***
Юнги резко сел в постели. Все сны его были столь же мучительно кошмарны, сколько и убийственно великолепны. Он дышал шумно и отрывисто, хватаясь за несуществующую реальность в попытке удержать в сознании яркие образы, прорвавшиеся сквозь тьму. Переливы розового заката, изумрудный луг, гнедая лошадь вдалеке. Под руками мягкие бёдра, губы к губам, на языке привкус ментола… Иногда это стоило испытанного ужаса. Иногда разочарование от пробуждения было почти что смертельно. Юнги посмотрел в окно. Небо начинало светлеть. Близился новый рассвет. Он немного помедлил, комкая в сомнениях одеяло, и с тяжёлым вздохом, почти что стоном, поднялся с кровати. — Пёс… Пёс, ты где? — позвал он и тихо присвистнул. Послышался шорох, собака вылезла из-под крыльца и царапнула лапой по его джинсам. — Это тебе, — Юнги поставил на землю блюдце и тут же недовольно цокнул языком. — Аккуратно жри… и чтоб все крошки собрал, понял? Сохи прибьёт меня, если узнает, что я кормлю тебя её котлетами. Заморосил дождь. Юнги мысленно усмехнулся, подумав, что тот припоздал, ведь его обещали к вчерашнему обеду. — А это мне… — он достал из кармана пачку сигарет и закурил, подумав, что его лёгкие за последние несколько месяцев, должно быть, наполнились смолой как минимум на треть. Дождь шёл ровно столько, сколько тлела его сигарета. За несколько минут небо совсем побледнело. Пёс вновь царапнул его по ноге. — Нет, друг. Не сегодня… Он вернулся в комнату и плотно задернул шторы. Хотелось, чтобы и рассвет тоже немного припоздал. Рассвет вставал, нам уступая место; закат краснел, стыдясь за наш рассвет…* К полудню разогрело. От утреннего дождя не осталось никаких следов. Юнги лениво потянулся, сидя на ступеньках, и сощурился в лучах осеннего солнца. Безделье выходного дня утомляло не хуже рабочих будней. Может, поехать в автомастерскую? Достать движок из Шевроле… — Держи-ка! — Сохи вложила в его ладонь лесу. Юнги вздрогнул от неожиданности, хоть и слышал тихий скрип открывающейся калитки и приближающиеся шаги. Он посмотрел на воздушного змея и улыбнулся, просто чтобы сделать своим девочкам приятно. Воздушный змей начал медленно, но верно опускаться. Чего и стоило ожидать. Нужно находиться в движении, чтобы он парил в воздухе, а Юнги сидел на ступеньках с нехотя вытянутой рукой. — Тяни на себя! Скорее! — рассмеялась Инён. Девочка едва сдерживалась, чтобы не выхватить лесу из его руки и прервать неминуемое падение змея. — О, дорогая, не стоит его учить. Поверь мне, ему нет равных в этом деле, он настоящий мастер. Он взглянул на сестру с усмешкой, но та была совершенно серьёзна, произнося эту нелепость. — Ну, нет… — сказал Мин, не отрывая от неё взгляда. — Я никогда не мог перегнать твою маму. — Потому, что хромаешь? — спросила Инён. — Потому, что я ему так сказала, а он, к несчастью, был послушным, — ответила за него Сохи, усмехаясь, но в глазах её блеснуло сожаление. — Теперь сама, — Юнги отдал лесу обратно девочке. С Юга подул долгожданный тёплый ветер. Крылья змея задрожали и зашелестели. Инён радостно вскрикнула и побежала по желтеющему газону, пересекая внутренний дворик по диагонали. Сохи улыбнулась, провожая её взглядом, и села на ступень выше. Юнги знал для чего и покорно прижался к её колену. Сотни тоскливых минут они провели здесь на этом старом крыльце, сиротливо теснясь друг к другу. Она гладила его по голове, он — удивительно — был не против, не вырывался и не морщился. Сидел у её ног и молчал. Сохи болтала о всякой ерунде, хоть и понимала, что ему это ни капли не интересно. Извечные темы: погода, соседи, работа. Все знают, зачем они нужны и когда их используют. — Ты какой-то совсем кислый… — Сохи коснулась на мгновение его лба, проверяя нет ли у него жара. Юнги неосознанно сжался, почувствовав грубый шрам, пересекающий её ладонь, и закрыл глаза, прижимаясь лбом к её бедру так, чтобы сестра не могла видеть его лица. — Пожалуйста… Пожалуйста… — женский крик прорезался сквозь мглу, отчаянный и скорбный. Юнги хрипло вдохнул, открывая медленно глаза. Грудь разрывало от боли. Он слышал собственное дыхание, свистящее и поверхностное. Под потолком, прямо над ним, расплываясь и двоясь, качалось, словно маятник, желтое пятно. — Юнги-и, пожалуйста… — взвыла горестно мама. Мама? Кто-то держал его руку. Юнги попытался пошевелиться, но смог лишь едва сжать пальцы. Сохи нависла над ним и обхватила его лицо руками. Боже, как похожи были их голоса, раньше он этого никогда не замечал. — Юнги… Юнги… — голос её сорвался, она склонилась, прижимаясь к его груди. Юнги застонал, пробуя снова пошевелиться. Рука его дрогнула и поднялась, мягко укладываясь на спину Сохи. Он зажмурил веки, пытаясь вдохнуть глубже. Пятно над ним продолжало качаться, но уже слабее. — Сохи… — прохрипел он с трудом, в горле невыносимо першило. Точка над потолком перестала двоиться, она качнулась ещё пару раз и превратилась в верёвку. Юнги на мгновение замер, а потом крупно задрожал и вновь зажмурился. У него снова не получалось вдохнуть. — Открой глаза, открой… посмотри на меня… — он почувствовал, как Сохи схватила его за плечи, пытаясь усадить. — Смотри на меня! Она продолжала кричать на него, но он не хотел открывать глаз. Всё вернулось в секунду: мать, лежащая в крови, ухмылка полицейского, Чимин и его поцелуй, его крик… грохот упавшего на пол табурета… Воспоминания наполнили его голову, обжигая реальностью туманное сознание. — Смотри на меня! Юнги несмело открыл глаза. Он сидел, прислонившись спиной к ножке стола, и только руки Сохи удерживали его на месте. — Сидишь? Юнги растерянно кивнул головой, упираясь ладонями в пол. Сохи выбежала из комнаты и вернулась со стаканом воды. Он не знал, удалось ли ему попить, или же он просто всё пролил, потому, что рука его виляла и дёргалась, но стало легче. Юнги заметил кровавые разводы на стакане и посмотрел на свои пальцы — они тоже были в крови. Кровь была всюду: на полу и на его одежде, рядом лежал окровавленный кусок стекла. В воздухе пахло медью, вкус металла ощущался и на губах. Увиденное напоминало сцену из фильма ужасов. Сестра заглянула ему в лицо, и он, наконец, обратил на неё должное внимание. Она выглядела плохо. Хуже, чем просто плохо. Казалось, она умерла и воскресла. Быть может, так и было. Ведь Сохи не переносила вида крови. — Сохи… — голос его надломился, и ему пришлось продолжить шёпотом. — Что ты сделала? Девушка прижимала к руке какую-то тряпку, но густая кровь продолжала капать на подол её платья. Она смотрела на него тяжело дыша и молчала. Он резко подался вперёд, моментально забывая про свою слабость, и схватил её за руку, крепче прижимая к израненной ладони импровизированную повязку. — Ты что, разбила окно рукой? — прохрипел Юнги ей на ухо. — Нет, придурок. Я разбила его кирпичом, — она замолчала, и взгляд её упал на окровавленный осколок, лежащий на полу. — Но мне надо было как-то вытащить тебя из петли, я схватила первое, что попалось под руку… — Сохи склонила голову к его плечу и вновь начала подрагивать. — Прости… прости… — комната поплыла, он тоже начал всхлипывать, из последних сил притягивая её ближе. — Мне так жаль… так жаль… но я не могу… сказать тебе спасибо, понимаешь? Мне не надо… теперь ничего не надо… — он совсем зашёлся рыданиями и сестра тряхнула его за плечи. — Нам всем сейчас нелегко. — Я сделал нечто ужасное, Сохи… Такое ужасное… — Ни ты один. — Ты не знаешь… — Знаю, — Сохи резко отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Всё я знаю. Она произнесла это так твёрдо, что у него не осталось сомнений в том, что ей действительно всё известно, но он зачем-то всё же прошептал: — Я убил её. Сохи не дрогнула. Несколько секунд она смотрела на него не шевелясь, а потом едва заметно кивнула, ответив: — И я тебе помогла. Он нахмурился, неосознанно подаваясь вперёд. Дыхание Сохи стало ровнее и глубже, взгляд был ясным и внимательным. Нет, она не пребывала в бреду. — Я мыла полы в твоей комнате… — начала она несмело. — Твой рюкзак был открыт, и я заметила лежащий в нём ежедневник с радужным единорожком. Знаешь, мне всегда было странно, что подобная вещица принадлежит такому парню, как ты. Я частенько видела этот ежедневник в твоих руках. Мне просто стало интересно, что ты там пишешь… Я не удержалась и прочла твои последние записи. Юнги прошиб холодный пот, но Сохи, напротив, становилась всё спокойнее. Голос её перестал дрожать и с каждым словом становился всё увереннее. — Когда ты вошёл, чтобы переодеться, я уже точно знала, что ты собираешься сделать, — она замолчала и посмотрела на него долгим взглядом. — Я могла остановить тебя, могла рассказать всё матери, могла позвонить ей, могла побежать за вами следом. В конце концов, я могла сесть на следующий автобус! Но ничего из этого я не сделала! — Но почему? — Юнги почувствовал, как волна гнева вскипает в нём. — Почему ты не остановила меня? Ты должна была остановить меня! Должна! — Да потому, что я хотела, чтобы ты это сделал! — выкрикнула она в ответ. — Я устала, понятно?! — Устала? Ты устала, чёрт возьми? Ты позволила мне совершить убийство! Я убил её! Её больше нет… — Заткнись! — Сохи прижала к его губам ладонь, но тут же её отдёрнула. — Да, представь себе, я устала. Ты однажды очень точно подметил — она превратила меня в прислугу. Ты вечно обижался на меня, что я не провожу с тобой время, а я драила полы и кастрюльки с утра до вечера, и в свободные минуты мне хотелось только одного — вырваться из этого дома, из этого ада! С самого детства я мечтала вырваться! Но знаешь, нет, это не главное. Я терпелива. Как и ты. Плевать. Я могла бы продолжать это терпеть, если бы… если бы не залетела от Джойи. И я сказала ей. Она обозвала меня потаскухой. Она — женщина, всю жизнь проходившая в любовницах! «Оставишь ребёнка — катись отсюда вон!» — вот, что она мне сказала. Я распяла свою юность в этом гребаном пансионате, и такова была её благодарность. — Проклятье… — прошептал Юнги, со вздохом прижимая к уголкам глаз указательные пальцы. Волна гнева слишком быстро трансформировалась в отчаяние. Его снова бросило в пот. — Я беременна. Мы Мины, и только мы сами есть друг у друга. Мне не на кого надеяться, кроме тебя. Не на кого больше положиться. Ты это понимаешь? Ужасно хотелось что-то возразить, но возражать было нечего. — Да… — прохрипел тихо Юнги. — Что? — спросила Сохи, замечая, как изменилось его лицо. — Как мне теперь быть, я не знаю… От меня никакого толка. Я облажался, Сохи. Я очень-очень облажался. Меня закроют за то, что я сделал. Я сяду. — Дело закрыто. Следователь сообщил об этом утром… — У них мой дневник. — Нет. Ничего у них нет. Они не нашли его, потому что он был у меня. Я взяла его, чтобы прочесть остальное. И, к счастью, для тебя, он всё ещё был при мне, когда приехали полицейские. Я таскала его под рубашкой всё то время, что длился обыск. Они уехали, и я от него избавилась. — Как избавилась? — Сожгла в котельной. Он должен был сказать ей спасибо, но первой мыслью была отнюдь не благодарность. Юнги подумал о навсегда утерянных воспоминаниях, запечатлённых в этом дневнике. — То есть, его больше нет? Ни одной страницы? — Извини, но рукописи горят, — Сохи застонала, прижимая пораненную руку к груди. — Мне придётся вызвать скорую. Значит, так… мы поссорились из-за моего парня, ты закрылся в комнате, я разбила окно рукой и порезалась, — она поднялась и, порывшись в его шкафу, бросила в него первым попавшимся свитером. — Надевай. Он медлил. — Ну же! Джойи теперь хрен вернётся! Отец уже готов умыть руки, а твой ублюдочный дружок откупился и со дня на день свалит из страны, если уже не свалил, так что барахтаться в этом дерьме только нам двоим! Юнги помял в руках свитер и посмотрел на сестру. Она застыла в ожидании. Её здоровая ладонь непроизвольно подрагивала, едва касаясь живота. Там, под её рукой существовала новая, ни в чём неповинная жизнь. Он глубоко вдохнул и зажмурился, натягивая на себя свитер. Изувеченная грубым шпагатом шея утонула в мягком вороте. Искупление. Оно должно быть невзрачного коричневого цвета, как обложки книг русских классиков в школьной библиотеке… — Ты не заболел? Что с тобой? — Сохи попыталась заглянуть ему в лицо. — Жить не хочется. Существует для такого случая лекарство? Рука её замерла в его волосах. Повисла тишина. — Выпьешь вина? — Плохое лекарство. — Ты знаешь, где взять хорошее. Юнги поднял голову и отпрянул, вытаскивая из кармана сигареты. — Ну, конечно. Закури. Сделай вид, что твой рот занят, не выпускай из него сигарету. Он обернулся, бросая на сестру недовольный взгляд. — Что? — она ехидно хмыкнула, качая головой. — Или ты думаешь, любовь похожа на твои краски? Думаешь, она закончится, если ты начнёшь ей пользоваться? Юнги молча чиркнул зажигалкой, бросая взгляд на тёмный экран телефона. Нет, он так не думал. И если бы только она знала, сколько уже попыток он совершил…***
— Юнги, подъем! Мин с трудом разлепил веки и попытался сфокусироваться на образе сестры. Так порой случалось. Сначала он несколько ночей почти не спал, а потом отключался так, что мог проспать до обеда. Сохи, у которой он теперь жил все выходные, знала это, но продолжала нарочито ворчать. У неё не было никого, кроме дочери и него, безалаберного младшего братца, к которому она тоже относилась как к сыну. И тот факт, что ей никак не удавалось заставить его «прийти в себя», довольно сильно бил по её чувству собственного превосходства, хоть она и пыталась это скрыть. Юнги сел и опустил босые ноги на пол, однако мысленно всё ещё боролся с желанием вернуться обратно под одеяло. — Мы опоздаем, пошевеливайся, — напомнила надоедливо Сохи. — Встаю… — Я что-то не вижу. — Отстань от моих вещей и посмотри. Сохи закинула на плечо одну из его рубашек, небрежно висящих на спинке стула, и оттуда же вытащила брюки. — Ты когда-нибудь перестанешь превращать свою комнату в свинарник? — она забрала со стола пустую кружку из-под чая и поморщилась, собирая в горсть пустые обёртки от леденцов. — Да почему всех это так волнует? Мой свинарник только мой. Я же не выношу его за пределы своей комнаты. — Ты неисправим, — Сохи легонько пнула его по ноге. — Мм… и тебе придётся признать, что я имею полное право жить в бардаке, если мне так хочется, — он улыбнулся одним уголком губ, однако его добрую улыбку тут же скрыла прилетевшая в лицо рубашка. — Отлично, вот и гладь тогда свои шмотки сам, — сказала Сохи, бросая следом брюки. Юнги, потягиваясь, зевнул. — Ох, чёрт, до вечера тогда из дома не выйдем! Она решительно шагнула к нему на встречу и выдернула рубашку из его рук, вновь закидывая её на плечо. — Ну же, Юнги, шевелись! Народу в церкви собралось немного. Что, в общем-то, уже стало делом привычным. Приход уменьшался по мере ухода из жизни стариков. Приходская школа закрылась, хор учеников сменился молитвенным хором престарелых дам. Крошечная церквушка продолжала своё существование за счёт пожертвований и труда святого отца Виена. Который тоже грозил вот-вот отойти в мир иной. Он уже не выдерживал длинных служб и не брался крестить детей, однако сменить его было просто некем. Эпоха христианства медленно, но верно покидала их городок. Служба подходила к концу. Священник протянул руки к людям, словно желал заключить в объятия всех их разом. — Без силы любви, мы точно лодки, увязшие в штиле на море бескрайней тоски, — сказал он. Юнги заметил на себе его взгляд и опустил голову. — А это смертельно, — закончил отец Виен. Мин уставился на свои ботинки, но согласно кивнул, зная, тот продолжает на него смотреть. Священник погремел ключами и, затушив последний огарок свечи, направился быстрым шагом к выходу, что-то тихо бормоча себе под нос. — Юнги? — он резко остановился и тревожно огляделся вокруг. Однако никого больше рядом не было. — Мальчик мой, что ты здесь делаешь один так поздно? — священник поставил на скамью портфель и склонился над ним. — Я просто пытаюсь… — Юнги осёкся и замолчал, завертев отрицательно головой. Крупная капля упала на мамину Библию в его руках, он тут же отвернулся в сторону, принимаясь тереть влажные щёки. — Ты пытался найти ответы здесь? — отец Виен коснулся книги и присел рядом. — Я пытался найти хоть какой-то выход… я не знаю, как мне выбраться… — он повернулся и подался вперёд, хватаясь в отчаянии за руки старика. — Как мне выбраться, святой отец? Моя мгла, она меня не отпускает… Что бы я ни делал, как бы ни сожалел, как бы ни раскаивался… Священник понимающе кивнул и, достав из портфеля платок, протянул его Юнги. — Ты веруешь? — спросил он вдруг. Юнги встретился с ним взглядом. Он и его семья были прихожанами этой церкви, однако это ещё мало что значило, и старик явно это понимал. Юнги замялся. Он не мог больше отрицать, что его отношение к Богу изменилось. Но несколько в ином ключе, чем должно было. Ему казалось, он разлагается изнутри и черная гниль уже вот-вот просочится сквозь кожу на поверхность. А там, где-то на белых воздушных облаках, по его представлению, восседал Бог и занимался тем, что внимательно следил за его страданиями, наблюдал, как он гибнет, медленно и мучительно. Ну, то есть так, как заслужил. — В Иисуса Христа? — Это не имеет значения. Бог, он всюду и во всём. Веруешь ли ты во что-то священное? Юнги несколько раз слабо кивнул. — В любовь… Он произнёс это и почувствовал, как подступает. И как бы крепко он не прижимал платок к глазам, рыдания всё же вырвались из него, эхом прокатившись по пустынному залу. — Что же ты, сынок… ну, что же… — священник помял его плечо, но это ничуть его не утешило. — Я прочёл… — промычал он невнятно. — Прочёл? — Да… я прочёл «Откровение», там сказано… сказано, что всё должно закончиться хорошо… глава двадцать первая, стих четвёртый… — он шумно втянул носом воздух и судорожно выдохнул, листая трясущимися пальцами последние страницы Библии. — И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло… — Юнги сделал ещё один неровный вздох и поднял свой взгляд, в нём таились всё те же вопросы. — Ибо прежнее прошло… — вторил ему святой отец. Юнги оторвался от рассматривания своих туфель и всё же посмотрел на священника. Я лодка в море, — подумал он и сам себе усмехнулся. — Лодка с пробоиной. Сколько воду ни черпай, всё равно пойдёт ко дну. Декабрь, 2021. Он проснулся неожиданно и окончательно. 04:13 на часах. Всё ещё было темно. Юнги посмотрел на пачку сигарет на тумбочке и вздохнул. Последние недели выдались особенно холодными. Теперь, просыпаясь на заре, он больше не выходил на улицу. Он приучил себя зарываться глубже в одеяло и засыпать, но этим утром не стал — это было рождественское утро. Рождество было единственным праздником, который отмечался его семьёй, когда он был ребёнком. Но это было не такое волшебное Рождество, как показывают в фильмах. Они не обменивались подарками и не приглашали гостей. Радость и детский восторг в этот день не были такими важными атрибутами, как, например, молитва в церкви или кагор у матери в стакане. Собственных детей у него не было, поэтому он всегда помогал создавать праздник для Инён Сохи. Они пытались исправиться, научиться радовать самих себя и друг друга, но оказалось, это не так просто, и даже наличие ребёнка, верящего в чудо, не гарантирует успех. Вчера Сохи сказала: «Может, не будем ничего украшать? Я устала». Юнги согласился, и охапка еловых веток осталась лежать на скамейке во дворе. Он заворочался, ложась на бок так, чтобы удобнее было смотреть в окно. Ночь была безлунная и звездная. Юнги помнил одну точно такую же. Ему было двенадцать. И он всё ещё предпочитал не замечать ничего вокруг. В день перед Рождеством он услышал, как отец сказал матери: — Я буду работать в ночную смену. — Ах, ну да… — протянула в ответ мама. — Как я могла забыть, в рождественскую ночь в Наджу ожидается бешеный спрос на рыбу и морепродукты. Отец молчал. — Увидишь рыбу мечты, передавай от меня привет, — она засмеялась. Когда он услышал её смех, какой-то чужой и надломленный, что-то шевельнулось в нём, что-то тревожное и печальное. Но он быстро подавил в себе это чувство, предпочитая не придавать этому особого значения. Он много чему не придавал значения. Ему всегда казалось, что Сохи любимица, раз ей доверяют секреты, а ему нет. Но она никогда не была любимицей. Это его берегли и любили. А сестра его просто в отличие от него существовала в реальности, видела, слышала и наблюдала. Чтобы узнать правду, не нужно было быть семь пядей во лбу. И в этом состоял главный секрет: он сам не хотел ничего знать. Той ночью он встал попить воды. Мама сидела в кресле, подперев голову рукой, смотрела в окно на ночное небо и плакала. Юнги бесшумно вернулся в комнату, лёг на бок и тоже посмотрел в окно. Оно выходило на ту же сторону улицы, как и то, в которое смотрела в это же мгновение его мама. Среди сияющих звёзд одна была ярче всех. И он подумал тогда, что вот она — Вифлеемская звезда, хоть и не верил никогда в эту историю с волхвами. Но размышлять о разных чудесах ему хотелось больше, чем о горьких реалиях жизни. Юнги поднялся с кровати, сунул ноги в тапочки и, накинув тёплый халат, вышел на улицу. Пёс выглянул из-под крыльца, но вылезать не стал. Юнги взял охапку еловых веток и занёс её в дом. Потом залез на чердак и достал коробку с игрушками. Шпагат и секатор быстро нашлись в кладовке. Что ж, к счастью рукоделие — его конёк, и скоро всё было готово. Он вернулся в комнату и взял из тумбочки две маленьких коробочки с подарками. Привязав коробочки к веткам рождественского венка над камином, он отступил на несколько шагов и полюбовался. Вышло красиво. Но и этого ему показалось недостаточно. Чувства переполняли его. Юнги очень хотелось как-то выразить свою любовь, сказать о ней. Он уже давно этого не делал, хотя способность любить оставалась его единственной радостью в жизни. Порой ему было непонятно, как и почему она продолжает жить в нём, в таком монстре. Но вот, что он знал точно: любовь порождает любовь. И этим рождественским утром он ею поделится. Обнимет крепко своих близких и обязательно скажет им эти важные три слова. Утро началось прекрасно. Любое утро прекрасно, если оно начинается с любви и подарков. Сохи и Инён получили свои цепочки с подвесками в виде ангелов, он новую рубашку и мягкий флисовый шарф. — Я, честно, думала, ты подаришь мне новый сервиз вместо того, который вы расколотили с Инён, — Сохи улыбнулась и звучно чмокнула его в щёку. — Спасибо, Душка. Он затаил дыхание. Сердце заколотилось гулко и как-то совсем неритмично. Юнги расстегнул две верхние пуговицы на новой рубашке и не глядя схватил стоящую под рукой бутылку минеральной воды. Тёплая жидкость совсем выдохлась и была отвратительной на вкус — такой же отвратительной, какой в это мгновение вдруг представилась ему собственная жизнь. — Что скажешь, м? — Сохи выжидающе замерла, Юнги взглянул на неё непонимающе. — Прости, я прослушал. Что ты сказала? — Ты говорил, что парни из сервиса организуют вечеринку, ты пойдёшь? — Конечно… нет. Сохи недовольно цокнула языком. Его ответ был предсказуем, но она всё равно заметно расстроилась. — Я пригляжу за дочкой, а ты развлекись. Хочешь, я заберу её к себе? — попытался исправить ситуацию Мин. — Инён едет к Джойи на выходные. Пришёл черёд Юнги недовольно цокать языком. — Мне тоже это не нравится, но он остаётся её отцом, — зашептала Сохи, оглядываясь на дочь, мирно попивающую какао за столом. — Знаешь, кем ещё он остаётся? — Ч-шш, не выражайся. Юнги шумно вздохнул и отвернулся, делая вид, что очень занят поиском своей кружки. — Что ж, ладно. Я могу посидеть дома и один. — Ты делаешь это каждый раз! Пожалуйста, давай сходим… Ты и я. Возьмёшь же меня с собой? Щёки Сохи порозовели. Она смутилась его взгляда, но глаз не отвела. Ей нравился старший механик из той автомастерской, где он работал. А тому нравилась Сохи, но они вели себя как малые дети. Он начинал нервничать и бормотал какую-то нелепицу, вместо того, чтобы пригласить её на нормальное свидание, она смущалась и краснела, боясь взять инициативу на себя. В конце концов, это стало расстраивать и самого Юнги. Джун был отличным парнем. — Ну, может, нам действительно стоит съездить, — произнёс он, согласно кивая. Сохи обняла его и улыбнулась. Она и понятия не имела, каких усилий ему это будет стоить. Уже на пути к друзьям, Юнги думал, что в идеале неплохо было бы приехать, найти Джуна, толкнуть ему в объятия Сохи и смыться. Но так просто ничего никогда не бывает. Арендованный коттедж явно вместил в себя больше народу, чем предполагалось для небольшой дружеской посиделки. Ярко мигающие гирлянды вызвали у него приступ мигрени, музыка смешалась с чужими голосами и превратилась в какой-то шум, незнакомые люди дотрагивались до него, жали ему руку. Он не запомнил ни одного имени. Бутылка пива в руке быстро согрелась и стала отвратительно мерзкой на вкус. Сохи куда-то пропала. Юнги огляделся. Джуна тоже было не видать. Если они вместе, подумал он, благослови их Господь, если нет, то он сделал всё, что смог. Юнги поставил осторожно бутылку в мусорное ведро на кухне и вышел через запасную дверь на задний двор. Ребята заморочились и украсили даже патио. Маленький прудик покрылся тонким льдом, он казался хрупким и прозрачным. Юнги встал на деревянный мостик и посмотрел на замёрзшую воду, думая о том, сколько человеку нужно времени, чтобы утонуть. Это дольше, чем просто вздёрнуться? И какие при этом ощущения? — Как тебе здесь? — послышалось за спиной. Он обернулся, девушка подняла руку с зажатой меж пальцев сигаретой, жестом прося поделиться огоньком. — Слишком много людей, — он поморщил нос, и это вызвало у неё улыбку. — А может, просто люди не те? Юнги мог бы сказать ей, что дело не в окружении, просто он из тех, кто рождён быть в этом мире одиночкой. И это не так уж печально. Это жизнь. Он сделал то, что сделал, и полностью это заслужил. Но он промолчал, сдержанно улыбнувшись в ответ. В конце концов, он знал, зачем она к нему подошла и почему так медленно тлеет её сигарета. Красивая, — подумал Юнги, рассматривая её лицо в мягком свете фонаря. Она разглядывала его в ответ. Пожалуй, у этой встречи могло бы случиться небольшое продолжение. Он мог бы спросить её имя, они бы познакомились, провели вместе вечер, а потом, может быть, ночь… Но всего одно слово, беспечно сказанное утром Сохи до сих пор эхом боли отдавалось в его груди. — Мне нужно идти, — сказал он, не боясь показаться грубым. К черту! Сохи со своей «Душкой» сделала его день. Улицы опустели. Слишком холодно для гуляния. Тем более в одиночку. Поднятый автобусом ветер растрепал ему волосы. Он был слишком слаб, чтобы столкнуть его на шоссе, но Юнги всё равно схватился рукой за металлический столб дорожного знака. Сердце неприятно кольнуло и сжалось. Он плутал по переулкам и узеньким улочкам, о существовании которых уже и не помнил, хотя, конечно же, не раз там бывал. Ноги сами привели его к дому. К дому, где его никто не ждал. Юнги сел на крыльцо, обреченно запрокидывая голову. Мертвые матери, несчастная любовь и сомнительные вечеринки не кажутся такими ужасными, если ночное небо достаточно звёздное, чтобы почувствовать необъятность вселенной. Ему повезло, погода была ясной. Он слабо улыбнулся. Юнги нравилось это ощущение собственной незначительности. Ах, если бы только можно было сорвать одну из этих холодных звёзд и сунуть себе в грудь вместо сердца… Вот почему он не любил праздники: все самые тёплые чувства отделялись от чувства полного одиночества слишком тонкой гранью. Наверно, поэтому праздники на картинах Антуана Ватто так печальны и полны разочарования. Он достал из кармана телефон, открыл список контактов и прокрутил его до буквы «Ч». Палец дрогнул и замер над родным именем. Каждый раз в этот момент он чувствовал невероятную слабость. Она растекалась по пальцам, рукам, коленям. Юнги застонал. Ему всегда не хватало сил нажать эту одну-единственную кнопку. Когда Чимин исчез, и он ничего о нём не знал, было легче. Тогда ему оставалось только ждать, он был бессилен в своём неведении. Но это бессилие дарило ему надежду. Пусть ему не было ничего неизвестно, зато Чимин знал о нём всё. Ведь Юнги был всё там же, на том же месте, в том же городе и даже в том же доме. Но никто его не искал. Пять долгих лет на все вопросы ответом ему была тишина. Любой другой бы счёл это предательством, но только не Юнги, потому что он — его Эвин. А потом однажды утром в комнату к нему ворвалась Сохи и ткнула ему в нос свой Instagram. Пак Чимин. Лондон. Новый номер для связи. Его фото на фоне реки, должно быть, Темзы. Он подписался на неё ночью. Утром она написала ему в директ: «Привет». И он ответил: «Привет, как вы?» Сохи сказала ему, что они в порядке и спросила, как дела у него. Чимин прочёл и не ответил. В его профиле регулярно появлялись фотографии природы, музеев, еды и прочтённых им книг, так что Юнги решил, что дела у него тоже идут неплохо. Так и почему же за все эти года Мин так не отважился позвонить ему по этому номеру? Скорее всего, по тем же самым причинам, по каким и Чимин так ни разу ему и не написал. Оба они говорили, что друг без друга умрут, но оба не умерли. Что ж… Чем дольше он смотрел на его имя в списке контактов, тем сильнее болело в груди. Боль уже заставила его стиснуть зубы, но он знал, что вытерпит. Вытерпит любую боль. Но вот эта надежда… она грозила его добить. — Грёбаная Душка… — прошептал Юнги и, не глядя, ткнул пальцем на кнопку вызова. Не открывая глаз, он прижал телефон к уху и замер, слушая эхо далёких гудков, а потом вдруг раздалось: — Алло? — всё так же мягко, всё так же нежно. — Алло… — повторил Мин скорее на автомате и тут же сбросил звонок. Он отложил телефон в сторону и спрятал лицо за ладонями. Внутри что-то содрогнулось, предрекая новые слёзы. Юнги медленно выдохнул, подумав, что сказал, всего одно слово, и Чимин точно даже не понял, кто это был… И вообще, сколько у него сейчас времени? Быть может, глубокая ночь, и он спал… Телефон завибрировал, оповещая о входящем вызове. Он взял его в руки и успел подумать о том, что хотел бы сказать Чимину, как сильно он всё это время по нему скучал. Ну и, конечно, успел подумать о том, что, может быть, стоит просто извиниться и сказать, будто он ошибся номером. Однако, взяв трубку, не сказал ничего, он продолжал молчать. — Юнги? — спросил тихо Чимин. Мысли поблекли. Собственное имя из его уст ударило прямо в сердце, болью растекаясь по всей груди. Голос Чимина навсегда останется в его памяти. Останутся дома, приходская школа, крыша и всё то, о чём они друг другу рассказывали. И Юнги ничего не мог с этим поделать.