Что имеем

То, что она согласилась, вызвало гораздо больше проблем, чем он ожидал. Для начала его нашёл брат, и они даже выпили с ним пару чашек чая в самом дорогом ресторане набережной, но Серхио так и не спросил прямо, а потому Андреас предпочёл и не отвечать на единственный по-настоящему волновавший его вопрос — куда делась инспектор Мурильо. Сама инспектор проявляла чересчур высокую активность, привлекая к себе ненужное внимание лишних людей, и Берлин предпочёл занять её внимание подготовкой к рядовому ограблению. Ему хотелось размяться и посмотреть, насколько она действительно готова замарать руки. Медвежатник погиб при ограблении монетного двора, и сейчас Берлин был занят поиском нового достойного кандидата, а инспектор изучала протоколы французской полиции. Он ещё помнил, как она вела переговоры, и отчего-то был уверен, что женщина справилась бы, поручи он ей что-то похожее. Впрочем, подстраховаться не помешает. Да и развлечься. Марсель присоединился к ним пару дней назад, молчаливый здоровяк чем-то раздражал инспектора, но пока Андреаса это только веселило. План был настолько же изящен, насколько и знаком, очередная выставка, подмена дорогущего экспоната на медную копию, простой отход. Андреас не любил повторяться, но вместе с тем ему нужны были свободные средства, а для этого — требовался новый отвлекающий маневр, и он хотел посмотреть на Мурильо в этой роли. Насколько она справится с эмоциями? — Я не клоун, — фыркает она, отвергая его предложение. Впрочем, её вариант вполне устраивает Андреаса, и они обсуждают детали несколько часов, прерываясь на лёгкий обед. Марсель присоединяется к ним за столом и смотрит на него с усмешкой, но Андреас усиленно делает вид, что не понимает, в чем дело, хотя это и конченая ложь самому себе. Мурильо увлекла его своими нестандартными взглядами и предложениями. Они живут в огромном особняке на окраине Парижа, настолько большом, что здесь можно было бы неделю жить, не подозревая о том, что ты не один в доме, но Марсель знает, где искать обоих — в белой гостиной, где разложен обеденный стол, устеленный огромной ментальной картой, на которой содержались все основные данные. — Старовер, — издевается Мурильо, когда впервые видит исполненные от руки графики, схемы и расчёты. — Это невозможно взломать, — кивает он на бумажные носители. — Зато можно украсть, — она с наслаждением делает пару глотков кофе. Он успел заметить, что ей нравится добавлять в чашку капельку амаретто. — О да, мне это известно. Андреас не говорит этого вслух, но пара важных деталей все же отсутствуют на планах, и инспектор достаточно быстро находит эти белые пятна. А потом он развлекается, отметая одну за другой её версии того, как по её мнению, он вынесет подмененные сокровища французов с выставки. Она думает как коп, все ещё думает как коп, но это неплохо, потому что лишний раз подтверждает его гениальность, пока до Мурильо не доходит, что он, ровно как и его брат, великолепно ориентируется в протоколах и регламентах. И вот после этого Андреас наконец осознает, что именно так увлекло его. Ей требуется всего полтора часа, чтобы понять, что он планирует. Пешка, как же. Эта женщина не была ни пешкой, ни ферзём. Она сидела за доской, с лёгкостью принимая самые нетривиальные решения, и именно это ему так понравилось в ней. Укол совести напоминает, что понравилось это не только ему, но и его брату. Андреас никогда не считал Серхио ботаником, но вместе с тем тот всегда был скромен в поступках и желаниях. И женщина, которая сейчас сидела напротив него, была его первой поздней любовью. Андреас видел это. И пренебрег, как несущественным фактором. Не слишком они с братом и разные. Выбить её из колеи, вытащить из привычных условий. Посмотреть, как будет действовать. И убедиться, что не ударит в спину — о да, он все ещё ожидал этого. Они вдвоем посещают выставку в первый же день после открытия, и Андреас как и всегда — с иголочки, и Мурильо с достоинством держится рядом. За несколько недель спокойного — насколько возможно — ритма она окончательно приходит в себя после всего, что с ней происходило. Если она и потерялась, потеряв дочь, то сейчас Мурильо вполне себя нашла. Она неспешно делает важные для ограбления кадры, и все же выглядит настолько напряженной, что он хулиганит, обнимая ее крепче чем следовало. Инспектор не сопротивляется — подыгрывает этой странной роли, впрочем, отстраняясь, как только они покидают здание выставки. В белой гостиной он находит ее с бокалом амаретто в руках — Мурильо раскладывает на схеме зала карандаши, указывающие направление камер. Он молча достает из бара коньяк, но она качает головой, отказываясь составить компанию, и Андреас наливает себе и подходит к столу. — Значительных изменений нет, — она указывает на карту, и он кивает, не глядя на стол. — Давай еще раз пройдемся по плану? — Думаешь, ты еще не все знаешь? — О, я уверена, что знаю далеко не все, — усмехается она, — ты ведь мне не доверяешь. Не до конца. — Я бы не подставил команду, взяв в нее человека, которому не доверяю. Тебе нужны деньги. Говори себе это почаще. — А тебе-то что нужно? Она заметила его синие вены в первый же день. Пока это не приносило почти никаких физических проблем, но прогноз был неутешительным. Инспектор тогда спросила, скорее из вежливости, нужна ли помощь, и Андреас вложил в ее руку шприц, позволяя сделать себе укол. Ее руки непрофессионально дрогнули, но она попала в вену с первого раза. — Нет желания вогнать мне пару кубиков воздуха? Она злится, вгоняя поршень в шприц быстрее чем нужно, и он стонет, откидывая мгновенно закружившуюся голову. — Ты как? — она враз отбрасывает эмоции и наклоняется над ним. — Переживу, — морщится Андреас, развязывая жгут и потирая виски. Слабость после укола была неизбежна, и он злился на свое тело, за то что оно так его подводит. — А тебе-то что нужно? Он делает пару глотков, а потом наклоняется над столом, задевая ее плечо. Мурильо отстраняется, и он показывает на дальнюю камеру. — Вот здесь. Изменили угол обзора. Она замирает с лёгкой досадой, что упустила эту деталь, но потом сводит брови. — Нет. Угол остался прежним. — Угол обзора изменился, — усмехается Берлин. Там перевесили оборудование, а зеркальная стена давала обзор почти полные триста шестьдесят, — ты не заметила, что сменили камеру. Она чертыхается, и Берлин торжествует и с удовольствием пьёт коньяк, теряя интерес к карте. Всё это нужно только на тот случай, если план не сработает и им придётся покидать выставку через главный вход. А он никогда не был пессимистом. На углу стола стоит «болванка» из глины, и он берет её в руки, крутит, разглядывая, насколько точно подделка повторяет очертания настоящей статуэтки. Скоро будут готовы остальные, и тогда нужно будет отлить их в бронзе и покрыть позолотой. Никто никогда не узнает, что музейное золото уже далеко не золото. В гостиную заходит Марсель — пришёл учитель танцев, и Мурильо уходит к нему, а Берлин с лёгким любопытством выходит из гостиной следом. Они тренируются в огромном холле, и он видит, как хорошо женщина владеет своим телом, хоть учитель и ругает её на чем свет стоит, это далеко не оправданно. Прямая спина, уверенность в себе, отточенные за несколько занятий движения. Он ставит стакан и вмешивается, отодвигает учителя и становится в пару к ней. Мурильо относится к этому спокойно, по крайней мере не демонстрирует ни удивления, ни раздражения. И он ведёт её, получая удовольствие от этого танца, от её правильных и красивых движений, от того, что она позволяет ему вести, позволяет на все сто процентов, с полужеста понимая и чувствуя его. — Месье, вы отвлекаете! — ругается учитель, переходя на тараторящий французский, и Берлин останавливается, так резко, что она не успевает среагировать и по инерции влетает в него и прижимается всем телом. — Прости, — смущённо говорит женщина, отстраняясь. — Да за что? — ухмыляется он, и оборачивается на преподавателя. — Вы уволены, месье. В ваших услугах я более не нуждаюсь. Учитель кричит что-то и демонстративно хлопает дверью, и Мурильо смеётся, так легко, что он хохочет вместе с ней. — Думаешь, достаточно? — Думаю, смогу дать тебе пару уроков сам, — он отпускает её руку и берет со стола свечу. — Не-ет, — усмехается она. — Да. Танец должен быть быстр и плавен. И пламя не должно погаснуть. Он включает музыку и ведёт её, двигаясь так быстро, что у женщины сбивается дыхание. Она едва успевает держать ритм, и пальцы обжигает воск тающей в его руке свечи. Берлин меняет руку и кружит её, после чего останавливается, задувает свечу, невесомо целует её запястье, покрасневшее от капелек воска. — Достаточно на сегодня. Нужно закончить с камерами. *** Накануне за ужином он протягивает ей несколько фото, и Мурильо впервые теряется, а потом и вовсе молча уходит к себе. На фото её девочка, её Паула — кто-то поймал в объектив, как она идёт со школы с рюкзаком. Боже, она так выросла и изменилась, а ведь Ракель не видела её всего несколько месяцев. Женщина плачет, зажав ладонью рот, не смея издать ни звука. У неё нет права на ошибку. Просто нет. И когда она возвращается за стол, Берлин самодовольно отмечает, что сделал все верно. Завтра она просто не посмеет сорвать представление. — Кто будет моим партнёром? — Увидишь. Она почти не спит этой ночью и утром тратит немало времени, чтобы привести лицо в порядок. У неё очень красивое платье. У неё красивый спутник. И у неё будут деньги после этого дня, потому что Берлин продумал все до мельчайших деталей. Ей просто нужно хорошо сыграть свою роль. И когда Мурильо видит, кто станет её партнёром в отвлекающем маневре, она на мгновение понимает, что может не справиться. Серхио сдержанно приветствует её, а она несколько запоздало кивает в ответ. Берлин видит, как дрожат её наверняка враз похолодевшие пальцы. Видит растерянность — всего секунда, после чего женщина приходит в себя, начиная отыгрывать свою роль. Брата он использовал также втемную, не предупредив о том, что в ограблении будет участвовать инспектор. Серхио протягивает руку, приглашая её на танец, и Мурильо снова сдержанно кивает, принимая приглашение. — Какого черта, — берет её за руку, вторую ладонь невесомо устраивает на спине женщины и выдыхает он. Ракель молчит, отворачивая пылающее лицо. Серхио ведёт её сам, жёстко и уверено, снова играя одну ему известную роль — прямого, статного, холеного красавца. Неужели он завидует брату? На нем костюм-тройка, у него все та же растрепанная прическа, но неуловимо легко поправленная искусным мастером, а ещё такой знакомый запах туалетной воды. Мурильо помнит его, помнит с того дня, когда он впервые целовал её, с того дня, когда он занимался с ней любовью на складе. Не существовало Сальвы, маской был Профессор, так быть может это и было единственным настоящим, что она знала? Неяркий, если не сказать тонкий. Горький запах проклятого миндаля. Музыка заканчивается, и она меняет партнёра, вкладывая свою ладонь в руку Берлина. — Сейчас Марсель вскрывает отмычкой запасной ход. А Мартин отвлекает охрану, провожая нашего медведя прямиком к золоту, — шепчет он, и Ракель чувствует, как нарастающее волнение едва граничит с возбуждением, — им нужно минут десять, не больше, — и вместо условного знака, по которому она должна была его оттолкнуть, Берлин целует её. Короткий неожиданный поцелуй, и Мурильо, опешив, все же отталкивает Берлина от себя. — Наглец, — бросает, оставляя его одного среди кружащих пар. — Что я сделал не так? — Андреас догоняет её, грубо прихватив за запястье. — Отпусти, — шипит она, и вот уже больше половины зала наблюдают только за ними. «Ты знаешь, что мне придётся сделать», — улыбается он одними глазами, и Мурильо тихо отвечает «да». От звонкой пощечины она дергается, пятится от мужчины. Щека горит огнём, из глаз брызгают слезы. Серхио, наблюдающий за ними, забывает обо всем, что происходит. Зал гудит, и к ним спешит охрана, и они просто тянут время, но сейчас он видит только то, как она плачет, не сдерживая слез, прижимает ладонь к покрасневшей щеке. И Серхио подлетает к брату, вцепляясь в его плечи. — Что ты творишь! — злость ему играть не приходится. — Убери руки, — Берлин играет с огнём. Короткий удар, потом ещё один — Серхио ведь одной с ним комплекции, и он сильный, без всякого сомнения. Мурильо видит, что мужчина не просто зол, он в ярости. То, что должно было быть просто игрой выходит из-под контроля. — Серхио, — она хватает его за руку, останавливая, — Серхио, пожалуйста, — её голос дрожит, и он на мгновение отвлекается на неё. Ракель напугана — по крайней мере выглядит искренне напуганой — и он пересиливает себя и гасит эмоции. Частная охрана выводит Берлина из зала, а её и Серхио просят покинуть зал — вежливо, но настойчиво. — Прости, — он помогает ей одеться, а затем быстро выводит из здания, — не думаю, что это было твоей идеей, но тебе не нужно было участвовать. В любом случае — прости. Он ловит такси и открывает перед ней дверь. Садится рядом с ней, но отворачивается к окну и старается не прикасаться даже случайно. За рулём Марсель в клетчатой кепке, и через пару кварталов они подбирают Берлина. Мужчина садится сзади, прижимая её к Серхио. — Андреас, — цедит Серхио, — что ты там устроил! — Весело же было, — буркает в ответ он, — Мартин на углу, — они забирают и его. — Хей, что за грустные лица! — Мартин устраивается на переднем сидении, достаёт прихваченную с фуршета бутылку шампанского. Нелепо, неудобно — открывает её и веселится, не замечая напряжения остальных. Поворачивается, протягивая бутылку. Братья наигранно заинтересованно рассматривают что-то в противоположных сторонах улицы. Ракель смотрит на одного, потом на другого. Мартин усмехается и подмигивает ей. А впрочем почему бы и нет? Она глотает шампанское из горлышка, с трудом справляясь с задачей не улить все вокруг, и возвращает бутылку Мартину. Спрашивает, улыбнувшись. — Как прошло? — Все прошло как по маслу, — довольно кивает мужчина, — Андреас, Серхио я заказал стол в том ресторане, встречаемся в восемь? — У меня другие планы, — обрывает его Серхио и кивает Марселю, — останови за перекрёстком. — Послушай, стол заказан на пятерых, будет не слишком удобно, если ты не придешь, — протягивает Мартин. — Хорошего дня, — Профессор открывает дверь и выходит, не оборачиваясь. Мурильо отодвигается от Берлина, а тот наконец чуть расслабляется. Обращает внимание на неё, берет за подбородок, осматривая лицо. — Все нормально, — она убирает его руку от своего лица и отводит голову. За столом в ресторане Мартин рассказывает в подробностях, как держался новый медвежатник, как едва не сорвал их план кто-то слишком резвый из охраны. Берлин поддерживает разговор, вскользь упоминая о каких-то других ограблениях, вспоминая что-то весёлое. Марсель привычно молчит, а она держится вполне расслаблено, только отсутствие аппетита показывает её истинное отношение к ситуации — за весь вечер она не может втолкнуть в себя ни кусочка великолепных ароматных блюд. Через пару часов они наконец уезжают домой. Инспектор замыкается ещё в машине, а вернувшись в дом — надолго уходит в душ. Потом заглядывает на кухню — есть не хочется, но она вливает в себя стакан сока, ощущая, что организму нужны хоть какие-то калории. Берлин смотрит на женщину, анализируя, что именно пошло не так. Всё было продумано до мелочей: их с братом встреча, её и его внешний вид, ситуация, позволяющая раскрыть конфликт. В чем он просчитался? Она не была готова — ни к разговору, ни ко встрече. Ракель сейчас не чувствовала ровным счётом ничего, кроме усталости. Маячивший рядом Андреас раздражает одним своим присутствием. Он явно планировал все это. — Ты чего ожидал? — тихо спрашивает она, когда Берлин подает ей пузатый коньячный бокал. — Думал, что мы кинемся в объятия друг другу? — протягивает она, глотнув тёплого напитка. — Рассматривал такую вероятность, — отрезает он. Морщится, заметив блеснувшие слезы в её глазах. Что ж, он попытался. Поставил галочку напротив данного пункта и очистил свою совесть. Плевать, в самом деле. Серхио откровенно сбежал, вместо того чтобы отпраздновать вместе с ним. Мурильо выстояла, держала лицо весь вечер и выглядела сдержанно счастливой. А когда они вернулись в особняк, ставший на последний месяц их домом, сбросила эту маску вместе в туфлями. Он выходит в гостиную, разжигает камин, выбрасывает в него ментальную карту. — Переоденься, — кидает он, даже не глядя на неё. — Что, прости? — Переоденься. Я хочу продолжить вечер. Фауст, — сквозь зубы цедит он. Быть во Франции и не посетить ночной клуб было бы преступлением. А громкая музыка всегда отлично справлялась с тем, чтобы заглушить внутренний голос. И когда она спускается, переодевшись, он реально теряет самообладание — платье алое, короткое сверх всяких приличий, а высокие сапоги на бесконечной шпильке позволяют ей почти сравняться с ним в росте. — Серьёзно? Юбку надеть не забыла? — Да пошёл ты, — огрызается инспектор. Музыка гремит так, что он ощущает вибрацию грудной клеткой. Они садятся в баре, и он заказывает какой-то коктейль, наблюдая за тем, как Мурильо опрокидывает в себя три разноцветных шота меньше чем за десять минут. — Пойдём-ка, — он отрывает её от алкоголя, тянет на танцпол. Она двигается красиво, без всякого стеснения, и Берлин обнимает её, подстраиваясь под быстрый ритм. Музыка сменяется без перерывов, иногда меняя темп, и она прижимается к нему, а он скользит ладонями по её телу, не встречая сопротивления. Пару раз они отвлекаются на бар, и он снова тянет слабоалкогольный коктейль, а она успевает опрокинуть в себя ещё несколько стопок водки. Больше двух. Она достаточно пьяна, и в медленном танце, когда их тела сплетаются неприлично даже для такого места, она прижимается к его губам, возвращая ему его неожиданный короткий поцелуй. Берлин пару секунд смотрит в её глаза, а потом целует ещё раз, толкается языком в её рот, заставляя разомкнуть губы. Рукой скользит по бедру, прихватывая кожу над чулком, на что она реагирует, зубами прихватывая его губу. Она достаточно пьяна и достаточно возбуждена, что вряд ли в полной мере отдаёт себе отчёт в том, что делает. Когда свет выхватывает её лицо, Берлин видит чёрные глаза, радужка слилась со зрачком. Она целует ещё раз, смыкая веки, обнимая за шею, и Берлин уводит её назад к бару. В пару глотков осушает свой бокал с коктейлем, заказывает водки, ненадолго отвлекается на телефон. — Ещё? — усмехается она, когда он опрокидывает стопку водки вместе с ней, — я настолько тебе противна? — Дура, — шипит он и берет её лицо в ладони, — какая же ты дура, — тихий оклик заставляет его обернуться. За спиной стоит Марсель. — Отвези её домой, — приказывает ему Берлин, и когда Ракель пытается сопротивляться, здоровяк подхватывает её на руки, а женщина наконец прекращает попытки вырваться. Андреас удовлетворенно провожает их взглядом, опрокидывает ещё стопку водки и обворожительно улыбается девушке, которая заинтересованно смотрит на него последние полчаса. Ракель в машине ревёт — глупо, некрасиво, не обращая внимания на Марселя. Тот сначала хочет что-то спросить или сказать, но потом просто молча выполняет приказ, доставляя её в особняк. Её укачивает в машине и мутит от алкоголя, и Марсель помогает ей добраться не только до дома, но и до постели. Она падает на кровать не раздеваясь, и только тогда мужчина наконец отстаёт от неё и оставляет одну. Все это было плохой идеей. От начала до конца все было плохой идеей. Берлин смотрит в глаза миловидной девушки, расположившейся между его колен. Её аккуратный рот сейчас занят увлекательным делом, но глаза — глаза космос, говорящий без слов. У девушки глаза серо-голубые, бледные, почти стальные. Но сейчас он замечает только чёрные расширенные зрачки. Андреас кладёт ладони ей на затылок и запрокидывает голову, чтобы не смотреть на неё. Разглядывает серую плитку женского туалета, сбрасывая напряжение, без всяких угрызений совести пользуясь молодой девушкой. Кончает быстро, отматывает бумажное полотенце, подавая ей и оправляется сам. — Продолжим наверху? — спрашивает хрипло, а когда она кивает, уводит её в комнату в отеле. Дорогой номер, дорогая еда, но он желает только её тело, и девушка даёт ему то, что сейчас так нужно, не сопротивляясь. Тело податливое, он выгинает её, сдерживает себя, давая ей время тоже получить удовольствие. А потом откидывается на спину, закрывая глаза. Девушка уходит в душ, потом ложится рядом и засыпает быстро, а он смотрит в потолок, не в состоянии уснуть. Поднимается, делает заказ на завтрак и оплачивает все затраты, оставляет короткую записку девушке, чьего имени он даже не запомнил, пишет свой номер, зная, что не ответит на этот звонок. И со спокойной совестью покидает отель. В особняке тихо, но Марсель в отличие от инспектора ещё не спит. — Уходим? — спрашивает его здоровяк, и Андреас кивает. Хватит с него, да и с неё тоже. Моется, переодевается, кидает в сумку документы и свежий комплект одежды. Заказывает клининг, оплачивает счёт до конца месяца. И спускается в гостиную. Марсель сидит в кресле, и он замечает ухмылку, которую тот наивно пытается спрятать в усы. — Что? — Инспектор ушла пару часов назад. — Да плевать мне на неё, — морщится Берлин, но Марсель откровенно веселится, глядя на стол, где расположились статуэтки, похищенные с выставки. Берлин непонимающе кивает, на что Марсель хохочет, уже не сдерживаясь. — Это бронза, Андреас. Бронза. Андреас берет статуэтку в руки, царапает верхний слой позолоты. И чертыхается, швыряя ею в бар. Чёртова бронза. Чёртова бронза!