбуждение волной разливается по телу. — Она была в плане с самого начала? — возмущенным шёпотом спрашивает она. — Вероятность была. Брат сомневался, но как видишь, в этой реальности она на нашей стороне, — лёгкие поцелуи и его голос сводят с ума. Ракель прижимает ладони к его груди, оттесняя его от себя. — Идём. Наверху десятка два комнат и выход на террасу на крыше. Они начали снизу, и вряд ли их двое. — Их двое, Ракель, — улыбается Берлин, — ты просто не можешь представить разочарование Профессора. Ракель явно представляет — она видела Серхио в гневе. И то, что она вытворила, увела из-под носа лучшего вора и лучшего инспектора золотой запас страны, заставляет её довольно улыбнуться. На террасе их ждёт Алисия. Впрочем, Берлин словно ждал этой встречи. Женщина перепачкана «кровью» заигравшихся актёров, а в слабом свете выглянувшей луны Ракель видит её раздражённое лицо. — Берлин, — она направляет в грудь мужчины пистолет, — вы наследили, гоняя по миру. — Надеюсь, вам понравилось, — пожимает плечами он, обнимая Ракель, — Серхио, — он оборачивается, глядя на брата с пистолетом, — выйди, нехорошо стрелять брату в спину. — Андреас, — Профессор раздосадован и зол от погони. Берлин же, напротив, спокоен, как удав, и Ракель немного расслабляется, наблюдая за шоу, — отдай нам золото и убирайтесь куда пожелаете. — Серьёзно? Ты не рад меня видеть? — ерничает Берлин. — Я могу тебя пристрелить, — предупреждает Сьерра, — и в замке добавится привидений. — Не можешь, — разводит он руками, — ты не знаешь, где золото, иначе бы не гонялась за нами вместе с моим братом. И знаешь ли ты наверняка, что сделаешь, когда узнаешь? Позади раздаются шаги, двое из лакеев выносят на террасу стол и торопливо сервируют, делая вид, что не обращают внимание на оружие. — Прошу вас, — Берлин величественным жестом приглашает их, — ой, да ладно, мы давно не виделись. Поужинаем, а потом обсудим дела семьи? Сьерра нервно кашляет от его слов и не убирает пистолет. — Алисия, с кем ты оставила дочь? — Не. Твоё. Дело! — взрывается женщина. — Думаю, с папашей Манилы? Коломбо тебе приглянулся. А Марсель сейчас с Паулой, так что выбор не велик. — Андреас, — выдыхает Ракель. — Ничего, нам всем полезно напомнить, что есть для кого жить. И я здесь единственный, кто собирается умереть в ближайшее время, — он тянется в карман, заставляя двоих напрячься, но достаёт лишь зажигалку, чтобы зажечь свечи на столе. — Доамна, это для вас, — вежливо протягивает Сьерре лакей аккуратно свернутое платье. Она с ненавистью смотрит на несчастного, и Ракель вдруг осознает, в полной мере осознает, что для неё это тоже игра. Все решения уже приняты. Рыжая фыркает и уходит с платьем в руках — её одежду испачкали безнадёжно, а Серхио садится за стол. Его спина прямая как палка, руки сложены на коленях, словно у прилежного ученика. Ужин больше походит на фарс. Берлин открывает вино, Серхио отмахивается, а вот Сьерра, напротив, согласно протягивает бокал. — А я буду, — дёргает бровью, — а лучше коньяка? Есть коньяк? Берлин улыбается ещё ослепительнее и зовёт лакея. — Ракель? — спрашивает он. Женщина смотрит рыжей в глаза и кивает. — Да. Мне тоже. — Брат? — Берлин ухмыляется. — Предупреди только, чтобы бутылку открывали при нас, — морщится Серхио. — Это низко, — смеётся Берлин. Лёгкая закуска не вяжется с крепким алкоголем, который они пьют, и Ракель замечает, как быстро пьянеет Сьерра. А вот профессор едва пригубил свой стакан. — Пойдём? — Сьерра поднимается, кивая Ракель, и касается двумя пальцами губ. Ракель не курила уже бог знает сколько, но осознавала, что братьев нужно оставить наедине. Они отходят к краю террасы, и Сьерра протягивает ей пачку сигарет и зажигалку. — Как ты смогла? — спрашивает Сьерра без предесловия. — Оно само, — с усмешкой отвечает Ракель, затягиваясь горьким дымом крепкого табака. — Ты не представляешь, как больно ты ему сделала, — с некоторым удовольствием говорит рыжая, закуривая. — Представляю, — серьёзно отвечает Ракель и поворачивается, опираясь на кованые перила террасы. — Вы развлекались или изящно путали следы? — Я думала, что развлекались, — Ракель поправляет волосы, — выбирали места рандомно. — Мы пару раз попадали, опаздывали буквально на час-два. — Что нас выдало? — Сейчас? Честно говоря, думаю, для них это какое-то знаковое место. Он был уверен, что Берлин и ты рано или поздно здесь окажетесь. Вы всерьёз думали, что мы вас не найдём? Как объяснить ей, что плевать, найдут или нет? Ракель запуталась окончательно. — Он же нарцисс ещё больше, чем Маркина, Мурильо — Алисия достаёт зеркало и добавляет алого губам, — а Серхио любит тебя. — Тебе откуда знать? — огрызается устало Ракель. *** Тепло её щеки на его плече — пожалуй, единственное, что его сейчас волнует. Она выглядит непривычно в этом старомодном платье и в целом несколько по другому. У неё неброские, но очень дорогие серьги — у Берлина всегда был вкус на такие вещи. И одна из этих сережек сейчас немного царапает его кожу даже сквозь рубашку. Тонкие пальцы в его правой руке несколько раз непроизвольно дрогнули, и он осмелился погладить выступающие косточки большим пальцем. Тогда Ракель высвободила свою руку и обняла его за шею, а он устроил освободившуюся ладонь на талии, касаясь обнажённой кожи. Тёплой на ощупь, как и щека. — Ты как? — спросил он на ухо, отбрасывая весь контекст ситуации. Она поднимает голову и мягко улыбается. Кто он для неё сейчас? Призрачный Профессор? Это вряд ли, с ним инспектор билась на разных сторонах баррикад. Милый Сальва? Наверно, он хотел бы повернуть время вспять, чтобы не раскрывать своего истинного лица. А может даже и не использовать её в принципе, хоть это и означало бы никогда не обнять её, никогда не говорить с ней. Никогда не влюбится в неё. Никогда не увидеть любовь в её глазах в ответ. — Кто я? — вырывается у него, и он замечает лёгкое непонимание в её глазах. Странный вопрос, что ни говори, но её скорее смущает не вопрос. — Ты — Серхио Маркина, чёртов кларк кент в очках, — тихо отвечает она, — ограбивший монетный двор и банк Испании. Кто он для неё, что сделал не так? Его мозг работает иногда быстрее и больше чем надо, и он знает ответ на вопрос. Он тот, кто обманул её доверие дважды. И первый раз её любви хватило на то, чтобы простить. — Красивые серьги, — говорит он, надеясь смутить. — Мама подарила. Последний, наверно, сознательный подарок, — холодно отвечает она, заставляя смутится его самого, — а вот подвеска — подарок Андреаса. Букет ромашек. Он силится вспомнить, что ещё кроме этого чертового букета и четырёх открыток подарил ей он. — Всё хорошо, Серхио. Я бы сказала, что я счастлива, — её руки гладят его плечи, а потом она отстраняется, и тогда Профессор осознает, что музыка закончилась. Ракель садится за стол, и он видит, каким отсутствующим становится её взгляд. Андреас наполняет бокалы, и Сьерра заливисто смеётся над его шуткой. Андреас кладёт ладонь на колено Ракель, под столом, без пошлости, лишь напоминая о своём присутствии, и она приходит в себя. — Ещё вина? — невинно интересуется он. — Нам стоит обсудить вопрос разногласий интересов, — Профессор поправляет очки и откладывает приборы, — я прошу вернуть то, что вам не принадлежит. Сьерра становится серьёзной, Андреас выпрямляется, вытирает губы салфеткой и отодвигает тарелку от края стола. — Что ж, перейдём к деловой части разговора. В чем претензия истца? — Это было совместным предприятием, — начинает Сьерра, но Берлин картинно грозит ей пальцем. — Одну минуту, госпожа прокурор. Обвинения будете выдвигать после того, как мы узнаем суть претензии. — Верни мне то, что не твоё, — голосом, полным металлического холода говорит Серхио. Сьерра ловит взгляд Ракель. Это не их война. — Девяносто на десять. И не думай, что большая часть достанется тебе. — Андреас. Я знаю, где сейчас Марсель. Его слова выбивают воздух из лёгких Ракель. Она старается сдержать эмоции, но выходит не слишком хорошо, и она зло шипит. — Только попробуй… — Ты не сделаешь этого, — улыбается Андреас, — ты другой, брат. Совсем другой, — он поднимается, протягивая ладонь Ракель, — на верхнем этаже арендовано два номера. Конструктивно говорить сейчас у нас вряд ли выйдет. Девяносто на десять, Серхио. Переспи с этой мыслью, — улыбается он ехидно, салютуя Сьерре, после чего уводит Ракель с террасы. Она идёт за ним, едва успевая, и задыхается от накатывающего страха. Берлин останавливается на лестнице, встряхивая её за плечи. — Он лжет. Он не знает, и это последний козырь. И он постарается разыграть эту карту. Серхио и Алисия догоняют их, и Серхио равнодушно говорит. — «Святой Пётр» сейчас стоит на якоре рядом с Сейшелами. Ракель вздрагивает всем телом, но Берлин прижимает её за плечи и уводит в номер. Она дрожит и едва не плачет, кусая изнутри щеки. Андреас досадливо морщится, берет в ладони её лицо. — Её там нет. Ракель. Её нет на этом корабле. — Откуда он… Как нет? — Он мог просчитать меня. Он мог смоделировать, куда бы отправился Марсель. Он мог бы догадаться, какой вариант выбрала ты. — Сейшелы. Филиппины. Новая Зеландия. — Вот видишь, мы предсказуемы. — Кто тогда? — выдыхает она, осознавая, что в целом все, похоже, не слишком плохо. Андреас улыбается, широко и открыто, и целует её легко-легко, мягко касаясь губ. — Мадагаскар. Ракель сводит брови и улыбается недоверчиво. — Ты хочешь сказать… — Я спросил твою кнопку, куда бы ей хотелось отправится в путешествие, — смеётся Берлин. Ракель льнет к нему, обнимая. Глупо и гениально. — Я ведь ему поверила. — Он поступил грубо. Поэтому десять процентов. Будет торговаться — предложу семь, — смеётся Берлин. А потом целует её, прихватывает губами нижнюю губу, занимает её рот, руками осторожно спуская с плеч платье. Ракель прерывает поцелуй, высвобождаясь из его объятий, и снимает одежду. Замирает перед ним, маленькая, нагая, и Берлин качает головой, наслаждаясь разгорающимся огнём желания на её щеках. Расслабляет галстук, целует, а потом опускается перед ней на колени, прижимает её к себе, устраивая руки на ягодицах, и целует низ живота. Сжимает ладони, заставляя её ахнуть, и чуть разводит ноги, оставляя поцелуй на животе и двигаясь к лобку. Ракель опускает руки ему на плечи, и Андреас не заставляет её ждать, прижимается губами к её клитору. Нежно и ритмично, он сжимает чувствительную плоть губами, заставляя её дрожать и извиваться. Руками же напротив, сжимает крепко, не позволяя отстраниться. — Андреас, — хнычет она, и он чуть поднимает голову, встречаясь с ней взглядом. Его губы сжимаются все более быстро, он гладит ладонями её зад и бедра, и Ракель кончает, отталкивая его от себя. Ей нужно немного времени прийти в себя, и пока она стоит, замерев, обняв себя за плечи, он быстро раздевается, раскидывая одежду по полу. А потом обнимает, прижимая к себе, ощущая кожей её жар. Они опускаются на постель, не разрывая поцелуя, и он ложится на спину, а она охватывает коленями его бедра, устраиваясь сверху. Трется влажной кожей о его член, не помогая, и он недовольно торопливо направляет себя сам, чувствуя долгожданное тесное тепло, охватывающее его член. Ракель двигается плавно, и он видит, что она снова возбуждена. Ласкает её грудь, позволяя вести этот раунд, едва помогает бёдрами. Она наклоняется, двигаясь чуть быстрее, и целует его шею, скользит губами и языком по коже. Андреас гладит её тело, прижимает крепче, сжимая почти до боли, и Ракель хрипло выдыхает, содрогаясь от оргазма. Сжимающиеся кольцом мышцы, ещё несколько ее быстрых движений, и его самого накрывает оргазм. Приходя в себя он слышит тихий стук в дверь. — Как думаешь, который из них? — усмехается беззлобно Андреас, расслабляя объятия и мягко целуя её губы. — Да плевать мне, кто. Никого нет дома, — мурлычет она в ответ расслабленно. Он целует ещё раз и поднимается. Стук в дверь повторяется, и Андреас хохочет. — Кто-то настойчивый, — он накидывает и запахивает гостиничный халат. Ракель торопливо подтягивает одеяло под самую шею. Ей слышен лишь голос Андреаса, а потом он несколько озадаченный возвращается в номер. Одевается, не говоря ни слова. — Андреас? — игриво зовёт Ракель, скидывая одеяло и поднимаясь. Прижимается к нему, касаясь грудью его груди. Легко целует уголок губ, скулу. — Ракель, — он мягко гладит ладонями спину женщины, опускается по позвоночнику. Она прогибается, прижимаясь сильнее и целует губы, но Берлин глухо стонет и отстраняется, видя, как она морщится от недовольства. Задерживает руки на её талии, поглаживая мягкие изгибы её тела. — Уходи, — тряхнув головой, она выворачивается и садится на постель, натягивая на плечи одеяло, — решил уйти — иди, — она поворачивается, и Берлин ещё раз шумно выдыхает, наклоняется, целуя её. Её ладони скользят по груди, Берлин ловит её руки, прижимая к губам. Целует кончики пальцев и щурится, глядя в глаза. — Иди, — усмехается Ракель, поглаживая его губы. — Я скоро вернусь. В номере свежо, и она набирает себе ванну. Стук в дверь выводит из себя — Берлин не стал бы стучать. — Занято! — зло кричит она, надеясь, что это уборка номера. Дверь едва приоткрывается, и она слышит знакомый голос. — Ракель, мне нужно с тобой поговорить. Она видит, как Серхио садится на пол возле двери, прижимаясь спиной к дверному косяку, ей видно его плечо и взъерошенный затылок, и Ракель стонет сквозь зубы, выключая воду. — Ты серьёзно? — спрашивает устало, — Ракель, — он поворачивает голову, так привычно поправляет очки, — я думаю, есть вероятность, что мы не увидимся больше. — И ты рад этому? — Ракель, — она слышит сожаление в его голосе, — пожалуйста, прости меня. — За что ты сейчас извиняешься? — хмыкает она, поднимаясь из воды. Медленно отжимает и скручивает волосы, — за что именно? Его плечи опускаются, и он наклоняет голову, потирая переносицу. — Я сделал тебя мишенью, — слова даются тяжело. Он прокручивал этот разговор в голове сотню раз, но не мог его закончить. — Это так. Не только меня, но и мою семью, — без намёка на обвинение, просто равнодушно отвечает она. — Я играл с твоими чувствами, — он словно пытается задеть её и сейчас. — Ты заставил меня довериться тебе, — вздыхает Ракель. — Я обидел тебя, когда ты прилетела ко мне через полмира, — это было ошибкой, самой настоящей ошибкой. Она не просто могла быть его, она и была его. — Я готова была быть с тобой, — подтверждает она. — Я пытался помешать тебе быть счастливой с Андреасом. — Ты и сейчас это делаешь, — она подходит, шлепая босыми ногами по холодном полу, и капли воды стекают по её телу, — ты делаешь мне больно, Серхио. Что ты можешь знать о счастье! — Прости, — он поднимается, не смея посмотреть ей в глаза. — О чем сейчас Сьерра говорит с Андреасом? — Ты думаешь, это игра? — он поднимает взгляд и смущается, словно юнец. Она делает это специально, и оба отлично это понимают, но вот она стоит перед ним, мокрая и абсолютно голая. Открытая и беззащитная. Но больше не его. — Ракель, — стонет он, поспешно отворачиваясь. Она самодовольно проходит мимо, заворачивается в халат. — Так о чем? Чего вы хотите, Серхио? Будь у неё сигареты, она закурила бы прямо здесь, и плевать на историю многовекового замка и датчики дыма на потолке. Он стоит перед ней словно нашкодивший школьник, и Ракель раздражённо требует. — Если тебе нечего мне больше сказать — иди к себе. Берлин сказал тебе, да и я повторюсь — десять на девяносто. — Неужели ты правда думаешь, что дело в деньгах? — она слышит боль в его голосе. Поднимается на ноги и смотрит в упор. — А в чем же тогда? Ты извинился. Ты хочешь получить свои деньги. Но я искренне не считаю себя воровкой, что такое украсть у вора… — Ракель, да плевать мне на золото, — он протягивает руку, но женщина отталкивает его от себя. — Не смей меня трогать. Даже не думай! — Я тебя люблю, — шепчет он. Ракель влепляет ему пощёчину, звонко и сильно. — Я тебя люблю, — громко повторяет он, и Ракель бьёт снова, а он не закрывается, позволяя ей это сделать. — Уходи, — по щекам катятся слезы, — убирайся, — ещё одна пощечина, — я люблю Андреаса. — Согласен с ней, иди к черту, Серхио! — от слов бесшумно вошедшего Андреаса Ракель вздрагивает и краснеет. — Ты! — рычит Серхио, разворачиваясь лицом к брату, — ты! Ты посмел украсть золото, но тебе было этого мало, ты украл у меня её! И вместо пощечины женской ладонью он получает неслабый удар от брата. Сгибается от боли, зажимая лицо руками. — Берлин! — Ракель повисает на нем, удерживая правую ладонь, сжатую в кулак. Он вдыхает и поворачивается, кидая на неё взгляд. Молчит и смотрит в упор, и она выдерживает его тяжёлый взгляд. Андреас медленно выдыхает, и она с облегчением чувствует, как расслабляется его рука. — Нельзя украсть то, что тебе не принадлежит, — он мягко гладит Ракель по щеке и оборачивается на брата, — а вот её признание ты у меня украл. Уходи, Серхио. Поговорим завтра утром. Я даю слово, мы не станем бежать и прятаться. Проваливай. Серхио смотрит зло и, кажется, что-то обдумывает. Но потом — Ракель видит, как он сдаётся, как опускаются его плечи и ссутуливается больше обычного спина. Он уходит молча, тихо прикрывая за собой дверь. Звенящую тишину можно резать ножом, и хоть они остались наедине, и пускай она не чувствует никакой вины за собой, все же Ракель вздрагивает, когда Берлин поворачивается к ней. — Ты все ещё любишь, — усмехается он, — любишь его. Она чувствует, как катятся по лицу горячие слезы. Ему больно, она чувствует это и неожиданно осознает, что именно причиняет ему боль. — Я люблю тебя, Андреас, — она так и не сказала ему этого, ни разу. И едва не опоздала со своим признанием. Он прижимает её к себе, нежно поглаживая по спине. Не Татьяна с её лёгким характером, не Ариадна с юным девичьим телом. Не одна из тех многих, которые могли бы быть здесь и сейчас. Андреас прижимается губами к её лбу, заставляя себя успокоиться. Её ладони скользят по груди, и он чуть отстраняется, позволяя ей расстегнуть пуговицы на рубашке. Ловит за подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Её взгляд открыт, она улыбается одними уголками губ, и Берлин видит лучики мелких морщинок, окружающих яркие глаза. Ни страха, ни гнева, ни сожаления. — Люблю тебя, — говорит она, и Берлин целует её улыбку, ощущая тепло её ладоней на своей шее, — я тебя люблю, чёртов эгоист, — улыбается она шире, растягивая узел галстука и стаскивая с его плеч рубашку. — И я люблю тебя, незнакомка, — он подводит её к столу, снимает с её плеч халат, и Ракель поднимается на носочки, забираясь на стол. Притягивает его к себе, целуя губы, но Берлин опускается поцелуями по лицу, к шее и плечам. А потом мягко давит на плечи, укладывая ее спиной на стол. Ракель улыбается, вытягивая и устраивая одну ногу на его плече. Андреас гладит её ногу, от бедра, до кончиков пальцев, касается губами косточки на щиколотке. А потом берет вторую ногу, также укладывает на плечо. Расстегивает брюки, ведёт ладонями по её напряжённым бедрам. Ракель прогибается, стараясь дать ему возможность легче войти в неё, но Берлин не торопится, поглаживая её ноги, живот. Придерживает её за талию, входит, медленно, но глубоко, пару раз плавно толкается, а потом берет её за щиколотку, перекладывая ногу на противоположное плечо. Повторяет со второй ногой, крепче сводя её бедра. Ракель сгибает колени, но он обнимает её ноги, одновременно лаская и удерживая, не давая отстраниться, и двигает бёдрами, ускоряя темп. Его ритм и её стесненные движения дарят такие яркие ощущения, что Ракель стонет, не сдерживаясь. Он продолжает, ещё и ещё, крепче сжимая пальцы на её коленях. Ракель запрокидывает голову, выгибаясь дугой, стонет жарко. Андреас гладит её щиколотки, тыльную часть стопы, напряжённые сжатые пальцы, и чувствует, как, пульсируя, сокращаются мышцы её влагалища. Он теряет ритм, кончая. Замирает, поглаживая её расслаблящееся тело, опускает её ноги и подхватывает женщину на руки, перенося на постель. Она легко ласкает его лицо невесомыми поцелуями, прижимается всем телом, шепчет слова любви, и Андреас с мягкой улыбкой отвечает на её слова и поцелуи. Ещё одна ночь, и теперь — теперь она точно только его. А утром он просыпается первый, гладит её по плечу, прогоняя сон. — Ракель, — зовёт тихо по имени. Она жмурится и потягивается, намереваясь повернуться на другой бок и ещё немного подремать, но он настойчиво повторяет, — Ракель. Просыпайся. Пора завтракать. Нужно закончить начатое и перестать терять время. *** За поздним завтраком к ним присоединяется Сьерра. Женщина выглядит немного растрепанной, но такой уютной и расслабленной, что Ракель мягко улыбается, вспоминая студенческие годы, когда они жили в одной комнате, полуночничали и иногда завтраками после полудня. — Мне нужно позвонить, — Андреас, расслабленный с утра, сейчас наоборот чем-то раздражен. Он выходит из-за стола, оставляя их вдвоём. Ракель прикрывает веки, с блаженством смакуя терпкий горячий шоколад, а Сьерра с аппетитом уплетает воздушный омлет. Аппетит у неё был всегда, даже после любой попойки или драмы это было лучшее средство. — Не спросишь, где он? — спрашивает неожиданно Алисия, и Ракель возвращается в реальность. Хмыкает и спрашивает. — Где он? Сьерра сверкает глазами и улыбается. — Мурильо, ты знаешь, а ведь он был первый, кому я позволила к себе прикоснуться после смерти мужа, — фраза звучит двусмысленно, но она продолжает, — и мы с ним даже целовались. Он ведь больше не твой? Это не проблема? — Чего ты хочешь, Алисия? — протягивает Ракель, — я люблю Андреаса. — Открой глаза, Ракель. Он использует тебя. — Это уже не имеет значения, — равнодушно отвечает Ракель. Возможно, было бы даже лучше, окажись это правдой. Возможно, ей не было бы так больно, — он умирает, Алисия. Всё скоро будет кончено в любом случае. — И Серхио тебе больше не нужен? — дёргает бровью Алисия, — так вот, Ракель, мы целовались. Вчера, когда он вернулся в номер. Он был очень нежен, осторожен. Я понимаю, что после Альберто тебе был нужен именно такой любовник. — Не говори того, что не понимаешь. — О, милая, я понимаю больше вас троих. Так вот, вчера — он поцеловал меня, наблюдая за моей реакцией, и наверняка был готов пойти дальше. Меня ты знаешь, у меня все гораздо проще в плане разделения действий и чувств, так что я просто ответила на поцелуй. — Ты чего ждёшь? Разрешения? Счастья вам, — зло огрызается Ракель. — А потом, — Сьерра продолжает, словно не слышит её слов, — потом раздался недвусмысленный стук в стену. И ещё, и ещё. Здесь же слышимость как в панельном доме. Он трахал тебя, и ты стонала, милая, так громко, что я даже немного позавидовала. А Серхио плакал, Мурильо. Ты можешь представить себе, насколько сильно ты ему дорога, что он не посмел никак отреагировать, только сидел и ревел как ребёнок. — Зачем ты мне это говоришь? — хрипло спрашивает Ракель. — Да затем, чтобы ты знала, милая. Тебе удалось. Ты отомстила не просто равнозначно — ты растоптала его. Ты забрала у него брата, ограбление и любовь. Поздравляю, милая. Ты сломала Профессора. — Замолчи, — хрипит Ракель, — я… — Не хотела? Не верю, — хихикает Алисия, — нет, Ракель. Хотела и сделала. А ему ты тоже отомстишь напоследок? Доброе утро, Андреас, — она кивает подошедшему мужчине, — ты не принесёшь нам кофейник? Ах да, у тебя плохо работают руки, я лучше сама, — она встаёт и уходит, не возвращаясь за стол. — Какого черта сейчас было? — удивлённо спрашивает Берлин, садясь рядом с ней. — Честно говоря, я не знаю, — пожимает плечами Ракель и глотает остывший напиток, — но, думаю, с Профессором тебе лучше поговорить наедине. Он берет её за руку, легко гладит ладонь и кивает. — Хорошо. Много времени это не займёт, подождешь меня в номере? — им нужно поговорить, прежде чем двигаться дальше. У них ещё осталось несколько дней, но теперь им нужно поговорить. — Не хочу оставаться здесь, Андреас. Я вернусь в город, пройдусь по магазинам. Набери мне, как освободишься. Он дёргает уголком губ, но кивает. Отставляет свою чашку и поднимается. — Ты ничего не съел, — ласково замечает Ракель, но Андреас раздражен, и не скрывает этого. — Аппетита нет. Езжай, я позвоню. До конца дня она ждёт его звонка, а потом понимает, что делает это зря. Андреаса уже нет в стране, она отслеживает его мобильный — но телефон он вероятнее всего выкинул. Впрочем, кроме мобильного, она вкладывала в его вещи пару маячков. И совсем скоро она узнает, куда ей следует направиться.