The Curse of Slytherin/Проклятие Слизерина

      Первые крошечные небесные огоньки начали загораться в строгом порядке на бескрайнем лилово-оранжевом градиенте, который с каждой минутой становился всё темнее, утрачивая былую сумеречную яркость. Последние дни августа ласкали кожу своим теплом, которое ощущалось слишком приятным, отчего в голову невольно закрадывалась мысль о каком-то подвохе, словно тёплая погода пыталась усыпить бдительность перед внезапным наступлением холода как атмосферного, так и душевного.       Драко лежал на ещё не остывшей, идеально прогретой недавним солнцем земле, устланной неравномерным травяным покровом. Он сложил ладони за головой, рассеянно созерцая, как наполняется бездонное небо тысячами белых веснушек. Неподалёку ухал филин, где-то со стороны озера доносилось кваканье лягушек, ритмичная песня цикад вводила в состояние умиротворения и безмятежной прострации.       Малфой закрыл глаза. Он стремился каждой клеточкой своего тела и разума запомнить этот момент — момент совершенного покоя, который в скором времени окажется для него непостижимой роскошью. Их семейное поместье осквернилось тёмной магией, навсегда утратив скудный уют, которым оно когда-то обладало. Когда мэнор превратился в полноценный штаб Волдеморта и Пожирателей смерти, Драко понял, что у него больше нет дома. Всё лето он сбегал оттуда сразу после завтрака и возвращался с наступлением темноты под сопровождение мрачных взглядов родителей.       Ему было невыносимо. Невыносимо находиться рядом с отцом, которого он боялся и ненавидел всеми фибрами своей души, невыносимо было смотреть в печальные глаза матери после того, как она узнала, что ждёт её сына в ближайшие месяцы.       Это случилось пятого июня, в его день рождения. Некогда самый радостный день в жизни Нарциссы Малфой стал точкой невозврата, запустившей мучительно медленный обратный отсчёт. В этот день Драко был удостоен личного поздравления от Лорда Волдеморта, который пришёл сообщить, что через несколько месяцев он собирается наградить его меткой и посвятить в Пожиратели смерти. Несомненно, новость осчастливила Люциуса, который пошёл этим путём по собственной воле, но для Драко это был приговор. И он отрицал его. До скрипа зубов, до боли в сердце, которая заставляла задыхаться, он отрицал эту чёртову неизбежность становиться чудовищем. Но предложения Тёмного Лорда не подлежат рассмотрению, они предполагают исключительно положительный ответ. Ему неведомы милосердие и свобода выбора, у него есть цель, для воплощения которой требуется много союзников, но по доброй воле примкнуть к тёмному волшебнику могли лишь безумцы, а этого слишком мало.       Нарцисса была безутешна. Она до последнего надеялась, что Драко не втянут во всё это. Он был её единственным сыном, которого она любила настолько, что была готова отдать за него свою жизнь. Она умоляла мужа, чтобы он уговорил Волдеморта забрать её вместо Драко, но Люциус всякий раз пресекал её мольбы чем-то вроде: «Тёмному Лорду с лихвой хватает твоей сумасшедшей сестры, женщинам не место на войне».       Война.       У Драко внутри всё похолодело от мысли о том, что ему придётся вершить судьбы своих сверстников и их семей. Он категорически не разделял мировоззрение отца относительно магглорождённых волшебников. Да, их семья была чистокровной, и Малфой лет до четырнадцати считал, что это хорошо. Пока однажды не понял, что чистота крови не приносит ничего, кроме бед и скорби, ведь в борьбе за эту самую чистоту истребляется человечность.       Перед глазами снова возникли светло-каштановые локоны. Драко тихо усмехнулся в темноту. Грейнджер. Эта девчонка доводила его до белого каления. Такая упёртая, с вечно вздёрнутым подбородком, невыносимая всезнайка, которая так часто являлась объектом для насмешек на младших курсах. И его насмешек в том числе. До определённого момента.       Малфой глубоко вздохнул, снова прикрывая веки и погружаясь в затёртое до дыр воспоминание: полупустой Хогвартс, рождественская ёлка и их короткий разговор. Тогда Драко понял одну вещь: Грейнджер тоже пряталась за масками, ведь в тот вечер он узнал, что амплуа вечной заучки — всего лишь защитный механизм для окружающих, и её внутренний мир не имел совсем ничего общего с тем, какой она хотела казаться. Когда Грейнджер так искренне пыталась поделиться своей болью за него, своего врага... Будто ей открылось что-то, чем Драко никогда и ни с кем не делился, скрывая даже от самого себя.       Малфоя всегда бесило это иррациональное стремление всем помочь, везде влезть со своей неукротимой добродетелью. В тех кругах, где он вырос, так было не принято, забота и поддержка предназначались лишь для семьи и никогда понапрасну не растрачивались на друзей, не говоря о врагах. Хотя Люциусу явно были чужды эти понятия даже по отношению к семье. Именно благодаря Грейнджер Драко основательно взялся за тренировки, упражнялся каждый день, и на пятом курсе Слизерин одержал победу во всех матчах со всеми факультетами, кроме Гриффиндора, разумеется.       У Драко было много дурных, неловких, временами забавных воспоминаний, связанных с Грейнджер. Их отношения выровнялись к четвёртому курсу, став практически нейтральными, так как на третьем у них общение было довольно натянутым, учитывая ситуацию с Клювокрылом. Этому воспоминанию Драко улыбнуться не смог, так как ему было за него стыдно. Спустя некоторое время после нападения гиппогрифа Малфой понял, насколько по-кретински поступил. Сам полез к дикому существу (в противном случае он бы удавился от зависти к Поттеру), получил совершенно смешную «травму» и использовал её в качестве предлога в очередной раз накляузничать отцу, который раздул из этого инцидента целую историю, окончившуюся увольнением преподавателя и казнью гиппогрифа.       Зачем Драко так поступил? На тот момент он этого не понимал, однако сейчас уже мог с уверенностью сказать, что это было неосознанное желание добиться проявления отцовской любви. И когда Грейнджер заехала ему по лицу, поддавшись первобытному маггловскому инстинкту, Драко словно очнулся. Кто бы мог подумать, что грязнокровка выбьет из него всю дурь? Да, он снова так её назвал при своих «друзьях», ведь упасть ещё глубже в грязь лицом перед ними было бы слишком позорно.       Малфой вычислил, что лишь жалобы на окружающих были способны пробудить у Люциуса отцовский инстинкт, который на деле являлся не более чем очередным поводом продемонстрировать свою власть. Ведь потом Драко возвращался домой, где единственной отдушиной была мама, хотя до определённого возраста он совершенно по-свински с ней обращался, и когда это случайно замечал отец…       Драко зажмурился. Ненавистные воспоминания вторглись в его сознание, подсовывая картинки ожесточённого лица Люциуса, направляющего на него палочку со змеиной головой и выкрикивающего своё любимое заклятие. Если бы Драко спросили, сколько раз в жизни отец применял к нему Круциатус, он бы вяло пожал плечами. Столь обыденный ритуал в поместье Малфоев можно было запросто приравнять к завтраку, обеду и ужину, единственное условие, которое Люциус с неохотой принял, — не «наказывать» Драко в присутствии Нарциссы.       Когда Малфою исполнилось четырнадцать лет, его постигло озарение. Он как будто посмотрел на свою жизнь со стороны, проанализировав каждый её аспект.       Почему он так тянется к отцу?       Почему вымещает злость на мать?       Откуда это желание вечно портить жизнь окружающим?       Почему он постоянно так зол?       На кого он злится?       Почему счастье и радость жизни постоянно от него ускользают?       Почему, почему, почему…       И тут пожаловало новое воспоминание, от которого приятно закололо кончики пальцев.       Четвёртый год обучения, первое сентября, Большой зал, блуждающий взгляд изучающе сканировал всех присутствующих, которые, по всей видимости, соревновались друг с другом в громкости перекрикиваний. Вдруг взгляд остановился на паре карих глаз за гриффиндорским столом. Они смотрели прямо на него. Драко уже хотел привычно оскалиться и выразить крайнюю степень неприязни, которую он отрабатывал годами, но не смог, потому что… она улыбнулась ему. Точнее, это было не совсем так, она просто улыбалась - по обе стороны от неё Уизли и Поттер что-то активно обсуждали и ржали, как конченые твари. Малфой не был уверен, улыбнулась бы Грейнджер ему просто так, потому что ей этого хотелось, но уголок его губ дёрнулся в ответ. Их зрительный контакт длился не более двух секунд, после чего она перевела своё внимание на кого-то из друзей, но для Драко это крошечное событие в его жизни стало переломным моментом. Казалось, на все его вопросы нашёлся ответ. Ведь он вспомнил.       То самое Рождество, пустая школа. Второй курс.       «Что бы тебе ни говорил отец, у тебя свой путь».       Эти слова он уже однажды применил в своей жизни на следующий же день после того, как их услышал. С тех пор не было ни дня, чтобы Драко не тренировался на метле, но сейчас, в четырнадцать лет, он заново открыл для себя слова Грейнджер. Тогда для него было важно доказать отцу, что он чего-то стоит, а сейчас Драко понял, что больше не хочет идти по его стопам. У него действительно свой путь, он может делать всё, что захочет, наслаждаться жизнью так, как он это понимает, и как бы отец его ни пытал, ни один Круциатус не сможет этого изменить.       С тех пор Малфой очень сильно изменился. Он стал мало говорить, практически не общался ни с кем, кроме Блейза Забини и Снейпа, проводил много времени в одиночестве, обычно в библиотеке или на улице с книгой. Хихикающие и вечно краснеющие при нём девушки часто адресовали ему свои томные вздохи и взгляды, окликали его по имени, но он лишь раздражённо поджимал верхнюю губу и закатывал глаза. Со стороны казалось, будто Драко не осознавал своей привлекательности, ведь любой бы на его месте упивался своим положением — небезызвестная фамилия в волшебном мире в сочетании с незаурядной внешностью, что кружила голову практически всем девочкам школы, были незаменимым инструментом в руках человека, который нуждается во власти и всеобщем обожании, но Малфою было на это плевать. Он не испытывал неуёмного восторга ни от своей фамилии, ни от своих белых волос, которыми обладали все носители мужского пола этой проклятой фамилии. Он презирал отца, был зол на мать, которая была не в состоянии за себя постоять, да и в принципе… был зол на всех. Постоянно. И, разумеется, он всегда находил, куда выместить эту злость. Пихнуть младшекурсника, накричать на девчонку, которая путалась под ногами, адресуя ему бесконечные комплименты, поцапаться с Поттером и Уизли — всё это стало неотъемлемой частью малфоевской рутины. В целом, если бы кому-то было интересно спросить у людей, что хорошо знали Малфоя, какой он, то ответ был бы: странный, рассеянный, ненавидящий всё, что движется.       Но было ещё кое-что, о чём, скорее всего, никто не знал. Возможно, это вообще не считалось чем-то особенным... Драко не мог сказать, как именно они пересекались с Грейнджер, встречи были, безусловно, случайными и, казалось бы, у всех на виду, но никому будто не было до этого дела.       Это началось на четвёртом курсе, когда гриффиндорская заучка случайно налетела на него в тесном коридоре, а он, вместо того, чтобы наорать, лишь ухмыльнулся и пошёл дальше.       — Годрик милостивый, Малфой, ты здоров?! — воскликнула она за его спиной. — А где же «смотри, куда прёшь, грязнокровка»?       Малфой застыл, ухмылка медленно начала сползать с его лица. Неужели он и правда каждый раз её так называл? Это настолько вошло в привычку, что он вовсе перестал это замечать. Он обернулся и, по всей видимости, выглядел настолько угрожающе, что Грейнджер почувствовала себя неуютно, поэтому, сложив руки на груди, она задрала подбородок повыше и с вызовом уставилась на слизеринца.       — А ты что, скучаешь по этому пикантному словечку, а, Грейнджер? — вкрадчиво произнёс Малфой, медленно шагая ей навстречу, пока не оказался на достаточно близком от неё расстоянии.       — Скорее всегда морально готова его стерпеть, Малфой, — неуверенно огрызнулась Гермиона, задрав голову ещё выше, чтобы не прерывать битву взглядов. — Мне больше не больно от этого. Просто чтобы ты знал, когда будешь подбирать мне новое мерзкое прозвище.       Драко пристально вглядывался в лицо Грейнджер и изо всех сил пытался найти в ней что-то, что его бы выбесило, заставило на неё выплеснуть весь негатив, но, к своему собственному удивлению, ничего не нашёл. Единственная назойливая мысль, вертящаяся у него в голове, словно насмехаясь, была о том, что повзрослевшая Грейнджер… очаровательна. Да, вне всяких сомнений она была хороша. Малфой мысленно отругал себя за то, что слишком долго рассматривал её, не проронив ни слова, и покачал головой, отгоняя прочь это странное ощущение в районе солнечного сплетения, которое было так похоже на испуг.       — И когда это ты из заучки превратилась в задиру, Грейнджер? — с заинтересованной улыбкой проговорил Малфой, с удовольствием наблюдая, как щёки Гермионы окрасились в один из цветов её факультета, а её лицо практически задымилось от возмущения.       — Это я задира?! Да ты… Это ты всегда!..       — Увидимся на травологии, — весело бросил Драко через плечо и зашагал в сторону выхода из замка.       С тех пор они часто и всегда неожиданно сталкивались вот так в коридорах, перебрасывались саркастичными остротами, адресуя друг другу высокомерно-лукавые взгляды, а затем их короткие диалоги постепенно начали приобретать больше дружелюбия. Таким образом, к концу пятого курса они и вовсе искоренили из общения злобные издёвки, едкий сарказм сменился обоюдной лёгкой иронией, что вполне ожидаемо произвело побочный эффект в виде подтруниваний со стороны Поттера и Уизли, которые каждый раз не могли удержаться, чтобы не прокомментировать новый «интерес» своей обожаемой подружки.       Но однажды, спустя почти два года произошло кое-что до безумия странное. Драко до сих пор не мог дать чёткого определения своим чувствам, колеблясь между смущением и раздражением. Это воспоминание не давало ему покоя, и он злился на себя каждый раз, когда оно незаметно прокрадывалось в его разум и заставляло тратить на него свои мысли и драгоценные часы сна перед очередным ранним побегом из мэнора.       Это был жаркий матч с Гриффиндором, игра была не на жизнь, а на смерть, но четырёхглазый близорукий Поттер в итоге оказался быстрее и поймал чёртов снитч. За спиной было четыре победы над Пуффендуем и Когтевраном, но поражение после Гриффиндора всегда ощущалось слишком остро. Пока вся школа носила на руках святого Избранного, слизеринцы ходили мрачнее тучи, бросая косые обиженные взгляды на Малфоя. Он и сам был вне себя от ярости, ведь он всю игру был на высоте, совершенно виртуозно проявил себя на поле, ловко уворачиваясь от бладжеров и огибая попадающихся на его пути игроков. Снитч был почти у него в руке, он даже чувствовал, как одно его крылышко щекотнуло пальцы правой руки, и тут вдруг, откуда ни возьмись, Поттер врывается прямо перед ним, всего какая-то доля секунды — и снитч у него в руке. А ещё через мгновение голос Ли Джордана объявил победу Гриффиндора.       Драко быстро шагал по коридору с метлой наперевес, проклиная всё, на чём свет стоит, как вдруг услышал:       — Малфой!       Знакомый голос заставил резко остановиться. Какое-то странное ощущение в районе груди и солнечного сплетения, будто что-то сжалось и сразу же отпустило — так бывает во время лёгкого испуга. Драко часто чувствовал это в самые непредсказуемые моменты, но причины пугаться никогда не было. Он готов был поклясться, что это не страх. Но что тогда? Он обернулся и сразу же закатил глаза, хотя уже давно догадался, кто пытался его догнать. Просто закатанные глаза были особым ритуалом.       — Чего тебе, Грейнджер? Перепутала, кто сегодня выиграл? Ваши первобытные саблезубые дегенераты беснуются в другой стороне, или, может, ты заблудилась?       Гермиона почти подавила улыбку, слегка склонив голову, и уставилась на Малфоя взглядом исподлобья. Он нетерпеливо вскинул брови, и тут она не выдержала и рассмеялась и, в несколько широких шагов сократив между ними расстояние, по-дружески толкнула слизеринского ловца в плечо. Он слегка отшатнулся, не в состоянии сдержать непрошеную ухмылку, потому что заливистый смех Грейнджер был заразителен, как и всегда.       — Ты был на высоте, гриффиндорские девчонки только и говорили о твоих фигурах пилотажа, — Гермиона подмигнула, на что Драко лишь фыркнул, раздражённо покачав головой.       — Когда появится такой вид спорта, где победу определяет количество и качество воздушных пируэтов на метле, обязательно мне об этом сообщи, — съязвил Малфой, бросив метлу на пол, и сложил руки на груди.       — Да ладно тебе, подумаешь, два поражения за год, но ведь сколько было побед! — не унималась Грейнджер, заходясь в очередном оптимистическом приступе. — И это всё — только твоя заслуга, результат только твоего труда.       «Не только», — хотел ответить Малфой, но вместо этого лишь продолжал молча смотреть на гриффиндорку, которая три с половиной года назад изменила его жизнь, когда они были ещё детьми. Сейчас же перед ним стояла взрослая девушка, её лицо утратило детскую нежность, но приобрело новые красивые черты. Остро очерченные скулы, аккуратный нос, большие карие глаза, идеальные дуги тёмных бровей — всё это делало её единственной и неповторимой Гермионой Грейнджер, но совсем непохожей на ту, что впервые переступила порог Хогвартса. Даже спутанное гнездо на голове теперь было уложено красивыми волнами. Малфой ещё со времён Святочного бала отметил, как Грейнджер изменилась, повзрослела, прямо как в той детской сказке про гриндилоу, превратившегося в прекрасную вейлу.       Малфой моргнул, пытаясь избавиться от странной и неуместной мысли, возвращаясь к их диалогу:       — Да он же ни хрена не видит, Грейнджер! Он тупо висит над трибунами и ждёт, когда я замечу снитч, а потом перехватывает его у меня из-под носа. Очень профессионально, браво, Поттер! — Малфой возмущался, активно жестикулируя, и в конце своей тирады изобразил аплодисменты, звук которых заглушили форменные кожаные перчатки для квиддича.       Гермиона снова прыснула со смеху, но на этот раз Малфой окинул её угрюмым взглядом, который заставил её прекратить своё безудержное веселье.       — Прости, — откашлялась она, переводя дух. — В чём-то ты, конечно, прав, но Гарри — мастер своего дела и, между прочим, его хитрость никогда не перерастает в грязную игру.       — Ты своего дружка ненаглядного всегда будешь выгораживать, не так ли? — с издёвкой поинтересовался Драко.       — Думаешь, я бы расстроилась, если бы ты поймал снитч вместо него? — на лице Гермионы мелькнула тень серьёзности, но губы всё ещё растягивались в постепенно угасающей улыбке.       — А разве это не очевидно? Сто пятьдесят очков на дороге не валяются, вы же не нагоните нас в конце года, если, конечно, ваше золотое трио не спасёт чью-то задницу в очередной раз.       — Это всего лишь очки, — пожала плечами Гермиона с умиротворённым выражением лица, от которого становилось немного не по себе. — Что ж, в любом случае, поздравляю тебя с прекрасной игрой. Так держать, Малфой.       И затем, шагнув вперёд, она обняла его. Коротко, без единого намёка на что-то романтическое, но это было самое настоящее объятие. Малфой рассеянно положил руку ей на спину в жалкой попытке ответить с некоторым запозданием на этот внезапный порыв, но уже в следующую секунду Грейнджер разомкнула свой гриффиндорский захват и умчалась к своим пещерным людишкам.       Малфой часто вспоминал этот тёплый майский день. Это была последняя игра перед летними каникулами. Если бы он только знал, что спустя всего пару недель Тёмный Лорд, возомнивший себя богом, подчинит себе его жизнь, его душу. Для него они не имели никакой ценности. Драко Малфой был всего лишь объектом его извращённого эксперимента, заключавшегося в том, чтобы отравить разум ребёнка и взрастить в нём хладнокровного и покорного убийцу. Конечная цель не была столь важна, Волдеморт был заинтересован в самом процессе.       Малфой не знал, сколько времени он пролежал с закрытыми глазами на тёплой траве. Подняв веки, он заметил, что небесный градиент превратился в чёрный монохром. Кажется, пора возвращаться домой, пока мать не сошла с ума от беспокойства. Сегодня последняя ночь, которую он проведёт в стенах ненавистного дома, а завтра всё станет лучше, ведь в одиннадцать утра поезд «Хогвартс-экспресс» умчит его в школу, где он сможет свободно дышать и забыть обо всех тяготах фамильного бремени.       Пусть и совсем ненадолго.

***

      — Где твой сын, Люциус? — прошипел леденящий душу голос, лишённый всяческого тембра.       — М-м-мой Лорд, прошу, простите его…       — Мой Лорд! — перекривил его змеиный голос. — Жалкое малодушие — это у вас, у Малфоев, в крови. Мальчишка должен посещать наши собрания, теперь он один из нас! Совсем скоро он примет метку. Я надеюсь, Люциус, что ты проведёшь воспитательную беседу со своим отпрыском.       — К-конечно, м-мой Лорд, — заикался Малфой-старший, покорно склонив голову. — Позвольте спросить, мой Лорд, что насчёт сыновей Крэбба и Гойла?       Лицо Волдеморта растянулось в издевательской ухмылке. Он склонился к Люциусу, отчего тот невольно отшатнулся назад.       — За кого ты меня принимаешь, Малфой? — он медленно растягивал слова, уничтожая взглядом своего собеседника. — Их ублюдки могут сгодиться разве что в качестве домашней скотины на убой. Драко, — Нарцисса вздрогнула от услышанного имени, сжав зубы от острой душевной боли, — хотя бы обладает некоторыми крупицами интеллекта, которые могут принести немало пользы в нашей нелёгкой миссии.       — Разумеется, мой Лорд.       — У Драко есть три месяца счастливой беззаботной жизни, — развязно прошипел Волдеморт. — К концу этого срока он должен будет выполнить задание, о котором мы говорили сегодня.       Нарцисса сдавленно охнула, прикрыв рот рукой. На её глазах выступили слёзы. Ей было совершенно всё равно, что, будь Тёмный Лорд в дурном расположении духа, он бы не раздумывая запустил в неё Аваду. Сейчас её терзала боль от мысли, что её сыну предстоит стать убийцей.       — Женщины… какие же вы ранимые и бесхребетные существа, — с брезгливостью протянул Тёмный Лорд. — Вами управляют эмоции и материнский инстинкт, культ семьи напрочь вытесняет из ваших крошечных мозгов важность великих идей, способных изменить мир. Твой сын станет мужчиной, Нарцисса, — с высокомерным удовлетворением смаковал он каждое слово. — И, если он хоть немножко умнее своего папаши, его будет ждать слава. Он станет героем! Когда он выполнит своё задание, ход истории изменится навсегда. Новая эра не за горами, дорогая Нарцисса.       Миссис Малфой не могла унять дрожь. Слёзы безудержно катились по щекам от осознания её бессилия и испепеляющей душу вины перед Драко. Он не сможет убить — ей отчаянно хотелось верить в это, но в глубине её души таилась стыдливая надежда на ошибку. Она была матерью и желала лишь одного: чтобы её единственный сын выжил в этой бессмысленной, жестокой войне, в которой не будет победителей.