***
— Мы переезжаем, — заявил за ужином отец, но никто не отреагировал на его слова удивлением, и Юнги понял, это было озвучено для него, все уже в курсе. — Куда? — спросил он настороженно. — Нам нужно думать о будущем, ты ведь знаешь, твоя мама моложе меня, мне уже скоро на пенсию… — Куда, папа? — Мы арендовали двухквартирный дом почти в самом центре Наджу в районе политехнического университета. — Двухквартирный? — Там прекрасная местность, она отлично подходит для того, чтобы открыть собственный небольшой пансионат. — Но это же далеко от школы. — Там есть замечательная приходская школа. Сохи рада туда перевестись. Мы планируем переезд уже в следующем месяце. То, что никто не посоветовался с ним, разозлило его. Конечно, Сохи умница, а я дебил тупой, и дерьма её нестоящий… Поэтому и мнение моё учитывать незачем, — подумал он, сжимая под столом кулаки, и негодующе покачал головой, но отец отвёл от него взгляд, посмотрев на жену, и спросил: — Что у нас на ужин? Разговор был, очевидно, закончен, а тема переезда больше не подлежала обсуждению. Что же у нас на ужин? — зло спросил он про себя, подтрунивая над отцом. — О Боже! Вот это да! Это же рыба! Он сжал зубы, но к собственному удивлению, вполне членораздельно поведал: — Жрать больше вашу рыбу не могу. — Ну и не жри, — равнодушно ответила Хван Рина и, взяв его тарелку, молча убрала её со стола. — А… — потянула к ней руки Рози, но та прошла мимо, не обратив внимания на её просьбу, и села на своё место. Юнги посмотрел на мать с ненавистью. — Помолимся Господу, — сказал отец, положив свою ладонь на ладонь жены. Хван Рина кивнула ему и склонила голову. Сохи последовала её примеру. Юнги показалось, он сейчас умрёт прямо за столом. Умрёт, задохнувшись, от их равнодушия и пустоты.***
Теперь, возвращаясь из школы домой, Юнги не мог не испытывать сожаления. Школа по-прежнему не нравилась ему, и он так и не смог ни с кем подружиться. Но он к ней привык. И к нему там тоже уже все привыкли. История со сломанным носом произвела на всех такое впечатление, что больше никто не рисковал задирать его. Главное школьное правило старо как мир: сильный жрёт слабых. И Юнги знал, в новой школе не будет иначе, ему снова придётся доказывать, что с ним лучше не связываться. Люди ему не нравились, но сжимать кулаки всё равно не хотелось. Хотя он не сомневался, что если это понадобится, он это сделает. Однако подобная перспектива его, даже можно сказать, расстраивала. Он шёл по тротуару, развязавшийся шнурок на кроссовке мотался из стороны в сторону. Рюкзак печально свисал с одного его плеча. Но у самого дома Юнги остановился, поправил рубашку, завязал шнурки и повесил рюкзак на спину как подобает — продел руки в обе лямки. Всё же подзатыльники получать не хотелось. — Я дома, — сказал он, заглядывая в гостиную. Мама оторвалась от журнала и окинула его внимательным взглядом. Она подумывала он прогуливает. Потому, что он всегда возвращался намного раньше Сохи, хотя количество уроков у них как правило совпадало, однако никаких доказательств того, что он сбегает с уроков в виде жалоб или замечаний не было. Всё дело было в том, что Сохи задерживалась после школы со своими друзьями, а ему задерживаться было незачем. Он действительно ни разу не прогулял. Да и учился, вопреки всем её ожиданиям, неплохо. Мог бы даже лучше. Если бы захотел. Но Юнги не хотел. И двоечники, и отличники пользуются примерно одинаковым вниманием, и от тех и от других постоянно что-то требуют, тех же, кто посередине трогают меньше всех. Юнги нарочно удерживал среднюю позицию, дабы не нарваться на лишнее внимание. — Хорошо, — кивнула она и вновь склонилась над журналом. — А… — позвала Рози, сидящая на полу перед телевизором. Юнги увидел, как она тихонько подергивает подол маминого платья в надежде быть замеченной, и его собственное сердце сжалось. Девочка, одинокая и всеми заброшенная, была тихой и кроткой, но её маленькое чуткое сердечко, казалось, никто не замечал, и совсем не боялся ранить. Он вновь посмотрел на мать, она не пошевелилась. Лицо её оставалось таким же равнодушным, как если бы об неё терлась чужая кошка. Юнги почувствовал, как вспыхивает его лицо от злости. Есть матери, которых просто невозможно любить, потому, что они сами не хотят, чтобы их любили. — Что смотришь? — спросил он, присаживаясь на пол рядом с сестрой. Девочка улыбнулась, показав пухлым пальчиком на экран телевизора, где мультяшный щенок весело красил свою будку, широко размахивая кистью и брызгая в разные стороны краской. Юнги усмехнулся, подумав о том, насколько всё это бесполезно. Выживание — вот чему должны учить маленьких детей мультики. Они с детства должны знать, как суметь выжить в этом дрянном мире в одиночку. Щенок поскользнулся и упал, вылив банку краски на себя. Рози издала нечто похожее на смешок и улыбнулась, посмотрев сначала на маму, потом на него. Глаза её искрились от радости. И всё же, наверно, это хорошо — не знать о том, что ты не нужен родной матери, — подумал Юнги, потому, что знал — подобная отверженность — уничтожает и лишает всякого чувства собственного достоинства. Невозможно вырасти целым, когда тебе известно, что ты не нужен даже той женщине, которая произвела тебя на свет. — Иди ко мне, малышка, — сказал он, протягивая руки, и девочка тут же нырнула к нему в объятия. Он отнёс её к себе в комнату и посадил на ковёр. — Хочешь тоже порисовать? — спросил он и попытался жестами объяснить ей, что значит слово «порисовать». Она кивнула, оглядываясь. Прежде ей никогда не доводилось бывать у него в комнате. Он заметил, что взгляд её задержался на глиняных фигурках на подоконнике. — Это вселенная Marvel, — сказал Юнги, указывая на одну часть подоконника, — а это DC, — указал он на другую сторону. — Нравятся? Можешь взять себе любого героя, какого захочешь, можешь всех взять, мне не жалко. Юнги взял пару фигурок и протянул их девочке. Она подошла и схватила с подоконника ещё несколько штук. — Я сделаю для тебя что-нибудь девчачье, когда будет время, — пообещал он. Девочка прошлась по периметру, продолжая разглядывать его комнату. Юнги принёс стакан воды и вытащил из ящика в столе несколько листов бумаги. Они устроились на полу. Рози восхищённо хлопнула в ладоши, когда он макнул в краску кисть и нарисовал на белом листе цветочек. Она повторила за ним, но её цветок походил на расплывчатое пятно. Однако это всё равно вызвало у неё восторг. Девочка вновь хлопнула в ладоши, но потом отбросила кисть в сторону и ткнула в краску пальцем. — Ну, можно и так, — улыбнулся Юнги. — Это акварелька, она отмоется. Он тоже макнул палец в желтую краску и нарисовал с помощью отпечатков солнышко. Рози эта затея понравилась. Через пару минут она вымазала в краске все руки, изрисовав отпечатками своих ладошек несколько листов. — Юуун, — сказала она, впервые пытаясь назвать его по имени, и привстала, оставляя разноцветный отпечаток своей ладошки на его школьной рубашке. Он в ответ мазнул её красной краской по носу. Она рассмеялась. По-настоящему. Громко. И, притягиваясь ближе, приложила свои ладони к его щекам. — Юуун… — улыбнулась она. В глазах её таилось столько нежности, столько доброты, что он не выдержал, склонился и поцеловал её в лоб. Юнги уже очень и очень давно никого не целовал. Странное было чувство. Будто он отдал частичку себя самого в это мгновение. Рози тут же схватилась за него, обняв за шею, и прижалась своей щекой к его щеке, отдавая ему в два раза больше. Её тепло было ласковее и добрее. Наверное, потому что она была особенным ребёнком с лишней хромосомой и не могла разочароваться в жизни так же сильно, как он. Отчего-то ему ужасно захотелось заплакать, но у него никак это не получалось. И тогда, чтобы стало грустнее, он решил сделать то, что прежде всегда считал глупым. — Я чувствую себя таким ненужным… — пожаловался он малышке, и собственный голос в тишине его комнаты показался ему таким несчастным, что слёзы не заставили больше себя ждать и вырвались из него с протяжным стоном. — На самом деле во мне столько любви… но я не знаю, что мне с ней делать… — говорил он, с каждым словом всхлипывая всё громче. Содрогаясь от слёз, он обхватил её руками, и она прижалась к нему крепче. Юнги почувствовал, что с этой минуты между ними возникла особая связь, возникли доверие и близость. Ей нравились его фигурки, ему её улыбка. «Юуун…», — тянула она, улыбаясь, и мяла в руках мягкий кусок глины, пока он делал для неё сказочных зверят. Через пару недель Рози научилась рисовать цветы. Он сохранил её первый корявый тюльпанчик, чтобы в будущем поставить его в рамку. Теперь, когда большую часть времени она проводила с ним, он решил, что неплохо было бы научить её хоть каким-то словам. К его удивлению, Рози почти сразу стала повторять за ним слово «дай» и слово «спасибо». Юнги подумал, что мог бы научить её говорить ещё такие слова как «мама» и «папа», но не стал этого делать. Когда до переезда оставалось всего несколько дней, Юнги сходил вместе с ней и Сохи в парк. Они с сестрой сложились скопленными деньгами и прокатили её на детских каруселях. Рози понравился разноцветный блестящий браслетик в лавке неподалёку, но к тому моменту денег у них уже совсем не осталось. Дома Юнги вытряс необходимую сумму из копилки и на следующий день смог купить ей тот самый браслет, а ещё цветные ручки и ежедневник с единорожком на обложке, чтобы она могла оставлять там все свои «каляки-маляки». Ей очень нравились единороги. И нравилось рисовать. Он шёл торопливо по тротуару домой и сжимал в кармане детский браслетик, представляя, как улыбнётся радостно сестра, когда он вручит ей его. Ему не терпелось скорее порадовать её. Юнги забежал домой, сбросил небрежно с ног кроссовки у двери и пошёл прямиком в гостиную, потому что знал, что в это время Рози всегда смотрит мультфильмы по телевизору. Взгляд его сразу упал на ковёр, где обычно сидела малышка, однако сейчас её там не было. Родители что-то бурно обсуждали, но увидев его в дверях, резко замолчали. Сохи сидела на диване, словно застывшая статуя, и смотрела на него как-то умоляюще, что было ей совсем несвойственно. — Где Рози? — спросил он, не встретив в комнате так полюбившихся ему добрых глаз. — Понимаешь, милый… — заговорила мама, подступая к нему на шаг ближе. Но он попятился от неё, тяжело задышав. Её деланный ласковый тон не предвещал ничего хорошего. Его бросило в холодный пот. — Рози не поедет с нами, — продолжила она. — Мы решили, что ей будет лучше в специальном учреждении, где с ней будут заниматься специалисты… — Вы что, сдали её в приют?! — перебил её Юнги. — Это не приют, — возразил отец, почувствовав его надвигающуюся истерику. — Это интернат для детей с особенностями развития… — Забери её! — потребовал он у матери, не желая ничего слушать. — Немедленно забери её обратно! Ты не можешь бросить Рози, она не заслужила! Ты её мать! Ты должна вернуть её домой! — Никто её не бросал. Мы всегда можем навестить её в интернате, можем брать её на выходные и каникулы. — Но почему она не может жить с нами? Сохи и я, мы поможем тебе с ней. Она наша и должна быть с нами. — Я не могу вернуть её. — Конечно, можешь. Просто езжай и забери её. Хван Рина шумно вздохнула, хлопая себя ладонями по бёдрам. — Я знаю, ты любишь её, но, Юнги, не будь эгоистом, подумай не только о своих чувствах, но и о ней. Там ей будет лучше. — Лучше? — Юнги подступил к ней на шаг ближе, лицо его потемнело. — Лучше, чем дома? — ещё шаг. — Лучше, чем с мамой? — ещё шаг. Он остановился подле неё и вздёрнул подбородок, посмотрев ей в глаза. — Ты можешь обмануть подруг, соседей и даже своего Иисуса, но не меня! Продолжай в том же духе, если хочешь, чтобы тебе вручили золотую медаль за материнскую доблесть, но не смей притворяться здесь и сейчас, передо мной. Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя за себя и за Сохи, которую ты превратила в прислугу, но больше всего за Рози. Потому, что она нуждалась в тебе сильнее всех. Ты черствая. Ты злая. — Он бросил взгляд на замершую Сохи и отца, стоящего за её спиной. — И вы такие же. Я всех вас ненавижу. Хван Рина приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать, но продолжала молчать. Она стояла, застыв, и будто даже не дышала. Да, дети часто кричат: «Я тебя ненавижу», истерят и заливаются слезами, но Юнги произнёс это совершенно спокойно, и это напугало её. Он заметил в её глазах страх. — Нам всем тяжело далось это решение, — заговорил тихо Хван Дохён. — Но так действительно будет лучше для всех. — Нет, так будет лучше только для вас, — несогласно покачал головой Юнги. — Много ты понимаешь… — выдохнула, наконец, мама. — Ты же только и занимаешься тем, что сидишь целыми днями в своей комнате и делаешь вид, что тебя ничего не касается. — Да. В точности, как ты. — Ты маленький глупый мальчишка, — процедила она сквозь зубы. — Ты и представления не имеешь о тех трудностях, через которые мы все проходим здесь, в реальной жизни, пока ты живёшь в своём выдуманном мирке. — По-твоему, я ничего не знаю о трудностях? По-твоему, я не знаю ничего о жизни? — опешил от её заявления Юнги. — Мне чуть не отрезали ногу! Я живу с болью! Каждый день! — Мы все живём со своей болью, ты не один такой несчастный, — холодно сказала она. — И в чём же заключается твоя боль? Почему ты всегда такая злая?! — спросил он и, сам того не желая, перешёл на крик. Но мама ничего не ответила. И по выражению её лица ему стало ясно, что она больше вообще не обращает на него никакого внимания, словно он был маленькой незаметной букашкой. Вернее, как если бы он был маленькой букашкой замеченной ей, с омерзением раздавленной, а после чего сразу забытой. Разговор был кончен. Юнги понял, это была последняя искренность между ними. И отныне ничто уже не сможет сделать их более чуждыми друг другу, чем чужды они стали сейчас. Под растерянными взглядами отца и сестры, он ушёл из гостиной и закрылся в своей комнате. Сев на пол у кровати, он достал из кармана браслетик и ласково потёр его блестящие бусины пальцами. Смотреть на него было невыносимо больно. Он почувствовал, как слёзы покатились по его щекам, но утирать их ему не хотелось. Судорожно вздохнув, Юнги достал из рюкзака новый ежедневник и открыл его на первой странице. 7.10.2005 Не только смерть может отобрать у вас того, кого вы любите и в ком нуждаетесь…