***
— Давай сбежим, — сказал Пак, обреченно смотря на пальцы Юнги, поглаживающие его запястье. — Нет, — ответил тот без колебаний. — Почему? Деньги не проблема, во всяком случае, на первое время нам хватит, а потом что-нибудь придумаем… — Нет, — мягко повторил Юнги и вздохнул, обнимая его одной рукой за плечи. — Ну, почему? — Потому что у тебя туберкулёз, ты стоишь на учёте и должен получать лекарства, должен вовремя сдавать анализы и наблюдаться у врача. Как думаешь, сколько времени пройдёт, прежде чем ты снова начнёшь харкать кровью? Не думаю, что так уж много. — Больше, чем нам отпущено в Наджу. — А что потом? Я буду смотреть, как ты угасаешь? Юнги повернулся и взглянул на него. Глаза его были черны, как и эта ночь, и полны отчаяния. Чимин не выдержал и опустил голову. — Хотя бы ненадолго. Мы можем спрятаться где-нибудь хоть на пару недель? Нам нельзя даже видеться. Сейчас ты уйдёшь, я встречу рассвет на этой чертовой крыше один с мыслями о том, что такова теперь моя жизнь. И, клянусь, я не желаю продолжать её так. — Я знаю, знаю… но у нас не будет пары недель. Не будет даже пары дней. У твоего отца такие связи, что нас найдут мгновенно. Потому что дальше Наджу я не уеду. Все мои документы у мамы. — Зачем ты отдал ей их? — Я их и не забирал. Они всегда были у неё. — Но ты должен был держать их при себе, так, чёрт возьми, положено! — Чимин посмотрел на него с негодованием, но Юнги в ответ только грустно поджал губы. — Да потому, что я всё теряю, у меня кругом кавардак, — сказал он, хмурясь. — И зачем бы они мне понадобились? Я всю жизнь хожу по одним и тем же тропам. — А как же больница, школа? — Все бумажные вопросы всегда решала моя мама. Она в принципе всегда всё решала. Что тебя так удивляет? Это же Наджу, большая деревня, где все друг друга знают. Моя семья может и бедна, но она на хорошем счёту. Когда моя мама ставит подпись в страховом бланке вместо меня, ни у кого не возникает мысли, что она хочет кого-то надурить. — Поверить не могу, что ты ни разу в жизни не держал в руках собственные документы. — Так уж вышло… Чимин обреченно уронил голову на его плечо и затих. Дыхание его было тяжёлым, но мерным. В воздухе пахло цветами. Расцветали сады. Этот май мог бы быть прекрасным маем… Юнги сидел, ощущая тепло прижавшегося к нему Чимина. Они молчали, да и что тут можно было сказать. Никому из них не хотелось озвучивать мысли о том, что всему вот так быстро суждено закончиться. Ночь тоже подходила к концу, красота её начинала бледнеть. Но Юнги не хотелось возвращаться домой, чтобы снова начинать вести счёт дням, один из которых однажды станет последним. Странное было ощущение. Когда-то он сидел на этом же самом месте, с умиротворённым сердцем поглядывая на любимое лицо и на ночное небо, и чувствовал, что жизнь действительно стоит того, чтобы жить, что счастье существует, нужно лишь найти свою родственную душу и с полным самопожертвованием посвятить себя ей. А теперь он не чувствовал ничего, кроме желания лить беспрестанно горькие слёзы. — Мне нужно возвращаться, — произнёс он шёпотом, накрывая своей горячей рукой его маленькую холодную ладошку. Сердце тут же заныло и сжалось от боли. Он с грустью посмотрел на Пака и, борясь с подступающими слезами, притянулся, чтобы поцеловать на прощание. Он шёл домой по улицам, направляясь не напрямик, а совершая крюк за крюком, потому что не мог ни вернуться назад, ни остановиться. Тень его выглядела крайне уныло и худо, он и сам себя ощущал таким: безобразным и ничтожным. Юнги и не заметил, как прошёл через площадь и сквер, пересёк двор и оказался у окна собственной комнаты. Створка его была приоткрыта. Он сам оставил эту тонкую щёлку, чтобы не греметь. С тихим скрипом она отворилась шире и он, обреченно вздохнув, подтянулся, забираясь на подоконник, но тут же испуганно замер. Руки его дрогнули, и он чуть не свалился обратно во двор. — Залазь, чего застыл? — сказала тихо мама. Она сидела на углу его кровати в полной темноте и смотрела прямо на него. Юнги спрыгнул на пол, стянул с ног кроссовки и, не раздеваясь, лёг. Мама продолжала сидеть на его кровати и молчать. Он отвернулся от неё, сжался под пледом калачиком и затих. В какой-то момент ему показалось, что мама ему почудилась, слишком уж долго она молчала, но потом она приподнялась и подсела к нему ближе. — Юнги… Он не обернулся на её тихий голос. — Я не буду ругать тебя, посмотри на меня, сынок. Юнги не пошевелился. Мама томно вздохнула. — Мне жаль, но я правда не могу отпустить тебя с этими людьми в Лондон. Быть может, позже, когда ты станешь взрослее… — Хван Рина осеклась, и до него долетел её болезненный стон. — Я знаю, что редко говорю с тобой, редко бываю рядом, много ругаюсь и кричу на тебя… но я остаюсь твоей матерью и переживаю за тебя. Когда заставляешь страдать близкого человека, себе тоже делаешь больно. Думаешь, мне легко? Твои терзания рвут мне душу. Ты сам рвёшь мне душу. Ты мой ребёнок, и я должна принимать тебя любым, но какая же мать в здравом уме будет радоваться новости о том, что её сын гей? Принять это трудно. Я не говорю, что меньше люблю тебя, но мне тяжело, понимаешь? Тяжело… — повторил он мысленно. Нет, Юнги не понимал её и не собирался этого делать. Теперь каждое утро он вынужден был убеждать себя, что его кошмарные сны не реальность, а реальность не кошмарный сон. А она смела говорить ему о своих выдуманных и никчёмных страданиях. Однажды её равнодушие разбило ему сердце, и теперь он больше ей не верил. — Я не гей, — возразил он раздраженно. — Ты влюблён в мальчика, милый. — Я влюблён в Чимина. Хван Рина немного помолчала, а потом вдруг сказала: — Я не желаю тебе плохого. Мне действительно жаль, что он уезжает. Юнги ничего не ответил, потому что вновь не поверил ни одному её слову. — И я подумала, что слишком вспылила. Я не должна была запрещать тебе видеться с ним. Я позвонила его маме, она сказала мне, что они уезжают в июле, и они не против, чтобы до этого времени ты пожил у них, — мама несмело коснулась ладонью его плеча. — Папа наконец-то решился на днях продать свою лавку, он обещал дать мне часть выручки, я найму работника на это время, поэтому тебе не нужно ни о чём беспокоиться. — Ты просто отпускаешь меня? — он всё ещё не мог заставить себя поверить ей. — Да, просто отпускаю. — Ты что, больше не злишься на меня? — Злюсь, конечно, — она снова погладила его по плечу, на этот раз увереннее. — Но я уже прожила достаточно лет, чтобы понять, что некоторые вещи важнее личных чувств. — Что важнее? — Ты. У каждого из нас своя правда. Как и душа. Всё дело в ней. И моя правда для меня так же бесспорна, как твоя для тебя. Но что бы мы ни делали и какими бы ни были, мы должны оберегать тех, кто нам дорог. Без них наша жизнь станет ещё более несчастной и убогой, чем мы можем себе представить. — Ты не уберегла Рози. — Нет, не уберегла. Я… ей пожертвовала… Иногда, Юнги, приходится жертвовать чем-то одним, ради другого, приходится выбирать… — Выбирать… Это походит на какой-то круговорот страданий, ты не находишь? Дети должны отрекаться от того, что любят, чтобы осчастливить родителей, — он повернулся и посмотрел на уставшее лицо матери. — Родители должны отрекаться от всего на свете, чтобы осчастливить детей. Считаешь, такое счастье оправдывает любые муки? Не велика ли жертва? — Велика, — прошептала мама, неожиданно с ним соглашаясь. — Она съедает меня заживо… — добавила Хван Рина чуть тише и первая отвела взгляд. Некоторое время они сидели в тишине. Юнги слышал её глубокое дыхание. Её ладонь оставалась лежать на его плече. Она была маленькой, даже меньше, чем у Чимина, но очень тёплой. — Завтра в обед помоги мне с кое с чем, — заговорила вновь мама, но деловитость в её голосе была наигранной. — Оставшиеся мешки с углём в котельной — их нужно убрать. И можешь идти. Она тихонько похлопала его по плечу и поднялась, но, уходя, обернулась. — И да, ты начудил сегодня опять в школе, разберись с этим. Он слабо кивнул. Мама задержалась в дверном проёме ещё на мгновение, и ему показалось, она смотрит на него с печальной ласковостью, хотя он знал, что в комнате слишком темно, чтобы он правда мог это разглядеть.***
Юнги было немного странно ночевать в доме Чимина в отдельной от него комнате. Но он не мог больше нарушать запретов. И несмотря на то, что родители его дали своё разрешение, а сам Чимин убеждал, как мог, что всё в порядке, Юнги не чувствовал больше себя своим в его семье. Судьба была к нему благосклонна, вчера он не застал чету Пак дома, и это избавило его от лишней неловкости. Весь вечер они были с Чимином вдвоём, а потом, как и обещали, легли спать по разным комнатам. Однако за завтраком семейная встреча всё же состоялась. Конечно, это было неминуемо, но Юнги не думал, что настолько к этому не готов. Он не мог поднять глаз. Колени его непроизвольно вздрагивали, а дыхание останавливалось. Мысль о том, что врач уже наверняка доложил обо всём Пак Тхэмину, не покидала его ни на мгновение. — Юнги, всё хорошо? — спросила Пак Хёджу, замечая его подавленность. — Да, — тихо ответил Юнги, отрывая, наконец, взгляд от тарелки и поднимая голову. — Посмотри, что ты наделал, — обратилась она к мужу. — Посмотри, какой у него затравленный вид. Он нас теперь боится. Юнги подумал, что у него, должно быть, действительно затравленный вид, потому что Пак Тхэмин поднялся со вздохом и сел рядом с ним, обнимая за плечи. — Я просто беспокоюсь за вас. И за тебя не меньше, чем за Чимина. Я не преследовал цели обидеть тебя, — сказал он, заглядывая ему в лицо. — Всё нормально, — качнул головой Юнги, впервые отваживаясь посмотреть ему в глаза. — Спасибо, что разрешили остаться в вашем доме. — Мы любим, когда ты у нас, — сказала Пак Хёджу. — Чимин даже чувствует себя лучше, когда ты рядом, — верно, Тхэмин? Муж кивнул в подтверждение её слов. — И… нам правда жаль, что ты не можешь поехать с нами, — он снова вздохнул и, помяв его плечо, встал, чтобы вернуться обратно на своё место. Ему Юнги тоже больше не верил. Но Пак Хёджу казалась ему искренней. Она протянула руку и, подмигивая, погладила его ладонь. Он улыбнулся ей, а она ему. В глазах этой женщины всегда было какое-то особое понимание. Ах, если бы его мама была такой же… Июнь, 2010. Время стало тем самым понятием, которое они перестали воспринимать. Несколько недель практически выпали из их жизни. Наступило лето. Такое же печальное и тоскливое. Оно окончательно превратило их в призраков. Они двигались медленно, говорили мало, ловко исчезали и ловко прятались. Время от времени они разбавляли свою монотонную обреченность абсурдными диалогами, в которых доказывали сами себе, что мужества им не занимать, что, конечно, было наглой ложью. Обычно они употребляли слово «смелые». Но смелыми они точно не были. Юнги лихорадило по ночам от кошмарных снов, полных страха и отчаяния. Чимин — сделался тихим и пугливым даже среди дня. — Мама внизу решает, какие из вещей стоит отправить транспортной компанией уже сейчас, — сказал грустно Чимин, поёжившись. — Конечно, её гардероб ни в какие чемоданы не поместится, — Юнги вымученно улыбнулся, накрывая его плечо одеялом. Послышался тихий стук, Чимин крупно вздрогнул и, перекатившись к краю, соскользнул с кровати на пол. — Ты ещё не уснул? — заглянул в комнату Пак Тхэмин. Юнги покачал головой, приподнимаясь, чтобы сесть. — Мне нужно упаковать кое-какое оборудование завтра в лаборатории, требуются мужские руки, поможешь? — спросил мужчина, продолжая стоять на пороге. — Да, конечно. Без проблем. — Тогда я разбужу тебя завтра пораньше. Юнги кивнул и, едва дождавшись, когда дверь за мужчиной закроется, склонился, посмотрев вниз. — Он ушёл, — сказал он шёпотом. — Иди сюда. Чимин никак не отреагировал, он продолжал лежать неподвижно, поджав к себе ноги. Что-то словно давило на его плечи сверху, лишая воли. Отчаяние. Паркет был прохладным, он прижимался к нему щекой, но хотел бы прижаться сердцем. Юнги сел на край, спустив босые ноги с кровати на пол, и снова позвал его шёпотом. Чимин тихо всхлипнул, поднимаясь на колени и, пряча взгляд, прижался к его ногам, медленно притягиваясь ближе. Юнги молча погладил его по голове. Чимин уткнулся носом в его живот и ничего не видел. Ему было тяжело дышать и подташнивало, но он не в силах был встать и дотянуться до ингалятора. — Я больше не могу… это невыносимо… — Чимин поднял голову и схватился за его руки, отнимая их от себя. — Сделай же что-нибудь! — произнёс он надрывно и крепко сжал его пальцы. Юнги сполз на пол, чтобы быть с ним наравне, и приложил их сцепленные руки к груди. — Что? Скажи, что?! — спросил он, но взгляд его умолял этого не делать. — Ты знаешь, что, — сказал Чимин, заставляя его обреченно застонать в ответ. Юнги положил их руки на колени и опустил взгляд, едва заметно кивая. — Ладно, — тихо пообещал он, потирая его пальцы. — Ладно… Он переступал через себя, и его от этого неосознанно кривило. Чимин тоже опустил голову, отводя взгляд. Он молчал. Юнги будет тяжелее, и они оба понимали почему. Но иногда так случается, что бегство — единственное возможное решение проблемы.***
— Поедешь? — спросил громко Хёну, заглядывая Чимину в лицо, отчего тот испуганно дёрнулся. — Куда? — он прищурился, посмотрев на брата. — Я же только что сказал. В магазин. Мы едем за покупками, ты с нами? — повторил мальчик, посмотрев на него нетерпеливо. — А… — растерянно сказал Чимин и поджал к себе ноги, удобнее усаживаясь в кресле. — Нет. — Я слышал, что в тех, кто сидит у окна в грозу, может попасть молния. — А я слышал, что те, кто достают старших братьев, получают в лоб. Хёну скривился, и уже выходя из гостиной, обернулся, крикнув: — Надеюсь, в тебя попадёт молния! Он задержался на мгновение в дверях, чтобы услышать ответ, но Чимин промолчал. Юнги пошёл домой за документами, и мысли его были заняты только этим, только планом предстоящего побега. А план был таков: уже завтра они сядут на утренний автобус и через два с половиной часа будут в Тэгу, откуда и будут держать свой путь дальше. Конечным пунктом для Чимина был Владивосток, но Юнги не разделял его уверенности. Идея перебраться через границу без необходимых разрешений автостопом вызывала у него большие сомнения, но он не спорил. Чимин догадывался почему, но не обижался. У Юнги, как и у любого другого человека, в жизни не покидавшего родные места, были все основания считать подобные путешествия авантюрой, не стоящей слов. И всё же, как бы там ни было, первостепенной задачей для них оставалось попасть в Тэгу. Здесь Юнги был более осторожным и приземленным, впрочем, как и всегда. У него же кружилась голова от собственных планов, потому что во всех них Юнги оставался частью его жизни. Чимин потёр о бёдра вспотевшие от волнения ладони. Ночью ему приснился сон, как он бродит по Лондону. Один. Заглядывает в тёмные окна, ищет Юнги, зовёт его. Он сбился с пути, заблудился среди незнакомых домов, а потом оказалось, что и не дома это вовсе, а глухая стена. И впереди, насколько он мог рассмотреть, не было ни души. Он проснулся в холодном поту и после уже не смог уснуть снова. Тяжёлые мысли били набатом. Что если мама Юнги права, называя их глупыми детьми? Действительно ли они просчитали все риски или просто закрыли на них глаза? Сколько он сможет протянуть? Что будет потом с Юнги? Одно дело, когда разлучает расстояние, и совсем другое, когда смерть. Что он сделает? Накинет на шею петлю или прыгнет с крыши? А может они сделают это вместе, когда конец будет неминуем? Возьмутся за руки и вдвоём совершат свой «прыжок Ангела». Что будет с Сохи, которая спустя почти неделю уговоров согласилась-таки открыть брату сейф, где хранились все документы и оборотные деньги? Она будет винить себя? Утром он встретил сонного Юнги в ванной и крепко обнял. Тот шикнул, ощутив холод его рук под рубашкой, но не отпрянул. Чимин прижался теснее, чувствуя тепло его тела через одежду, и взволнованное сердце выровняло свой ритм. Будь что будет, подумал он, главное — оставаться рядом как можно дольше. Открылись ворота, за мокрым стеклом показалась размытая фигура Юнги. Чимин выбежал к нему навстречу, они встретились на ступеньках и замерли, смотря друг на друга. Пак успел подумать, что если Юнги не сошёл с ума прежде, то это должно произойти сейчас. Взгляд у него был такой, будто он только что нашёл изувеченный труп младенца. — Нет… — произнёс он тихо и замотал головой. — Мы ничего не нашли… Нигде… Юнги продолжал стоять под дождём и мокнуть, смотря на него снизу вверх, будто не смел теперь встать на ступень рядом с ним. — Это конец… — прошептал Чимин и сам спустился ниже. Ему нужна была опора, и он схватился одной рукой за него, другой за перила. Юнги взял его лицо в ладони, они были холодными и дрожали. Чимин видел своё отражение в его расширенных зрачках, и только горячее рваное дыхание, что он чувствовал на своём влажном лице, напоминало ему о том, что это реальность. — Я убью её, — вдруг сказал Юнги. — Убью свою мать. Я смогу это сделать. Я смогу сделать всё что угодно ради тебя. Он произнёс это и его ощутимо передёрнуло. Чимин застыл, неосознанно крепче сжимая его рубашку в кулак. Юнги было страшно. Потому что он любил его больше жизни. Потому что шёл июнь и снова лил дождь. Потому что его больные лёгкие вновь напомнили о себе, и ему было трудно дышать, отчего он стоял, держась за него, и хрипел. Потому что тяжёлое серое небо тянулось к мокрой земле. И потому что следующее лето для них не наступит. — Недалеко от Наджу… к востоку от Кванджу есть национальный парк — природный парк горы Мудынсан… — заговорил он сбивчиво. — Я никогда не был там… но знаю… слышал… что там есть опасная тропа… — Перестань, — перебил Чимин и прижал к его губам ладонь. — Перестань… — повторил он шёпотом, притягивая ближе к своей груди, Юнги тут же выпустил из рук его лицо и склонил голову, утыкаясь носом ему в шею. — Ч-шш… — Пак поцеловал его в ухо, поглаживая по мокрым волосам. — Нам нужно подумать об оставшемся времени, — сказал он, но, не сдержавшись, всхлипнул. Юнги затих, ощутив, как его подбородок лёг ему на плечо. Что-то едва слышно щёлкнуло. Это мыльный пузырь надежды прекратил своё существование.***
Дверь тихо приоткрылась, Чимин проскользнул к Юнги в комнату, практически бесшумно закрывая за собой защёлку. — Ты долго, — заметил Юнги, отвечая на его короткий поцелуй. — Я думал, что родители уедут, но моя мама напилась, и пришлось ждать, когда они улягутся спать, — сказал Чимин и забрался с ногами на его кровать. Он сел по-турецки и шумно вздохнул, вид у него был понурый. — Ты вообще видел своё свидетельство о рождении? Может, твоя мама что-то скрывает? Может, ты не её сын… — Пак осёкся, встречаясь с Юнги взглядом. — Прости… — Мне скоро шестнадцать, и я сам получу свой паспорт, так что… — он прикусил губу, отводя взгляд. Чимин молчаливо взял его за руку. Никто из них не был теперь уверен в своём «завтра», они больше не говорили о будущем и не обсуждали совместные планы. Юнги впервые заикнулся о чём-то, что предстояло ему сделать в одиночку, однако в его словах не было и толики уверенности. — Ты продолжишь рисовать или займёшься чем-то ещё? — решил поддержать его Пак. — Без тебя? — Юнги пожал плечами. — Я… не знаю, я умею только работать… физически, в смысле… тупо выполнять приказы, — он горько усмехнулся и поднял, наконец, взгляд. — А ты? Ты продолжишь писать историю Ави в Лондоне? — Нет, не думаю. — Почему? — Не хочу… — «без тебя» — едва не слетело с языка, но он ответил: — Мне больше не нравится писать. — Пару дней назад ты считал иначе. Ты готов был всем рискнуть, лишь бы оказаться в той стране, где родился Достоевский. — Пару дней назад всё было по-другому. Юнги посмотрел на него так, как смотрят на детей, когда те капризничают. — Ты талантлив, — сказал он. — Талант без трудолюбия бесполезен. За талантом всегда стоят, прежде всего, дисциплина и выносливость. — Как не вовремя ты об этом вспомнил. Лондон — не наш крохотный городок, ты мог бы… — Этот крохотный городок для меня стал всем миром, потому что я люблю одного из живущих в нём, — перебил его Чимин. Юнги посмотрел на него долгим взглядом. Он молчал, Чимин приблизился к нему, чтобы поцеловать и почувствовал на себе тяжесть его дыхания. — Твои родители точно спят? — спросил Юнги, заметно осипнув. Чимин кивнул и впервые за несколько дней улыбнулся, ощутив его руки под футболкой. Они снова встретились взглядом, и улыбка его исчезла. Сердце сжалось от нежной печали. Это был прощальный взгляд. Юнги его запоминал. Чимин сам стянул с себя футболку и прильнул к нему в поцелуе. Юнги закрыл глаза, его руки спускались всё ниже, уверенно, но очень медленно. Они тоже запоминали. — Если я и возьму ещё хоть раз в руки кисть, — он шумно выдохнул, ластясь щекой к его плечу, — то только для того, чтобы рисовать тебя, мой Ави. И это было правдой. Чимин исчезнет, и Четвёртый мир тут же рухнет. Всё, что казалось прежде прекрасным — перестанет существовать, жизнь его остановится, краски поблекнут. Юнги сделал глубокий вдох и обнял его за талию, укладывая на спину. Чимин лежал перед ним распростёртый и выглядел слегка беззащитно. Однако было что-то особенно возбуждающее в том, что тот был обнажён, в то время как Юнги оставался одетым. Но даже несмотря на это, он признавал тот факт, что всецело принадлежит Чимину и власть его над ним безгранична. И ему было страшно от мысли о том, что ни один другой человек больше никогда не сможет заставить его почувствовать себя так же. Почувствовать себя столь же полноценным и раскрепощённым. Только рядом со своим Ави он настоящий и только с ним здоров и свободен. И сейчас, в такой опасной близости, всё его тело отчаянно взывало к нему, желая это доказать. Ему думалось, что должно быть, нет на свете ничего приятнее, чем снять с себя надоевшую одежду, прижаться к нему, погрузиться в него, забывая о всём том несчастье, что ждёт их впереди. Чимин прочёл это по его глазам, почувствовал и в ответ погладил ладонью через штаны. Его прикосновение было слишком легким, почти неощутимым, обычно он бывал куда смелее, но сейчас всё было не как обычно. Юнги хотелось схватить его руку и прижать её к себе крепче, чтобы почувствовать хоть какое-то облегчение, но он этого не сделал. Вместо этого он склонился и поцеловал его в живот. — Я хочу, чтобы тебе было приятно, — сказал он тихо и снова поцеловал. — Мне с тобой всегда приятно, — выдохнул Чимин и вздрогнул от его щекотливых прикосновений. — Я могу сделать ещё приятнее, — он посмотрел на него снизу вверх и, не дожидаясь ответа, наклонил голову, чтобы впервые взять его член в рот. Чимин тихо всхлипнул и его бёдра интуитивно приподнялись. Юнги ещё никогда этого не делал, прежде они друг друга «там» только касались. Вопреки опасениям, это откровенное действие не показалось ему каким-то противным, он продолжал вбирать его возбужденную плоть всё глубже и глубже, пока Чимин не выкрикнул его имя, хватаясь за его голову руками. На вкус он тоже оказался совсем не противным. — Юнги, — позвал он вновь хрипло. — Иди ко мне… Юнги мог бы продолжать оставаться и там, меж его бёдер, но Чимин схватил его за ладонь, потянув к себе. Ему казалось, что тот теперь вряд ли захочет его вновь целовать, но он это сделал. Приподнялся и притянул его к себе в поцелуе. Прижавшись максимально тесно, Пак чувствовал себя идеально под ним. Губы их двигались синхронно и так нежно, что та потребность, которая загорелась между ними, вспыхнула с новой силой. Чимин застонал, руки его стали жадными, они блуждали по волосам Юнги, скользили вверх вниз по его спине, обвивали талию, гладили его пах через тонкие пижамные штаны. Тела их качались вместе, он подмахивал бёдрами Юнги в такт, будто они уже занимались любовью. — Сними… сними… — зашептал он, дергая его нетерпеливо за край футболки. — Чёрт… — выдохнул Юнги, одним движением стаскивая её с себя. Чимин снова прильнул к нему в поцелуе, скользнув ладонью под пояс его штанов. Юнги вздрогнул и напрягся, ощутив, как тёплые пальцы Пака сомкнулись вокруг его возбужденного члена. — Юнги, — произнёс он на выдохе, разводя бедра шире и беря за руку, чтобы направлять. — Ты так нужен мне… — признался Пак шёпотом. Юнги промолчал, у него не было слов, не было никаких мыслей. Только огромное желание быть нежным и любить. Он не был опытен и действовал интуитивно, полагая, что руки его достаточно бережны. Чимин развёл ноги шире. Юнги выскользнул из штанов и боксеров. Ощущение тёплой влажной тесноты, вбирающей в себя и обволакивающей, заставляло его дрожать. Дыхание его совсем сбилось, он был ужасно твёрд. — У нас нет презервативов… — прошептал Юнги. Чимин приподнял голову, посмотрев на него мутным взглядом, его влажный поцелуй был ответом. Юнги схватил его за бедро одной рукой и подался навстречу к мягкому телу. — Боже мой, Чимин… — простонал он, толкаясь медленно, вдавливая его в постель. Чимин глубоко вдохнул, на мгновение замирая, а затем его ногти впились в чужие лопатки, он приподнял бёдра и принял его целиком. В лунном свете его лицо исказилось одновременно от боли и удовольствия. Он поднял ноги, обвивая их вокруг его талии, и зажмурился. — Посмотри на меня, — так же тихо попросил Юнги. Ресницы Чимина дрогнули, он открыл глаза, прекращая впиваться в его спину ногтями. Юнги погладил его ладонью по щеке, провёл подушечкой большого пальца по полным губам, а после оставил на них лёгкий поцелуй. Дыхание их вновь стало синхронным. Они не шевелились, только смотрели друг на друга и дышали. — Я тебя так… — зашептал Юнги, но замолчал, потому что следующее «сильно люблю» не могло отразить его истинных чувств. Я благодарен судьбе, что подарила мне тебя. Ты — всё, что я могу видеть и чувствовать, ты — весь мой мир. И любовь моя к тебе так же безгранична. — Я тебя так же, — ответил Чимин, всё понимая без слов. Слёзы наполнили их глаза. Слёзы любви. Слёзы боли. Слёзы за те несколько лет, что у них были, и за те многие годы, которых у них не будет, за пережитое счастье и горе, за всё, что случилось, и за то, чему случиться не суждено. Слёзы за двух одиноких людей, которые однажды спасли друг друга. Слёзы за стремительно истекающее время, в котором они всё ещё могли называть себя «мы». Юнги плавно задвигался. Чимин продолжал смотреть в глубину его глаз, стараясь двигаться вместе с ним в том же медленном темпе. Тела их скользили и плавились от жара растущего удовольствия. Пальцы Чимина путались в его волосах. Он чувствовал в себе его твёрдое тепло, чувствовал, как оно запульсировало и совсем замедлилось, а помогающие ему самому руки задрожали. Он обнял Юнги за шею, поцелуем заглушая собственный стон. Оргазм прокатился сквозь них волнами, такими же нежными, как и сама их любовь. Юнги осторожно соскользнул с него на кровать, но тут же обнял его рукой, подтягивая к себе. Чимин лёг на бок и прикрыл глаза, ловя его отрывистый вздох. Дыхание Юнги было только для его лёгких. Он был рождён, чтобы чувствовать его на себе вечно. Беда была лишь в том, что вечности у них не было.***
Тени деревьев замерли на стене. Стояла редкая тишина. Юнги слышал собственное дыхание, и оно казалось ему очень шумным. Как и сердце. Оно стучало размеренно, но громко, будто даже громче настенных часов. Внезапное пробуждение было резким и неясным. Он повернулся на бок и увидел, что Чимин лежит на животе, обняв скомканное одеяло. Холодный лунный свет падал ему на лицо и обнаженную спину. Юнги слегка приподнялся и улыбнулся, разглядывая мягкие черты его лица и пухлые губы. Чимин почувствовал его шевеления и медленно открыл глаза. Он тоже не спал. — Юнги, — позвал он едва слышно и подобрался ближе, укладывая голову ему на грудь. — Что? — так же тихо отозвался он, поглаживая кончиками пальцев маленькую руку, обхватившую его живот. — Этот парк в горах… — Чимин отрывисто вздохнул, прижимаясь крепче. — Насколько опасна та тропа?