Темные Тени

Вся деревня была объята гробовом безмолвием, описывающее скорее покинутое, всеми забытое, а не полное жизни и суматохи поселение. По крайней мере, за все два десятка лет Стефан запомнил его именно таким. В Старом Городе всегда царила оживлённая атмосфера, кипела суета; всякий местный житель просыпался ни свет ни заря, проведывал разбуженный скот, торопливо завтракал, а затем приступал к работе на пашне до самого захода солнца. Выйти на улицу и не встретить кого-то из знакомых было просто невозможно. Однако сейчас, бродя по небольшим улочкам, молодой человек не видел никого, ни единой души. Это обстоятельство в какой раз настораживало и вызывало вопросы: куда же все запропастились? Не могла же целая деревня взять и бесследно исчезнуть! Оставив некормленую животину, запущенные поля и все свои вещи нетронутыми, словно они им без надобности. Нет, это определённо не было похоже на людей, которые бережно относились к любой мелочи, дорожили каждой безделушкой и были готовы в глотку вцепиться за недосчитанный килограмм картошки. Что-то явно было не так. Бродя по небольшому переулку, который вёл в западную часть Старого Города, Стеф лишь единожды уловил хоть какие-то признаки жизни, подсказывающие о том, что в данных окрестностях он всё же находился не один: случайно взглянув в одно из окон ближайшего дома, он заметил, как внутри дёрнулась штора, и старческое бледное лицо, мелькнув, быстро скрылось за хлопчатой тканью, прервав своё пристальное наблюдение; после этого, когда молодой человек хотел было постучать по стеклу и убедиться, что у пожилой женщины всё в порядке, в небе раздался громкий, приближающийся шум. Он был таким чужим, таким странным; он походил на стрекот крыльев тысячи стрекоз, смешанный с каким-то противным свистом двигателя, и он почему-то безумно пугал. Неприятное гудение тут же заложило уши, от него захотелось инстинктивно спрятаться. Стефан поднял голову и стал, как безумный, вертеть ею по всей небесной глади в поисках чудовища, которое способно издавать такие пугающие оглушительные звуки. Однако, на чистом вечереющем небе не было ничего, кроме парящих больших воронов, что устремились прочь от взволновавшего их шума. Тогда парень, проводив чёрных птиц взглядом, заметил маленькую водонапорную башню, которая, как помнилось, располагалась именно в пределах необходимой ему Мастерской. Воспоминание, вызванное малюсенькой мыслью о назначенном месте встречи, отогнало тревогу и сподвигло парня ускоренным шагом двинуться дальше. Идти пришлось недолго. Большую половину пути он прошёл ещё тогда, посему, лишь пару раз свернув, а где-то преодолев невысокий деревянный забор, Стефан оказался подле ограды, покрытой ржавыми профилированными листами, и железных ворот, на которых красовалась красная табличка с кричащей на ней надписью: «НЕ ВХОДИТЬ». Всем в деревне было хорошо известно, что Мастерская давно заброшена, ибо как истинный владелец умер, наследников не оставил, а местным она была без надобности. Вдобавок, среди мужиков ходили байки, якобы на этой территории жили страшные чудовища – оборотни, которые по ночам рылись в ржавом хламе, утаскивали скот неподалёку и нападали на всякого, кто осмелится вступить за железные врата. Сам Стеф в подобные страшилки не верил (впрочем, как и во многое, о чём говорили односельчане), однако никогда в это место не совался, даже любопытства ради. Хотя деревенские парнишки, с которыми он водил дружбу, частенько звали его наведаться туда, куда запрещали старшие, но Стефан был всё равно непреклонен. Там ему делать было нечего. До этих пор. Толкнув металлические двери, что с громким скрежетом и лязгом разъехались в стороны, парень спокойно вступил на территорию Мастерской. Ничего удивительного, примечательного не наблюдалось – лишь кучки барахла, старенький нефункционирующий трактор и два маленьких домишки, один из которых был в очень плачевном состоянии (доски сгнили, стёкла на окнах выбиты, а крыша и вовсе провалилась), другой же выглядел поновее и построен был из красного кирпича, покрытого штукатуркой; из него доносилось какое-то непонятное шипение, напоминающее плав металла, что мигом дало понять о чьём-то присутствии внутри. Посему Стефан, абсолютно не мешкая, двинулся к пустому дверному проёму, ведущего за стены этой небольшой постройки. Когда порог был перейдён, молодой человек остановился прямо близ сидящего к нему спиной седого мужчины, который увлечённо работал с нагретым пальником, припаивая провода к некой схеме. Его прямые седеющие тёмные волосы не были скрыты под широкополой шляпой, как всегда, на нём не было кожаного пальто – лишь бежевая чуть помятая рубашка, а также отсутствовали черные перчатки, которое он носил практически постоянно. Погода снаружи была хороша – довольно тепло и безветренно, а в помещение стояла невыносимая духота, вследствие чего, вероятно, владыка деревни и скинул с себя своё привычное облаченное, повесил верхнюю одежду на спинку стула, шляпу – положив на поверхность металлического стола, за коим работал. В нос резко ударил запах пота, чего-то терпко-сладкого и тяжёлого древесного табака. Стеф брезгливо поморщился. Аромат несомненно исходил от четвёртого лорда. Карл Гейзенберг ничуть не изменился, даже источал всё то же амбре “одинокого одиночки”, обиженного на весь мир и работящего на заводе, над каким-то бессмысленным проектом, мечтая однажды воплотить его в жизнь. От одного только взгляда на потную, чуть сгорбленную спину мужчины Стефана объяла внезапная злость и давняя обида, что заволокла глаза красной пеленой. Парень прекрасно помнил, как Гейзенберг воспользовался им в целях похитить заметки Альсины Димитреску, помнил, как он причинил ему физическую боль и совсем не забыл, как бросил его в самый неподходящий момент, вместо обещанной свободы. Разумеется, в последнее время Карл сделал для него не мало (помог вернуть память, например), но всё это просто меркнет на фоне того, что произошло три месяца назад. По крайней мере, сейчас, когда костяшки пальцев молодого человек белеют от неимоверного напряжения, а зубы сжимаются до скрежета. Стеф не ждал от себя подобной реакции на владыку, не желал взбалтывать воду личных обид, ведь его волновала исключительно информация, которую тот мог и не предоставить, пойдя что не так. Однако, сделать с собой ничего не получилось – дикое рвение свернуть шею Карлу Гейзенбергу взяло верх; и Стефан, хрустнув пальцами, зашагал прямо к нему. Ритмичный топот подошвы о твёрдое покрытие не остался незамеченным. Лорд Гейзенберг тут же повернулся к нему всем телом и, приветливо расставив руки в стороны, с улыбкой воскликнул: — Приятель! Наконе… Однако, не успел договорить, как парень резко схватил его за длинные грязноватые патлы и со всей силы ударил лицом о стол. Раздался звонкий удар, голова Карла подобно мячу, отскочила от металлической поверхности, после чего Стеф сразу же выпустил пучок волос, что яростно сжимал в кулаке. В удар он действительно вложил всю свою силу, и будь Гейзенберг обыкновенным человеком, его череп раскололся бы в тот же миг. — Ох, сука, — хрипловатым голосом выругался лорд. — А вот это больно… правда. — затем взялся за широкий нос, с хрустом сдвинул на место и громко рассмеялся. Смех был бесспорно насмешливым. На физиономии владыки деревни не осталось и следа того, как его приложили головой об собственное рабочее место: ни крови, ни синяков, даже носовой хрящ вправил без всяких проблем; Стефана этот факт как-то огорчил. Конечно, убивать Карла он не намеревался (а ежели и так – всё равно бы не смог), но увидеть его вечно усмехающуюся морду в принадлежащей ему крови было бы самым приятным моментом их встречи. — … но это ты зря. В следующий момент молодой человек почувствовал неожиданную острую, жгучую боль в области живота. Своими необычными способностями Лорд Гейзенберг, одним лишь взмахом ладони, вогнал в его тело раскалённый паяльник, который вошёл изрядно глубоко. — А-А-а! — сдавленно завопил молодой человек, слегка согнувшись пополам. Он мигом схватился за ручку инструмента для пайки, одним рывком вытащил его из живота и, выбросив паяльник в сторону, быстро прижал ладонью рану, из которой сразу же начала хлестать кровь, ярко-бардовыми пятнами разливаясь по чёрной ткани рубахи, медленно капая на пол. — У-ублюдок… — выплюнув оскорбление, словно кровь, молодой человек попытался выпрямиться, но режущая боль с новой силой пронзила до самых пят, отчего тут же согнулся ещё больше. — Какие же вы все неблагодарные сукины дети, — удручённо помотал головой Карл Гейзенберг, после чего тем же жестом придвинул к ногам Стефана железный табурет. — Помогаешь им, а они тебе в морду, ни с того ни с сего… — Н-ни с того ни с-с сего?! Да вы меня кинули! — А. Точно. Сработало же. Отлично… ну, с возвращением, Штефан! — седой владыка встал со своего седалища и похлопал его по согнутой спине. — Чертовски рад тебя снова видеть! На Гейзенберге отсутствовали и круглые тёмные очки, обычно скрывающие лукавый блеск в его золотой радужке, отчего смотреть на него было всё больше непривычно. Однако, кое-что оставалось неизменным – хитрая, издевательская ухмылка, из-за которой удар повторить желалось сильнее всего. — Ты присядь, — повелел владыка, указав руками на металлический табурет. — Поговорить надо. — О, несомненно… Молодой человек согласился с Гейзенбергом. Обсуждать действительно было и есть что – вопросов немереное количество; да и, в конце концов, именно из-за этого он пришёл на встречу с хитрым лордом, который ведёт свою довольно замысловатую игру. Посему, держась за кровоточащую рану на животе, Стеф разместился на сиденье без спинки, показывая тому, якобы успокоился и теперь готов вести диалог. — Значит... я вновь вам понадобился. — МЫ друг другу вновь понадобились. — Не-е-ет. Нет никаких "мы", Гейзенберг. И вы это знаете. Сейчас я у вас в долгу, сейчас мне нужно во всём разобраться, поэтому я пришёл к вам; попросту был вынужден в связи с возникшими вопросами. — он почувствовал, как небольшое ранение начало незамедлительно затягиваться, отчего убрал руку и свободно вытянул ноги, с полным комфортом устраиваясь на табурете. — Ваше "мы" действенно только тогда, когда Я нужен ВАМ. Далее, как и в прошлый раз, вы бросите меня самостоятельно разгребать последствия. Не прикидывайтесь моим другом или союзником. Лучше выкладывайте всё как есть. Времени у меня не много. В ответ Карл насмешливо осклабился. — Гляжу у тебя прорезаются клыки. Это хорошо. — владыка деревни взял со стола начатую сигару и всунул её между губ. — Мне нравится твой гнев, он делает тебя сильнее. Но побереги-ка его для других. — выпустив тонкой струйкой ароматный дым, он тут же продолжил: — Да-да, я на самом деле оставил тебя с носом и бросил на растерзание этим четырём сучьим ведьмам, было дело. Но сейчас обстоятельства иные: ты находишься в другом положении, у меня поменялись планы... отчасти. Впредь никаких кидалов. — В другом положении? Вы имеете ввиду... — Ты под мамочкиным крылышком. Как минимум, пока. Стефан чутка опешил. — То есть боятся того, что вы снова захотите выбросить неугодного вам более слугу, мне не стоит, ибо нынче я под покровительством Матери Миранды? — Думаешь, мне страшна эта сучара? — он едко усмехнулся. — Ты теперь один из нас, парень. Мы при равных условиях, и у нас стало ещё больше общего, сечёшь? — Не совсем... Владыка деревни выдохнул дым, раздраженно махнул рукой, разгоняя сизое облако, возникшее перед лицом, затем тут же пояснил: — Мы оба узники, но без оков. Стеф призадумался. Отчасти он был согласен с данным заявлением. Молодой человек и впрямь чувствовал себя заключённым в холодные стены сырого убежища: его надзиратель ограничивала движения, следила за каждым действием, а также контролировала состояние и самочувствие своего подопечного, словно тот был под каким-то необоснованным арестом. Однако, не стоит забывать, что эта женщина вернула его с того света, подарив ещё один, лучший шанс на существование. — Она подарила мне новую жизнь, — ответил парень после недолгого молчания. — Подарила, чтобы отнять! Слушай, — Лорд Гейзенберг развернул свой стул задом наперёд, оседлал его как коня так, чтобы их лица взирали друг на друга, и сложил скрещенные руки на спинке. — Сука, не так я представлял себе этот разговор. Что ж, раз ты сам к этому подвёл... Некая удручающая мысль, которую владыка всё никак не мог озвучить, вырвала из его груди тяжёлый вздох. — Помнишь я говорил тебе, что Миранда пытается исполнить свою ебанутую мечту? Стефан как-то сдержанно кивнул. — Так вот, эта херова мечта заключается в том, чтобы оживить биологическую дочь путём внедрения в чужие тела паразита – Каду, ибо как эта мерзкая херовина способна наделять организм сверхспособностями. Впрочем, это ты и сам знаешь, — он шутливо показал двумя пальцами на свою приоткрытую грудь, покрытую маленькими волосинками, как бы намекая на то место, где у молодого человека сидит существо. — Но вот зачем – уже другой разговор. Внимательно слушая Карла Гейзенберга, Стеф переваривал поступающую в мозг информацию и недоумевающе моргал глазами. Всё сказанное владыкой звучало как-то... странно, но определённо имело место и право на существование. «В этой проклятой деревне, кажется, возможно всё». — Звучит как... бред сумасшедшего. Гейзенберг не сдержал хохота. — Звучит. И было бы так, если бы не было правдой. Эта поехавшая всерьёз пытается воскресить давно умершую дочь, тело которой уже какой десяток лет гниёт под землёй, используя чужую плоть, как потенциальную оболочку – сосуд. Так она это называет. — седой мужчина нахмурился, глубокая морщина расчертила его лоб. — Но все её попытки тщетны и бессмысленны. Ей не подошёл ещё ни один человек... по крайней мере, до недавнего времени. — До... недавнего времени? — Стеф догадывался о том, каким будет ответ, но принимать его как-то не сильно хотел. А когда на шрамированном лице четвёртого лорда заиграла неоднозначная улыбка, по его позвоночнику пробежала дрожь. Ответ определённо ему не понравится. — Ты показал самые лучшие результаты, удивив всех нас и Миранду в том числе. Так держать! Стеф его, пусть и наигранного, восторга не разделил. — ... как это понимать? В плане... что значит "лучший результат"? У меня же нет таких способностей подобно вашим! — Верно! — щёлкнув пальцами, выдал владыка. — Именно это ей и нужно. Подтверждение Карла разлилось внутри щемящей тревогой. «Значит... я правильно понял, когда читал её дневник. То, что не появилось ни черта, делает меня уникальным образцом...». — Но почему? — Потому что появляющиеся способности – лишь побочный эффект взаимосвязи Каду с организмом. И у каждого из нас он индивидуальный, но одинаково неподходящий. Только ведьма Димитреску была ближе всех к необходимому той результату, если я правильно понял. — очередная струйка древесного дыма неторопливо покинула лёгкие владыки, устремившись прямо в лицо парня. — Быстрая регенерация и восстановление конечностей – вот, что ей нужно. Отмахнувшись и откашлявшись от сигарного смога, молодой человек резвым движением стал вытаскивать край заправленной жаккардовой рубашки из-за пояса брюк, чем озадачил Лорда Гейзенберга. — Эй, ты что делаешь? Когда влажноватая ткань оказалась чуть задранной, оба мужчины взглянули на место, где, по идеи, должно было остаться глубокое отверстие от вошедшего паяльника, однако, кроме крови и свежего рубца больше ничего не наблюдалось. — Как и думал, — с широкой улыбкой, демонстрирующей белоснежные зубы, изрёк Гейзенберг. — Отменное деление клеток. А ну-ка... — лорд деревни внезапно схватил левую руку Стефана и принялся тщательно её осматривать. — Ха! Новые пальцы! И всё это без побочек? Стеф пожал плечами. — Не знаю. Вроде бы. Полагаю, Матерь Миранда берёт ежедневный анализ моей крови специально для того, чтобы это выяснить. — Возможно. Когда Карл Гейзенберг начал задумчиво потирать короткую неряшливую бороду, Стеф заметил, как внезапно сменилось его выражение лица: неподдельное восхищение сменилось каким-то неясным беспокойством. И сквозь сизую завесу сигарного дыма, в его взгляде, брошенного на парня, выразилось сочувствие. — Это, конечно, всё потрясающе. Ведь тот же я, например, не смогу отрастить себе пару-тройку новых конечностей, если случайно суну руку в станок – у меня есть другие преимущества. Но ты ж понимаешь, что это значит для тебя? — Я... подходящая оболочка для Евы. — слова дались неимоверно тяжело. Пришлось с трудом сглотнуть густой ком, что невзначай застрял в горле. — Евы? Разве я называл её имя? Парень медленно покачала головой. — Я видел её фотографию в лаборатории Миранды и Донна как-то обмолвилась, — парень посчитал, что про дневник ему знать пока рано. — На празднике. — Угу. Точно. У этой пернатой суки на тебя большие планы. — И что это означает? Я стал... Евой или... я не понимаю! Каким образом она собирается воскресить свою дочь? Выдохнув большой клубок дыма, Гейзенберг бросил окурок сигары на пол и долго смотрел на то, как он медленно дотлевает, явно над чем-то размышляя; пока резко не встрепенулся и не покинул чертоги собственных мыслей, вспомнив о сидящем напротив молодом человеке. — Миранда готовит тебя к церемонии, которая должна состоятся через месяц, в день, когда взойдёт кровавая луна. — К какой ещё церемонии? Какая к чёрту кровавая луна? — «Всё становится безумнее и безумнее...». По какой-то причине седой мужчина выпрямился и слегка напрягся. — А это – самая интересная часть. И я посчитал, что будет неплохо, если ты её услышишь. Заинтересованно выгнув брови, а также скрестив руки на груди, Стефан всем видом дал понять, что готов слушать владыку деревни. — Чтобы оживить дочь, Миранде нужна подходящая плоть, благодаря которой мегамицелий сможет воссоздать точную копию её мёртвой ненаглядной Евы по ча... — Мега... что? — перебил четвёртого лорда Стеф. Карл Гейзенберг хотел было что-то сказать, что-то очень грубое, но, вспомнив о том, кем был молодой человек до всего этого, втянул в себя воздух провел рукой по лбу, потом взялся за переносицу. — Прости. Совсем забыл, что тебе об этой херне неведомо. Мегамицелий – это древняя грибковая суперколония, охереть каких габаритных размеров и с охереть какими возможностями. Он находится здесь, прямо в горном хребте этой злоебучей деревни уже много-много лет. И за время своего существования эта штука успела поглотить тела уже множество людей, храня в себе их сознание. Слова четвёртого лорда заставили парня сначала прыснуть в кулак, а потом и вовсе открыто засмеяться. Заявление про “суперколонию” грибов оказалось настолько смешным и глупым, что Стеф долго не мог перестать потешаться над нелепостью всего сказанного. Он мог поверить во что угодно: в чёрную магию, духов, волшебство, но в целое поселение трюфелей? Нет уж! Не это он желал услышать всё то время. Его либо выставляют дураком, либо Карл Гейзенберг не менее сумасшедший, чем Матерь Миранда. — Грибковая суперколония? — сквозь вырывающейся смешок уточнил молодой человек. — Как опята на пнях, что ли? Однако, в отличие от Стефана, Гейзенбергу было совсем не смешно. — Хер ли ты смеёшься? Я что, позвал тебя сюда шутки шутить? — Простите, Гейзенберг! Но услышали бы вы это со стороны… — Слушай, я догадывался, что мозг у тебя размером с яблоко, но неужели в нём не закладывается информация о том, что грибы – сложнейший организм, а не просто лакомство? — Что сложного в грибах? — То, что они мало изучены. Нам не до конца известно на что способны эти растения… или животные, да хер знает! И одно из тому подтверждений – способность впитывать в себя всё и вся. Когда-то давно эта херня, по какой-то непонятной мне причине, мутировала, стала огромнейшей и теперь поглощает ещё и генетику своих жертв, сохраняя их воспоминания, сознание и так далее. — Да это же невозможно! Золотой глаз седеющего мужчины нервно дрогнул, после чего тот неожиданно вспылил. — А это возможно? — он картинно обвёл себя рукам. — А ЭТО, — затем резко схватил левую руку Стефана, потянул её к столу, отчего тому пришлось вскочить с табурета, положил внешней стороной ладони вверх и воткнул в неё охотничий нож, который только что вытащил из ножен. — Сука, возможно?! — Блять! — вскрикнул от боли Стеф, когда остриё пронзило ладонь насквозь. — Какого хера, Гейзенберг?! В следующее мгновение четвёртый владыка вытащил из руки парня своё оружие, взялся за его запястье и выставил изувеченную конечность перед лицом парня, мол, смотри на что способен твой “дар”. Стефану же смотреть на широкую дыру в своей ладони не шибко-то и хотелось, но, когда кожа с лёгким шипением начала соединяться, он попросту не смог отвести взгляд. Несомненно, с подобным он уже сталкивался, чувствовать, как происходит процесс регенерации уже доводилось, но видеть собственными глазами – точно нет. Наблюдать за тем, как распавшиеся ткани сливаются воедино, как срастается головчатая кость, и как закрывались разорванные вены, было неимоверно… интересно, а ощущать необычайно приятно и чуть щекотно. Боль таяла слишком стремительно. — Зачем вы это сделали? — не отрывая зачарованного взгляда от затянувшегося увечья, процедил молодой человек. — Затем, чтоб ты самолично увидел на что способен этот грибокорень. — Какой, нахер, грибокорень? Это всё Каду! — Твой Каду – или же “Тёмный Бог” – и есть мегамецелий. Вернее, правильнее будет сказать, нематоды, подверженные воздействию мегамицелия. Но не суть. — О, боги… стоит ли мне спрашивать, что такое “нематоды”? — Я бы не стал. Так живётся спокойнее. Но тебе, к сожалению, это знать необходимо. Нематоды – круглые черви паразиты. Да-да, у меня был точно такой же взгляд, когда об этом узнал. К горлу мигом подступила жуткая тошнота, но, к счастью, парень сумел сдержать её немыслимым усилием. Видеть это омерзительное существо, называемое Каду, уже приходилось и, казалось бы, что в полученной информации такого? Однако, почему-то Стефану стало ещё более противно от мысли, что в его груди, под рёбрами сидит не просто организм, а сотни червей, соединяющиеся в одно целое. Этот зуд, эта внутренняя щекотка, ощущение, как что-то ползёт по стенкам глотки – всё это было гадкими тонкими червями. Парень внезапно дёрнулся, а бледное лицо его перекосила гримаса отвращения. Такая обыкновенная на данные сведения реакция вызвала у Карла улыбку. — Противно, правда? А ведь у кого-то Каду в голове, даже в глазу, — он позволил себе неуместный и неоднозначный смешок. — Нет, ты только представь, как он развивается внутри, так медленно… — Хватит. — Что? Неинтересно? У тебя, между прочим, аскариды развивались три месяца. Довольно долго… особенно, если брать в пример каждого из нас. Скорее всего, это из-за того, что ты помер. Но да ладно. Сам сок в том, что сейчас паразит достиг предпоследней, а может уже и последний стадии, и никак себя ещё не проявил, – помимо превосходной регенерации, разумеется, – отчего Миранда сейчас в полном экстазе пребывает. Омерзительная сука… — владыка смачно сплюнул через плечо. — То есть, — чтобы продолжить мысль, Стефану пришлось несколько раз судорожно сглотнуть. — “Самолечение” моих кожных тканей дело рук… грибов и… червей? — И твоего “воскрешения” тоже. Да. Удивительно, а? Скажи. — Не то слово… — молодой человек продолжал внимательно осматривать свою кисть: отверстие, сделанное ножом лорда Гейзенберга, исчезло, не оставив даже шрама. Как ему показалось, с каждым днём регенерация становилось всё более быстрой. Это поистине удивительно. — Что? Всё никак не налюбуешься на “новую” плоть? — Я всё ещё не могу понять… как Матерь воскресит свою дочь, если она давно мертва? Со мной-то она явно торопилась. Вернее… с моим телом. Вернувшись на своё место, присев на перевёрнутый стул, Гейзенберг слегка натянул уголки губ, но всё равно остался каким-то серьёзным, после чего спокойно изрёк: — Она тебя просто расчленит. — мышцы его лица даже не дрогнули. —Разделит по кусочкам для того, чтобы мегамецелий просто, нахер, соединил их вместе! Но изменил облик, ориентируясь уже на ДНК мёртвой девчонки, а также её сознание, которое сумела сберечь микориза. “Мегамецелий запомнит всех нас”. Какое же всё это… — слишком тихо, но очевидно крепко выругавшись, он протер лицо ладонью, запуская пальцы в грязноватые седеющие волосы, а потом сразу же продолжил: — В этом и заключается суть церемонии – возрождение Евы путём слияния и преобразования чудесного материала, который обладает мгновенной регенерацией. И, конечно же, даже “могущественному богу” необходимо огромное количество силы и энергии, чтобы проявить свои способности по максимуму, – не спрашивай – по причине чего Миранда и выжидает редкое явление, которое принято называть “кровавой луной”. Я, чёрт возьми, понятия не имею, как лунные фазы связаны с ростом грибов, но раз ей это важно – значит и на мегамицелий это распространяется. Увидев, каким потерянным взглядом смотрит на него молодой человек, Карл решил немного помолчать, дабы дать ему возможность всё осмыслить, усвоить некоторые моменты, после чего сделать правильные выводы. Однако, глазели они друг на друга и просто молчали слишком долго. Стеф так ничего и не ответил, просто не представлял, что можно на такое сказать, но эта тишина Лорда Гейзенберга начинала душить. — Мы вчетвером, — начал он, не выдержав безмолвия. — Должны были стать оболочкой для Евы, но, как видишь… не подошли. — мужчина кисло ухмыльнулся. — Счастье-то какое. Эти способности одновременно спасли каждого от потери своего “я”, но между тем, обрекли на… вечное страдание – бессрочный плен, из которого не выбраться. Понимаешь? — когда четвёртый владыка вскочил со своего седалища, Стеф едва не вздрогнул от неожиданности. — Мы заперты в этой ебучей деревне на целые века! Пнув металлический стул, что с громогласным шумом ударился об кирпичную стену, Карл нервно заметался по тесному помещению. — И всё из-за этой двинутой на мёртвой дочери сумасшедшей! А ведь Миранда не понимает, что вернуть прежнюю Еву у неё не получится, даже если церемония пройдёт удачно. Это, знаешь… парадокс. — мужчина приблизился к Стефу слишком близко и присел перед ним на корточки. Сейчас молодой человек взирал на лорда сверху вниз. — Я уверен в том, что мегамецелий меняет наши клетки, меняет нас, пусть и не полностью, но… смотри, — он крепко взялся за два пальца его левой руки. — Тебе их отгрызли, так? Так. Но, когда Каду вжился в твоём организме, он посчитал необходимым восстановить утраченные конечности. И – опаньки! – у тебя появились новые пальцы. Но можно считать их твоими? А самое интересное, можно ли считать тебя тем Стефаном? Однако, Стеф молчал, словно проглотил язык. Его безучастный, пустой взгляд был направлен в пол, а в голове воцарилась темница, где бушующие мысли, подобно кровожадным вальномиям, обрушивались на его мозг, терзая, изводя и не давая вернуться в реальность. — … та же ситуация и с нами, — не вынеся очередного затишья, продолжил лорд. — Мы подверглись изменениям – мутации. Пусть и сохранив личность (и то не все), но мы стали иными, парень. Я больше не тот, кем был до встречи с Мирандой, и меня это злит! Кто эта сука такая, чтобы по собственному хотению менять нас?! — из-за внезапного приступа гнева Карл Гейзенберг, что всё время держался за фаланги парня, чуть было не сломал их, отчего Стеф приглушённо закряхтел и сразу же отдёрнул руку. — Прости, — произнёс владыка, вставая с корточек. — Немного вспылил. Немного отвлёкся. Вернёмся к тебе и Еве. Ответь мне, Штефан, что ТЫ думаешь по поводу этого? Какого ТЕБЕ осознавать, что какая-то безумная баба вернула твоё тело к жизни только для того, чтобы рассечь на куски и сделать из него – из ТЕБЯ! – свою некогда умершую дочь? — Я… — все мышцы молодого человека в миг окаменели. Стефан не знал что и думать о ситуации, в которую не по собственной воле угодил. Нет, она определённо была ужасной, но… до чего же безумно звучала. Расчленить одного живого человека, дабы некая мистическая грибковая колония воссоздала, как из глины, совершенно другого, давно мёртвого? В подобное мог поверить только псих. Однако… Стеф успел повидать и не такое, встретиться с ещё более невообразимым, посему сомневаться в словах Гейзенберга было просто бессмысленно. Тем не менее, как же ему их по итогу воспринимать? Как теперь относится к Миранде? И каким образом избежать всего этого? Ответа молодой человек не знал. Но мог точно сказать, что сейчас в его груди вспыхнул ярким пламенем неистовый гнев. — Боги... это же... — Ебануто? — По-другому и не скажешь. Пытаясь скрыться от ужаса, что маячил перед глазами, он, словно ребенок, прикрыл лицо руками. — Гейзенберг, — приглушённым голосом обратился Стефан к лорду. — А? — Что это за чары такие? Что за магический гриб? Как вообще возможно возродить человека, используя для этого другого? — Никакие это не чары. Даже не магия – наука. Единственное чудо в этой ебанутой ситуации – чудо природы. — Наука? — парень убрал ладони от лица и поправил взъерошенные волосы. — Вы второй человек, кто говорит мне о ней. — Да? И кто первый? — Герцог. И вновь ухмылка мелькнула на шрамированном лице, но чем дальше заходил их разговор, тем скупее она становилась. — Ну, конечно. Мог бы догадаться. Кто ж ещё станет выкладывать тебе карты. Стефан не ответил. На его лице появилась усталость, граничащая с полной безэмоциональностью. Казалось, ему не хотелось больше ничего, и продолжать этот разговор тоже. Однако, вопросы лишь с каждым разом появлялись, и появлялись. А ответ на них узнать было чрезвычайно важно. — И... что же мне делать? — А вот и главная причина того, зачем я помог вернуть тебе память и позвал сюда! Стеф смерил его слегка недоумевающим взглядом. На что Гейзенберг лишь улыбнулся во все белоснежные тридцать два и схватил с рабочего стола какую-то бумажку. — Гляди, — маленький лист бумаги завис в воздухе прямо перед лицом парня. — Ну, что скажешь? Ровный квадратик, маячащийся перед глазами, оказался чёрно-белой фотографией, на которой был запечатлён высокий сгорбленный человек с изувеченной кожей, лысой головой и обнажённым торсом; он стоял спиной, но Стефан всё равно отметил для себя, что он был чертовски уродлив. Но самое примечательное и странное, что бросалось в глаза – светящееся выхлопное отверстие, находящееся между его лопаток. — Боги, это ещё что? — Плод моих кропотливых трудов и результат твоего неизмеримого содействия в хищении заметок Гигантской Суки. Яснее от этого не стало. Карл это быстро понял, посему тут же пояснил: — Я назвал его "Солдат Цвай" – улучшенная версия не совсем удачного "Солдата Айнс". А если говорить ещё проще, то это трупы местных мужиков, мышцы которых стимулирует электричество; плюс, в грудь я вставил Каду-реактор, чтоб запаса энергии было больше. Солдат продемонстрировал неплохой результат: ходит, ликанов выносит, только вот... жаль, что мозг мёртв, отчего повинуется инстинкту разрушения. Но это даже хорошо. Оснащу их черепа кибернетическими головными устройствами контроля, чтобы стабилизировать нейронную активность, позволив им выполнять самые простые команды. Делов-то. Стеф какое-то время непонимающе смотрел на Лорда Гейзенберга и моргал, пытаясь осознать, что же тот хотел до него донести, после чего произнёс: — Трупы вы... — Нет, — отрезал владыка, даже не став слушать до конца. — Я не такой, как мои братья-сёстры. Живых не трогаю, а мёртвым уже всё равно. Помнишь рыжего пацанёнка, что был со мной в замке, на балу несколько месяцев назад? — Мирчу? Помню. Даниэла перерезала ему глотку, даже не удосужившись скрыть убийство от гостей. — Удивлён? — Нет. Лорд деревни усмехнулся, а затем ткнул мозолистым пальцев в фотографию. — Это он. Молодой человек, округлив глаза, вопросительно глянул на Карла Гейзенберга, как бы ожидая, что тот заявит о неудачной шутке. — Я серьёзно. Этот солдат – тот самый пацан. Вернее, то, что от него осталось. — ... дикость. — Да брось ты! Дикость это, что вытворяют остальные. Про Миранду и Альсину ты уже знаешь, а вот про Моро и Донну... впрочем, всему своё время. Но поверь мне, эти двое ничуть не лучше тех сук. — Вам-то это зачем, Гейзенберг? — А ты всё гонишь лошадей... хорошо. Возможно, я и впрямь затянул с этой частью. Парень, согласно кивнув, медленно скрестил руки на груди, слегка привалился спиной к кирпичной стене, близ которой стоял его металлический табурет, и стал ждать, когда же седой мужчина начнёт свой рассказ. Тот его, к счастью, ждать не заставил. — Тебе уже стало понятно, что за чертовщина творится в этой треклятой деревне, и на кой хер Миранда создаёт придурковатых монстров – все они лишь неудачный эксперимент по созданию идеальной оболочки. Чувствуешь, как это унизительно? Конечно, в твоём случае, эксперимент очень даже удачный, но становится ли от этого легче? Особенно после того, что узнал! Вздохнув, парень отрицательно покачал головой. Пусть ответа и не требовалось, но проигнорировать слова владыки он не мог. Мысль о том, что Миранда спасла его исключительно для того, чтобы в будущем использовать в качестве сосуда для своей биологической дочери, изрядно давила на мозг. — Вот и я так думаю. Разделить участь расходного материал для лепки – то ещё удовольствие. — Карл посмеялся, однако, как-то нервно. — Но что, если я предложу тебе выход из этой ситуации? — А он есть? На свой вопрос Стефан сразу же получил согласный кивок. — Я работаю над ним. Уже давно. И это, — мужчина вновь показал на чёрно-белую фотографию Солдата Цвай. — Бойцы моей будущей армии. Но нынешние безмозглые машины для убийств – только начало. У меня в планах ещё много любопытных модификаций, которыми я хочу снабдить мёртвые тела. — Армии? — на всякий случай уточнил Стеф. На что снова получил подтверждение. — Я подготавливаю бунт, — Лорд Гейзенберг снизил тон практически до шёпота. — Ты не подумай, мне понятно, что эту чокнутую суку в одиночку одолеть будет невозможно, потому-то и использую её же творение в качестве будущего оружия против неё, но! Будь у меня за спиной хоть миллион смертоносных, непобедимых солдат-роботов, я всё ещё остаюсь один. А один в поле не воин. Мне нужен соратник. Брат по несчастью! Ведь кто, как не член этой ебанутой семейки поймёт меня лучше? Но, к моему сожалению, этот водяной дебил Моро слишком предан Миранде; крутится вокруг неё, как жалкий пёс! Мисс Гигантская Сука и вовсе ослеплена своей чванливостью, гордыней и напыщенностью, из-за чего не видит никаких проблем. А Донне вообще плевать на происходящее; сидит себе в особняке, в куколки играет! Стало заметно, как Лорд Гейзенберг начинал закипать от ярости. — Они мне противны. Они предпочитают полной свободе неволю – неволю, в которой они якобы являются правителями этой деревни. Ха! Как же! Это всё фикция – иллюзия, созданная Мирандой, чтобы мы уверовали в свою значимость и покорно служили ей, помогая ставить опыты над деревенской швалью. — Владыка так разбушевался, что даже от злобы, когда говорил, изо рта вылетела слюна, которая угодила прямо в лицо молодого человека, отчего тот, скорчив гримасу омерзения, вытер её ладонью. Гейзенберг, не обратив на это никакое внимание, продолжил; — Называет нас своими детьми... брехня! Ей совершенно нет до нас дела. А с недавних пор и даже скрывать это перестала. Знает, что осталось недолго, что скоро избавится от каждого херового опыта. А сёстры и слышать об этом ничего не желают, довольствуясь своим положением, без всякого стремления избавиться от невидимых оков. Но ты... ты, Штефан! Ты другой случай. «Ну, разумеется. У меня самая безысходная ситуация». — Поэтому мы должны объединиться, — Гейзенберг картинно сжал свои мозолистые сильные пальцы в кулак. — Ты и я, парень. Против этой сучары, которую давно пора уничтожить! Только представь, какую услугу мы окажем миру, остановив эту поехавшую бабу; подумай о том, как наконец вернёшь отнятую свободу. Разве не заманчиво? Решайся, ну же! — Это же немыслимо. Мы не сможем тягаться с божеством! Седой владыка в одну секунду приблизился к парню, схватил за плечо и наклонился к нему так близко, что их носы практически соприкоснулись. Смотря пристально в золотые глаза, и ощущая жаркое обрывистое дыхание на своей коже, Стефан хотел было чуть отстраниться, но мужчина не позвонил – хватка была очень крепкой. — Она не божество, — злобно процедил Карл Гейзенберг, не отрываясь от серых глаз, что ответно начали прожигать в нём дыру. — Она лишь безумная баба с обретёнными силами мегамицелия. — всё же он предпочёл оставить молодого человека в покое, посему отпрянул от него, будто от прокажённого. — У неё, как у всех существ, определённо есть слабое место, по которому необходимо нанести удар, чтобы превратить суку в кучку разбитых осколков. Смекаешь? — Какое же у неё слабое место? — Это я и хочу выяснить! Но мне потребуется помощь. Конкретно твоя. «Ну, конечно...». — Что я смогу сделать? Я ж уступаю вам всем вместе взятым абсолютно в каждом аспекте! — Да-да, ты не такой крутой, как мы: ростом огромным не славишься, когти не выпускаешь, на разум не влияешь, в рыбу не трансформируешься, даже током не бьёшься! — седой мужчина утробно посмеялся. — Но ты превосходишь нас в том, что находишься к Миранде ближе всех. Не удивлюсь, если она ещё и спать тебя с собой кладёт! Настолько над тобой трясётся. Точнее, над твоим телом. Сам-то ты ей нахер не нужен. Если можно было бы – она твой мозг превратила бы в кашу и оставила лежать овощем пока не настанет день церемонии, но… когниция очень важна. — К чему вы клоните, Гейзенберг? — немного возмутился парень. — Предлагаете мне расспрашивать Миранду о её слабых местах? Седой владыка закрыл глаза и, шумно выдохнув, ударил себя ладонью по лицу. — Предлагаю всего-навсего докладывать мне о каждом слове, шаге, чихе, вздохе и так далее, что только издаёт эта пернатая сука. Тебе необязательно спрашивать у неё что-то напрямую – когда-нибудь она сама о чём-нибудь интересном да и обмолвится. — Сомневаюсь. Матерь со мной практически не разговаривает. — О чём я и говорил: ты ей совсем не сдался. Однако же… тебе как-то удалось договориться с “мамочкой”, и теперь можешь беспалевно покидать пещеру! Н-да… умеешь же ты найти подход к чудаковатым женщинам, конечно. С тонких губ молодого человека слетел нервный смешок. — Думаю, это просто совпадение, — предположил Стеф, подавив очередной короткий смех. — И она сама посчитала, что свежий воздух не повредит. Лорд Гейзенберг равнодушно пожал плечами. — В любом случае, контакт с ней наладить сумеешь. Стефан ненадолго замолк, раздумывая над предложением Карла Гейзенберга. С одной стороны, звучало оно чертовски глупо: грубо говоря, следить за всесильной женщиной с необычными способностями, которыми может стереть тебя в порошок из-за одного неверного шага или лишнего слова, было отнюдь не заманчиво. Но с другой – есть ли у него вообще иной выход? Если в замке он точно не знал, когда надоест его обитательницам, вследствие чего вторые захотят пустить наскучившего слугу на корм свиньям, то в пещере Матери Миранды ему отведено определённое время – месяц. Всего лишь месяц вновь пожить самим собой, а после стать кусками мяса, из которых возродится её истинная дочь. «Какой же бред…» — этот факт его совершенно не радовал. Стефу очень не хотелось снова сталкиваться с собственной смертью. «Это было холодно… и невыносимо больно». — Хорош молчать! — глубокий голос лорда деревни вырвал его из когтистых лап тяжёлых мыслей. — Мне нужен ответ. Я вновь даю тебе право выбора. Но на сей раз лишь единожды. Больше бегать за тобой не буду. Если тот случай и научил тебя чему, то ты сделаешь верный выбор. — он вытянул руку вперёд, ожидая желанного решения, чтобы потом скрепить их бедующий союз рукопожатием. — Ну? Что скажешь? Готов присоединиться ко мне и показать этой чокнутой сучаре, где раки зимуют? Стефан лишь судорожно сглотнул. Это определённо не было небольшим проступком, схожим с кражей заметок Димитреску. Совсем нет. Вровень даже никак не ставится. Это самое настоящие восстание против могущественной владычицы данных мест; и подобно оно своей глупостью жалкому мятежу деревенских, который закончился, не успев начаться – закончился для каждого бунтовщика страшной смертью. Однако, нужно взять в расчёт то, что главный зачинщик не является полным идиотом – Карл Гейзенберг хитёр, умён и наделён неделяческими способностями, а ко всему прочему ещё и армию с роботизированными мертвецами за спиной имеет. Несмотря на то, что доверять ему не стоило бы, заручиться его поддержкой – неплохой вариант. По крайне мере потому, что он всем своим сердцем (если оно у него есть) ненавидит Матерь Миранду и желает покончить с ней, её правлением, а также проклятьем, что обрушилось на деревню, раз и навсегда. А ненависть – сильнейшее оружие и мощный стимул. И отныне оно наполняет и парня. «Миранда должна заплатить за ужасы, что творит с местными под предлогом помощи. Герцог был прав. Её чертовски необходимо остановить. Во всяком случае, попытаться, хоть кому-нибудь… и хоть как-нибудь. Неужели жизнь одного может стоить жизней тысячи? Нет. Даже жизнь ребёнка. Но…» — вдруг Стефан резко засомневался в собственных думах и, поморщившись, до боли стиснул зубы. — «… как бы я поступил на её месте? Потерять единственный смысл жизни, а потом обрести возможность вернуть всё назад. Разве я бы им не воспользовался?». Он мысленно схватился за голову. «Ну, нет, приятель. Не в твоём положении рассуждать о таком. Ведь именно ты её шанс воскресить дочь. Именно тебя она намерена лишить второй жизни, покромсать и сотворить невозможное. Послушай Гейзенберга хотя бы раз». Ещё немного подумав, молодой человек обречённо вздохнул, а затем пожал владыке мозолистую руку, принимая тем самым его рискованное предложение. — Ха! — победно воскликнул тот и крепко сжал ладонь Стефа, начав её медленно трясти. — Я знал, что мозгов у тебя прибавилось! Мудрое решение, приятель. Выбор молодого человека настолько пришёлся лорду по душе, что его улыбка засияла на лице во все ровные тридцать два. — Моя армия, моя сила, — воодушевлённо продолжил он. — Твоя регенерация и твои тесные связи с Мирандой в сумме дадут прекрасный результат, не сомневайся! Объединившись, мы сможем обдурить эту сука, после чего прикончить. — наконец Карл выпустил из цепкой хватки руку парня и тут же принялся ходить по маленькому помещению туда-сюда. — Ты и вообразить себе не можешь, как я жажду увидеть страх и безнадёжность на её сучьем лице! Как хочу смотреть на её рассыпающееся миллионами осколков тело… — А если это она будет смотреть на то, как ваше тело рассыпается миллионами осколков, а моё корчится в агонии? От слов Стефа владыка деревни слегка опешил, резко остановился и замер на одном месте, устремив взгляд в кирпичную стену. — Что ж, тогда такова наша судьба. Ответ сомнения, разумеется, не заглушил. — Но если не попробуешь – никогда не узнаешь. Верно? И вот ещё что, — седой мужчина вновь вернулся к молодому человеку, встав напротив него. — Завязывай с этими “вы”, “ваши”, “хераши” – задолбал формальничать. Мы на равных, усёк? Теперь, пусть и на какое-то время, ты мой братец. Живи с этим, — прежде чем продолжить, он помолчал. Но недолго. — Пока не стал “сестрицей”. И пока Гейзенберг заливался хохотом, Стеф безнадёжно покачивал головой. Ему казалось, что после того, о чём пришлось узнать, мир обрёл ещё более безумные краски и стал медленно разрушиться практически на глазах. Тогда он понял, что как бы не старался, как бы не хотел, назад, в спокойную жизнь, которую некогда вёл, вернуться не получиться уже никогда. И самое печальное, было непонятно – хорошо это или плохо. Из очередного погружения в себя молодого человека вытащило хриплое карканье ворона, молнией пролетевшего перед окном тесного домика. — Сука, — тут же выругался Карл, когда заметил чёрное пятно, что быстро мелькнуло за стеклом. — Этого ещё не хватало. Подойдя к открытому окну, он высунул голову, внимательно огляделся по сторонам, потом смачно сплюнул и с оглушительным хлопком закрыл ставни. — Что случилось? — не дождавшись, когда же владыка сам соизволит пояснить свои действия, поинтересовался Стефан. — Блядские вороны… — выплюнул тот с нескрываемым презрением. И как только Гейзенберг заметил маленькое непонимание во взгляде своего новоиспечённого братца, принялся растолковывать: — Глазами этих жутких птиц Миранда следит за происходящим в деревне. Бывает, сама превращается в подобную чёрную летающую курицу и самолично наблюдает за тем, как её “верные поданные” живут-поживают, Матерь свою почитают, на иконы дрочат и посрать сходить не могу, пока не помолятся на её имя. Впрочем, и сам всё знаешь. Стефан посмялся, но очень нервно и стыдливо. Внезапно возникло желание раз десять шмякнуться головой о кирпичную стену, покамест та не превратиться в кровавое месиво. У парня складывалось отчётливое впечатление того, что чем больше он узнает нового, тем скорее расстаётся с рассудком. — Советую не попадаться в поле зрения их бездушных глаз. Стреляй из револьвера сразу же на поражение, если увидишь хоть одну ворону. И смотри не промахнись, не то у “мамочки” возникнут вопросы. — Дельный совет, — иронично изрёк Стефан. — Будь у меня патроны… — Я же давал тебе пять серебряных пуль! Парень повёл руками в воздухе, как бы намекая, что больше их у него нет – рассеялись пороховым дымом. — Какой же ты небережливый, — буркнул Гейзенберг и бросился к рабочему столу, открыв металлический ящик. — А что вы… ты хотел? Этих тварей было немереное количество! Стеф не видел лица лорда деревни, тот стоял к нему спиной, но хорошо уловил его издевательский смешок. — Надеюсь, пули пропали не зря, — достав из ящичка в столе пачку патрон .38 rimfire Карл Гейзенберг вновь одарил парня своим вниманием, развернувшись к нему всем телом. — Несколько штук осталось в туше громадной тварины, — ответил молодой человек, принимая протянутую коробочку. — Громадной тварины? Ты на Урьяша наткнулся, что ли? — Что? На кого? — Огромнейший патлатый мужик с молотом и смердящем дыханием. Стеф украдкой усмехнулся. По описание складывалось впечатление, что Карл говорил о себе, но только вот с ростом слегка преувеличил. — Нет, — насмешливо ответил он, пряча за пояс пачку патронов. — Молота не было. Да и не такая уж огромная эта тварь. Однако, убить я её не смог. — Советую быть поаккуратнее с ними. Эта особь попрочнее и сильнее, чем остальные. Пули здоровяка не возьмут, по крайне мере, пока с морды шлем не снесёшь, только в пустую снаряды потратишь. А их, между прочим, не пять минут делать! Прыснув в кулак, парень ответил: — Понял, спасибо. Улыбнувшись, Гейзенберг кивнул, а потом, не спеша, подошёл к окну. — Думаю, та ворона значила, что тебя заждались, — тихо подметил он, взглянув в пыльное стекло. — Она знает, что я здесь? Даже не повернувшись в сторону парня, Карл беспечно пожал плечами. — Может, да, а может, нет. Но если задержишься – узнает. — мужчина прислонил лоб к нагретому за день стеклу. — Миранда догадывается о нашем общении. Она нашла ключ, который я передал тебе вместе с конвертом через Донну. — Да. Та вылазка… не осталась незамеченной. Карл Гейзенберг замолчал. И молчал довольно долго, словно хорошенько думал над тем, что следует ответить. Только спустя несколько минут, вздохнув, он произнёс: — Этой суке незачем знать, что память вернулась к тебе, ты же понимаешь? — Конечно, я… — Подыгрывай ей, как только, блять, можешь. Играй в эту дурацкую семейку и не забывай, что ты Иштван, а не Стефан. Если Миранда узнает, что ты всё вспомнил – нам всем попадёт. И куколке в том числе. Усёк? Молодой человек утвердительно кивнул головой, дав понять, что понял всё без лишних пояснений. — Тогда, — отойдя от окна четвёртый владыка вернулся к Стефу и похлопал его по плечу. — Добро пожаловать в эту херову семью. И до скорой встречи. После чего указал ладонью на дверь и парень, пожав лорду на прощение руку, вышел за порог небольшого кирпичного домика, торопливо покидая пределы его Мастерской. Солнечные лучи постепенно скрывались за линией горизонта, позволяя первым звёздам пронзать бриллиантовым сиянием слегка потемневшую ткань небосклона. В деревне было всё ещё тихо и безлюдно. Бредя вдоль улочек, Стеф ощущал себя одиноким странником, шагающим по чужому поселению, где каждый житель настолько презирал его, что предпочёл скрыться от серых глаз пришельца в своём укромном жилище и запереть его на прочный замок. Удивительное, однако, получается обстоятельство, ведь ещё недавно это поселение было его родным домом, самым приятным местом, в которое хотелось вернуться. Как минимум, когда-то. Когда ему не было известны все жуткие подробности и тайны этого навеки проклятого края. Тяжело вздыхая, молодой человек поднял глаза к небу, кисло улыбнулся и внезапно застыл на месте, почувствовав чьё-то присутствие. Мигом повернувшись в сторону, откуда он поймал взгляд, Стеф облегчённо выдохнул: возле сломанного забора маленького дома задумчиво стояла одинокая чёрно-пёстрая корова, глазевшая на такого же одинокого странника большими печальными глазами; она усиленно махала хвостом, отгоняя оголодавших слепней и мух, мирно жевала молоденькую траву и даже не испугалась чужака, словно видела его не впервые. На её шее болталась верёвка, которой она была привязана к ветхому штакетнику, а на ухе имелась бирка с давно стёртым номером. Скотина выглядела молодо и, как заметил парень, должна была отелиться со дня на день. Это была большая и упитанная корова, пахнущая тёплой шерстью, молоком и сладковатым навозом; она пахла так, как пахнет любое сельскохозяйственное животное. Однако, что-то в её запах было необычным. И это что-то настырно пробиралось в ноздри, проникая в каждый нерв его тела; оно заставляло желудок урчать, а слюни усиленно копиться во рту; оно манило, притягивало, смешивалось с животным потом и от этого становился еще более желанным. Стефан стиснул челюсти. Он несомненно узнал этот аромат – аромат крови и мяса, что в последнее время сводил его с ума. Парень смотрел на скотину и словно чувствовал скорость, с которой кровь течёт по её венам, проходит по сосудам, он будто бы видел её насквозь: все кости и внутренности, омывающиеся четырьмя видами гумора – кровью, лимфой, жёлтой и чёрной желчью. От этой мысли в груди что-то трепыхнулось. Испуганно, возбужденно, волнительно. Глаза безумно засверкали, а тело задрожало от невыносимого желания вкусить твёрдую, приятно пахнущую плоть. Корова, не отрываясь, смотрела на молодого человека; и некогда расслабленная, равнодушная скотина в миг навострила уши, сильно напряглась, Их взгляды были направлены друг на друга: перепуганный и голодный. Никто не смел моргнуть, двинуться; животное и человек, словно были скованны глазами – и оба звериными. Вытерев слюну тыльной стороной ладони с нижней губы, Стефан встрепенулся, а потом, недолго думая, сделал уверенный шаг навстречу.

***

Небольшая комнатка наполнялась тёплым, неровным светом; желтоватые толстые церковные свечи плохо освещали темноту спальни, скорее подчеркивали её, но этого было вполне достаточно, чтобы явственно различать очертания мебели, предметов, и чтобы огоньки не резали своим светом глаза. В ней царило спокойствие и благоговейная тишина, нарушаемая лишь всплеском воды, ударяющей по коже сильными брызгами. Над письменным столом, немного склонившись, стоял молодой человек и умывался холодной водой из деревянного тазика, бросая её на плечи, грудь и ополаскивая лицо. Он смывал с себя весь этот день, весь пот, грязь и всю мерзость, в которой посчастливилось побывать за один лишь вечер. Эти брызги воды, как острый лёд в жаркое время, приятно освежали кожу, очищали её и успокаивали. Ему хотелось поскорее избавиться от следов сегодняшнего дня, и когда с умыванием, наконец, было покончено, тщательно вытерся мягкой махровой тканью, окончательно избавляясь от недавних неприятных воспоминаний; после чего поспешно натянул новые брюки, надел бежевую рубаху, не утруждаясь заправить её за пояс, и присел на край кровати. Стефана переполняли различные эмоции. Время в его комнате остановилось. Он пытался понять, на самом ли деле всё то, что случилось с ним, является реальностью или же это изрядно затянувшейся сон, который изводит его в того самого момента, когда вызвался добровольцем в замок Альсины Димитреску. Может, его убили намного раньше? Может, он давно сгнил в их темницах, а сейчас неупокоенной душой скитается по потустороннему миру, созданного его же разумом? Энергично тряхнув головой, отгоняя ещё более немыслимые предположения, он устало вздохнул, а затем вернулся на ноги. За сегодняшний день парень достаточно насиделся и належался. Сейчас ему хотелось чуть побродить по длинным коридорам убежище, которые успели надоесть. Покинув комнату, Стеф собирался двинуться в противоположную от неё сторону, как вдруг увидел яркий свет, исходящий из нижней щели под дверью, которая абсолютно точно вела в лабораторию Матери Миранды. Данный факт, очевидно, говорил о том, что женщина находилось в пещере, а ещё точнее – в своём оборудованном помещении. И это натолкнуло на мысль – лжемамочку нужно навестить, уведомить о своём возвращении самолично, прямо сейчас. После того, что он узнал у Карла Гейзенберга, к Миранде появилось, казалось, нескончаемое количество вопросов, которых желалось задать напрямую, в лицо. Однако, делать этого было нельзя, пусть и хотелось. Пометавшись пару минут по слабоосвещённому коридору, Стеф снова вернулся в комнату. Но и там он вновь бессмысленно кружил, переходя с места на место. Тогда парень собрался с мыслями, духом, взял волю в кулак и решил для себя, что взглянуть Миранде в её серые бесчувственные глаза в попытке найти в их хоть каплю человечности будет неплохо; да и просто поговорить о чём-нибудь – тоже. Ведь Карл дал точное распоряжение беседовать с ней и пытаться вытащить любую информацию, которой она наделена, дабы извлечь из неё лишь бы что. В любом случае, хуже этого никому не будет. Во второй раз выйдя из спальни, Стеф отчаянным шагом направился прямиком в комнату, где располагалась лаборатория, пока не замер подле её массивной преграды. Немного подумав, он неуверенно толкнул дверь и сразу же перешёл порог, разделяющий светлую сторону от тёмной. Рабочее помещение оставалось неизменным: всё тот же бардак, всё те же склянки, банки и сосуды, чертежи, а также запах медикаментов. Находится здесь было морально тяжело, пусть и немного любопытно. В конце концов, куча интересных вещей, которых он никогда не встречал, открываются перед ним и рассмотреть их повнимательнее становится возможным. Однако, пришёл он сюда не для этого. Самое же волнующее находилось по центру лаборатории — Матерь Миранда, повёрнутая спиной к дверному проёму, что-то увлечённо записывала в большую книгу, стоя над широким столом, и попутно глядела в линзу какого-то прибора, напоминающего телескоп, но очень маленький. На женщину не было привычного одеяния: её короткие белые волосы, зализанные назад, не были спрятаны под чёрным платком, отсутствовала длинная стола с золотыми узорами, странная маска, а поверх сутаны на ней был надет белый халат, как у кого-нибудь врача. Выглядел данный наряд ещё более необычно, чем торжественное платье или и вовсе полная нагота. Матерь, будто бы не заметив постороннее присутствие в своей лаборатории, спокойно фиксировала на бумаге то, что наблюдала в этом непонятном устройстве, и что-то бубнила себе под нос. Поглядывая на владычицу деревни, следя за каждым её действием, Стефан не заметил, как его накрыла злость, яркая и ослепляющая, отчего зубы плотно сжались, едва не крошась от напряжения, скулы напряглись, а пальцы сами собой сплелись в железный кулак. Перед глазами тут же возникла картина, в которой он смыкает руки на лебединой шее лжебожества, как начинает сжимать её, словно клещами, как женщина, звавшаяся могущественной спасительницей, хрипит, а после оседает на колени; он видел сквозь красную пелену, что заволокла сетчатку, как жизнь стремительно покидает её красивое тело. «Она сделала слишком много ужасного. И сделает в будущем, если вовремя не остановить эту...». Дурные мысли слишком быстро и внезапно покинули его, когда на всё помещение раздался величественный, серьёзный голос. — Ты вернулся, — подметила Миранда, смотря в свой увеличительный прибор. Неужели она узнала о пришествии Стефана ещё раньше? Её глас, на удивление, сработал, как успокоительное: он горячей волной разлился по телу, расслабляя мышцы и притупляя разум, и в один миг унял всю ярость и накопившуюся злость. — Наконец-то. Проходи, — она плавно махнула ладонью в свою сторону и Стеф беспрекословно подчинился. Её поведение было немного странным. Она не позволила ему входить в лабораторию, строго-настрого запрещала, а тут – взяла и сама пригласила? — Что-то случилось... Матерь? — Нет. Мне просто нужен образец крови, — в момент, когда она наконец оторвалась от устройства, похожего на уменьшенную версию телескопа, жестом указала ему на свободный стул. — Присаживайся. Он вновь сделал то, что женщина повелела – совершенно без всяких вопросов. — Голоден? — Да, — Стефан солгал. И по какой причине непонятно даже ему. Матерь одобрительно кивнула, взяла со стола что-то мучное и, подойдя ближе к устроившемуся на её стуле молодому человеку, протянула ему ароматное угощение. — Бери. Не стесняйся. В руке она держала душистую ржаную булку хлеба, завёрнутую в холщовую ткань. Её запах был таким сильным и приятным, что Стефан смог насладиться им даже через грубую материю. — Всю? А как же вы? — Я не буду. Мне это ни к чему. А вот тебе подкрепиться необходимо. Очередная странность, которую заметил парень. Обычно он сдавал кровь натощак, где-то с утра, женщина специально поздно подавала ему завтрак, чтобы анализы были чистыми, но сейчас… предлагает перекусить. Да и время как-то близилось к ночи… — ... спасибо, — с трудом выдал он, забирая из ее руки булку хлеба. Принюхавшись к ней, а затем надкусив, Стеф поинтересовался: — Она свежая. Вы... — Нет, — тут же опровергла его домыслы владычица. — Я взяла её с алтаря, возведенного в мою честь и честь моих детей. А еда – одно из подношений нам местных. Обычно, я позволяю забрать крупы, овощи, продукты домашнего производства Моро, а иногда и Гейзенбергу, ибо сама в пище не нуждаюсь, но зачем добру пропадать, если тебя тоже нужно чем-то кормить? Стеф согласно кивнул, а затем, проглотив кусок булки, уточнил: — Вам не нужна пища? Почему? Матерь Миранда улыбнулась. Скупо. На большее её не хватило. — Моя маленькая особенность, назовём это так, — но несмотря на сдержанную эмоцию, в её интонации проскальзывала некая теплота. — Ты ешь. А как закончишь – я начну брать биоматериал. Погрузившись ненадолго в свои мысли, молодой человек сосредоточенно разжёвывал ржаной хлеб, посыпанный чесночной солью, и невольно подмечал, что было бы неплохо намазать её смальцем или хотя бы сливочным маслом, а ещё лучше поверх положить тонкий кусок сала. К сожалению, ни того, ни другого, ни тем более третьего у него не имелось, а просить у Матери как-то некрасиво. Посему, затолкав в рот оставшийся кусок свежевыпеченной булки и быстро его прожевав, он отряхнул руки от крошек, после чего продолжил донимать женщину вопросами. — Могу я узнать результаты прошлых анализов? — Беспокоишься? — Миранда стояла подле стола и подготавливала необходимые инструменты. — Ну... да. — Не стоит. С ними всё хорошо – как нельзя лучше, я бы сказала. — Тогда зачем брать ещё? — Слишком много вопросов, дитя. Стефан внимательно наблюдал за действиями женщины: вот она наполнила шприц некой жидкостью, затем проверила его действие, брызнув в воздух тонкой струйкой, а после, убедившись, что всё работает правильно, и вовсе избавилась от воды, опустошив инструмент в металлическую миску. — Разве это ненормально? Речь идёт обо мне и моём здоровье... — Я уже заверила тебя, что с твоим здоровьем всё превосходно, — держа в руках приспособления для изъятия крови, Матерь неторопливо подошла к молодому человеку. — Неужели ты смеешь сомневаться в правдивости моих слов? — взяв руку парня и завернув рукав, она зафиксировала её ладонью кверху в положении разгибания локтевого сустава, после чего плотно наложила резиновый жгут на среднюю треть плеча. — Или же тебя что-то беспокоит? — Нет, Матерь, — морщась от того, что упругая толстая нить туго стягивала кожу, промолвил он. — Хорошо, если так. Далее Миранда обработала необходимую область на локтевом сгибе маленькой ваткой, смоченной медицинским спиртом, и, когда Стефан по привычке сжал кулак, дабы кровь максимально наполнила вену, та прощупала её, а после длинной иглой проткнула кожу. Парень напрягся. Сколько бы раз Матерь этого ни делал – всё равно было больно и неприятно. Да и сама мысль о том, что тебе в стенку вены входит острый инородный предмет не воодушевляла. — Расслабься, — приказным тоном сказала она, глядя исключительно на иглу. Стеф попытался, но, когда владычица начала немного вытягивать заострённый металлический стержень назад и несильно потягивать за поршень шприца, у него не получилось. Однако, для неё это уже не имело никакого значения: полностью наполнив цилиндр его кровью, Матерь Миранда на место пункции положила стерильный марлевый тампон, принялась аккуратно извлекать иглу, слегка нажимая обработанным спиртом материалом на прокол, а после осторожно вытащила её из вены окончательно. Когда биоматериал был получен, женщина взглянула на заполненный им шприц и подозрительно прищурилась, словно что-то было не так. — Хм. Интересно… Кровь, как показалось Стефу, была темнее, чем обычно, и цвет её от того выглядел каким-то зловещим; ко всему прочему, ещё и сворачиваться начала намного быстрее, отчего женщина незамедлительно поспешила к своему рабочему месту, дабы успеть провести обследование. Ничего не поняв, молодой человек поправил рукав, стянув ткань рубахи вниз, до запястья, а потом встал со стула и подошёл к Матери Миранде. — Что-то… не так? Ответа, как ни странно, не последовало. Владычица деревни озабоченно вглядывалась в линзу своего медицинского прибора и вновь делала вид, что находится в помещении совершенно одна. Парню не требовалось подтверждение того, что сейчас ей было совсем не до него, посему, оставив свою покровительницу в покое, он не придумал ничего лучше, чем просто ходить вокруг стола и внимательно разглядывать его содержимое. Однако, всё, что лежало, стояло на нём, ему доводилось видеть не впервой, и ни одна вещица, штуковина не могла вызвать особого интереса. По крайне мере, до тех пор, пока он не заметил небольшую чёрно-белую фотографию, что мигом овладела всем его вниманием, приковав к себе словно цепью: на этом фото была изображена длинноволосая привлекательная девушка лет двадцати, в белом платье, которое сейчас уже никто не носит, и с маленьким ребёнком, закутанного в тёмные пелёнки, на руках. Незнакомка на чёрно-белом снимке была точной копией Матери Миранды, только лет на десять моложе, счастливее и с шикарной копной волос, падающей на спину светло-русым водопадом. Взяв пальцами край фотографии, Стефан пристально всмотрелся в того, кого когда-то запечатлели на фотобумаге, оставив приятные воспоминание, что должны были согревать на долгие года, но почему-то лишь причиняла боль и вызывали щемящее чувство утраты. Сердце учащенно забилось. Тогда, обратив внимание на то, что её подопечный резко остановился и чем-то встревожился, Миранда отпрянула от устройства и спокойно, но не без интереса спросила: — Что ты там нашёл? — Это… Женщина оказалась рядом с ним слишком быстро, он даже сообразить не успел, как она выхватила из его руки чёрно-белый снимок. — Я. — холодно отрезала она, бросив лишь один единственный взгляд на фотографию, после чего сунула её в карман врачебного белого халата. —Говорила же ничего не трогать! — Простите, Матерь, я не хотел, но… кто этот ребёнок? — разумеется, Стефан знал ответ на свой вопрос, по крайней мере, догадывался, однако, скажет ли ему она? Тема Евы будет отличным поводом поговорить о многом другом, что происходит в деревни именно из-за неё. К его сожалению, Миранда предпочла отмолчаться: присела на близ стоящий стул, положив ногу на ногу, о чём-то явно призадумалась, не промолвив ни слова, а после всё же указала ладонью на деревянное седалище, расположенное напротив неё, и, наконец, произнесла: — Ева, — имя её биологической дочери сорвалось с пухлых губ нежным, но одновременно горьким шёпотом. — Этот ребёнок – Ева. Мой ребёнок. Истинный. Стеф, слегка вздрогнув (неизвестно почему), подошёл к тому самому месту, на которое указала женщина, и присел на стул. — Она… — Да. — Из-за чего? Владычица деревни потупила взгляд и поджала губы, вновь замолчав на какое-то мгновение. Она будто бы не хотела делиться с молодым человеком своим горем, не хотела обременять его информацией, которую знать ему всё равно было бессмысленно, ведь жить осталось недолго – всего-навсего месяц. Однако, Миранда уже начала эту беседу, начала открывать ему тайны, делясь с ним тем, что накопилось громадным комом в её остывшей душе. В конце концов, может ли стать от этого только хуже? — Из-за серьёзной болезни. — … когда? — Очень давно. Много вопросов задаёшь, юноша. Я уже подмечала, что любопытство тебя не красит. — могущественная женщина говорила уверенно, спокойно, но голос её заметно подрагивал. — А остальные? — Стеф же на её замечание попросту не обратил внимание. — Альсина, Донна, Карл и Сальваторе? Они… Матерь Миранда смерила его строгим взглядом, как бы намекая на то, что лезет он явно не в своё дело, но без ответа не оставила. — Не мои дети. Не родные. Я им просто… помогла. Как и тебе – появилась в нужное время, в нужный момент, когда каждый нуждался в ком-то и его помощи больше всего. «Да как же!». — Они приняли мой дар и стали частью семьи, — продолжила женщина. — И ты отныне тоже. — Но я… разве хотел этого? Серые, безжизненные глаза Матери Миранды едва мерцнули каким-то гневным огоньком, а скулы слегка дрогнули. — Даже если не хотел – выбора уже нет. Я подарила тебе новую жизнь, полную нечеловеческих возможностей; она гораздо лучше той, что была у тебя до этого, поверь мне. Посему вернуться в прежнюю уже не получится – внешний мир не примет тебя. Он ещё не готов. На твоём месте любой бы бросился к моим ногам и благодарил за такую оказию, что не выпадет практически никогда и никому. — Миранда внезапно встала со стула и чуть приблизилась к парню, смотря на него теперь не в упор, а сверху вниз. — Тебе изрядно повезло дитя, ведь для тебя уготована великая честь, которую не заслужил, и не даже не приблизился, никто из моего лжепотомства. Гордись этим, как горжусь я. — прошептала она и легонько погладила пальцами, что не были облачены в золотые кольца, похожие на когти, его щёку. — Ответь, тебе понравилась моя деревня? Стиснув зубы, Стеф неуверенно закивал головой. Миранда сдержанно улыбнулась. — Значит, понравится и моя семья, — владычица этих мест заправила выбившуюся прядь его чёрных волос за ухо, как собственному ребёнку, потом коснулась длинными пальчиками подбородка и провела вниз по шее. Стефан вздрогнул. Он понимал, что тянулась она к шраму на груди, и понимал, какое значение имело каждое вырвавшееся из её уст слово. От этого становилось мерзко, а прикосновения ещё больше отталкивали, подливая масло в огонь ненависти. Но, ко всей его натянутой невосприимчивости, пальцы женщины вызывали под кожей приятнейшее тепло, словно кровь внутри сама стремились к её плоти. И как бы он не думал о ней в плохом ключе, эти ощущения усмиряли его пыл, по неизвестным причинам. — А чуть позже… ты перестанешь думать о чём-либо, переживать, скучать. Верь мне. Эти чувства… временны. Нужно просто подождать. Миранда стояла к нему так близко, что можно было напасть на неё без всяких трудностей, вонзить в её холодное сердце какое-нибудь остриё и заставить его остановится навсегда. Если бы это было так просто и… возможно. Она говорила двояко, скрытно, но Стефу известно, что имелось ввиду под этими многозначительными фразами; молодой человек знал, что его ждёт “чуть позже”, что все переживания и чувства действительно исчезнут, но вместе с ними исчезнет и он. Злость смешивалась с презрением, все мышцы напряглись, однако, где-то глубоко, в мозгу, в груди он чувствовал к ней нечто тёплое… нечто то, что чувствует дитя к своей матери – безусловную любовь, которую нельзя подавить ненавистью. Но очень хочется. Что бы она ни сделала с его восприятием, с его мозгом, она внедрила в него частичку себя, из-за которой он полностью подчинён ей. Тогда Стефан вскочил со стула, почти услышав треск собственных суставов, и бойко прильнул к владычице, заключив в крепкие объятия. Буря эмоций взяла его под контроль: он хотел закричать от переполнявшей злобы, желал нервно рассмеяться от творившегося безумия или разрыдаться от полной безысходности, но не мог; все чувства кипели в нём и бурлили, однако, никак себя не проявляли. Своим поступком он надеялся, что Матерь от такой наглости, нахальности и непозволительного с ней поведения накажет его, ударив по лицу, использует свои способности, что больно сдавят кости; он жаждал, что она воткнёт в его спину чего-нибудь острое, тем самым приведя его в норму и заставит возненавидеть себя ещё больше – окончательно. Но вместо лезвия, вместо холодных отростков, он ощутил между своих лопаток нежное, робкое прикосновение – мягкие ладони легли на широкую спину и прижали к груди, убивая даже незначительное расстояние, что разделало его от неё. Это было самое настоящее материнское объятие – такое нежное, тёплое, полное заботы и утешения.