Темные Тени

Сосновые и еловые деревья сменялись быстрой безумной чередой один за другим, пролетая перед глазами по всем четырём сторонам сплошной растительной стеной, что то и дело норовила преградить путь незваному гостю. Лес вращал его, подставлял под ноги то корягу, то промоину, хлестал раскидистыми ветвями, пытался удержать ими в своём плену и обвивал обнажённые голени длинной травой; он по-прежнему окружал молодого человека, путал его мысли и следы, затенял свет и не выпускал из своих ночных объятий. Голова невероятно сильно закружилась от этого сумасшедшего лесного вихря, от ударивших запахов, от усталости и тошноты, но он продолжал бежать – заставлял себя бежать! Пусть даже не помнил почему, зачем, для чего и самое главное от кого? Кто, чёрт побери, гнался за ним? Да так остервенело, что парень не мог остановиться, дабы перевести дух, отдышаться, ибо как сей таинственный незнакомец следовал за ним точно по пятам, держа ту же скорость и то же направление. Однако, в какой-то момент этой безудержной фантомной погони преследователь, наконец-таки, отстал от выбранной жертвы, где-то задержался, в попытке, надо думать, передохнуть и восстановить силы, чтобы продолжить нагонять ни в чём неповинного молодого человека, убегая, скачущего по лесной чаще, как серна. Тогда-то Стефан тоже остановился. Чуть согнулся, начав дышать ещё учащённее, и опёрся рукой о ствол сосны, боясь, что ватные ноги больше не смогу держать на себе мускулистое туловище. Он ещё никогда так резко и отчётливо не ощущал текстуру коры. Складывалось впечатление, что его нервным окончанием срастаются с наружной и внутренней частью дерева, позволяя ему чувствовать, как в нём протекает жизнь. Это было как минимум необычно. Но по-своему приятно. Глубоко дыша, Стефан вдруг осознал, сколько же вокруг него жизни: он слышал дыхание и сердцебиение всякого взволнованного обитателя леса; он отчётливо видел в сей непроглядной тьме копошение насекомых под длинными стеблями травы; и он явственно чуял каждый запах, приятно проникающий в ноздри, что принадлежал попрятавшимся от него зверям. И чем дольше парень держал руку на сосне, тем, казалось, сильнее чувствовал, как дерево под ладонью тяжело дышало вместе с ним. Невидимый ручей, близ лежащие камни, даже сухие листья следовали ритму его лёгких, создавая неописуемую гармонию, которая, удивительно, никак не давала ему покоя. Он посмотрел на ладонь, прислонённую к шершавому гниющему стволу, чтобы приблизительно понять, что происходит и кое в чём убедиться: неужто границ между его телом и деревом больше не существовало? Однако, пытаясь обрести ответ на один вопрос, парень заимел их ещё больше. Бросив взгляд на конечность, он едва ли не закричал от изумления – вся его рука была сплошь покрыта чёрной грубой шерстью, а вместо коротко подстриженных привычных ногтей – были длинные, напоминающие животные когти, что росли из самого центра пальцев, доставляя невероятную боль. Стефану стало страшно. Да так, что захотелось безумно громко завопить, выдав тем самым охотнику своё местонахождение. Но, к счастью, его или горю, закричать не получилось. Крик тут же превратился в сдавленный звериный рык, что вызвал у него табун испуганных мурашек, дружно промаршировавших вдоль позвоночника. Парень мгновенно отдёрнул дрожащую руку… нет, лапу от сосны и, схватив её за запястье, заметил, что на стволе от его конечности остались следы в виде пяти царапин. И царапин таких, что всем своим видом напоминали человеческие, точно такие, что остаются после рассечения плоти, и из которых начинает вытекать кровь. Самая настоящая. Наблюдал за тем, как дерево страдает от его прикосновений, молодой человек излишни долго, хотя времени у него не было от слова совсем. Посему незамеченным не остался. Позади послышался резкий громкий высокий звук, и мимо его уха просвистела стрела. Стальной, острый наконечник вонзился прямо в ствол сосны, пронзив несчастное дерево насквозь, и чудом, словно стрелок того и намеревался, не угодил в голову молодого человека. Ствол дерева затрепетал, словно от боли, а из разреза выступила багряная, похожая на кровь смола, что тут же принялась стекать по коре струями дождя, как будто ему открыли все раны. Стефан мигом отпрянул от древа в сторону, откуда целился нападающий, и замер. Странное оцепенение охватило его с ног до головы, не позволяя убежать, или хотя бы как-то пошевелиться. Было чертовски темно, но он видел всё: стройный силуэт, облачённый в охотничьи одежду с капюшоном на голове, бледная кожа, сияющая при свете луны оголёнными участками, недлинные волосы, каскадом падающие через одно плечо (они идеально сливались с ночной мглой), улыбка, режущая как нож, коя выделялась синеватыми губами, и глаза... янтарные глаза, что хищно горели ярким огнём, выглядывая из густой мрачной чащи, – всё это было ему таким знакомым, что сердце забилось сильнее. Ему желалось голосить, что есть мочи, молить о пощаде, прокричать её имя, чтобы она узнала его, прекратила эту дурацкую охоту, но у него, чёрт возьми, не получалось! Вместо криков из глотки вновь вырывалось лишь рычание, а вместо слов губы шептали что-то нечленораздельное, что-то невнятное... что-то явно на человеческое не похоже. Страх овладел парнем полностью. Он попросту ничего не мог сделать. В отличие от хорошо знакомой охотницы, что выставила перед собой свой лук, мучительно медленно натягивая тетиву, и уже поймала бедолагу на мушку. Громогласный рёв в миг разорвал надрывающуюся глотку и наполнил собой всю окрестность, перепугав крикливых воронов, что в разнобой под мерзкое карканье взмыли ввысь; и ему в унисон раздался безудержный, дьявольский женский смех, а после практически в одно мгновение в воздухе пронёсся свист выпущенной стрелы. Летела она прямо в молодого человека и вот-вот должна была вонзиться ему промеж глаз, пройдя насквозь, как старую сосну, и выйдя стальным наконечником из затылка. Он видел это. Видел, как она приближалась к нему, однако, несмотря на идеальную точность, цели так и не достигла. Стефан быстро открыл глаза. Почувствовав болезненный удар внутри себя, парень пробудился, едва не выкрикнув наяву то, что пытался прокричать во сне, и резко принял полусидячее положение. Перед глазами все ещё мерцали едва различимый миражи мрачного хвойных леса и ночного хорошо знакомого гостя, чей образ плотно засел в подсознание и вряд ли скоро оттуда выберется. Молодой человек сразу же покачал головой, пытаясь согнать наваждение, а после вытянул руки и тщательно оглядел самого себя, видимо, на наличие чего-то того, что побеспокоило его в столь реалистичном сновидение. Благо, можно было выдохнуть. «Сон» — умозаключил он очевидное. «Действительно всего-навсего сон... боги, но какой же ощутимый». Энергично протерев лицо руками, силясь прийти в себя, Стеф покрутил головой из стороны в сторону, осматривая помещение, в котором находился: небольшая комнатка, с одним окном, одной дверью, бедненьким стареньким интерьером, пыльное и неубранное, но такое родное. Именно здесь – в этой одинокой, брошенной маленькой хижинке происходило много чего интересного, и именно здесь, наконец, никого, ничего не боясь, можно побыть в полном одиночестве... или не в совсем полном. Когда парень повернул голову вправо, увидел рядом спящую обнаженную девушку, что лежала на боку, спиной к молодому человеку: золотистые недлинные космы, что локонами прятали от него поистине красивое лицо, бдительная попа, чуть неприкрытая какой-то найденной простынёй, аккуратная упругая грудь, восхитительные изгибы тела и бледная кожа, запах которой дурманил неслабо. О, этот запах… чуть горьковатый и между тем сладковатый аромат человеческого тела, ЕЁ аромат; он был намного сильнее всех остальных, искусственных и неродных, запахов, был сильнее даже, чем запах её феромонов; он ощущал его так явственно, что казалось, будто он мог учуять его на гораздо большем расстоянии, чем вышло в итоге. И ему это безумно нравилось. Некоторое время Стефан просто рассматривал её открытые плечи, наслаждаясь красотой изгибов, отчего настроение мгновенно увеличилось как сверху, так и снизу, осторожно, стараясь не разбудить, поправлял её золотистые волосы, дабы приоткрыть лицо, и глупо улыбался, словно ребёнок. В такие моменты все проблемы, обременяющие жизнь, уходили на второй план или вовсе забывались, потому как думать о них не хотелось совершенно, вследствие чего их желалось продлить, растянуть, чтобы они никогда не заканчивались. Но, к сожалению, ничего не могло длиться вечно – это суровая и несправедливая правда жизни. А если дать времени возможность, то оно вдобавок ещё и ускориться, лишив вас и этого маленького, редкого момента. Посему бесконечно любоваться видами не получится, и надо бы начать что-либо делать. И сперва Стеф возжелал к ней прикоснуться. Костяшки пальцев аккуратно, ласково погладили щёку ведьмы, спустились на шею, медленно провели по ямочке между ключицами, затем скользнули с хрупкого плеча на живот, а далее ещё ниже… прямо к бедру; и, откинув простынь, нежно-нежно обласкал его. Чуть склонившись к ней, парень хотел было поцеловать старшую дочь Димитреску в плечо, как заметил на её сонном лице улыбку, после чего она открыла глаза и, ловко извернувшись, внезапным молниеносным рывком набросилась на Стефа, повалив спиной в раскиданное тряпьё, служившее им самодельной постелью. Это было чертовски неожиданно, но до чего приятно. Бэла оседлала молодого человека, склонившись так, что её бледное лицо оказалось прямо напротив его, отчего они были вынуждены заглянуть друг другу в глаза. — У тебя ужасная реакция, — прошептала она, опаляя дыханием, обжигая лестными словами голую мужскую кожу. — Смотря в каком месте. Шутка хоть и была по-юношески глупой, но положительной обратной связи в виде сдавленного смешка отделалась. Бэла хохотнула. Стефан же, обвив руками её талию, прижал беловолосую ведьму к своему телу, да так сильно, что она едва не задохнулась, но вместо того, чтобы высвободиться из столь сильных объятий, блондинка, откинув голову, лишь закусила губы, отчего парня захлестнула волна какого-то всепоглощающего счастья. Разумеется, несмотря на мощь рук, сжимающих её хрупкий стан, в этом своеобразном плену была своя особая прелесть – блондинка полностью чувствовала всю мощь его эрекции, упорно вжимающейся в её увлажнённое лоно. Помимо телесного удовольствия, вызванного непроизвольным скольжением между половых губ, было ещё и ментальное: как же невыносимо приятно ощущать, когда тебя желают. А Стеф желал её сильнее всего на свете. — М-м, с этим и впрямь всё в порядке, — томно проговорила Бэла, после чего обхватила ладонью эрегированное мужское естество и, слегка сжав пальцы, провела по стволу сверху вниз. Его судорожный вдох сквозь сжатые зубы и тихий стон, показались ведьме сладчайшей музыкой. По крайней мере, как оказалось, слушать это было намного сладостнее, нежели крики и мольбы о помощи, когда она выпускает мужланам кровь. — Если ты сейчас сможешь повторить то, что мы делали несколькими минутами ранее, – убедимся в этом ещё больше.  Задев большим пальцем головку, очертив её по кругу, она чуть сдавила распухший кончик, а затем погладила крошечное отверстие, из которого выступила капелька смазки. Парень вновь втянул воздух сквозь плотно сомкнутые челюсти и подался бёдрами навстречу её руке. Ощущения – непередаваемые. Беловолосая ведьма ласкала его так хорошо, что дыхание Стефа чертовски участилось, отчего произнести хоть что-то было немного тяжеловато, но всё же, продышавшись, он сумел выдать из себя слова: — О-ох… дьявол. В третий раз? Не стояло тебя будить… — Стефан произнёс это лёгким, шутливым тоном, с явным смешком на губах, заставив Бэлу снова улыбнуться. — А я и не спала. — Да? А вот мне показалось обратное. Неожиданно для молодого человека блондинка, схватив набухшую плоть в кулак, сильно сжала прямо у основания, заставив того тихонечко вскрикнуть от резкости действий и боли, что была вызвана мощным давлением, а также длинными ногтями, впившихся в чувствительную кожу. Однако "помучила” она его так недолго: почти моментально ослабила хватку и стала водить сжатыми пальцами туда-сюда, постепенно ускоряя темп. — Мало ли что тебе показалось, — спокойно ответила Бэла, не прекращая ритмично массировать твёрдый член, что подёргивался в такт движениям её кулака. — Мне в последнее время вообще не спится. — Мх-мх… из-за дневника? — Из-за его содержимого. — Я… понял. Больше девушка не произнесла ни слова, будто бы поднятая невзначай тема в продолжении не нуждалась, хотя, как стоило отметить, детали и подробности очень даже волновали парня, и он желал во всём разобраться. Однако, судя по всему, желание это было не обоюдным. Бэла по-прежнему молчала и просто доставляла молодому человеку удовольствие, растирая холодной ладонью его пах всё энергичней и энергичней. И в какой-то момент, когда Стеф всё же решился о чём-то спросить, она, завидев как приоткрывается его рот, крепко надавила на член, провела по нему рукой вниз, а затем, нащупав набухшую машонку, стала ласкать её, поглаживая и наминая. Дыхание вновь перехватило, но этого, как посчитал сам парень, всё равно было недостаточно, чтобы заткнуть его, посему, чуть переведя дух, он нарушил небольшую тишину, повисшую в доме. — Ты… — однако, ведьма не шибко хотела, чтобы он начинал: крепко сжала в ладони его шары, почувствовав, как от этого Стефан немного вздрогнул, и принялась перекатывать их между пальцев, словно бы играя в какую-то игру. Несколько минут, пока продолжались ласки, молодой человек действительно молчал, лишь иногда сдавленно постанывая и испуская томные вздохи от получаемого наслаждения, но, к её сожалению, быстро свыкся с наиприятнейшими ощущениями и нашёл в себе силы продолжить: — Ты так и не рассказала мне о-о-о, чёрт… м-мы не закончили! Бэла слегка посмеялась. — В самом деле? А мне кажется, что ты вот-вот и… Нежно, вкрадчиво массируя и периодически щекоча затвердевший мешочек, беловолосая ведьма вызывала в молодом человеке эмоции, что невероятно сильно разрывали его изнутри. Волны сладчайшей истомы накатывали на него одна за другой, заставляя под ней колыхаться всё тело, после чего превращаться в расплавленный воск. С каждым сдавливанием яичек Стефан всё ближе приближался к оргазму; он чувствовал, как семя собиралась хлынуть из него, выплеснуться, окропив её влажную, изнемогающую женскую прелесть целиком и полностью, и он, отчасти, даже хотел этого – желал, чтобы всё прекратилось и они просто поговорили. Однако мысль того, как редко они видятся, как и них не получается побыть наедине, и наималейшие представление того, что же будет с ним дальше, побуждало приостановить семяизвержение хотя бы на время и просто повалить ведьму на спину, войти в неё, а после кончить уже непосредственно в её разгорячённые глубины, заставить биться в судорогах, в спазмах. Заставить её кричать от удовольствия. Он неимоверно сильно жаждал вновь кончить вместе с ней в этом потоке совершенной управляемой им самим энергии. Поэтому, вновь заключив девушку в крепкие, но такие чувственные объятия, плотнее прижав к себе, он резко впился в её губы своими, со всей страстью, накопившейся за последнее время. Сначала Бэла впала в ступор, даже попыталась сопротивляться, потому как его действия были чересчур порывисты, излишне жадны и даже местами грубы, отчего у неё появилась маленькая проблемка с получением кислорода, но чем дальше проталкивался его язык, чем безумнее становился поцелуй, и в итоге она сумела подхватить такт. Перестав обласкивать ладонью детородный орган парня, ведьма резко запустила руки в его чёрные волосы, продев пряди через пальцы, издевательски встряхнула их, а затем по-настоящему слилась с его губами, то и дело закусывая нижнюю. Их поцелуй получился поистине горячим и полным различных чувств, из-за чего прерывать его совершенно не хотелось ни ей, ни ему. Страсть с каждым столкновением и переплетением языков с головой захлёстывала Стефана в омут потрясающих ощущений, заставляя член изнывать от одержимости насладиться лоном Бэлы, а когда та, чувствуя пульсацию под собой, стала нарочно сладострастием юной кошки тереться о его тело, пах задрожал, недовольный отказом доступа к ее скользкой плоти, но между тем взбудораженный приятным трением. И тогда, после нескольких движений, после сладких заглушённых стонов, его затвердевший детородный орган задергался под ней и бурно излился мутной струей, залив её, простынь, остальное тряпьё, постеленное на пол, и даже совсем чуть-чуть самого себя. Молодой человек моментально содрогнулся в конвульсиях, что-то промычал в рот беловолосой ведьмы, а после, резко оторвавшись от поцелуя, захлебнул нахватавшего лёгким воздуха. И пока он отдыхивался, она смеялась, словно в этом было что-то постыдное. А может, это просто ему так показалось, и в её смехе не было ни доли насмехательства – лишь некая радость. — Ух, — наконец, выдохнул он. — Зараза. Нужно будет искупаться. — Да, искупайся. Водные процедуры тебе не помешают, — слова прозвучали как-то грубо, хотя по спокойной интонации так и не скажешь. — Спуск от хижины как раз ведёт к реке. — Составишь компанию? — Ни за что. Она страсть какая холодная. — А зря. Если ты решила всё время проводить здесь, а не в замке, то придётся свыкаться с отсутствием бадьи, мыла и горячей воды под рукой, — тепло усмехнувшись, Стеф невесомым аккуратным движением поправил прядь белых волос, упавшую ей на лицо. Ведьма не пошевелилась. — К слову об этом. Ты так и не рассказала… Бэла как-то отрешённо фыркнула. Видимо, она совсем не желала говорить на волнующую его тему. — Тебе действительно это так интересно? — Ну разумеется! Это связано с тобой напрямую. От этого теперь зависит твоё ментальное состояние. Я же знаю, что ты переживаешь; знаю, как тебя это всё гложет; и как метаешься в мыслях, в поисках правильности своего решения. — Стеф заложил эту непослушную, торчавшую в своем собственном направлении, прядь ведьме за ухо, не сводя при этом взор с её золотых блестящих глаз. — Поделись со мной, и тебе станет легче. Нельзя постоянно держать всё в себе. Это изнуряет. Уж поверь мне… — Не станет. Я, наоборот, пытаюсь абстрагироваться от всего того, о чём узнала, о чём мне ещё неизвестно, а также не хочу вспоминать ссору с ма… с ней. Ты думаешь, почему я позволила тебе остаться, когда ты постучал в дверь? Мне нужно отвлечься и расслабиться! Поэтому давай, отдыхай, — опустив руку, Бэла провела костяшкой среднего пальца по ложбинке его пупка, а потом медленно, подразнивая направилась дальше, пока не остановилась на обмякшем члене за тем, чтобы явно издевательски проскользить по всей длине. Стефан машинально дёрнул бёдрами. — А после мы повторим. — О-о, это будет долго… — он окинул беглым взглядом своё мужское естество, которое ведьма чуть придавила пахом. — Ничего. Если я правильно поняла суть того, о чём ты мне рассказал, то у нас полно времени. — На самом деле, я не уверен. Но, в любом случае, даже если и так – время скоротать нам как-то нужно. За беседой, между прочим, оно пролетает незаметно.  Вдруг Бэла свободной рукой закрыла ему рот, заставив замолчать, затем выпалила: — Я сказала, что не хочу это обсуждать! — разгневанный тон, в котором проскальзывала скрытая угроза, подействовал, как холодная вода. Стеф даже округлил глаза от неожиданности. Он уже и отвык от угроз, принадлежащих блондинке и брошенных в его сторону; и сейчас (из-за лёгкого испуга, вызванного неожиданным повышением голоса) походил на маленького котёнка, который как-то так случайно наткнулся на голодную бешенную собаку. — Давай ты будешь хорошим мальчиком, перестанешь мне указывать что делать, и выполнишь то, что от тебя хочу. Договорились? Разумеется, молодой человек не мог ей ответить, она сама своей ладонью, что плотно прижималась к губам, не позволяла этого сделать. Посему Стефу больше ничего не оставалось, как утвердительно моргнуть и осторожно поцеловать её дрожащие от непонятного волнения пальцы. Удивительно, но, судя по реакции, которую девушка выдала, эта внезапная ласка сработала как нельзя лучше – Бэла, недоумевающе захлопав ресницами, успокоилась, немного расслабилась, а после стала медленно убирать руку от его рта. Его прикосновениями губами к её коже будто бы взбаламутили некие тёплые воспоминания, заставив ведьму перемениться в лице и пойти ему на уступки. — Хорошо, ты прав! — всплеснула руками она. — Мне действительно нужно выговориться. Но ведь некому. За всё то время, что находимся здесь, мы с Кассандрой дотёрли эту тему до дыр! Наверное, поэтому она от меня сбежала. — Что? Сбежала? Куда это? — Глупый вопрос. Разумеется, в лес – в самую его глубь. — Дай угадаю… — Поохотиться, — и хоть предполагаемая причина пребывания Касс в лесу была очевидна, её старшая сестра всё равно ответила скорее парня. — Да. Её это успокаивает. К тому же, сейчас самый разгар сезона охоты на оленей. Уже вторую ночь не возвращается. Упоминание охоты и Кассандры в “одном предложении” вынудило всё нутро непроизвольно сжаться в один упругий комок, словно молодой человек испугался. Странное чувство, ведь, до этого момента, никогда прежде его не тревожила страсть средней дочери Альсины к убийству зверей. Но отголоски сна, по всей видимости, где она фигурировала на основном фоне, напомнили о неприятнейших ощущениях, что он испытывал пока спал. Стеф встрепенулся, словно перепуганная птица, кою что-то непонятное вывело из полудрёмы, и решил кое-что уточнить. — Понимаю, что она может быть настолько сильно увлечена охотой и просто, не считая необходимым, не появляться в хижине, но… неужели ты за неё не переживаешь? Вдруг с ней что-то случилось? В конце концов, вы вне безопасных (для вас, по крайней мере) стен замка… — Не говори чепухи, — спокойно отрезала Бэла, начав беззаботно водить пальчиками по крепкой мужской груди. — Кассандра хоть и подобна обезьяне с луком и стрелами, но она не пропадёт в лесу, который знает как свою пятерню. Тем более снаружи сейчас довольно тепло, и ей ничего не грозит. На это молодой человек уже ничего не ответил – лишь лёжа пожал плечами, а потом призадумался о чём-то своём, создав безмятежную тишину, удобно расположившуюся в хижине. Однако, длилась она отнюдь не долго. Молчание, обдумав ранее сказанные слова, нарушил тот, кто его и нагнал: — Знаешь, а мне вот кое-что не даёт покоя. — М-м? — Ты сказала, что тебе некому выговориться, — чуть приподняв голову, Стефан взглянул на лежащую на нём девушку, что, уже прислонившись щекой к его груди, медленно обводила пальцем затвердевший сосок. От такой ласки парень даже вздрогнул, вызвав у неё тем самым кислую улыбку. Как же редко она улыбалась с ним. Особенно, если они находились не одни. «Такие моменты нужно ценить». — А как же… я? Ты же помнишь, я всегда… — “Всегда готов выслушать и разделить с тобой любое бремя” – да. Помню. — из лёгких Бэлы вырвался очередной тяжёлый вздох. И больше она ничего не сказала. Только погрузилась в собственные мысли, словно ища воспоминания того дня, когда правда всплыла наружу, попутно тем же пальчиком прочерчивая стрелу, направленную вниз от соска, до пупка и ниже, до самого низа, отчего у Стефа вся кожа покрылась мурашками, вследствие чего небольшое помещение без комнат вновь охватила всепоглощающая тишь. Однако, и в сей раз властвовала она непродолжительно.

***

Весь Главный Зал от первого этажа до второго наполнял треск и шипение тлеющих поленьев в камине, тиканье деревянных настольных часов и мягкое постукивание дождя об окна старинного замка. Повсюду стояла такое манящее, прелестное спокойствие, наслаждаться которой можно было хоть всю жизнь; и юная графиня действительно им наслаждалась, бредя по узким коридорам, что ненароком навеивали воспоминания минувших дней. Но принадлежали ли ей эти воспоминания? Были ли она когда-нибудь их частью? Или же и это – лишь часть иллюзии, нарочно созданной женщиной, которую она так любовно и гордо называла матерью? Вероятно. Ведь всё, что она якобы помнила, всё, что якобы ассоциировала с детством, было рассказано именно устами коварной лгуньи, эгоистки и чудовища, обманывающего трёх несчастных девушек, что когда-то служили ей подобно их нынешним жалким служанкам. Горькая мысль о том, что всё это время она жила с абсолютно чужими женщинами, которых считала семьёй… ради которых погубила тысячи жизней, засела в ней так глубоко, так прочно; она вонзилась в острый ум, будто стрела, пущенная Кассандрой, и засела, как заноза; она впилась в сердце крепкими зубами, откусывая от него большую часть, как это делала малышка Дана; она рассекала всю ноющую от отчаяния плоть, словно длинные стальные когти матери, что больно оцарапали кости, выпусти кровь и коснулись самой души, разорвав её на части. Бэла чувствовала себя отвратительно. Перед её глазами то и дело мелькали болезненные строки, написанные аккуратным, красивым почерком, выворачивая всё нутро наружу. Ноги не слушались. Они сами вели ведьму прямо, то и дело спотыкаясь друг о друга, сами выбирались направление, совершенно несмотря на то, что с каждым пройдённом шагом становились ватными. Блондинка прекрасно понимала, куда они несут её, и ни чуть им не сопротивлялась, лишь осторожно держалась одной рукой за стену, чтобы в случае чего не повалиться наземь. Невероятное опустошение и мучительный укол предательства выжимали из неё все силы. Конечно, Бэла могла обернуться роем мух и, взлетев, добраться до назначенной цели в считанные секунды, но она не хотела; чертовски сильно не желала превращаться в то, что из её, отняв жизнь, преднамеренно создали. И как она вообще могла так поступить с ней? С ними! Как она могла доставить им столько боли лишь для того, чтобы заиметь дочерей? Точнее, разумных пешек, которые будут ей служить, которое будут ей беспрекословно подчиняться; усовершенствованных служанок, что станут безукоризненно убивать для ней. Что за монстр! Она же клялась, что никогда не обманывала их, что всегда всё рассказывала! Она не заслужила их любовь… наверное. Опираясь одной рукой о стену, а второй прижимая к груди заветный дневник, что поистине перевернул всю её жизнь и жизнь её средней сестры, блондинка плелась по длинным коридорам, пока не вышла в центр её некогда былого дома – в Главный Зал, где, повёрнутая спиной к проёме, на роскошном диване восседала самая старшая Димитреску. В центральном помещение стояла благоговейная тишина, периодически сквозь которую доносился приятный шелест перелистываемых страниц, также порождающий за собой приятные воспоминания, в которых хозяйка замка читала своим маленьким девочкам сказки о тёмных тенях. Бэла была готова поспорить, что и этот момент, засевший у неё в голове, не был реален – всего лишь иллюзорное внушение, внедрённое в них этой ужасной женщиной. И от этого ей стало очень неприятно. Беловолосая ведьма не знала, что делать, что говорить, не представляла, как объявить о себе, чтобы лжемать обратила на неё внимание. Это оказалось не так легко, как она думала. С одной стороны Бэла чрезвычайно сильно желала, чтобы Альсина прознала про неё, чтобы они, наконец, начали этот пугающий диалог, который не даёт девушке покоя, но с другой – хотелось всё бросить и сбежать. Далеко и надолго, дабы потом ни за что не возвращаться. К чему ей поднимать больную для всех тему? Мать всё равно ничего не расскажет и на раскрытие правды будет только отнекиваться, выставляя старшую дочь лгуньей. Зачем вообще сейчас ссорится и скандалить? Она не имела ни малейшего понятия. Вообще ни о чём. И вот ведь ирония: самая умная, рассудительная и спокойная из сестёр сейчас, словно загнанная в угол, совершенно не знала, как быть, не могла успокоить себя и собраться с мыслями. Она вела себя сейчас хуже вспыльчивой и эмоционально нестабильной Кассандры, которая в свою очередь настолько неоднозначно приняла правду, что сложилось впечатление, якобы она всё заранее знала и довольно давно, либо же ей просто было плевать. Последнее предположение, конечно же, было самым маловероятным, потому как Бэла точно знала, что для Касс вся эта ужасная и горькая ситуация – травмирующая, причём отнюдь не меньше, чем для неё самой. Просто её горячо любимая средняя сестрица справлялась со скорбью как умела: уходила в себя, не показывая истинных чувств, не желала об этом разговаривать, ибо каждое упоминание о чём-то таком резало её остатки души не хуже ножа, и просто сбегала на охоту, где насилие, жестокость и убийства помогали снять напряжение и выплеснуть всю накопившеюся негативную энергию. Сейчас Кассандра приближалась ко второй стадии, почему вести беседу с женщиной, что обманывала их десятки лет, придётся лишь старшей сестре. Без какой-либо поддержки. От дивана ведьму отдаляло всего пару шагов. Ей отрешённый взгляд застыл на спине Леди Димитреску, пронзая той позвонки острыми искрами ненависти и обиды, что летели из золотых глаз подобно молниям. Голову Бэлы ещё никогда не посещало так много разных и противоречивых мыслей, особенно по отношению к единственному родителю. Она взаправду подумывала над тем, чтобы подойти к ней ещё ближе и вонзить остриё серпа ей прямо в шею, выпустив море крови, что будет брызгать на чистый мраморный пол, пачкая его несводимыми пятнами; но между тем, к этим кошмарным, жестоким мыслям присоединялась и то, как сильно девушка хотела подойти к матери, положить ей голову на плечо и ничего не говорить – просто тяжело дышать, смиренно молчать и, не сдерживаясь, зарыдать. Но все эти желания крепко-накрепко увязли в болоте огорчения и разочарования, что в силу бессилия не позволяли неконтролируемым эмоциям брать над ней верх. Ничего не говоря, продвигаясь едва ли не на цыпочках, блондинка ещё ближе подобралась к дивану, обойдя его с другой стороны так, чтобы встать лицом к матери, после чего демонстративно, но аккуратно положила на газетный столик несчастный дневник. Оторвав внимание о читаемой книги, Альсина практически мгновенно подняла глаза на старшую дочь, со спокойным видом осмотрев ей с головы до ног, и улыбнулась. Однако, когда её беглый взор упал на дневник, от улыбки не осталось ни следа. — О, о! — с наигранной радостью удивилась Госпожа Димитреску. — А я как раз искала его. Спасибо, моя дорогая. Что бы мама без тебя делала… Разумеется (особенно, если судить по выражению её лица, что показывало некую тревогу, непонимание и нарастающую злость в одном флаконе), Альсина догадывалась, что её дневник у дочери оказался не случайно, но она всячески старалась не подавить вида. А вот для чего – вопрос был интересным; жаль, ответа на него Бэла не знала. Однако, точно знала о том, что лжемать совершенно не так глупа, как захотела показаться, и, только завидев свою записную книжку, уже догадалась о том, что разговор у них предстоит тяжёлый. — Не нужно, — холодно бросила она, стараясь сдерживать ураган чувств, бушующих в ней с того самого момента, как открыла этот злосчастный дневник. Однако дрожь, что проглядывалась в голосе, подставляла её. — Ты уже поняла истинную причину наличия у меня твоих заметок. Покривив губами от нахлынувшей злобы, Леди Димитреску спокойно (по крайне мере, стараясь его изображать) закрыла свою книгу, название которой показалось ведьме очень странным – «Красное и Чёрное», Стендаль, – ведь прежде мать никогда не являлась поклонницей любовных романов, тем более таких… нестандартных, а после, отложив её на столик к дневнику, забросила одну ногу на другую и стала неспешно раскачивать ею, готовясь принимать всё то, что ей выскажет названная дочь. — Я не читаю мысли, дорогая, — голос Димитреску был невозмутимым, но долго она сдерживаться не могла. В нём проскользнула нотка суровости. — В чём причина столь гневного, неблагодарного тона? Не припоминаю, чтобы ты так со мной разговаривала, юная леди... «Никогда и не разговаривала. Но следовало бы». — Не думала, что Кассандра начнёт на тебя влиять. Ещё и так. Безобразие! Вам пора обеим напомнить о манер… — Хватит, — зажав пальцами виски и прикрыв глаза, процедила Бэла. — Я пришла к тебе не для того, чтобы выслушивать порицания. Я пришла, чтобы поговорить. И о чём – ты прекрасно понимаешь. После данного заявления Альсина всё же воздержалась от комментария. Лишь едва заметно сглотнула застывший в глотке ком и утвердительно моргнула, давая девушке понять, что к беседе настроена. Бэла, не заставляя ни себя, ни её долго ждать, продолжила: — Твой дневник оказался у меня не случайно. Глаз высокой женщины нервно дёрнулся, но в основном, держа спину ровно и голову гордо задранной, она сохраняла спокойствие. И хоть Бэла тоже старалась казаться невозмутимой и холодной (по крайне мере, внешне), внутри неё разгорался такой же пожар волнения, какой сжигал и её названную мать. — Я нарочно взяла его и ознакомилась с содержимым. Со всем. Несмотря на то, что старшая из дочерей умышленно выводила лжемать на эмоции, владычица деревни по-прежнему держалась спокойно и молчала. Во всяком случае, старалась. Мышцы её лица напряглись до предела, чтобы не выдавать свой испуг, отчего также задрожали уголки губ, а глаза оледенели, как подмёрзшая вода. Бэла насторожилась, и взгляд её ответно стал колючим. — Скажешь что-нибудь? — спросила она, крепко сцепив руки за спиной. Однако, дрожь в них всё равно унять не смогла. — Нет. — ответ Леди Димитреску был твёрд, краток и настолько резок, что граничил с грубостью. Блондинка тревожно встрепенулась. — Не обязана. Добавлю лишь то, что ты меня разочаровала, Бэла. Можешь ступать в свою комнату и не выходить оттуда, пока не выкинешь всякую дрянь из головы, не проспишься и не успокоишься. Bon séjour, ma chérie. Разговор окончен. От столь равнодушно-грубого тона, от такого простого предложения, от подобного безразличия со стороны названной матери Бэла ощутила прилив злости, смешанной с некой обидой, но всё же устраивать скандал не захотела. По крайне мере, пока. Посему, глубоко вздохнув, она бросила: — Celui qui sait beaucoup dort peu. Может, сон действительно мне нужен, но не сейчас. Сейчас я хочу получить ответ на волнующий меня вопрос. — А захочу ли я на него отвечать? — Сомневаюсь. Но деваться некуда. C'est la vie.   И хоть Альсину тоже одолевала тревога, она сумела выдавить из себя кислую улыбку, преисполненной некой гордостью. — Мой мир в одночасье сходит с ума, — натянуто усмехнулась она. — Даже понять не могу – это розыгрыш или ты взаправду разговариваешь со мной подобным неприемлемым тоном? — Думаю, ты и без меня знаешь ответ на свой вопрос. Не подходящий момент для шуток. — В самом деле? Помнится мне, как вы с Кассандрой, будучи совсем маленькими, устроили гостям на балу такой розыгрыш, что мамочке пришлось месяц приносить Матери Миранде извинения за вас и всю нашу семью. Момент, хочу заметить, тоже был совершенно не подходящий. Беловолосая ведьма сжала челюсти так, что скрипнули зубы. — Я этого не помню, — чуть ли не прошипела она, не размыкая рта. — Ну разумеется. Потому что… — Потому что этого не было, — перебила её Бэла. Ещё немного и девушка бы сорвалась на крик, но она всё ещё сдерживалась. — Как и всего девства, а также большей половины жизни. У Бэлы – точно. По телу высоченной женщины пробежала волна дрожи, как если бы её только что ударили электрическим разрядом. Сняв одну ногу с другой, она сильнее выпрямилась, напрягла плечи, сглотнула очередной подступившийся ком, слегка откашлялась и после уставилась якобы непонимающим взглядом в названную дочь, требуя объяснений. Конечно, на самом деле, они были ей совсем не нужны. Альсина изначально догадалась о чём пришла поговорить с ней старшая из её девочек, принеся с собой украденный дневник, но она, явно манипулируя, старалась делать вид, будто ничего не понимает и скрывать ей от них нечего. Она надеялась на то, что Бэла не сможет самостоятельно подвести к этой теме, что той будет больно и страшно говорить о таком. Однако, мать вновь недооценила своих малюток. — Чт… что ты такое говоришь? — обождав немного, решила спросить Леди Димитреску. — Это… это просто нелепица! У Бэлы было детство… во всяком случае, у той, чьё имя ты носишь. Последняя фраза обожгла девушку как удар кнута, нанесенного с энтузиазмом. Она готова была услышать подобное, она этого жаждала, ведь нет ничего слаще признания, добившегося собственным трудом, однако, где-то в глубине, где по идеи должна была находиться душа, она молила о том, чтобы мать отстаивала свою непреклонную позицию до конца, отрицала всё до последнего, давая понять, что её дочь просто бредит, и написанное в дневнике – лишь последствия разыгравшегося воображения. Самовнушение, вследствие непонятого контекста. Но, к сожалению, Альсина слишком быстро сдалась, чем вызвала у той множество противоречащих друг другу эмоций. — Ох… зачем, милая? Для чего тебе это всё было нужно? — Чтобы узнать правду. — Правду?! — вдруг крикнула хозяйка замка и резко вскочила с дивана, заставив названную дочь вздрогнуть. Блондинка настолько сильно перепугалась, что была готова обернуться роем мух и улететь отсюда куда подальше; но вот почему – непонятно. Она никогда прежде так не боялась свою мать, как сейчас. Может, дело было в том, что, зная истину и всю жестокость, кровожадность Альсины, ведьма перестала чувствовать себя в безопасности? Или же это просто отголосок некогда пережитого прошлого – рефлекс, напоминающий о себе, благодаря прозрению, был виной этому животному испугу? — На кой чёрт тебе эта правда?! Чего ты этим добилась? Тебе стало легче? Сильно сомневаюсь! Когда Леди Димитреску замолчала, дав возможность что-то сказать девушке, в Главном Зале повисла неловкая тишина. Бэла, словно проглотила язык, не промолвила ни слова, попросту не смогла, хозяйке замка пришлось продолжать и отгонять повисшее между ними молчание самой. — Я же просила не трогать дневник. Нет! Я приказывала его не трогать. И ладно это сделал бы Кассандра – от неё можно ожидать всё, что угодно, – но ты! Бэла… ты не любишь меня? От последних произнесённых слов и резко сменившейся интонации из гневной на более печальную, беловолосая ведьма впала в ступор. Что? Она не любит её? Да как она может не любить её?! Мать для неё всё! Почему она говорит такое? А почему она думает о ТАКОМ… «Что происходит?» — целый рой противоречивых мыслей, словно тучка собственных взбесившихся мушек, вмиг загудел в её хорошенькой головушке. Девушка будто бы боролся с кем-то внутри себя, что не позволял ей ненавидеть Альсину, что побуждал чувства горячей, бездумной любви к названной матери, как… аттрактант. Но без запаха. Исключительно на подсознательном уровне. Будто бы животный инстинкт у новорождённых детёнышей, которые, открывая глаза, видят перед собой взрослую особь и интуитивно привязываются к ней. Перед глазами тут же поплыли строки, выведенные аккуратным почерком: «Все трое очнулись и смотрят как младенцы. Я чувствую связь. Как мать с дочерьми». Губы предательски затрепетали, глаза начали наполняться солёной влагой, а бюст – вздыматься как волны в бурном море. —… ты единственная из своих сестёр заваливала меня множеством сомнительных вопросов, заставляющих усомниться во всём том, что мы с вами создали. Неужели я была такой плохой матерью? Бэла! — Леди Альсина развела руки в стороны, словно готовясь обнять её. — Иди в мои тёплые, полные любви, объятия. Ты же моя гордость, милая! Истинная Димитреску… моя истинная дочь. И Бэла действительно была готова ринуться в её распростёртые руки, плотно прижаться к ней, положив голову на большую грудь, и заплакать навзрыд, словно маленькая девочка – ЕЁ маленькая девочка. Но она этого не сделала. Правда когтистой лапой чёрной кошки впивалась в сердце и порождала ненависть. — Нет, — голос блондинки едва не сорвался на фальцет. Поэтому, прежде чем продолжить, она сделал паузу и набрала полную грудь воздуха: — Я не твоя дочь… а ты мне не… мать. И тогда, прекратив претворяться и сдерживаться, Димитреску одной рукой опрокинула чайный столик, смещая на него тем самым весь свой накопленный гнев. Книга, дневник, чашка с блюдцем, перепачканные засохшей кровью, мелкая серебряная посуда и ваза с цветами – чёрными розами, их родовыми цветами – полетели на пол. Бэла машинально отскочила назад. — С меня хватит этого фарса! — завопила высокая женщина, сжимая ладони в кулаки. — Как ты, вообще, смеешь заявлять такое?! После всего, что я сделала для вас… — “Всего” – это чего?! — тоже не выдержав, вспылил блондинка. — Похитила нас, а потом убила?!  Альсина Димитреску так сильно и так напряженно сжала челюсти, что все мышцы её лица дрогнули, и его полностью перекосила гримаса гнева. — Я подарила вам новую жизнь, неблагодарная! Я подарила вам имя, которого у вас не было; я сделала вас частью именитого рода, когда вы были никем; я наделила вас сверхспособностями, без которых вы были лишь жалкими смертными, когда теперь вы – подобие богов; я разделила с вами этот замок, когда вы нуждались в доме больше всего. Я! Я сотворила с вами то, что с нами – Матерь Миранда. Я создала вас! — владычица деревни несколько раз ткнула себе в грудь указательным пальцем, как бы театрально демонстрируя о ком шла речь. — Я – ваша истинная матерь. И больше не смей в этом сомневаться, юная леди! — Ты отняла нас у настоящих семей! Ты украла нашу судьбу, нашу жизнь, подстроив её под себя… — ХА! — злобно усмехнулась графиня. — Какую семью? Какую жизнь? Ты и понятия не имеешь, о чём говоришь. — Не имею, потому что не помню. И в этом также твоя вина!  Вдруг Альсина громко, но как-то натужно рассмеялась, обнажив между кроваво-красными губами свои ровные белые зубы, после чего села обратно на диван, вновь положив ногу на ногу, и сцепил пальцы рук в замок на коленке.  — Поверь мне, дорогая, ты ничего не потеряла, от того, что не помнишь прошлое. Ни у одной из вас оно не было сладким, приятным и таким, о котором хочется периодически вспоминать. Беловолосая ведьма недоверчиво покосилась на высокую женщину. — Сама посуди: если бы у вас была замечательная жизнь – попали ли бы вы в мой замок? М? «Она манипулирует тобой. Не ведись». — Это… не аргумент. — В самом деле? — Я знаю, как многие служанки оказываются у нас в заточении и по какой причине. И судьбы большинства нам неизвестны и попросту неинтересны, поэтому ты не сможешь убедить меня в том, что якобы прознала про наши участи, вследствие чего выбрала всех троих в качестве дочерей. Насмешливая ухмылка исказила её ярко-красные, как кровь, губы. — Я вас и не выбирала. On ne choisit pas sa famille – старая французская поговорка. Так уж вышло, что именно в вас прижился паразит. Воля судьбы. И я этой судьбой дорожу. — немного о чём-то подумав, Леди Димитреску поманила названную дочь рукой. — Подойди ко мне, дорогая. Но Бэла, пусть и чертовски желала, не дёрнулась с места. Альсина закатила глаза. — Я сказала, подойти! Тогда, по старой привычке, беловолосая ведьма, нервно прикусив нижнюю губу, сделала в сторону лжематери два шага, и как итог, тут же оказалась прямо перед ней, схваченная за запястье. — Драгоценная моя девочка, — совладав с собой, высокая женщина убивала тон и стала, поглаживая большим пальцем запястье названной дочери, медленно затянуть ту на себя. — Ты всегда была самой умной, самой догадливой – особенно на фоне сестёр – девушкой; и я больше не вижу смысла делать вид, что ты всё неправильно поняла. Всё написанное в дневнике – истина, какая она есть. Поглаживания Альсины немного нервировали Бэлу, однако, между тем действовали как успокоительное. Когда большой палец очертил венки и помассировал их средокрестье, из груди ведьмы вырвался томный вздох. — Но я хочу, чтобы ты уразумела кое-что ещё: что бы там ни было, как бы там ни было, я люблю вас… всех троих, и не хочу, чтобы эта информация коснулась и их ушей тоже. Ведь ты же знаешь – Кассандра, узнай всё это, натворит непоправимых бед из-за своей вспыльчивости и порывистости, а Даниэла – может, аккурат чего похуже. Поэтому, прошу тебя, давай забудем это вплывшее недоразумение, как страшный сон, и очистим разум от негатива, пойдя отдохнуть. Удивительно, но Бэла отчасти была согласна с названной матерью. Касс и Дане не следовало бы знать правду о собственном происхождении – она очень горькая и болезненная. Только вот – жаль, что Кассандре уже обо всём известно. И чёрт, на самом деле, знает, чего стоит ожидать от средней сестры в будущем, и каким образом она будет перебарывать обременяющую их боль. Однако, если взглянуть на ситуацию под другом углом, то предложение Альсины можно засунуть в одно неприличное место и послать её туда же. Единственное, она никогда бы не смогла сделать что-то подобное. Тем более по отношению к той, что все эти годы прикидывалась их матерью. — Я не устала, — солгала ведьма, медленно оттягивая от высокой женщины руку. — И я совершенно не согласна с тобой. Хочешь ты этого или нет, но жить как прежде уже не получится… — О, ты ошибаешься. Коварный огонёк, что засиял в золотых глазах Альсины – в глазах, которые всегда казались Бэле родовой особенностью, передающуюся из поколения в поколение, лишь истинным Димитреску, – не понравился девушке. Он как бы намекал на то, что у ней не будет выбора, названная мать сделает ВСЁ, чтобы тяготы истины перестали обременять дочь, и их жизнь вернулась на круги своя. Блондинку этот факт взбесил. — Да неужели?! — громко и сурово воскликнула она, после чего вырвала руку их хватки так резко, что графиня недоумевающе захлопала своими длинными тёмными ресницами, и долго не могла понять, что сейчас произошло. — И что ты сделаешь?! Убьёшь меня? Или вновь сотрёшь память, чтобы сделать из меня безвольную куклу, подчиняющуюся твоим приказам?! Столь грубое и колкое действие дочери тут же вывело её из себя. Димитреску снова вскочила с дивана, угрожающе нависнув над девушкой, и больше не сдерживалась. — Как ты смеешься! — остервенело взревела она, начав активно жестикулировать. — Заявлять мне в лицо ТАКОЕ! Да если бы не я – вы бы трое подохли в какой-нибудь канаве без надежды на какое-то будущее. Со мной же вы заимели ВСЁ, о чём только жалкие смертные могут мечтать! И какова была плата? Лишь любовь и послушание. Но даже это вы перестали исполнять! Я никогда не была к вам жестока, Бэла, никогда не била, даже в моменты, когда поистине заслуживали, но вместо благодарности ты берёшь и выставляешь меня каким-то монстром! Такого лезвия в сердце от тебя я не ожидала… от кого угодно, но не от тебя, — Альсина устало потёрло переносицу пальцами. — Честно признаться, больше всего я ждала предательства от Кассандры. Она проныра, ты знаешь. И поэтому я была убеждена, что этот разговор мне предстоит пройти с ней, но не с тобой… ох, Бэла, ты же была предана мне сильнее всех… «Предана…» — промелькнуло в голове, как вспышка молнии. «Тебе что, нужна лишь моя верность и покорность? Почему ты повторяешься…». — Плечи девушки напрялись, а скулы сжались. Как же ей захотелось обо всём высказаться… —… тебя и не нужно выставлять монстром, — она немного подумала, прежде чем произнести столь болезненные слова в приглушённой интонации. Альсина дёрнулась. — Ты и есть монстр. И сделала из нас себе подобных – таких же кровожадных чудовищ, питающихся кровью и плотью, а также убивающих на раз-два, без всякого сочувствия. К её удивлению, высокая женщина только кисло усмехнулась. — Думаешь, так просто взять и навязать жестокость? Жажду насилия и кровопролития? Не-е-ет, моя милая. Мне достаточно было показать вам, как нужно охотиться и расправляться с жертвами, чтобы вы поняли суть и вошли во вкус. А знаешь почему? Потому что это только так и работает с людьми, у которых чёрные души, запертые в грудной клетке из-за моральных норм и страха последствий, наказания. Но стоит им освободиться от этих оков… дай им волю, и они начнут проливать кровь. Также и с вами. Я лишь подсобила, подарила вам возможность безнаказанно творить то, о чём просило ваше изощрённое, кровожадное подсознание. Невозможно сделать из человека того, кем он уже является. Но этому можно посодействовать. — Что ты и сделала... — Mon amour, я помню тебя, когда ты только стала... собой, и, поверь мне, моё влияние было не шибко значимо. Твоя ярая страсть выпускать черни кровь – явно не моя заслуга. Бэла призадумалась. После слов Альсины в голову полезли воспоминания былых дней, когда прежняя неистовая жажда крови превращала её в дикого беспощадного зверя, страстно желавшего пролить кровь и прервать чью-то жизнь. Конечно, для старшей из сестёр сам факт убийства никогда не приносил удовольствия, как той же Кассандре и не был для неё каким-то нормальным явлением, как для Даниэлы; ею всегда двигал лишь неутолимый голод, вынуждающий вступать в схватку с существом очевидно слабейшим, чем ты. И выходить из неё победителем. Может, действительно дело было не в лживой матери, а в самой девушке? Может, действительно, когда-то в прошлой забытой жизни, она сама таила в мыслях тёмные желания? А обретя возможность, теперь воплощает их в реальность. «Возможно» — согласилась она. «Но это ничего не меняет». — Я понимаю твою злость, Бэла, — продолжила Леди Димитреску, вытаскивая названную дочь из омуте раздумий. — Узнать о том, что ты всю осознанную жизнь не являлся биологическим ребёнок, довольно тяжело, а принимать – ещё хуже. Но прежде, чем кидаться в меня обвинениями и обливать своей желчной ненавистью, задумайся над тем, что женщина, стоящая перед тобой, воспитала трёх чужих друг другу (и себе в частности) девушек, как родных. «Чужих друг другу...» — эта фраза резанула хлеще лезвия самого острого клинка. — «Чужих... себе». Как же чертовски мучительно это принимать и об этом думать. — И любит она их тоже, как родных. А после этого, после её нарочно изнеженного тона, каким она всегда разговаривала с ними, блондинка готова была расплакаться, подбежать к ней и заключить в такие крепкие объятия, в какие не заключала ещё ни разу. Противоречивые чувства продолжали овладевать ею. — Поэтому не вижу смысла устраивать скандал. Матерь Миранда тоже не является нам родной, и нам об этом известно, но всё равно продолжаем любить, уважать и ценить её. А если дело в том, что тебя задел факт вашего истинного происхождения – не знатного и благородного, а наоборот – крестьянского и неизвестно, то прошу унять свою гордость и закончить на этом разговор. — Гордость? — возмущённо прошипела Бэла. — По-твоему дело в гордости?! Да плевать я хотела на это происхождение! – тональность её голоса значительно увеличилась, став похожей на крик. — Плевать хотела на род! — неожиданно, в одно мгновение ринувшись к другому круглому чайному столу, девушка схватилась за его края. Леди Димитреску и представить себе не может, как её слова задели беловолосую ведьму. — Думаешь, мне больно из-за этого чёртового имени? Да в гробу я видала его, — видно не выдержав, она со своей силы перевернула столик, скинув с него всё содержимое. — И этот замок! — Бэла! — в ответ воскликнула Альсина. — Моя жизнь тут верх дном перевернулась, а ты заявляешь о гордости?! Следом за круглым столиком полетел стул. — Что на тебя нашло?! Прекрати немедленно! Как бы беловолосая ведьма не хотела останавливаться, желая разнести весь этот Главный Зал вдребезги, гневный возглас женщины, гордо зовущей себя их матерью, застопорил её. Она почувствовала себя такой маленькой беззащитной девочкой, что захотелось бежать, скрыться от взора хозяйки замка и больше здесь никогда не появляться. — Ты ведёшь себя в точности как Кассандра. Безобразие! И сразу после того, как Леди Димитреску произнесла эти слова, где-то наверху, на втором этаже зала послышался стук длинных каблуков по паркетным доскам. Бэла, подняв голову к потолку, удручённо вздохнула, а после окинула лжемать непонятным взором, таящим в себе то ли обиду, то ли разочарование и, рассыпавшись роем мух, взмыла на второй этаж, где в её тучку насекомых влилась ещё сотня таких же, создавая жужжащий разгневанный смерч.

***

Слипшиеся от пота волосы закрывали почти половину бледного красивого лица, лишая парня наипрекраснейших видов, что открывались перед ним в такой пикантный момент. И он бы с радостью поправил эти выбившиеся из растрёпанной причёски пряди, пальцами коснувшись её щеки, лба, затем медленно опустившись к подбородку, скользнув по шеи, и остановившись на груди, слегка сжал бы сосок между пальцев и нежно потянул. Но его руки были заняты другим: Стефан, придерживая Бэла за тоненькую чудесную талию и яро впиваясь в холодную кожу фалангами, насаживал её на себя до упора, до боли в паху, пока она, качаясь на нём верхом, судорожно цеплялась за его плечи и мычала, давясь стонами. Молодой человек с особым любованием в глазах наблюдал, как сильно и красиво выгибается её тело, как она старательно сдерживает приятные уху протяжные звуки, но они всё равно срываются с губ и наполняют помещение сладостной музыкой, сливаясь с томным дыханием и рычанием, как у дикого зверя, Стефа; как она периодически ласкает себя руками, то сильно сжимая грудь, то спускаясь пальчиками к клитору; а иногда она и вовсе хватала его за набухшие шары и сдавливала их, местами теребя. Это было невероятно. Ко всем наиприятнейшим физическим ощущениям присоединилась визуальные и ментальные, ведь смотреть на то, как благородная леди вся вспотевшая, взлохмаченная с потекшим макияжем и учащённым дыханием скачет на твоём члене, позабыв о всяких манерах, правилах и тонах, становилось всё восхитительнее и восхитительнее. А мысль о том, как эти пухленькие увлажнённые губы, что сейчас приоткрываются от вздохов и стонов, переполняющих её лёгкие, ещё несколько минут назад охватывали его заряжённый ствол, скользя по нему и причмокивая, вообще, будоражила и вводила в экстаз. Конечно, даже столь страстные мысли ни за что не сравнятся с тем осязаемым наслаждением, когда влажное лоно охватывало член, плотнее соприкасаясь с ним мышцами от напряжения, однако, как он считал, они были гораздо лучше, чем мысли о рассказанном Бэлой семейном скандале. А они, как назло, зачастили проникать в голову, сбивая его тем самым с темпа и подавляя желание. Так ещё и кожа в области лопаток начала нестерпимо зудеть, как бывало, когда его опалит летнее палящие солнце за работой в поле, отчего он терял хватку и то и дело изгибался, дёргался, пытаясь почесать спину о деревянный пол. — Б… Бэла… — выдал он вместе с громким вздохом. — М-м-м? — Знаешь, что я… мх, понял? Приоткрыв сомкнутые глаза, девушка была вся во внимании. — Ты испытываешь к Альсине то, — парень резко дёрнул бёдрами, ещё глубже толкаясь в ей влагалище. — Что я… к Миранде-е… На имени Матери Стеф вздрогнул, его шары поджались, а член запульсировал, словно намереваясь кончить, и он как в тумане резко откинул голову назад, немного больно ударившись ею об пол, и прикрыл глаза. — Ты действительно… ах! Хочешь поговорить об этом сейчас?! — а вот беловолосая ведьма от поднятой темы в восторг не впала, отнюдь – сильно впилась ногтями в его плоть и принялась ещё интенсивнее, просто бешено прыгать на детородном органе, бившись упругими ягодицами о его ноги. — А что, момент… ох, чёрт… неподходящий? — отшутился он. — Если ты... о-о-х... считаешь, что обсуждать мою мать во время секса, м-м-мх... боги, как хорошо! Не вздумай останавливаться! — на участке кожи, в месте, куда ведьма вонзила ногти, начали выступать капельки крови. Стефан захрипел, а Бэла запрокинула голову. На самом деле молодой человека не мог точно ответить на то, что обсуждать Альсину и Миранду во время столь интимного занятия, стоящее дело, потому как его прибор отвечал на одно лишь упоминания у ком-либо из них довольно положительно. Да и к тому же ненароком на ум приходило воспоминание об обнажённой Леди Димитреску, тяжело дышащей так же, как и сейчас её дочь, мокрой от пота и получаемой неги, и полностью расслабленной. Как бы он не пытался его отгонять, чтобы сосредоточиться исключительно на Бэле. — Если я сейчас из-за того, что ты никак не закроешь свой рот, не смогу кончить, — продолжила девушка сбивчивым дыханием. — Будешь использовать свой болтливый – ах! – язык по-другому. — Да кто ж против... И в этот момент, выгнувшись, словно дикая кошка, Бэла закрыла ему рот обеими руками и протяжно застонала, дав понять, что до своего пика всё же дойти сумела. Её лоно тут же затрепетало, пульсируя и сжимаясь вокруг члена, лишая парня мыслей и дыхания; он чувствовал её каждый клеточкой тела, и готов был тоже кончить в считанные минуты, наполнив её собой до предела. И когда она, содрогаясь и издавая последние стоны, примкнула к его груди, крепко прижавшись телом, будто бы он мог встать и уйти от неё, Стефан в конце концов излился внутрь, сопровождая оргазм каким-то грустным, тяжёлым вздохом. А после, поцеловал её в макушку, обнял, говоря тем самым, что ни в коем случае от неё не уйдёт. Лежали они молча довольно долго. Им потребовалось слишком много времени, дабы перевести дыхание, набраться духа и найти в себе силы продолжать разговор, к которому Бэла, затихнув раньше, чем он, не шибко хотела возвращаться. Она настолько этого не желала, что даже едва дышать не перестала, и Стефану на мгновение показалось, будто бы она уснула. По крайней мере до того момента, пока не стала ёрзать на нём своим нагим телом, как бы намекая на очередное продолжение. Стеф мысленно заскулил. Разумеется, его всё устраивало, проводить подобные вечера с дамой сердца – восхитительно, но силы были не бесконечны, даже несмотря на сверхспособности. И он чувствовал, как начинает уставать. Да и просто поговорить ему тоже хотелось. В конце концов, было о чём. — Бэла, — выдохнул он. — М? Ведьма даже не подняла голову. По-прежнему лежала на молодом человеке, уткнувшись в его груди и периодически потираясь бёдрами о его. — Что будешь делать дальше? — В каком смысле? — Ну-у-у... из замка ты ушла и... — Не знаю, — отрезала девушка, не позволив ему закончить мысль. — Я об этом ещё не думала. — Не думала или не захотела думать? Блондинка, оставшись недовольной его слегка колким вопросом, укусила парня за сосок; и от такой неожиданной боли он аж дёрнулся. — Ай, чёрт! Ты чего? — Ничего. Впредь не задавай дурацких вопросов, которые тебя не касаются, хорошо? Немного помолчав и по итогу удручённо вздохнув, Стеф утвердительно угукнул. — Умница, — улыбнулась Бэла и медленно язычком лизнула место, за которую укусила. В сей раз парень вздрогнул лишь от удовольствия. — Если так пойдёт и дальше, то утешительные призы начнёшь получать намного чаще. — Раз так, то я готов молчать постоянно, — улыбка заиграла и на его лице тоже. И всё бы, казалось, ничего – тишина, идиллия, приятные ощущения, доставляемые прелестный девушкой, которая, помимо ёрзания, уже сомкнула губы на нежном бугорке, сильно потянув его, – но зуд, охвативший участок его левой лопатки, становился сильным и невыносимым, отчего был вынужден, подобно какому-нибудь медведю, чесать спину о деревянный пол, двигаясь туда-сюда. — Ты весь издёргался, — подметила блондинка, оторвавшись от посасывания соска. — В чём дело? Моих движений недостаточно? — Нет-нет! Ты делаешь всё восхитительно. Просто спина чертовски сильно чешется. — Блохи? — усмехнулась она. — Или клопы? — Не знаю... зараза! — парень чуть приподнялся и, закинув руку за спину, почесал зудящее место. — Жжётся, паскуда... — До этого такое было? — Нет. — Подними торс, хочу посмотреть, что у тебя там. Стефан послушно занял полусидячее положение, прильнув к груди Бэлы, заключая девушку в крепкие объятия, и положил голову ей на плечо, словно уставший ребёнок. Сперва она дёрнулась, словно не ожидала подобных от него действия, но потом, явно свыкшись, взяла его за плечи и взглянула за спину, прямо в то место, где, по заявлению парня, болезненно зудела кожа. И какого было её удивление, когда на бледной плоти пульсировало пепельно-серое пятно. Весь участок кожи возле лопаток стал сухим, шероховатым, вместе с сероватым оттенком приобрёл ещё и бурый со светлыми полосами от расчёсов. — Ну, что там? — поинтересовался молодой человек, ткнувшись носом в её шею. Однако, Бэла ничего не ответила, больше не промолвила ни слова, пристально, округлившимися от удивления глазами, всматриваясь в жуткое пятно на теле Стефана.