Что имеем

Она пытается вывести на его след полковника — теперь он уверен в этом, причём она чётко не светится сама, словно и не пытается выгадать от сложившейся ситуации. Или боится? И сейчас он уже понимал, что Мурильо загнала себя в тупик. Приетто стар и заменивший его Тамайо видит в ней предателя — полиции, Испании, да и его лично, как ни странно. Буровая платформа сейчас обыскивалась так тщательно, словно была местом преступления, и он знал об этом только потому, что все ещё находился в непозволительной близости. Это было ловко, на самом деле ловко — отсюда ему было не уйти бесследно, и Берлин восхищается выдержкой женщины, столько раз находившей его во всех уголках мира, но дождавшейся того момента, когда у него не будет путей к отступлению. Игра была бы завершена, сегодня, здесь и сейчас, и он уже почти не сомневается в этом, но один простой приём — прячься на виду — пока надёжно скрывает его от военных. В любом случае, они профессионалы и рано или поздно найдут его, ведь по сути, ему действительно некуда отсюда бежать. Вокруг океан, и он ледяной в это время года. Как и в любое другое. Один спецназовец пронёсся мимо него — пока они не трогали персонал, лишь заглядывали каждому в лицо, пытаясь опознать его по ориентировке. Впрочем, шаркающая походка, сутулая спина, седая борода и мерзкая бородавка делали его лишь отдалённо напоминающим фото и описание. И он уже минут пятнадцать как был в форме работников платформы. Берлин глянул на часы — его время выходило. Мартина пока никто не знал в лицо, и его друг сейчас был вне опасности, а вот его самого найдут и вычислят не больше чем за десять минут. Он замирает у выхода на палубу — его немного отвлекают разборки, которые учиняет полковник. Он здесь, в гуще событий, там, где можно было заработать лёгкую славу. На палубе знакомые лица, и Берлин видит, даже не разбирая слов кричащего полковника, кого тот назначил козлом отпущения. Инспектор Мурильо не в форме и не в костюме — свободные джинсы, пуховик, растрепанные от ветра волосы. Он не видит её лица, но по фигуре понимает, насколько она угнетена. Ещё ничего не закончилось — и его все ещё могут найти, но Томайо торопится с выводами и приступает к следующей фазе. И негласно — к поиску виноватого. Берлин не испытывает жалости к женщине. Старается не испытывать. Волной поднимается напряжение, и он ещё раз смотрит на часы. Минут семь, не больше. Но нет у него этих семи минут. Он видит, как выводят на палубу Мартина — но его лицо не известно никому из присутствующих, а значит просто стандартная процедура опроса, может досмотра. Документы у него в полном порядке, за этим он следил лично, поэтому Берлин занимает руки, перебирая документы в папке. Со стороны он выглядит занятым чем-то — и ладно. Шесть минут. Спецназовец подходит со спины и Берлин наиграно вздрагивает, отыгрывая свою роль занятого работяги. — Пройдемте, — вежливо требуют от него, и он послушно переступает ногами, не забывая шаркать. Роняет папку и суетливо собирает документы с палубы, краем глаза посматривая на спецназовца. Тот пока терпеливо ждет, и Берлин тянет время, сколько может. Мурильо узнает его. Пять минут. — Это он, — дешевый маскарад мог скрыть его от остальных, но она узнала его, Берлин даже не успел подойти к окруженным на палубе служащим платформы. Четыре минуты. — Это он, — громче повторяет Мурильо. И Берлин выпрямляется, стаскивая с головы нелепую шапку. Улыбается, глядя вскользь на едва не потерявшего самообладание Мартина. Три минуты. — В наручники его, — потирает руки довольный полковник, — вы арестованы, сеньор Фонойоса. Поздравляю, Мурильо, — мгновенно он «откатывает» ситуацию, и кивает ей. Спецназовец поддает ему по ногам, заставляя опуститься на колени, а Суарес протягивает Мурильо наручники. Женщина слабо улыбается. Две минуты. Борт достаточно близко. Она нагибается, застегивая наручники на одном запястье, и он дергается, не давая закончить. Сгребает женщину в охапку, прикрываясь её телом от оружия спецназа, прижимает к шее короткий нож. — Опустите оружие, — требует холодно. Одна минута. Мурильо сопротивляется, и он сильнее сдавливает ее, подтаскивая к борту. — Вам некуда отсюда бежать, — вскидывает руки полковник. — Почему тогда вы ей не поверили? — усмехается Берлин. — Уберите нож. Вы только все усложняете. — Плавать умеете? — спрашивает он, вплотную подходя к борту. — Погода не располагает, — отвечает Томайо, но Берлин улыбается. — Я спрашивал не вас, — он сталкивает Мурильо за борт и ныряет следом. Слышит ее короткий крик и шум винтов вертолета прежде, чем входит в ледяную воду. Им везет — нет, вода, конечно, ледяная, и проходит целая вечность, прежде чем они прекращают опускаться вниз, и наконец начинают всплывать. Он видит, что женщина дергает руками, помогая себе подняться к поверхности. Хватает ее за ногу, не давая вынырнуть раньше него, и удерживает ее рядом с собой. Им везёт, что за бортом не оказалось льда, им везёт, что Марсель пунктуален как чёртов англичанин, а ещё он понимает, что везёт, потому что инспектор все-таки умеет плавать. Он расстегивает свою куртку, цепляет спущенный с вертолёта трос за петлю грудной обвязки и крепко прижимает к себе Мурильо. *** Он затаскивает женщину в вертолёт и торопливо захлопывает дверь кабины. Платформа точкой теряется на горизонте. Берлин стаскивает с себя ледяную мокрую одежду и обувь, переодеваясь в подготовленный сухой спортивный костюм. А потом видит, что Мурильо стеклянным взглядом смотрит на свои колотящиеся крупной дрожью руки и, вздохнув, начинает раздевать женщину. — С-сука, — выдыхает она, пока Берлин стягивает с неё пуховик, на что он хохочет и тянет за подол её свитер. И вот она сидит перед ним, в мокрых лифчике и джинсах, белая как мел от пронизывающего холода, и Берлин с силой хлопает её открытыми ладонями по плечам, спине, прежде чем расстегнуть застежки белья и завернуть в сухую безразмерную куртку. — Я продолжу? — говорит, прежде чем потянуться к ремню брюк. — Я с-сама, — шипит инспектор, но руки не слушаются, и Берлин расстегивает ремень, кнопку и молнию, сдергивая с неё мокрые штаны вместе с трусами, прикрывая нагое тело полами куртки. Хлопает по бедрам, лодыжкам, коротко жёстко растирает ступни и натягивает на ноги широкие мужские штаны и огромные теплые сапоги. Марсель оборачивается, хмыкнув в усы, глядя на инспектора, одетую в верхнюю одежду, предназначенную для Мартина. Берлин надевает шлем, и Марсель уточняет. — Палермо? — С ним все будет в порядке, — отзывается Берлин, — он был моим переводчиком. — Он засветился, — протягивает Берлин фляжку. — Не страшно, — отзывается тот, делая несколько маленьких глотков. Водка обжигает все внутри. — Что будешь делать с ней? — спрашивает Марсель тихо, словно инспектор могла его услышать. Берлин прижимает к губам женщины фляжку и заставляет отпить. Мурильо кашляет, но он ждёт и заставляет выпить ещё, не обращая внимание на её жалкое сопротивление. А потом смотрит в глаза и самодовольно говорит: — Высажу ее на льдине. *** Почти сразу после того, как он переодевает её в сухую одежду, Мурильо отключается, и Берлин, чертыхаясь на снятые ремни переоборудованного под грузоперевозки вертолета, вынужден удерживать её, чтобы в болтанке женщина не улетела на пол или в борт. Она несколько раз судорожно дергается, когда ошалевшие от холода мышцы сжимает спазм, и Берлин неосознанно следит за её дыханием, поглядывая на мертвенно бледное лицо женщины. — А если серьёзно? — спрашивает Марсель, и Берлин шумно выдыхает вместо ответа. Больница подразумевала бы определённые риски для него. Оставить её где угодно в людном месте — она всерьез переохладилась, это не выход. Берлин чертыхается и отвечает Марселю. — Второй вариант. — Принято, — кивает его друг и меняет курс. Четыре часа без дозаправки, потом вынужденная посадка — и они остаются вдвоём. Берлин тормошит инспектора, заставляя идти ногами — не из вредности, а чтобы быть уверенным, что кровь поступает во все конечности. Вливает в неё остатки водки и усаживает на подготовленный катер. Пара часов в открытом море, но это уже более южная широта, а потом будет самолёт. Два звонка — нужны документы и приличная одежда — и скоро их путешествие наконец перейдет на более комфортный уровень. Мурильо снова спит, и он с некоторой досадой трогает её лоб, но не ощущает ни холода, ни жара. На щеках появляется лёгкий румянец, и Берлин расслабляется, уводя катер от берега. Она приходит в себя, когда берег скрывается за горизонтом. Берлин протягивает ей термос, наполненный горячим чаем с имбирём и мёдом. Ракель обжигается, глотая жгучий напиток, морщится, но пьёт, осознанно заставляя себя восполнить запас жидкости. — Холодная вода, — нарушает тишину он и говорит, глядя на её обмороженные руки. — Я думала, что утону, — отзывается она, пряча руки в рукава куртки. Мокрые волосы сосульками торчат из-под капюшона, безразмерная одежда стесняет движения. — Внизу есть каюта. Спускайся туда, там не будет ветра. Она кивает, но остаётся на месте. Берлин, удостоверившись, что курс задан верно, ставит управление на автопилот и подходит. — Вниз. Там тепло и сухо, — приказывает он, заставляя её все же подняться. В каюте две узкие койки по стенам и шкаф-стол между ними. Берлин кивает на койку справа. — Ложись. У нас есть время отдохнуть. Мурильо сверкает глазами из-под капюшона, и Берлин усмехается, глядя на то, как женщина укладывается, скинув тяжёлую обувь не по размеру. Мгновенно замерзшие ступни она прижимает к матрасу, и он открывает шкаф, достаёт плед и укрывает её едва не с головой. — Подоткни одеяло получше, — язвит она, и он выгибает бровь дугой. — Лучше поцелую на ночь, — хмыкает в ответ, с удивлением отмечая, как она краснеет. Веки снова наливаются усталостью, но она борется, стараясь держать его в зоне видимости. — Не бойся. Не высажу, — смеётся он, устраиваясь на койке с другой стороны. Спать нельзя, но вытянуть ноги на полчаса-час вполне можно себе позволить. — Что ты сделаешь со мной? — хрипло спрашивает она. — Ты поняла, что меня интересовало на платформе? — вопросом на вопрос отвечает он. — Бур? Тебе нужно оборудование. И ещё кто-то из команды, кто умеет с ним обращаться. — Как думаешь, это понял кто-то кроме тебя? Ирония состояла в том, что она действительно стала опасна для плана. Но ведь смог его брат доказать этой женщине свою правоту. — Ты сможешь отступить, инспектор? — спрашивает он серьёзно. Серхио никогда не узнает, даже если он сейчас просто вышвырнет ее за борт, но бессмысленные убийства никогда не входили в перечень его хобби. — Да, — она отвечает быстро, и Берлин не верит ни капли. Слишком далеко все зашло. — У тебя отменная выдержка, — улыбается Берлин. Играть в догонялки столько, чтобы он подпустил её совсем близко. На мгновение даже показалось, что есть в её желании его найти что-то большее, чем просто охота. — Раза три-четыре в год я практикуюсь в переговорах, — снова огрызается она, но Берлин видит, как женщина морщится. Можно называть это как угодно, но её работой были переговоры с террористами. — Что бы ты сделала сейчас, будь у тебя пистолет? — он складывает руки на груди и пристально наблюдает за её лицом. «Что на вас надето, инспектор», хах. Братец бы просчитался, не влюбись она в него. — Что ты сделаешь со мной? — повторяет она вопрос вместо ответа. — Мы движемся… Кста-ати? — он с любопытством смотрит на неё, инспектор раздумывает несколько секунд и выдает: — Эдинбург, полагаю, — фыркает Ракель, и Берлин смеётся. — Ей-богу, я уверен на сто процентов, что у тебя нет даже компаса. Она ворочается и закрывает глаза, но все же отвечает: — Я росла у моря. Отец иногда рыбачил. Есть солнце, есть звезды, есть лоции, описывающие прибрежный рельеф… — Не-ет. Ну нет. Объясни, как можно было это понять? — Мурильо приподнимает веки, и он видит насмешливый взгляд. В чёрных глазах пляшут огоньки. — Билеты, да? Я думал, ты отключилась. Ракель хмыкает и снова закрывает глаза. Кашляет — все же прихватило горло — но быстро засыпает, словно отключается. И Берлин ещё какое-то время лежит, невольно слушая её дыхание, давая отдых телу. Что же с ней делать. Мысли-то были примитивные, её нужно было подставить так, чтобы больше ни одному слову никто не поверил. Но сейчас ему хотелось этого меньше всего. Она не тот враг, с которым хотелось хитрить. Да и враг ли? Что же с ней делать? *** Одежда и обувь Мартина смотрятся на ней несуразно, и Берлин все же тратит немного драгоценного времени, посещая вместе с ней магазин. Неловкая и нелепая сцена на входе — ведь она на самом деле похожа на бомжа, после короткого разговора её уводят переодеваться, а Берлину подают золоченый поднос с миниатюрными эклерами и кружкой эспрессо размером с наперсток. — Месье, вы оцените наряд? — тихо покашливает рядом продавец, и Берлин поднимается. Всё движения вышколенного персонала отточены, ему показывают представление, наряжая женщину, словно куколку. Она смущается и злится от такого внимания, а он… Он вдруг чувствует наслаждение от того, что может вогнать её в краску. Дорогие тряпки ей идут, у неё красивая осанка и фигура в целом, а консультанты подобрали вещи со вкусом. — Белье? — тихо спрашивает консультант, и Берлин довольно кивает. А потом приходит его черёд удивиться, когда она без всякого смущения выходит, демонстрируя простой чёрный комплект. Что ж, фигура у неё, в самом деле, отличная. — Доволен устроенным цирком? — спрашивает она, мгновенно убивая его игривый настрой. — Одевайся, — бросает он и выходит в зал. Выбирает новый костюм для себя и переодевается. Когда отдергивает штору примерочной, видит её, в расслабленной позе, расположившейся с чашечкой кофе. Фыркает, выкидывает свою одежду в корзину и расплачивается. — И что теперь? — дёргает бровью инспектор. — Самолёт, — отвечает Берлин. — А дальше? Он прищуривается, протягивает руку. — Идём. Мы опаздываем. — Куда опаздываем, Берлин? — она берет его под руку, и он ловит их отражение в витрине, неожиданно понимая, что ему нравится эта картинка. Может, оно того и не стоит. Но попытаться следовало. — У меня самолёт. Куда — пока неважно. Ты можешь полететь со мной. Можешь остаться в аэропорту. Я оставлю тебе кредитку и паспорт, улетишь в Испанию. Ждёт тебя там кто-нибудь? — Ублюдок, — устало выдыхает она. — Всего-навсего честный, — хмыкает он в ответ, — кто-то из них поверит тебе? Кто-то из них поможет? Я хорошо заплачу, инспектор. Мне же в самом деле нужен бур. Она трёт глаза и закрывает ладонями лицо. Её девочка сейчас у отца, и законных способов вытащить её у Ракель нет. Серхио… Да плевать. Она сама? Тамайо дал понять, что она всего лишь расходный материал. Единственным выходом для неё было бежать, а для этого нужны были деньги. Она ловит его взгляд и коротко кивает. Он несколько секунд смотрит с прищуром, а потом его губы растягиваются в самодовольной улыбке. В конце концов, как ни тривиально это звучит, месть — блюдо холодное.