***
В Норе царил настоящий хаос. Кухня, столовая и гостиная были наполнены людьми, кто-то кричал, откуда-то раздавался плач, все неистово метались и расталкивали друг друга. Гермиона искала глазами Гарри и Рона, но то и дело находила лица спасённых магглорождённых, которые даже не подозревали, что оказались здесь в целости и сохранности благодаря ей. Постепенно сориентировавшись в новом пространстве, Гермиона обнаружила, что наибольшее столпотворение волшебников было вокруг семейства Уизли. Каждый из них был покрыт ожогами и копотью, но не это было самым страшным в их облике. Слёзы, смешанные с кровью и сажей, катились по щекам Фреда, Джорджа, Рона и Джинни. Билл и Флёр стояли немного поодаль, крепко обнявшись, в безнадёжно испорченных свадебных нарядах. Все были в разной степени ранены и глубоко подавлены. Гермиона бессознательно принялась изучать каждого присутствующего, чтобы понять, кого они оплакивали, пока бормотание мистера Уизли вдруг не стало громче: — Молли… Моя милая Молли… Нет… Его бледное лицо не выражало ни одной эмоции. Остекленевший невидящий взгляд был направлен куда-то в пустоту. Джинни обнимала отца за плечи и ласково гладила по щеке. Она безуспешно пыталась подавить удушающие всхлипы, изо всех сил стараясь в этот самый момент послужить для Артура опорой, хотя её боль была ничуть не меньше. Гермиона ощутила, как кто-то дёрнул её за запястье. Она обернулась и встретилась взглядом с Гарри. С его виска стекала кровь, запёкшаяся струя уходила под воротник рубашки, окрасив её багровыми пятнами. Они оба на мгновение замешкались, но всё же одновременно подались друг к другу и крепко обнялись. — Слава богу, вы живы, — выдохнула Гермиона и отстранилась, принявшись детально осматривать Гарри с головы до ног. — Что произошло? Что случилось с Молли? Почему дом на площади Гриммо… — Это моя вина, — выпалил Гарри, обречённо глядя ей в глаза, и сжал губы в тонкую линию. — Это всё из-за меня, Гермиона. — Я не понимаю… — она покачала головой. — Я отправила вам с Роном сообщение… — Наши галлеоны остались в доме, — горько признался он сдавленным голосом. — Я понятия не имею, как всё произошло, это случилось так быстро… Они возникли из ниоткуда и сразу же атаковали дом Адским пламенем. Он сгорел буквально за секунду, а Молли… она… — Гарри опустил взгляд и сглотнул. — Молли в этот момент была внутри. — Господи… — в ужасе прошептала Гермиона, прикрыв рот рукой. — Нам с Роном пришлось бежать. Мы воспользовались твоим порталом как раз в тот момент, когда кто-то из Пожирателей схватил меня за локоть. Мерлин, какой же я идиот… — Это не важно, — она положила ладони ему на плечи, пристально всматриваясь в его лицо. — Важно то, что ты жив. Вы оба. — А Молли? — голос Гарри дрогнул, в его взгляде вновь сверкнула ярость, которая так часто подменяла собой невыносимое горе. — Она же… сгорела заживо, Гермиона! Почему?! Почему это произошло именно с ней?! Гермиона сомневалась, стоило ли говорить Гарри сейчас. Страшная новость потрясла её так глубоко, что было сложно вдохнуть, но он должен был знать, даже если невыносимое чувство вины затопит его душу окончательно. — На имя Сам-Знаешь-Кого теперь наложено Табу, — тихо проговорила она. — Я хотела предупредить и сделала это сразу, как только смогла, но… никто из вас не прочёл послание. Она изо всех сил старалась говорить с искренним сожалением, чтобы в её голосе и взгляде не проскользнуло ни малейшего намёка на обвинение. Но всё это было бессмысленно. Никакие оттенки настроения не могли сгладить чудовищной истины, заложенной в её словах. Гарри отшатнулся, смертельно побледнев. Его растерянный взгляд блуждал по комнате, дыхание участилось. Не сказав ни слова и едва не потеряв равновесия, он попятился и, развернувшись, выбежал из комнаты. Гермиона хотела броситься следом, но затем обернулась, взглянув на горюющих Уизли. Она разрывалась между желанием разделить их боль и необходимостью не оставлять Гарри одного. Она боялась, что он сбежит или натворит глупостей — Гермиона слишком хорошо его знала. Больше всего на свете он не хотел подвергать опасности своих близких и всегда стремился справляться со всеми трудностями в одиночку. Как теперь к нему будет относиться Рон? Ведь когда он узнает, что именно Гарри нарушил Табу из перевоплотившегося в привычку безудержного желания называть Волдеморта по имени, его охватит настоящая ярость. Его мать мертва из-за глупой ошибки. Из-за одного нечаянно оброненного слова. Из сетей неопределённости Гермиону вызволил грубый низкий голос, окликнувший её по имени. В углу комнаты возвышался Кингсли Шеклболт. Он выглядел на удивление свежо, будто и вовсе не сражался сегодня ночью с отрядом Пожирателей. Он кивнул Гермионе в сторону двери, пригласив последовать за собой. Когда они оказались в коридоре одни, Кингсли тихо произнёс: — Малфой знает, что это ты, не так ли? Гермиона ошеломлённо округлила глаза. Его вопрос застал её врасплох своей неожиданностью и несвоевременностью. — С чего вы взяли? — настороженно спросила она, не моргая. Глаза всё ещё были наполнены слезами, но ком больше не сдавливал горло — мышечный спазм отпустил вследствие внезапно наступившего шокового состояния. — Уж больно он разволновался, когда один из палачей заявил о нарушении Табу. Было не похоже на то, что он обрадовался. Я бы сказал, что он выглядел весьма напуганным. — Как наблюдательно, — холодно заметила Гермиона, размеренным движением утерев слёзы и мысленно приняв оборонительную позицию. — Вы считаете уместным предъявлять мне подозрения сразу после случившейся трагедии? — Я не предъявляю подозрений, Гермиона, — строго проговорил Кингсли, приподняв бровь. — Если ты что-то от нас скрываешь, лучше сообщи об этом сейчас. Не надо играть с нами в игры. Я хочу знать: имеет ли Драко Малфой какое-то отношение к нашим делам или нет? Его повелительный тон смутил Гермиону. Она снова чувствовала себя провинившимся ребёнком, который на этот раз очень крупно облажался. Причастность Драко к делу — к её делу — ничего кардинально не меняла, но это была не её тайна. И Гермиона не обязана была ею делиться с теми, для кого она не представляла никакой ценности. — Драко Малфой — запуганный дезориентированный подросток, — ровным голосом уведомила она Кингсли. — Он привязан к Беллатрисе, потому что боится гнева Тёмного Лорда. У меня встречный вопрос: почему мне кажется, будто вы нисколько не удивились, что на имя Сами-Знаете-Кого наложено Табу? Кингсли ухмыльнулся уголком губ, но его взгляд оставался пустым и холодным. — Это было вопросом времени. Вполне предсказуемо, что Реддл прибегнет к ранее использованным методам, которые он изобрёл во время Первой Магической Войны. Недаром ведь многие боятся его имени и избегают произносить его вслух. Он явно наслаждался своим триумфом. Гермиона упустила из виду детали прошлой войны и не включила их в свой анализ. Опытность старших авроров раздражала. Их практически ничем нельзя было удивить, вот только они предпочитали придерживаться старого плана и оставаться в стороне, изредка прибегая к оборонительным операциям, которые были изначально обречены на провал. Гермиона даже не собиралась интересоваться, чем закончилась схватка в Министерстве — ответ был очевиден. — Я должна вернуться к Уизли, — она решила, что разговор пора заканчивать. Чем быстрее она избавится от Кингсли, тем лучше. Его чёрствость в сложившейся ситуации действительно настораживала: неужели жизнь Молли Уизли совсем ничего для него не значила? Гермиона уже развернулась, но Кингсли вновь заговорил, как ни в чём не бывало: — Ты можешь считать себя героиней и думать, что имеешь достаточно привилегий для того, чтобы обводить Орден Феникса вокруг пальца, когда тебе это выгодно. Но я прослужил в аврорате почти двадцать лет и кое-чему научился за долгие годы работы с преступниками и подозреваемыми. Я умею читать людей, не прибегая к легилименции, Гермиона. И самый удачный момент для этого наступает тогда, когда человеку кажется, что за ним никто не наблюдает. Она замерла, так и не обернувшись, пока не услышала удаляющиеся шаги. Лишь когда они стихли, Гермиона выдохнула и быстро заморгала. Следовало признать, что Кингсли удалось заставить её нервничать. Но почему-то она была уверена, что их разговор останется строго между ними. Бей, беги или замри — три инстинктивные реакции психики на угрозу жизни. И Гермиона с досадой отметила, что последний вариант ей совсем не был чужд. Она бы хотела всегда быть той, кто бьёт. Но, к сожалению, это была не её история. Оставалось лишь гадать, когда настанет момент для позорного бегства.***
Гермиона обнаружила Гарри в саду. Он сидел на земле, оперевшись спиной на ствол вишнёвого дерева, и смотрел на звёзды. Ни произнося ни слова, Гермиона опустилась рядом с ним и положила голову ему на плечо. Несколько долгих минут они провели в молчании, слушая далёкое пение цикад. — Как они? — хрипло пробормотал Гарри безжизненным голосом. Вероятно, он не хотел знать ответа на этот вопрос, но он не мог не спросить. — Безутешны, — коротко ответила Гермиона. — Но держатся. Андромеда напоила их двойной порцией успокаивающей настойки. Гарри ничего не ответил. Она могла лишь гадать, какой невероятный спектр эмоций обуревал его душу. Бесконечное чувство вины затапливало его сразу по нескольким причинам, на которые он уже никак не мог повлиять. — Никогда не думал, что смогу настолько сильно испортить кому-то жизнь, — со злобой процедил он. — У Рона хотя бы есть Кэти. Она рядом. А что я дал Джинни, кроме страданий? Я даже не смог подойти к ней, чтобы утешить. Потому что это принесло бы ей ещё больше боли. К чёрту такую поддержку. — Гарри… — начала Гермиона, но слова будто застряли в глотке. Она была абсолютно с ним не согласна, но, казалось, любые попытки успокоить друга сейчас будут выглядеть жалко и не вызовут никакого доверия. — Не твоя вина в том, что Табу было создано. Не ты сравнял с землёй десятки домов и лишил жизней сотни людей. Не из-за тебя магглорождённые вынуждены жить в страхе и прятаться в ожидании пыток и мучительной смерти, понимаешь? — Ты сама не веришь в то, что говоришь, — отмахнулся Гарри. — Ты прекрасно знаешь, что я виновен. Каждый из нас делает то, что в его силах, чтобы не подвергать опасности себя и своих близких. И я с этой задачей явно не справился. — Табу мог нарушить кто угодно, — возразила Гермиона. — На празднике было много гостей, и никто из них не знал, что его имя отныне является спусковым механизмом. — Но это оказался именно я. Молли мертва из-за меня, Гермиона. Если бы я следил за своим длинным языком, этого бы не произошло. — Перестань жить прошлым, Гарри, — выдохнула Гермиона, прикрыв уставшие глаза. — Перестань фантазировать об иных обстоятельствах, о бесконечных «если бы», которых никогда не существовало. Ты никого не убил и не предал, ты не сотворил ничего по злому умыслу. Твоя душа по-прежнему чистая, даже если ты так не считаешь. — Я никогда не чувствовал её чистой, — холодно произнёс Гарри. — Ни разу в жизни. Я будто проклят с самого рождения, Гермиона, и буквально чувствую, как цветёт и разрастается во мне эта тьма. Где бы я ни оказался, всюду происходят несчастья. Знаешь… иногда мне кажется, что он здесь совсем не при чём. Всё дело именно во мне. И уничтожение крестражей — единственный шанс для меня искупить вину перед миром. В противном случае я заслуживаю умереть и тем самым избавить мир от горя и бед, которые неизбежно случатся по моей вине. Гермиона взяла Гарри за руку и крепко сжала, притянув к своей щеке. Его слова были слишком горькими, но она понимала его чувства. Невыносимая тяжесть жестокой судьбы давила на него, не давая ни минуты покоя. Она туманила рассудок и наталкивала на самые мрачные мысли, непроглядная безысходность побуждала на поиски других причин, более осязаемых и реальных, нежели некое абстрактное зло извне, на истребление которого требовалось слишком много времени и усилий. Гарри устал бороться с ним. Устал постигать масштабы своей невыполнимой миссии, в особенности, когда он буквально притягивал к себе смертельную опасность, раз за разом ставя под удар всех, кто оказывался рядом. Желание прекратить это как можно скорее в итоге преобладало над здравым смыслом. Гермиона опустила руку в сумочку и извлекла из неё медальон. Кажется, сейчас было самое подходящее время. — Вот, — прошептала она, протянув его Гарри. — Надеюсь, теперь мы стали ближе к победе. Крестраж раскачивался на золотой цепочке в её руке. Секунды шли, его амплитуда уменьшалась, но Гарри будто его не замечал. Гермиона выпрямилась, отстранившись от его плеча. Гарри смотрел на качающийся медальон, словно заворожённый, по его взгляду было сложно определить его реакцию. Он медленно протянул руку и слабо сжал его пальцами. — Ты достала его, — отстранённо констатировал он. В его голосе не было ни капли радости или предвкушения. Он был равнодушен. — Да, — ответила Гермиона, и между её бровей пролегла морщинка. — Он… он ведь настоящий? — Настоящий, — подтвердил Гарри, не раздумывая. — Это крестраж. Разве ты не слышишь? Гермиона недоумевающе уставилась на Гарри. Визуально и на ощупь подделка с оригиналом были абсолютно идентичны. Присутствие тёмной магии никак не ощущалось. Гарри хмыкнул и отвернулся, вновь устремив своё внимание на медальон. — Я почувствовал его присутствие как только ты пришла. Думал, мне чудится из-за всего, что сегодня произошло. Иногда я слышу этот звук, он… похож на звон в ушах и какой-то неразборчивый шёпот. Обычно это происходит во сне, когда… — Когда тебе снятся кошмары, — понимающе кивнула Гермиона. — Ты чувствуешь его присутствие. А дневник? Ты тоже… слышал его? Гарри задумчиво покачал головой: — Нет. Впервые я почувствовал это после Турнира. — Когда он обрёл тело и стал сильнее, — догадалась Гермиона. — Думаешь, крестражи тоже обрели силу, которой не были наделены раньше? — Возможно. Это ведь магия — она живая. Не хочется думать о том, что, узнай мы о них раньше, их было бы легче найти и уничтожить. — Вряд ли. К тому же, как я уже говорила, это всего лишь фантазии. Мы не можем поменять очерёдность событий, уготовленных судьбой. Вдалеке послышался хлопок входной двери и ритмичный шелест травы под ногами. Гарри и Гермиона умолкли, не решаясь обернуться на звук приближающихся шагов. Несколько мгновений спустя на ноги Гермионы, сложенные по-турецки, запрыгнул Живоглот. Он громко мурчал, требуя внимания, и мягко топтался у неё на коленях. — Здравствуй, Глотик, — прошептала она, протянув к нему ладонь, о которую он принялся неистово тереться. Нужно будет не забыть поблагодарить Андромеду за то, что согласилась взять его к себе на попечение. Шаги всё приближались и становились громче. Кто бы это ни был, он точно двигался по направлению к Гарри и Гермионе. Оказавшись совсем близко, он замедлился и остановился. — Рон? — тихо проронила Гермиона в темноту. — Почему-то не сомневался, что найду вас здесь. Рональд шагнул под пышную крону дерева и опустился на землю, усевшись напротив друзей. Даже в ночи невооружённым взглядом было заметно его опухшие покрасневшие глаза. Гермиона ни разу не видела его в таком состоянии. Он выглядел настолько ужасно, что сердце болезненно сжималось. — Кингсли сказал про Табу, — хрипло пробормотал Рон, обращаясь к Гарри. — И я хочу, чтобы ты знал, что я не виню тебя. И… я никому не сказал. Его сорванный голос дрожал, но в нём ощущалась твёрдость намерения и уверенность в каждом слове. Гарри неотрывно смотрел на него, почти не дыша. Напряжение, воцарившееся между ними, можно было разрезать ножом. Что за проклятый день рождения, обратившийся днём смерти? И сколько ещё будет таких дней?.. — Мне очень… очень жаль, — сдавленно прошептал Гарри. — Я знаю, — прошептал в ответ Рон, поджав губы. — Гермиона… — Гарри бросил на неё короткий взгляд, но не смог закончить предложение, так как подступивший к горлу ком мешал говорить. — Я хотела предупредить вас, — продолжила она его мысль, чувствуя, как слёзы вновь навернулись на глаза. — Но вы не прочли моё послание. Рон судорожно выдохнул и возвёл взгляд к ночному небу. Лунный свет отражался в солёных мокрых дорожках, рассекавших бледную кожу его лица. Вероятно, ни разу в жизни ему не доводилось так много плакать. Теперь к его всепоглощающему горю добавилось уничтожающее чувство вины. Сколько может вынести человеческое сердце, прежде чем его разорвёт на куски? Они всего на пару часов потеряли бдительность. Атмосфера праздника их поглотила, внимание притупилось, тело и разум умоляли об отдыхе. Гермиона не злилась на них. Она понимала. Ей самой было тошно от того, что её собственные обстоятельства не позволили ей передать столь важную информацию более эффективным способом. Она бы могла аппарировать в ту же секунду или хотя бы отправить патронус, но вместо этого была вынуждена сидеть за длинным столом с Волдемортом во главе и вульгарно насмехаться над замученными пленниками. Как бы ни было от этого горько, но всё произошло именно так, как должно было произойти. Гарри, Рон и Гермиона провели всю ночь лёжа на траве и глядя на звёзды. Обсуждать добытый крестраж и его уничтожение казалось чем-то неуместным и не таким уж важным, пока рана была ещё свежа и так мучительно ныла. Когда небо начало светлеть, усталость одержала верх, и они уснули на траве. С первыми лучами солнца спустя совсем немного времени Гермиона открыла глаза, увидев подле себя мирно спящего Рона. Она заозиралась по сторонам, но убедилась, что они остались только вдвоём. Гарри ушёл, не попрощавшись. Больше всего на свете он ненавидел расставания. Особенно с теми, кто не желал его отпускать.***
Гермиона вернулась домой, когда солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Она была совершенно разбита и едва стояла на ногах — повальная усталость после Оборотного зелья, событий в мэноре и Министерстве, перемещений и всего пережитого стресса в Норе лишили её всяческих сил. Всё происходило настолько интенсивно и быстро, наложившись друг на друга, что у Гермионы не было ни малейшей возможности остановиться, чтобы должным образом обдумать и прожить каждое из потрясений до конца. Она не нашла в себе сил попрощаться с Уизли и остальными перед тем, как вернуться домой. Пусть это и чрезмерно эгоистично с её стороны, но будет лучше для всех, если следующая встреча произойдёт через некоторое время, когда осядет пепел в их выжженных до основания сердцах. Гермиона верила, что Рон обязательно заступится за неё, если его семья затаит на неё обиду. Да и разумно ли теперь искать виноватых среди своих, вычислять признаки превосходства друг над другом, сравнивать, делить на правильных и неправильных орденцев, если каждый справлялся с тяготами войны так, как умел? Режим выживания у каждого волшебника был разным: крепкие духом с устойчивой психикой, вроде Люпина, Тонкс и Кингсли, никогда не смогут понять, что творилось на душе более чувствительных людей, а в особенности — подростков. Пусть они уже и не считались детьми по меркам магического мира, но ведь возраст — это всего лишь число. В сложившейся ситуации Гермиона всё явственнее ощущала, что чужие обиды были не её проблемой. Если раньше она готова была сокрушаться о несуществующих грехах за любую провинность, то по истечении месяца её шпионажа ей, наконец, удалось научиться ценить себя и свои старания, потому что спасение жизней не было чем-то, что могло вызывать сомнения, в отличие от пассивного героизма отсиживающихся в подполье. Гермиона больше не ждала похвалы и уважения за свои поступки — у неё не было на это времени. Её жизнь не могла являться объектом чужих ожиданий. А после разговора с Кингсли ей и вовсе стало всё равно. Хотя, возможно, дело всё же в усталости, и как только Гермиона наберётся сил, её обманчивое равнодушие вытеснит столь родная и привычная тревожность. Она расколдовала замок входной двери, повернула старенькую ручку и вошла в прихожую, едва не вскрикнув от неожиданности. Драко со скоростью света метнулся к Гермионе и порывисто обнял её, крепко прижав к своей груди. Он ужасно её напугал, но эти отчаянные и до боли искренние объятия были именно тем, в чём она сейчас так сильно нуждалась. — Слава Мерлину, с тобой всё в порядке, — пробормотал он, прижавшись губами к её виску. — Я чуть не свихнулся, пока искал тебя в Фейри Хилле. Гермиона на мгновение замерла, прислушиваясь к его частому дыханию, а затем глубоко вдохнула, наполнив лёгкие любимым запахом, и горько расплакалась, позволив себе эту необходимую слабость, пока её держали крепкие руки любимого человека — единственного человека, которому она причинила невыносимую боль прошлым вечером своими жестокими словами. И, несмотря ни на что, Драко ждал её. Гермиона чувствовала, как его страх колотился учащённым пульсом под кожей: он боялся её потерять. А всё остальное было неважным, ведь оставленные ею раны на его сердце всё равно обязательно затянутся. — Прости меня, — выдавила она сквозь слёзы, все непрожитые эмоции за прошедшие несколько часов словно навалились разом, и Гермиона заплакала ещё сильнее. — Прости меня, Драко. — Не нужно, — мягко произнёс он, поглаживая её волосы. — Всё хорошо. — Ты нуждался во мне, — сокрушалась Гермиона, силясь обнять его, но крепкий захват Драко не давал ей пошевелиться. — Я поступила так бессердечно. Я ужасный друг… — Это была не ты, — успокаивал он её и, вероятно, самого себя. — Здесь не о чем жалеть, Грейнджер. Ты поступила правильно. Гермиона плакала навзрыд и была благодарна Драко за то, что он не донимал её вопросами. Наверняка его обуревали самые разные мысли, вызванные поведением Гермионы, но он будто чувствовал, что сейчас не время для выяснения причин. Он слишком хорошо знал это состояние: когда переступаешь порог дома и не можешь поверить, что вернулся живым. А следующее осознание, наступающее после, — этот раз может быть последним, и мучительное неведение разрастается по телу неконтролируемой тревогой. Настоящий момент давно перестал иметь значение, ведь ты больше не можешь найти в себе силы радоваться очередной победе над смертью. Драко подхватил Гермиону на руки и отнёс на второй этаж. Не говоря ни слова, он помог ей раздеться и забраться в ванну, одним взмахом палочки наполнив её тёплой водой. Всхлипы и придыхания постепенно утихали — Гермиона совершенно не отдавала отчёта всему происходящему, её сознание словно на несколько минут отключилось и лишь теперь начало проясняться. Она оглядела знакомые очертания ванной комнаты и, повернувшись, увидела Драко, сидящего на полу. Он сложил руки на бортике ванны, уперевшись в них подбородком, и молча наблюдал за Гермионой, слегка склонив голову набок. Лишь сейчас она заметила, что он был одет в простую домашнюю футболку, которая смотрелась на нём как нечто чужеродное после привычных строгих рубашек, но в то же время добавляла его холодному образу непривычной уютности. — Я просила тебя остаться в мэноре, — слабым голосом пролепетала Гермиона, неубедительно нахмурившись. — Хочешь, чтобы я ушёл? Гермиона не торопилась отвечать, впервые за долгое время задержав взгляд на серо-голубых радужках его глаз. — Ты ведь не уйдёшь, даже если я попрошу, — утвердительно сказала она. — Ни за что. Драко говорил бесстрастно и был предельно серьёзен. Его безапелляционный тон был тихим и спокойным, как и он сам. Гермиона не смела сердиться на него за проигнорированную просьбу — одиночество давно ей опротивело, а сейчас и вовсе извело бы окончательно. Ещё не успев успокоиться после предыдущего срыва, ей снова захотелось плакать оттого, что Драко, наконец-то, рядом. Он ничего не делал и почти не двигался — просто смотрел на неё, и этого было достаточно. Гермиона запрокинула голову на бортик и прикрыла глаза. Ей так много нужно было ему рассказать, но силы покинули её. Спустя долгие минуты целебной тишины послышались звуки движения. Гермиона приоткрыла глаза и увидела, что Драко встал на колени и потянулся за губкой для купания. — Повернись ко мне спиной, пожалуйста, — попросил он вполголоса, и Гермиона повиновалась. Он опустил губку в воду и, выдавив на неё немного геля для душа, принялся аккуратно растирать плечи и спину Гермионы мягкими неторопливыми движениями. Ощущения были невероятно странными, но в то же время очень приятными и успокаивающими. Она подумала, что, вероятно, волшебники никогда не делают этого маггловским способом, если возникает необходимость кому-то помочь. Но, очевидно, Драко нравилось в такие моменты не прибегать к использованию магии, ведь было в этом процессе нечто безгранично интимное. Губка медленно скользила по шее и ключицам, очищая кожу от пыли, соли, пепла и земли. Вторая ладонь Драко покоилась на плече Гермионы, придерживая её в ровном положении. Он специально деликатно огибал область её груди, не задерживаясь на чувствительных местах, чтобы не смущать. Все его движения были платонически целомудренными, несмотря на то, что они оба истосковались по близости. Они так давно не были вместе, что при иных обстоятельствах несомненно набросились бы друг на друга во время долгожданной встречи, отдавшись всепоглощающей жаркой страсти, но теперь чувства и восприятие всего вокруг, в том числе, и друг друга, изменились. Временами нежность, сочувствие и забота вытесняли привычные человеческие потребности на уровне инстинкта и становились намного важнее физиологического насыщения, ведь в первую очередь война истребляла именно духовную составляющую человека, оттого её ценность и возросла в стократ. Способность укрощать своё звериное начало и удерживаться от низменных порывов, продиктованных телом, отныне приравнивалась к особому редкому виду магии. Драко отложил губку в сторону и опустил руки в ванну. Когда он их поднял, вода обволокла его тонкие кисти, словно застыв в невесомости. Как только его руки соприкоснулись с головой Гермионы, чары развеялись, и вода растеклась по волосам и лицу. — Как изобретательно, — слабо усмехнулась она. — Долго практиковался? — Я всегда так умел. Как и все в моей семье. Драко распределил между ладонями шампунь и приятными массажными движениями нанёс его на волосы Гермионы, но её мысли уже были очень далеко. Его слова невольно заставили её задуматься о том, насколько всё-таки чистокровные и магглорождённые волшебники разные; о том, что в некотором смысле Волдеморт был прав, и пренебрежительное отношение к грязнокровкам возникло не на пустом месте. Да, Гермиона безусловно была очень сильной волшебницей, но концентрация магии в её крови не шла ни в какое сравнение с силой магии Драко и любого другого чистокровного или даже полукровного мага. Вся её сила зависела от волшебной палочки, без неё она чувствовала себя беззащитной и безоружной. Бесполезной. Именно поэтому Гермиона с самого раннего детства углубилась в изучение магической литературы, прослыв среди остальных студентов Хогвартса зубрилой и всезнайкой. Она прекрасно понимала природу своего происхождения, но никогда и ни с кем этого не обсуждала. Она не стремилась целенаправленно заводить дружбу с другими магглорождёнными и сторониться чистокровных, словно какая-то прокажённая. В конце концов Гермиона всё же являлась волшебницей, она не была обычным человеком. И это совсем не было тем, что она могла выбирать. «А нужна ли эта сила? К чему в итоге привели традиции чистокровных семей? «Священные двадцать восемь» уже сотни лет приходятся друг другу родственниками, которые готовы перегрызть друг другу глотки за попытки разорвать этот порочный круг кровосмешения. Чистокровные так яростно борются за рождение новых волшебников, в чьей магической силе нет никаких сомнений, будто если это перестанет происходить, то через пятьсот-тысячу лет магическая раса вымрет. Но ведь настоящим чудом является именно то, что в маггловских семьях продолжают рождаться на свет волшебники. Разве это не является тем самым знаком, который указывает на то, что мир магии никогда не перестанет существовать, и существование его не обусловлено соблюдением каких-то варварских правил?..» Новый поток воды вызволил Гермиону из углублённых рассуждений. Драко коснулся ладонями её плеч и оставил нежный поцелуй на щеке. — Дай мне знать, когда закончишь, — шепнул он ей на ухо. — Я буду в комнате. Он поднялся и покинул ванную, оставив Гермиону одну. Вот, где было настоящее волшебство. В этом моменте, в бережном отношении, в сочувствии. В том самом феномене, который до сих пор не поддаётся изучению невыразимцев и вряд ли обретёт некую чёткую форму и прагматичное объяснение. И для того, чтобы постичь это волшебство, вовсе не обязательно быть волшебником.***
Нарцисса лежала на кровати, свернувшись на боку, и следила немигающим взглядом за развевающимся на ветру белым тюлем, приоткрывавшим вид на яблоневый сад. Дэйзи навещала её каждый час, умоляя поесть или хотя бы выпить чаю, но Нарцисса лишь продолжала неподвижно созерцать раскачивающиеся гардины, время от времени погружаясь в короткий тревожный сон. Она заставила себя встать всего один раз — когда вернулся Драко. Она знала, что он ужасно волновался за неё, несмотря на собственное потрясение, которое так старательно от неё скрывал. Знала, что его вновь одолевало чувство вины за ту ночь, хотя они уже неоднократно всё обсудили, и Нарцисса весьма однозначно дала понять, что никогда не держала на него зла и не возлагала вины. Поэтому, отдав последние силы, она применила самую мощную окклюменцию, на которую только была способна в тот момент глубокого отчаяния, и убедила Драко, что всё хорошо. Она просто слишком впечатлительная и не смогла смотреть на растерзание трупа — вот и всё. Драко долго не хотел уходить. Он не верил ей — чувствовал, что в её словах был подвох, что, вероятно, матери нужна помощь. И это было одним из самых мучительных испытаний в её жизни — продолжать оставаться невозмутимой, когда последние крупицы сил были уже на исходе. Если бы не Гермиона, о судьбе которой ничего не было известно после того, как она аппарировала из Министерства, Драко непременно остался бы рядом, Нарцисса была в этом уверена. Слава Салазару, он был слишком взволнован, чтобы устраивать матери допрос и пытаться вывести на чистую воду. Как только дверь спальни захлопнулась, Нарцисса упала на кровать, и по её лицу потекли слёзы от изнеможения и безысходности. Она была слабой. Намного слабее Драко, и это осознание убивало её. «Лучше бы Люциус отрабатывал Круциатус на мне. Каждый чёртов раз, когда он мучил Драко. Возможно, пытки закалили бы меня, и я убила бы его намного раньше». В дверь спальни раздался стук. Нарцисса лениво повернула голову, прислушиваясь к звукам снаружи. Удары были уверенными и грубоватыми — Драко обычно стучал намного мягче. — Это я, — раздался снаружи холодный низкий голос, который Нарцисса сразу же узнала. Она не была настроена принимать гостей и не хотела никого видеть, но свидание с навестившим её гостем будет ей только на пользу. Нарцисса взмахнула палочкой, и дверь издала тихий щелчок. — Очень мило с твоей стороны, — хрипло произнесла она, изогнув уголок губ в подобии улыбки. Северус Снейп медленно прошествовал в центр спальни и остановился у изголовья кровати, сложив руки на груди в привычной закрытой позе. — Как твоё самочувствие? — без намёка на заботу поинтересовался он. — Бывало и лучше. Неужто специально пришёл справиться о моём здоровье? Северус выдержал паузу и, не удостоив её ответом, опустился в кресло напротив кровати. — Родольфус на свободе, — сухо уведомил он её. — Вместе с Рабастаном, Ноттом и остальными. Глаза Нарциссы расширились в изумлении, тревожная новость вынудила её поменять положение и сесть, облокотившись на спинку кровати. — Он уже видел её? — в ужасе прошептала она. — Да. Но недолго. Сегодня вечером Тёмный Лорд устраивает собрание. Что тебе известно о Родольфусе? — Очень мало, — растерянно произнесла Нарцисса, опустив взгляд. — Мы встречались всего несколько раз с момента, как они поженились с Беллатрисой. Большую часть времени они оба провели в тюрьме. — Я должен понимать, представляет ли он угрозу миссии, — строго произнёс Снейп. — Если он будет совать нос в наши дела, у нас возникнут большие проблемы. Как Пожиратель он достаточно фанатичен и опасен. Меня интересует его вовлечённость в брак с твоей сестрой. — Гермиона не будет жить с ним в одном доме, — категорично отрезала Нарцисса. — Разумеется, — сухо ответил он. — Предлагаешь стереть ему память о собственной жене? Она уставилась на Северуса ошеломлённым взглядом, пытаясь понять, не шутит ли он. Судя по его презрительно выгнутой брови, он явно не рассматривал данный вариант. — Мы не можем в это вмешаться. Любые вопросы и попытки завязать с ним беседу вызовут подозрения, — рассуждала вслух Нарцисса. — Единственное, что известно, — Белла никогда не скрывала своей одержимости Тёмным Лордом. Вероятно, Родольфуса мало это заботит, по крайней мере, так это выглядит со стороны. Хотя, возможно, Белла просто не подпускала его к себе и держалась особняком. А Гермиона? — вдруг спохватилась она. — Что известно ей? — Очень надеюсь, что больше, чем нам. Но лучше её сейчас не тревожить — ей следует хорошо отдохнуть. У неё была довольно непростая ночь. Нарцисса тяжело вздохнула и прикрыла глаза, откинув голову на спинку кровати. Ей не хотелось знать, через что довелось пройти детям за последние сутки. Сейчас она не была готова пропускать через себя кошмарные подробности минувших событий. — Что ты думаешь о ней? — внезапно спросила Нарцисса, повернувшись к Северусу. Он смерил её снисходительным взглядом и высокомерно заключил: — Без неё нам всем было бы легче. Но, к сожалению, это решать не нам. Нарцисса понимающе кивнула и ухмыльнулась. Из уст Северуса подобная чёрствость воспринималась как комплимент. — Я так боюсь… — она запнулась, сомневаясь, стоит ли делиться с ним своим страхом. — Боюсь, что однажды… Драко не справится. И окклюменция его подведёт. — Мне надоело тебе повторять… — Знаю, я помню, — покачала головой Нарцисса. — Но не могу отделаться от мысли, что он — всё ещё ребёнок. У него нет опыта, чтобы его умения оставались стабильными в любой ситуации… — Нарцисса, — жёстко осадил её Северус. — У твоего сына нет никаких выдающихся умений, так как он — патологический лентяй. Единственное, над чем он трудился в своей жизни, — это полёты. Окклюменция — его врождённый дар. Можно сказать, что ему крупно повезло. — А что, если ты ошибаешься? — не унималась она. Нарцисса слышала об этом от Северуса и Беллатрисы десятки раз, но всё равно не могла перестать искать подтверждения. — Усмири свою паранойю, — скучающим тоном произнёс Снейп, поднявшись с кресла. — Ты — взрослая и вполне разумная женщина. То, что Драко освоил технику «подмены» за каких-то жалких несколько месяцев, когда у других волшебников на это уходили долгие годы, тебе о чём-то говорит? Он не стал дожидаться ответа Нарциссы и устремился обратно к двери, но напоследок всё же обернулся: — Хочу напомнить тебе, чтобы ты держала язык за зубами и не поднимала эту тему в разговоре со своим сыном. Уверен, он и так догадывается, что его способности незаурядны. Но расслабляться ему ни к чему, его разум должен быть в постоянном тонусе. От Драко зависит слишком много. Северус ушёл, оставив дверь открытой. Нарцисса долго прислушивалась к его удаляющимся шагам, пока они окончательно не растворились в тишине тёмных коридоров. Ей нужна была эта встреча. Однако после разговора со Снейпом душа Нарциссы лишь пуще наводнилась терзающими тревогами.***
Гермиона приложила невероятные усилия, чтобы приоткрыть тяжёлые веки, и вновь крепко зажмурилась от слепящего солнца, чьи закатные лучи проникли в окно и, пробравшись через половину спальни, предпочли остановиться именно на её лице. Ей было жарко и неудобно, сустав онемевшей правой ноги неприятно ныл, и когда она взглянула вниз, приоткрыв один глаз, причина неприятного положения стала ясна: Драко прижался к ней всем телом, придавив своим весом, и забросил ногу ей на бедро. Летнее покрывало валялось скомканным на полу — видимо, упало с кровати, когда Малфой его отбросил во сне. Гермиона никак не могла вспомнить, как оказалась в кровати и когда заснула. Но одно было ясно наверняка: она была полностью обнажённой. Приподняв голову, насколько это было возможно, она убедилась, что Драко спал в боксёрах. Что, чёрт возьми, произошло? Она попыталась вызволиться из жарких объятий и услышала недовольный сонный стон. Драко перевернулся на спину, так и не проснувшись, и когда Гермиона смогла пошевелиться, она обнаружила под собой смятое влажное полотенце. «Ясно. Я заснула в ванной». Она предприняла попытку неуклюже привстать, чтобы осмотреть своё отражение в зеркале туалетного столика напротив кровати. Встав на колени и встретившись взглядом с растрёпанным существом, отдалённо напоминавшим её, Гермиона ужаснулась: беспорядочно высохшие в процессе сна волосы преобразились в необъятное нечто, торчащее в разные стороны. Такого невообразимого бардака на своей голове она не видела со времён третьего курса. — Пиздец, — произнесла она одними губами, безуспешно пытаясь пригладить волосы руками. В голове пронеслось школьное воспоминание из далёкого детства, очертания которого были предельно размыты, но противный мальчишеский голос, выкрикивавший заветное «грязнокровка», всё ещё звучал довольно чётко. Ненавистный слизеринский выродок, отравлявший Гермионе жизнь, внушивший ей неуверенность в себе и целую охапку комплексов, от которых она долго и мучительно избавлялась. «И кстати. Вот он, спит в твоей кровати, — усмехнулась Гермиона, спрятав лицо в ладонях. — Помог тебе принять ванну и отнёс в постель, заботливо завернув в полотенце, когда ты заснула». Она обернулась и с нежностью взглянула на Драко, мирно витавшего где-то в просторах царства Морфея. Правильные черты его красивого лица были безмятежны и расслаблены, губы слегка приоткрыты. Гермиона опустила взгляд ниже, и её улыбка погасла, между бровей пролегла морщинка. На груди и животе Драко появились новые шрамы, которые совсем недавно ещё не уродовали его красивое тело. Она подумала о том, что утром в ванной он наверняка обратил внимание и на её новую отметину на спине, но он даже не подал виду. Он не хотел обременять её своим волнением и расстраивать ещё больше. Взгляд Гермионы скользнул к его лодыжке, и она наклонилась, проведя кончиками пальцев по изумрудной нити с миниатюрным лунным камнем. Очень предусмотрительно. Носить амулет на ноге казалось вполне разумным — так он был надёжно скрыт от глаз посторонних. Но также Гермиона не могла не отметить, что необычное украшение Драко очень шло и смотрелось на нём намного изящнее, чем на ней. Как, впрочем, и всё, что он носил. — Ты сегодня такая красивая, — сонно пробормотал он, заставив Гермиону вздрогнуть от неожиданности и отдёрнуть руку от его лодыжки. Она фыркнула и вновь предприняла попытку пригладить волосы. — Издеваешься, — догадалась она, смущённо улыбаясь. — Вовсе нет, — протянул Драко, изучая её тело задумчивым взглядом. — Я не сказал, что ты идеальна. Но ничто в тебе не оскорбляет чувство прекрасного. Для меня… ты исключительна. Сердцебиение Гермионы ускорилось, дыхание бесконтрольно участилось. Долгие недели воздержания от телесной близости давали о себе знать — лишь один взгляд Драко, задержавшийся на её обнажённой груди, создавал иллюзию невесомого касания — она буквально чувствовала это на физическом уровне. Но недостаточно. Гермиона подалась вперёд и, перебросив ногу через его бедро, прильнула к телу Драко, накрыв его губы жадным поцелуем. Его тёплые ладони поначалу робко коснулись её рёбер, но спустя всего мгновение обхватили тонкую талию и, опустившись ниже, страстно осязая каждый сантиметр, сжались на ягодицах. Драко привлёк её тело ближе, вжавшись бёдрами в её промежность. Гермиона сладко застонала в его губы и инстинктивно задвигалась, уперевшись клитором в твёрдую эрекцию сквозь тонкую ткань его белья. Обнажённая кожа, обнажённые нервы, обнажённые чувства — острота ощущений и мучительное напряжение внизу живота были совершенно невыносимыми. Гермиона выгнулась в спине, невольно разорвав умопомрачительный поцелуй, и Драко воспользовался этим, припав губами к её груди и крепко сжав рукой вторую. Горячий язык дразнил возбуждённый сосок, отчего ускоряющееся трение бёдер постепенно начинало сводить с ума, разгоняя адреналин по венам. — Я люблю в тебе всё, — низким шёпотом произнёс Драко, с отчаянием взглянув ей в глаза. — Чёрт, как же мне тебя не хватало. Гермиона хотела ответить ему, но внезапно Малфой рывком опрокинул её на кровать, оказавшись сверху, и поцеловал с неистовой яростью, грубо вторгнувшись языком в её рот. Он бесстыдно прижимался членом между её раскрытых бёдер, каждым движением доказывая своё болезненное собственничество, которое считал одним из своих неоспоримых достоинств. Но Гермионе не нужны были доказательства. Она и так принадлежала ему — по собственной воле. Губы Драко опустились к шее, оставляя багровые отметины, а затем ниже — к ключицам и груди. Он поочерёдно сжимал между зубами твёрдые соски, нежно посасывая их и издавая стоны удовольствия, когда Гермиона извивалась под ним, задыхаясь от возбуждения. Его действия были пропитаны подлинным обожанием. Похоть и вожделение удивительным образом переплетались с нежным трепетом — восхитительный симбиоз противоположностей. Опустившись ещё ниже, Драко провёл подушечками пальцев по внутренней стороне бедра и прижался языком к набухшему клитору, мучительно медленно проведя по нему снизу вверх. Гермиона вскрикнула и выгнулась дугой, с силой сжав в руках скомканную простыню. Чёрт побери, до чего же убийственно приятно. Неторопливые движения языка из стороны в сторону неудержимо подводили к надвигающейся разрядке — накопленный стресс в сочетании с сексуальным голодом и невыносимой тоской буквально плавили рассудок, превращая бурлящую кровь в раскалённую лаву. Гермиона почти расплакалась, когда Драко вошёл в неё двумя пальцами и согнул их, задержав в таком положении, а затем медленно вынул и, встав на колени, с наслаждением облизал их, глядя Гермионе в глаза потемневшим взглядом из-под прикрытых век. — М-м-м, — томно простонал он, прижав подушечки влажных пальцев к губам. — На вкус ты просто бесподобна. — Пожалуйста, — задыхаясь, умоляла она. Ощущение пустоты было сродни настоящей пытке. — Я так сильно хочу тебя. Драко избавился от белья и вновь встал на колени. Он притянул Гермиону за бёдра, вынуждая приподнять их над матрасом и согнуть ноги, чтобы обвить ими его талию. С такого ракурса он видел её полностью — обнажённую и беззащитную, с очаровательным румянцем на щеках и часто вздымающейся грудью, покрытой мурашками. Драко подался вперёд и вошёл в неё во всю длину, с наслаждением наблюдая, как зажмурились от удовольствия и боли её глаза и приоткрылись заалевшие от страстных поцелуев губы. — Пожалуйста, скажи, что скучала по мне, — выдохнул он с мольбой в голосе. — Что ты всё ещё чувствуешь меня… Драко удерживал Гермиону за бёдра и медленно двигался, давая ей привыкнуть. Он не сводил с неё глаз и крепко стиснул челюсти, борясь с желанием запрокинуть голову и целиком отдаться ощущению долгожданной эйфории. — Я скучала, Драко, — простонала Гермиона, потянувшись руками к груди. — Очень сильно… О Мерлин… Она ласкала себя, выгибаясь навстречу ускоряющимся движениям. В этой позе член внутри упирался в самую чувствительную точку — Гермиона даже не догадывалась раньше о её существовании. Драко увеличивал темп и амплитуду, ударяясь своими бёдрами о её, гневные стоны смешались с жалобными всхлипами, срывавшимися на крик, и Гермиона сотряслась всем телом, с силой обхватив ногами торс Драко, когда волна умопомрачительного оргазма накрыла её, растекаясь жаром блаженства. Но Драко не остановился, он лишь немного замедлился, дав ей перевести дыхание, и вновь наверстал темп, ускорившись до предела. От резко возобновившегося трения у Гермионы перехватило дыхание — она явственно ощущала, как новый приступ возбуждения зарождается внизу живота, несмотря на ещё не утихшие отголоски оргазма. В комнате было нечем дышать, последние лучи закатного солнца давно растворились в наступивших сумерках. Жар, исходящий от тел, казалось, распространился повсюду, каждый вдох был словно последний. Драко был близок. Его лицо, покрывшееся испариной, было напряжено, но он не смел отворачиваться и закрывать глаза — его взгляд был прикован к Гермионе. Он следил за каждой её реакцией и, убедившись, что она готова закончить одновременно с ним, прижал пальцы к её влажному от смазки клитору и быстро задвигал ими по кругу. — Гермиона… — сбивчиво бормотал он, закусив губу, когда почувствовал, как её мышцы начали сокращаться вокруг его члена. — Блять… Она отчаянно закричала, с силой потянув на себя простыню, сжатую в кулаках. Второй оргазм оказался ещё сильнее, ещё безжалостнее. Последний толчок — и Драко резко вышел из неё. Он крепко сжимал в руке член, изливаясь ей на грудь и, наконец-то, позволил себе зажмуриться и обессиленно опереться второй рукой на кровать, нависнув над Гермионой. — Чёрт… — судорожно шептал он, задыхаясь. — Чёрт…***
Прохладные струи воды стекали по коже и волосам, освежая тело и проясняя рассудок. Драко и Гермиона сидели друг напротив друга, поджав колени к груди, и постепенно приходили в себя под зачарованным душем, вода из которого охватывала всю площадь ванны подобно плотной дождевой завесе. — Молли Уизли мертва, — наконец, произнесла Гермиона. — Основной штаб Ордена Феникса разоблачён. Последовала долгая пауза. Гермиона подняла голову, поймав взгляд Драко. Он смотрел на неё с нечитаемым выражением лица, плотно сжав губы. Было сложно как-либо охарактеризовать его реакцию — внешне он выглядел равнодушным, однако Гермиона была уверена, что на деле это не так. — Мне жаль, — коротко обронил он, опустив глаза. В его словах было достаточно сострадания, несмотря на холодный тон. — Гарри ушёл ещё до рассвета, — с горечью в голосе проговорила Гермиона. — Никто не знает, где он и как его найти. Хотя… очевидно, он этого не желает. — Это ведь Поттер нарушил Табу, не так ли? — желчно осведомился Драко. В его голосе явственно слышалось осуждение. Гермиона не ответила. Её многозначительное молчание было красноречивее любых слов. — На его совести смерть человека. Не удивительно, что он унёс ноги, как только его пребывание в Ордене перестало быть столь комфортным. В его жестоких словах была правда, но Гермиона отказывалась её принимать. Суждения Драко были искажены и продиктованы враждебным прагматизмом. В случае с Гарри он всегда мыслил категорично. Он его не уважал и потому никогда не оправдывал, будто только и ждал, когда Поттер оступится. Но всё обстояло гораздо сложнее. — Какого чёрта произошло в Министерстве, Грейнджер? Что тебе понадобилось от Амбридж? Гермиона замерла, не решаясь посмотреть ему в глаза. Она давно мучилась от желания посвятить Драко в тайну бессмертия Волдеморта, но чем сильнее вокруг них сгущался мрак войны, тем чаще её одолевали сомнения. Она безоговорочно доверяла Драко, и однажды обязательно настанет момент, когда она сможет ему открыться, но сейчас вовлекать его в миссию Ордена — в миссию Гарри — было слишком опасно. — У неё был один артефакт, — неуверенно начала она, — семейная реликвия, украденная из дома Блэков. Эта вещь принадлежала Сириусу. Я хотела вернуть её Гарри… — По-твоему, я похож на идиота? — резко перебил её Драко. — Зачем ты врёшь мне? От его грубого тона хотелось поёжиться. Гермиона глубоко вздохнула и, нервным движением поправив мокрые волосы, подняла на него взгляд, тщетно надеясь, что переполнявшее её чувство стыда никак не отражалось внешне. — Я говорю правду, — как можно твёрже проговорила она. — На шее у Амбридж висел медальон, который уже более полувека хранился в доме Блэков. Но кое-кто ограбил дом и продал все найденные реликвии на чёрном рынке. Когда Гарри отыскал и допросил вора, он признался, что медальон выкупила Амбридж. Будучи в сознании Беллатрисы, я подумала, что будет забавно рискнуть ради такой ерунды. Драко фыркнул и тихо рассмеялся. Он не поверил ни единому слову. Но ведь Гермиона почти не врала, в её объяснении не было ни капли выдумки. Кроме, разве что, принадлежности медальона роду Блэков, а не Слизерина. Малфой тонко чувствовал, когда она говорила не то, что думала. — Если есть что-то, чем ты по каким-то соображениям не хочешь со мной делиться, так и скажи, — холодно произнёс Драко, смерив Гермиону укоризненным взглядом. — Я знаю, что у тебя от меня есть секреты, это абсолютно нормально. Но мне неприятно смотреть на то, как ты изворачиваешься в попытке удовлетворить моё любопытство. Гермиона на мгновение задумалась. С суждениями Драко было сложно спорить, так как они были целиком справедливы. — Ты абсолютно прав, — покорно кивнула Гермиона, признав свою ошибку. — Есть определённая причина, почему Гарри было так важно заполучить медальон обратно. Пока что на данный момент это всё, что я могу тебе сказать. Драко лишь разочарованно качнул головой, но не стал настаивать на более развёрнутом ответе. Гермиона дала ему ровно то, что он попросил. Это было честно. — Что ты знаешь о Лестрейнджах? — осторожно спросила она, отчего-то предвкушая бурную реакцию на свой вопрос. Наверняка Драко был в ярости, узнав, что Рабастан и Родольфус на свободе, ведь это было ещё одним превосходным поводом напомнить Гермионе о том, насколько идиотской оказалась её затея с чёртовым Оборотным зельем. — Тебе об этом должно быть известно куда больше моего, — ожидаемо съязвил Драко. — В этом-то и проблема, — тихо призналась Гермиона. — Кроме поместья, я больше ничего не помню. Зачарованный «дождь» внезапно прекратился, и в ванной воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь редкими падающими каплями воды. Драко смотрел на Гермиону настороженным взглядом исподлобья, и у неё сложилось впечатление, что прямо сейчас он обругает её последними словами. — В каком смысле — не помнишь? Гермиона сглотнула, покрепче обняв колени, и вжалась в них подбородком. — В прямом. Воспоминания Беллатрисы о её браке мне не передались. Я много раз пыталась это выяснить, находясь в её сознании, но… эта область будто заблокирована… — Ты не приблизишься к нему ни на шаг, Грейнджер, — прошипел Драко. — Не смей ввязываться в эту хуйню, поняла? Это животное только что вышло из Азкабана, он набросится на тебя при первой же возможности и отымеет, как последнюю шлюху. — Ты недооцениваешь Беллатрису, — взвилась Гермиона, оскорблённая его жестокими словами. — Она может за себя постоять, Малфой, и, по-моему, будет куда подозрительнее, если она будет скрываться от собственного мужа по какой-то нелепой причине!.. — Мне плевать, что это за причина, Белла может выдумать всё что угодно, а может и вовсе прикончить его, если окажется в дурном расположении духа… — Так, может, позволим ей сделать это? — сквозь зубы прошептала Гермиона, уставившись на Драко олютевшим взглядом. Он лишь в изумлении открыл рот, не найдясь, что ответить. Похоже, это было последнее, что он ожидал от неё услышать. — Ты совсем, что ли, рехнулась, Грейнджер? — вкрадчиво проговорил он, закипая от ярости. — Если мерзкий Пожиратель представит для меня… для неё угрозу, она вполне имеет право дать отпор, — парировала Гермиона, начиная заводиться. — Кто посмеет безнаказанно совершить такое, кроме меня? — Ты ёбнулась мозгами, хватит нести эту чушь! — заорал Драко. — Я сказал, ты не будешь в это соваться!.. — А я сказала, что сама разберусь, во что мне соваться! — крикнула в ответ Гермиона, вскочив на ноги и схватив с вешалки полотенце. Ей моментально захотелось прикрыться — она наспех обмотала полотенце вокруг тела и торопливо покинула ванную, едва не поскользнувшись на мокрой плитке. Гермиона призвала зачарованную сумочку и платье Беллатрисы. Она отправится в мэнор сейчас же, пока её разум вновь не охватили сомнения. И Драко не посмеет её остановить.***
Длинный стол заседаний сегодняшней ночью выглядел значительно привлекательнее, чем в прошлый раз: вместо разорванного на части трупа и потоков крови вдоль всей поверхности были размещены вазы с фруктами, кувшины с вином и бокалы. Зал постепенно наполнялся Пожирателями, но Драко предпочёл не удостаивать их своим вниманием, развалившись в кресле у камина. Чем дольше он пребывал в атмосфере этого мракобесия, тем проще начинал относиться к гостям в своём доме. Все эти уродливые лица более не вызывали в нём былого трепета. Малфой питал к их обладателям нескрываемое презрение — просто потому, что мог себе позволить это на правах лорда, чьё поместье превратилось в чёртов балаган. Волдеморт созвал внеплановое собрание по случаю захвата Министерства магии и власти над всей магической Британией. Скудное празднование было нацелено на приветствие освобождённых узников Азкабана, а также на то, чтобы огласить несколько новых указов. По крайней мере, так предполагал Драко, исходя из предыдущего опыта подобных «застолий». Ещё один адский вечер самовосхваления, который предстояло стойко пережить, натянув лицемерную маску боготворения, которую он ненавидел больше всех прочих. — Приветствую вас, друзья мои, — шипящий голос Волдеморта наполнил зал, словно усиленный Сонорусом. — Прошу вас занять свои места. Драко прикрыл глаза, сделав глубокий вдох, и на выдохе преобразил своё озлобленное негодование в благоговеющую покорность. Он прошествовал к свободному месту возле матери, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, но всё же уловил боковым зрением буйную гриву Беллатрисы неподалёку от Тёмного Лорда. Малфой не желал контактировать с ней после всего произошедшего и также намеревался приложить всевозможные усилия, чтобы блядский Родольфус не попадался ему на глаза. Кувшины с вином воспарили над столом и наполнили бокалы до краёв. Взгляд Драко был прикован к тёмно-бордовой жидкости: как только будет позволено прикоснуться к пойлу, он непременно совсем не по-аристократически уничтожит его залпом в несколько больших глотков. — Чистота крови навек! — провозгласил Волдеморт. — Чистота крови навек! — скандировали Пожиратели, вторя своему повелителю. Бокалы, сжатые в грубых руках, взметнулись, и Драко облегчённо выдохнул, приведя свой незамысловатый план в действие. — Что ты творишь? — предупреждающе прошипела Нарцисса, незаметно толкнув его локтём, но ему было всё равно. Он устал беспрерывно пребывать в состоянии вечного контроля. В особенности, когда у него это выходит из рук вон хреново. — Предлагаю оказать тёплый приём нашим освобождённым братьям — Рабастану и Родольфусу Лестрейнджам и Нестору Нотту с его сыном Теодором, который в скором времени присоединится к нашей армии и будет бороться за Новую эру мира магии… Мутная пелена опьянения резко сошла с глаз Драко, приятное головокружение испарилось, и он мгновенно протрезвел. Оглядев всех присутствующих за столом гостей, он без труда отыскал Тео, сидящего рядом со своим отцом, который с гордостью похлопывал сына по плечу и добродушно улыбался. По всей видимости, они оба были безмерно рады воссоединению, ведь теперь Тео не один. У него есть папа. Драко ощутил подступившую горечь не корне языка. Как бы он ни презирал Тео в прошлом, ему не хотелось наблюдать его неминуемую погибель. Было совершенно ясно, что он пошёл за отцом. Возможно, даже по собственной воле, лишь бы быть рядом с единственным живым родителем. Их взгляды встретились. Тео и Драко смотрели друг на друга, и каждый из них знал, о чём молчит другой. Тео не выглядел как человек, которого принудили быть здесь, которому не оставили выбора, и Драко осуждал его за это. У Тео был любящий отец, который относился к нему с надлежащей нежностью, и он бы никогда не стал пытать своего сына за полярное мнение. Да, Волдеморт захотел Драко и настаивал на том, чтобы Люциус позаботился об этом, не гнушаясь воспользоваться любыми доступными способами убеждения. Но Нестор выглядел как человек, который скорее отдал бы себя на растерзание безумному диктатору и его скользкой любимице, нежели пошёл против воли любимого сына. Именно поэтому Тео был здесь. Драко давно потерял нить односторонней беседы и воспринимал слова Волдеморта наравне с общим шумом — звоном бокалов, шёпотом, смехом. Видеть Тео за этим столом, в этом доме, в компании Пожирателей смерти было чем-то вопиюще неправильным. Даже Беллатриса больше не воспринималась им как нечто чужеродное, ведь Драко научился абстрагироваться и убеждать себя в её подлинности. Но Тео… Он был здесь неуместен. Его ангельское лицо, каштановые кудри, спадающие на глаза, точёные скулы и пухлые губы — он был слишком молод и наивен, несмотря на дурное воспитание и едкую желчь, вырывавшуюся из его рта всякий раз, когда он его открывал. Тео не был воином и не был убийцей. Он был глупым ребёнком, который понятия не имел, во что ввязался. — …Северус, — Волдеморт ласково поглаживал Нагайну, обвившую его плечи и с интересом изучающую каждого из гостей, — я буду признателен тебе, если ты окажешь мне честь занять пост директора школы Хогвартс. В теперешних реалиях я нахожу тебя самым подходящим кандидатом на это место. Старый предатель крови Дамблдор многие годы отказывал тебе в назначении на должность, о которой ты мечтал. Как однажды отказал и мне. Он швырнул тебе твою мечту под ноги в самый последний момент, как швыряют кость бездомной собаке. Но времена меняются, мой дорогой друг. И, несмотря на твои прошлые ошибки, за твою преданность я награждаю тебя властью, о которой ты даже не мог и мечтать. — Мой Лорд, — Снейп низко поклонился, коснувшись губами бледной руки. — Я недостоин такой чести, мой Лорд. Но я клянусь, что не подведу вас. На это было противно смотреть. Северус был настолько хорош, что не верить ему было невозможно. Даже Люциус, лебезивший перед господином без капли притворства, на его фоне проигрывал. C этим предстояло разобраться. Назначение Снейпа может всё усложнить. Остаток непродолжительного застолья прошёл достаточно душевно, если так можно было сказать о людях, существование души у которых было под большим вопросом. Никаких прилюдных пыток, ни одного Непростительного. Редкая роскошь в этих стенах. Как только Волдеморт удалился, до слуха Драко донёсся голос Родольфуса, обращённый к Беллатрисе: — Я надеялся сегодня отужинать с тобой, любовь моя. Эльфы на славу постарались, когда я сказал им, что ты вернёшься домой. — Ох, Руди, — промурлыкала Беллатриса. — Разве я могу тебе отказать? Мы с тобой не виделись целую вечность. Драко сжал руки в кулаки и стиснул зубы до скрипа, уставившись на свои колени. Какого хера она творит? Всё это было слишком. И он, чёрт возьми, был готов рвать на себе волосы из-за полнейшей беспомощности. Ему хотелось истошно закричать и разнести ёбаный стол на мелкие щепки, вцепиться в шею Родольфуса и перерезать ему глотку, оглушить Беллатрису и влить ей в рот антидот, а затем убить каждого свидетеля. Нарцисса мягко сжала его предплечье в попытке успокоить, но Драко резко извернулся и, вскочив со своего места, устремился прочь из зала. Ему срочно было нужно на воздух — сейчас он не был властен над своей окклюменцией. Охватившая его ярость бурлила и пенилась, избыточная концентрация магии в крови вызывала жар, проступивший на коже испариной. Оказавшись в саду, Драко сорвал с себя пиджак и расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Он глубоко вдохнул, наполнив лёгкие свежим вечерним воздухом, но это не принесло ожидаемого облегчения. — Драко? Он резко развернулся и с трудом подавил желание раздражённо закатить глаза. Только этого ещё не хватало. — Что тебе нужно? — грубо выплюнул он. — Я хотел поговорить. Пройдёмся? Тео был непривычно тихим и выглядел растерянным. Он воровато оглянулся и быстрым шагом направился вглубь сада, кивнув Драко, чтобы тот последовал за ним. — Да ты, должно быть, издеваешься, — злобно прошептал он, отправившись следом во мрак густых яблоневых крон. Они остановились у пруда. Тео опустился на коротко подстриженный газон и тяжело вздохнул. Лишь сейчас он позволил себе отпустить изводящее его напряжение, которое помогало ему выглядеть увереннее и сильнее, чем было на самом деле. Тео нервно усмехнулся в темноту, покачав головой. Вряд ли затея остаться с ним наедине могла сулить нечто хорошее. — Это правда, что твой отец мёртв? — спросил он, рассматривая водную гладь и отражающийся в ней лунный свет. — Да. — Ты убил его? — Тео обернулся, чтобы взглянуть Драко в глаза. — Это имеет какое-то значение? — холодно произнёс тот. Тео рассеянно кивнул, опустив взгляд. Он получил вполне исчерпывающий ответ. — Это было моё решение, — словно оправдываясь, заверял Нотт. — Отец меня не заставлял. — Поздравляю, — сухо бросил Драко. — И всё? Ты больше ничего на это не скажешь? — А что я должен сказать человеку, который осознанно пошёл на такое? — презрительно сощурился Драко. — У тебя был выбор, и ты его сделал. У меня его не было. — Я знаю, — вполголоса ответил Тео. — Тебе не понять, каково это. Когда ты почти всю свою сознательную жизнь один на попечении родственников, которым на тебя насрать, — для них ты просто обуза и дармоед. Когда о единственном человеке, который тебе по-настоящему дорог, у тебя остались лишь детские воспоминания, потому что он гниёт в тюрьме. Когда на тебя смотрят, как на чёртового сироту, и жалеют все, кому не лень. Я заебался терпеть вечную жалость к себе, словно я — какой-то опущенный калека, потому что рядом с папой я никогда себя таким не чувствовал. У меня не было матери, чтобы горевать о ней и оплакивать. Я её совсем не помню. Вероятно, она была хорошим человеком. И когда папа оказался на свободе… Решение пришло само. Откровение Тео одновременно вызвало у Драко сострадание и подняло в груди волну раскалённой ярости. Он был зол на него. Зол на войну и на чудовище, которое её развязало. Обуревающая сердце ненависть буквально сочилась из пор и отвратительно щекотала под кожей подобно ползучей твари. — Твоё прошлое не обелит твоего будущего, Тео, — мрачно изрёк Драко. — Ты за этим привёл меня сюда? Чтобы пожаловаться на свою отстойную жизнь? Нотт улыбнулся уголком губ и провёл рукой по отросшим кудрям, отбросив их со лба. — Нет. Я хотел попросить тебя об услуге. Драко издевательски усмехнулся, склонив голову набок. — Не уверен, что я захочу, — медленно протянул он. — Мне больше не к кому обратиться, — серьёзно произнёс Тео. — Это можешь сделать только ты. К тому же… я прошу об услуге не для себя. Видишь ли, Тёмный Лорд совсем скоро изъявит желание получше… узнать меня. Чтобы убедиться в моих намерениях. Я не особо силён в окклюменции, Драко. Но в моей памяти есть несколько воспоминаний, связанных с тобой. Ты понимаешь, о чём я. Внутри у Драко похолодело. Он буквально чувствовал, как кровь отлила от лица и кончиков пальцев. Страх расползался по телу, протыкая своими кривыми жилистыми корнями сердце и разум. Тео говорил о Весеннем бале. О танце и тёплой улыбке, совсем не имеющими ничего общего с дружескими. О Грейнджер. — Чего ты хочешь? — прошипел Драко, едва сохраняя самообладание. Тео выдержал паузу, обратив на него взгляд, исполненный надежды, и прошептал: — Ты владеешь заклятием Забвения?***
Древние потемневшие и потрескавшиеся холсты украшали старые стены с отставшими обоями. Местами прогнившие половицы скрипели под ногами, тусклый свет, исходящий от восковых огарков в канделябрах, мерцал при малейшем колебании воздуха и практически не приносил никакой пользы. Запах сырости, напоминавший аромат ветхих библиотечных книг, настойчиво пробирался в ноздри и был буквально повсюду — от него никуда не скрыться. Спустя бесконечное множество тысячелетий Беллатриса, наконец, почувствовала себя дома. Она всегда считала, что поместье Родольфуса было поразительно похоже на дом на площади Гриммо. Разве это могло быть случайностью? — Что скажешь? — заговорщически спросил Родольфус, указав на праздничный стол. В обеденном зале было значительно светлее, чем в коридорах, но по-прежнему в крайней степени мрачно. Приготовленные блюда выглядели безумно аппетитно и были красиво сервированы, словно кто-то с тонким эстетическим вкусом специально уделил этому время. — Твоих рук дело? — ахнула Беллатриса. — А как же, — самодовольно ухмыльнулся Родольфус. — Кики никогда не умела накрывать на стол. Но её стряпня просто божественна. При виде обширного гастрономического разнообразия у Беллатрисы заурчало в животе. Она ведь не съела ни крошки за последние сутки, не считая яблока и нескольких виноградин в Малфой-мэноре. Наплевав на все манеры, она бросилась к столу и совершенно по-варварски отхватила запечённую индюшиную голень, бесцеремонно вгрызшись в неё зубами. — О преподобный Салазар! — воскликнула она с забитым ртом. — Я не ела такой вкуснятины уже целую вечность! Родольфус опустился на стул напротив неё, мелодично посмеиваясь. Он с умилением наблюдал, как его неотёсанная жена поглощает ужин голыми руками, и попутно размещал тканевую салфетку на своих коленях. Взмахом волшебной палочки он разлил по бокалам вино и положил на свою тарелку скромную порцию мясного рулета и запечённых овощей. — Неужели Нарцисса морила тебя голодом? — добродушно поинтересовался он, наколов на вилку маленький кусочек рулета и элегантным движением отправив его в рот. Беллатриса на мгновение замерла, внезапно опомнившись, что на фоне своего мужа вела себя совершенно по-свински. Чувство звериного голода совсем затуманило её разум и вытеснило саму идею её пребывания здесь. Она находилась в доме Родольфуса Лестрейнджа. Пожирателя смерти, чья невиданная жестокость привела его в Азкабан. Это он был с ней в тот день, когда она произвела суд над Алисой и Фрэнком Лонгботтомами, лишив их рассудка. Это из его волшебной палочки вырвался второй луч Круциатуса, и это его рука не дрогнула, когда замученные пытками жертвы перестали кричать, окончательно потеряв разум от адской нестерпимой боли. Беллатриса откашлялась и, вытерев руки о салфетку, обворожительно улыбнулась. Ей нужно собраться. Она здесь не ради веселья. — Конечно, нет, милый. Просто их эльф отвратительно готовит. Пришлось довольствоваться обычными сэндвичами. Родольфус широко улыбнулся, и Беллатриса отметила, что он стал выглядеть намного опрятнее. Его зубы стали идеально белыми и ровными, кожа лица была гладко выбрита, чёрные волосы аккуратно уложены. Он был… достаточно привлекательным мужчиной. Чего не скажешь о его брате, которого, к счастью или к сожалению, здесь не было. — И всё же… ты решила остаться у неё? — с долей разочарования уточнил Родольфус. Беллатриса схватила бокал и наполовину осушила его. — Я ещё не успела поразмыслить над этим, — уклончиво ответила она. — Я понимаю, прошло очень много времени, — вкрадчиво начал Родольфус, отложив приборы в сторону. — Но мы можем начать всё с чистого листа. Ты и я — гроза грязнокровок, — усмехнулся он, заключив её ладонь в свою. — Как в старые добрые времена. — Ох, Руди, — прощебетала Беллатриса, склонив голову. — Я так по тебе скучала. — Ты была в моих мыслях, — признался Родольфус. — Я думал о тебе каждый день, Белла. Вспоминал наши безумные приключения. Жаль, что последнее обернулось для нас тюремным заключением, — он печально улыбнулся и, выпустив её руку, вернулся к поглощению ужина. — Как твои дела с Тёмным Лордом? Тебе так и не удалось убедить его отдаться тебе? Беллатриса поперхнулась куском хлеба и надсадно закашлялась. Родольфус испуганно дёрнулся, наклонившись к ней, но она лишь протестующе замахала руками и, схватив графин с вином, сделала несколько больших глотков прямо из горла, так как её бокал оказался почти пуст. — Нет, — сипло выдавила она. — Он непреклонен. — Жаль это слышать, — снисходительно ухмыльнулся Родольфус. — Хотя я с самого начала твердил тебе, что эта затея провальна. Беллатриса пребывала в полнейшей растерянности. Это у него был такой своеобразный юмор? Мерлин, ну как, как можно было не помнить, что за чертовщина происходила между ними, когда они оба были на свободе?! «Придётся импровизировать. Пусть тоже теряется в догадках». — Я, знаешь ли, всё ещё не теряю надежды, — с ноткой высокомерия заявила Беллатриса. — Тёмный Лорд не так прост, это очевидно. Он — гений своего времени, вершитель истории, но всё же — человек. А каждый человек — раб своих инстинктов. И я уверена, что ему не чужды простые людские потребности. Как и нам с тобой. Она игриво подмигнула, и Родольфус согласно кивнул, опустив взгляд в тарелку. Насколько точным было попадание? Похоже, интуиция Беллатрисы подсказала правильный путь — Лестрейндж не выглядел удивлённым. — Я ни в коем случае не посягаю на твою свободу, дорогая, — его низкий мелодичный голос завораживал. — Но ведь нам было хорошо вместе, не так ли? Я имею в виду, мы могли бы жить, как раньше. Из нас выходил превосходный тандем. Кики подготовит твою комнату, я буду приносить тебе завтрак, мы будем устраивать танцы по вечерам... или пытать грязнокровок в подземелье — как душе твоей будет угодно, любовь моя. Его томная и в то же время по-детски вдохновлённая улыбка сбивала с толку. Родольфус явно ждал этой встречи и тщательно подготовился к свиданию. Он боготворил Беллатрису, несмотря на её… странности. С пониманием относился к её одержимости Волдемортом и даже интересовался её успехами в личной жизни. «Чёртов сукин сын! Да что же происходит в твоей больной башке?!» Беллатриса отдала бы многое, чтобы прямо сейчас применить к нему легилименцию и прочесть его мысли. Всё происходящее казалось чрезмерно сюрреалистичным даже для неё. Изначальная цель визита постепенно смещалась на второй план — теперь Беллатрисой овладело любопытство. Родольфус Лестрейндж оказался загадкой. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что не может поверить в его жестокую натуру — он не мог быть убийцей. Или, разве что… он просто был ещё большим психопатом, чем она. — Руди, — натянуто улыбнулась Беллатриса, — послушай… Ты прав. Слишком много воды утекло с тех пор, как мы были… счастливы. Я привыкла существовать в одиночку. Цисси любезно выделила мне комнату в своём поместье, и мне нравится быть предоставленной самой себе. — Но ведь и здесь тебя никто не потревожит, дорогая… — разочарованно парировал Родольфус, но Беллатриса его осекла: — Я люблю другого мужчину, — твёрдо заявила она, задрав подбородок. — Это неудобно — продолжать жить с тобой в одном доме. Наш брак и так ни на что не похож. — Так ведь в этом его прелесть, — простодушно усмехнулся Родольфус. — Он всегда был ужасен! Но мы были счастливы всем назло. Беллатриса обречённо улыбнулась. Её запас фантазии был исчерпан, чтобы найти хоть какое-то объяснение этой абсурдной ситуации. Возможно, у Родольфуса была любовница? Но, в таком случае, почему он так настаивал на сожительстве с Беллатрисой? Вероятно, причиной служило то, что все его «контакты» были безнадёжно утеряны за годы пребывания в Азкабане, и Драко оказался прав: Лестрейндж собирался воспользоваться единственным доступным вариантом и призвать свою законную жену к исполнению супружеского долга, несмотря на её увлечение, как она выразилась, другим мужчиной, применив в качестве оружия своё обаяние и заботу, которой Беллатрисе так не хватало. «Можно подумать, я хоть когда-то нуждалась в подобной херне». Что ж. В таком случае, это было даже к лучшему. Осталось дело за малым — дать Родольфусу повод распустить руки. «Чёрт, но ведь он такой милый. Жаль этого добряка». «Нет. Ни шагу назад. Ты знаешь, для чего ты здесь». Внутренний диалог двух голосов начинал действовать на нервы. Два сознания сопротивлялись друг другу, вводя Гермиону в заблуждение. Она впервые ощущала такую неустойчивость, баланс между личностями опасно пошатывался. И тут до неё дошла суть проблемы: она была пьяна. Гермиона забылась настолько, что потеряла контроль над своими действиями. На три четверти опустевший графин красноречиво намекал ей остановиться, но она зачем-то вновь потянулась к нему дрожащей рукой. — Дорогая, — заботливо окликнул её Родольфус. — Мне кажется, тебе на сегодня достаточно… — Я сама решу, когда мне будет достаточно! — рявкнула Беллатриса, отдёрнув руку от пойла. — Хорошо, хорошо, — усмехнулся он, взметнув руки в сдающемся жесте. — Пожалуй, я не совсем вовремя затеял этот разговор. Просто пообещай, что подумаешь, ладно? Беллатриса растерянно заморгала, свернувшись на стуле, словно загнанная собачонка. Родольфус рассмеялся и поднялся со своего места. — Думаю, нам не помешает немного разрядить напряжённую обстановку, — он прошествовал в центр зала к пьедесталу, на котором располагался зачарованный граммофон. — Что скажешь? Он опустил мембрану на вращающуюся пластинку, и она издала характерное шипение. Зал наполнился знакомой мелодией в ритме танго, и Родольфус неспешно направился к Беллатрисе, раскачивая бёдрами из стороны в сторону. Она выпрямилась, и её лицо озарилось детской улыбкой. — Это же наша песня, — пролепетала она, с трудом шевеля языком. Родольфус довольно кивнул и, галантно поклонившись, протянул ей руку: — Потанцуем? Беллатриса несколько мгновений пялилась на его раскрытую ладонь, а затем вложила в неё свою. Встать на ноги в её состоянии оказалось задачей не из лёгких, но Родольфус умело подхватил её за талию и плавно увлёк в центр зала, нежно прижавшись виском к её макушке. Танго или, как его ещё было принято называть, танец страсти был словно у них в крови. Гермиона никогда не танцевала в этом жанре и не знала основ, но тело Беллатрисы помнило каждое движение, каждый поворот, изгиб и поддержку. Руки Родольфуса скользили по её талии, волосам, лицу, шее — всё это было элементами танца… И Гермиона приняла решение отступить. Она должна позволить этому происходить. Должна позволить Беллатрисе действовать естественно и отдаться чувствам, и как только наступит решающий момент, когда Родольфус потеряет бдительность… Гермиона найдёт в себе силы вернуться и подавить личность Беллатрисы, чтобы совершить молниеносный бросок и победно взглянуть в пустые глаза Лестрейнджа, чьё бездыханное тело останется гнить в этом доме до тех пор, пока эльфы его не обнаружат. Беллатриса и Родольфус кружили по залу, заливисто смеясь, когда кто-то из них оступался. Это было бесконечно весело — танцевать танго в состоянии опьянения, как в старые добрые времена, будто и не было долгих лет разлуки. Они досконально чувствовали друг друга, и если во время ужина Беллатриса пребывала в растерянности, то теперь, благодаря магии танго, ей словно открылись новые знания о человеке, который уже очень давно был частью её жизни, пусть даже на расстоянии десятков тюремных камер. Когда отзвучал последний аккорд, разлетевшийся эхом по залу, Родольфус притянул Беллатрису к себе, прижав её к груди и, слегка наклонившись, вытянул руку над головой. Они замерли в этой позиции, часто дыша, и его лицо озарила счастливая улыбка. Беллатриса смотрела в глаза своего мужа и никак не могла понять, в какой же момент между ними всё стало так сложно. Они явно жили в гармонии и любили друг друга — в этом не было никаких сомнений. И момент узнать об этом был самый что ни на есть подходящий. Она обхватила ладонями его лицо и впилась в его губы с животной страстью. Но её порыв не произвёл ожидаемого эффекта: спонтанный поцелуй продлился всего секунду, так как Родольфус совершенно неожиданно оттолкнул от себя Беллатрису, в ужасе отпрянув. — Какого чёрта?! — в панике вскрикнул он, испепеляя её убийственным взглядом. — Но… я просто… — в недоумении пробормотала она, теряясь в догадках, в чём же состояла её ошибка. — Зачем ты сделала это, Белла? — зарычал Родольфус, смертельно побледнев. — Я… Руди, прости, ты был прав, я слишком перебрала… — с нервным смехом начала оправдываться Беллатриса, не имея ни малейшего представления, какое из правил она умудрилась нарушить после всего произошедшего за этот вечер. — Да что с тобой?! — его лицо исказилось гневом. — Ты не желаешь жить со мной под одной крышей, а потом ведёшь себя, как… Он осёкся и, крепко зажмурившись, затряс головой. Беллатриса судорожно анализировала ситуацию, пытаясь выцепить вниманием какие-то малозаметные, скрытые детали, которые от неё ускользнули. Она явно переступила какую-то черту, но… какую? И внезапное осознание настигло её, вмиг отрезвив. Изысканный вкус и любовь к эстетике. Ухоженная кожа, идеальная причёска и новые зубы спустя считаные часы после освобождения из Азкабана. Равнодушное отношение к сторонним интимным связям своей законной супруги. Чёртово танго. — О Мерлин, — хрипло проронила она, едва удерживаясь на ногах. Нужно срочно бежать отсюда. Срочно придумать, как сгладить эту глупую неловкую ситуацию. — Извини меня, Руди. Просто… я так соскучилась по тебе, — истерично хихикнула Беллатриса. — Я не знаю, что на меня нашло… — У нас было всего два правила, — раздосадованно прошипел Родольфус. — Всего два, Белла! И ты снова нарушила одно из них! Эта информация принесла небольшое облегчение. Осведомлённость о том, что она так же облажалась в прошлом, намного упрощала ход дальнейшей импровизации. — Я клянусь, никто не знает, — решила рискнуть Беллатриса. — И никогда не узнает. Я бы не поступила с тобой так… — Ты… — он остановил её поток оправданий взмахом руки и отвернулся. — Просто перебрала. И, видимо, перевозбудилась от нашей встречи. Я не хочу, чтобы после всего произошедшего ты чувствовала себя нежеланной, — он вновь обратил на неё взгляд, исполненный сожаления. — Ты — потрясающая женщина, Белла. И если кто считает иначе, можешь смело замучить этого несчастного до смерти. Он виновато улыбнулся и покинул зал, не попрощавшись. Разговор был окончен, и предложение о совместном проживании по понятным причинам больше не было актуально. Возможно, Родольфус вернётся к этому позже, но сейчас ему явно необходимо было побыть одному. Беллатриса ослабила ментальный щит, оголив сознание Гермионы, и ощутила подступающую к горлу тошноту. Нужно убираться отсюда как можно скорее. Она бросилась к выходу, попутно вспомнив, что действие зелья, вероятно, уже было на исходе. Беллатриса мчалась с всех ног по бесконечным коридорам поместья, впопыхах выудив карманные часы, и убедилась, что до окончания действия Оборотного зелья осталось около двух минут. Она не собиралась принимать новую порцию — ей даже не удастся её проглотить. Нащупав в кармане старую зажигалку, она попыталась коснуться её волшебной палочкой, но ничего не вышло — нарушенная координация, к тому же, во время движения, не позволяла активировать портключ. Беллатриса чертыхнулась и ускорила бег, наконец, достигнув двери поместья. Осталось дело за малым — добраться до ворот… — Господи, ну какая же я дура, — сокрушалась Гермиона, чувствуя, как постепенно начинало происходить превращение. С силой толкнув ворота, она покинула пределы владений Лестрейнджей, активировала портал и спустя несколько секунд отвратительного путешествия по спирали воронки, приземлилась на пол своей кухни. Всё ещё находясь в процессе мучительного превращения и будучи обременённой другими причинами омерзительного самочувствия, Гермиона бросилась к раковине и распрощалась со своим ужином, в глубине души ликуя, что в мойке не оказалось грязной посуды. Она открыла кран с холодной водой, подставив под неё лицо, но это едва ли помогло ей прийти в себя. На лестнице позади послышались быстрые шаги. Гермиона не стала оборачиваться — было несложно догадаться, кому они принадлежали. Прополоскав, как следует, рот и закрыв кран, она позволила своим коленям подогнуться и опустилась на пол в попытке отдышаться. — Блять, — выругался Драко, став невольным свидетелем весьма нелицеприятной картины. Он бросился к полубессознательной Гермионе, заключив её лицо в ладони. — Что случилось? Ты убила его?! Она поморщилась и обессиленно покачала головой. — Что он сделал с тобой, Грейнджер? — допытывался Драко с дрожью в голосе. — Он тронул тебя?! Гермиона вымученно рассмеялась, чем привела Драко в полное недоумение. — Грейнджер, ты меня пугаешь, — настороженно произнёс он, даже не пытаясь скрывать надвигающейся паники. — Родольфус Лестрейндж не причинил мне никакого вреда, — сквозь тихий и абсолютно безумный смех выдавила Гермиона. — Он оказался довольно милым. — Что?.. — Он не заинтересован в таких, как я, — с ополоумевшей улыбкой изрекла Гермиона, всё ещё нервно посмеиваясь. — Ему больше по вкусу такие, как ты. Она слабо тыкнула Драко в грудь, разразившись беззвучным смехом. Наверняка он догадался, что она была вдребезги пьяна. Последовало долгое молчание. Гермиона пыталась вдохнуть, но истерический припадок всё никак не отпускал. Кажется, начинало происходить именно то, чего все так сильно опасались, включая её саму: мёртвое Оборотное зелье постепенно, незаметно утягивало её в пучину безумия. Мышечные спазмы из-за неконтролируемого смеха вновь спровоцировали желудочные. Драко вовремя заметил угрозу и отреагировал моментально: он схватил Гермиону за руку, неуклюже подняв на ноги, она склонилась над многострадальной раковиной, и её снова вывернуло наизнанку. — Сука-а-а, — жалобно захныкала она, мысленно благодаря Драко за то, что он придерживал ей волосы. Открыв кран с холодной водой, Гермиона нырнула головой под струю, по всей видимости, преследуя скрытое желание утопиться. Ей ещё ни разу в жизни не было так плохо. Она никогда не напивалась до визга мандрагор. Хорошо, что её состояние не позволяло ясно мыслить, иначе её бы настигла неминуемая смерть от стыда. Впрочем, это может подождать до утра. Драко поглаживал Гермиону по спине и тихо посмеивался. Наверное, тоже истерическое. «Да ты в говно, Грейнджер», — вот что совершенно точно вертелось на его языке, но вместо этого он сдержанно произнёс: — Давай договоримся, что ты никогда не станешь посвящать меня в детали того, при каких именно обстоятельствах ты пришла к своему открытию. Гермиона согласно кивнула, так и не решившись взглянуть ему в глаза, пребывая в столь унизительном положении. Она и сама была не прочь навсегда стереть из своей памяти этот позорный эпизод своей жизни и отчаянно, хоть и с определённой долей безнадёжности, уповала на то, что беспощадное утреннее похмелье наградит её спасительной амнезией.